Три дня прошли как один. За все это время Третий Рейх не раз навещал пойманного солдата. Он ломал ему кости, резал плоть и уродовал кожу ожогами. Угрозы о расправе над Россией в случае его продолжительного молчания полностью игнорировались, однако нацист неоднократно замечал, как упоминание пленника заставляло мужчину стискивать зубы и кулаки. Конечно, ариец испробовал на нем лишь самую малую часть своего арсенала, но физическая боль крайне редко давала положительный результат. Ему нужен был достаточно сильный психологический рычаг, чтобы сломить упрямого русского. Простых угроз было мало, однако в таком случае выход был лишь один, и немцу до последнего не хотелось к нему прибегать.
Нацистская Германия петлял по заученным коридорам, раздумывая над сложившейся перед ним дилеммой. Россия до сих пор не пришел в сознание, соответственно и использовать его как ниточку в данный момент не получится. Убивать пленных солдат перед красноармейцем было бы бесполезно, хоть это и отразилось бы на нем слабой ментальной болью, но нужных результатов не принесло бы. Как бы не было парадоксально, но воплощение напрямую связанно не только со своей территорией, но и с волей народа. Их душевное состояние находит свое отражение и в олицетворении страны, что является своеобразным индикатором положения внутри государства.
Яркие лучи заходящего солнца приятно щекотали кожу, опаляя ее своим теплом. Оживленные коридоры полнились голосами беседующих солдат, обменивающихся друг с другом дружественными улыбками и жестами. Проходя мимо подчиненных, лицо нациста даже не дрогнуло, однако внутри он ухмылялся, нутром чувствуя наполняющие его эмоции довольных офицеров. Рейх делал все возможное, чтобы его народ был счастлив и не нуждался ни в чем. Горький опыт Германской Империи и его последователей послужил ему уроком, который никогда не забудет ни ариец, ни его граждане.
Полностью поглощенный своими мыслями Нацистская Германия даже не заметил, как очутился прямо перед дверью в свою комнату. День выдался тяжелым, что подтверждал неслышный, тяжелый вздох. Открыв дверь, немец вошел в ярко освещенную оранжевым светом комнату, из-за чего даже глаза невольно щурились. Пройдя в центр, мужчина остановился, уловив приглушенный шорох. Он застыл, вслушиваясь в тишину, в которой слышались слабые голоса надзирателей, загонявших пленников со двора обратно в камеры, и больше ничего.
Секунда и звук повторился. Третий Рейх повернул голову в сторону запертой на ключ коморки, улавливая оттуда все более явное шуршание. Опьяненный каким-то неописуемым энтузиазмом, нацист быстрым шагом подошел к комнате, по привычке доставая из кармана кителя маленький ключик. Послышался скрежет, после которого все затихло. Казалось, даже крикливые голоса с улицы умолкли в звенящей тишине. Одно легкое движение и массивная дверь с протяжным скрипом отворилась.
Уверенный шаг, за ним второй и вот ариец уже стоит посередине комнатушки. Его взгляд приковал к себе пробудившийся пленник, тяжелое и частое дыхание которого наполняло камеру. Полуприкрытые глаза медленно исследовали все вокруг, в попытках разглядеть хоть что-то в этих расплывающихся пятнах силуэтов. Все в голове России сливалось в одну смазанную картину, кружащуюся перед его носом, вызывая слабую тошноту.
Пленник был еще слишком слаб и Рейх это прекрасно понимал. Обильная потеря крови, вынужденный голод и остаточное действие сильного седативного препарата оставили свои следы на юном теле, почти полностью опустошив его и без того скудные остатки сил. С первого взгляда можно было заметить морщащийся нос и приоткрытые губы на быстрых движениях головой. Мужчина был уверен, что у подростка болит и отнимается все тело, однако он не исключал возможности потери чувствительности конечностей.
Россия сощурился и застыл, пытаясь разглядеть темную фигуру, все время так и норовящую расплыться среди других цветов. От пристального взгляда все вокруг начало принимать более различимые формы, от чего юноша заметно вздрогнул, узнав в неизвестном очертании свой самый страшный кошмар. На его лице появилось истинное отражение животного ужаса и страха. Хотелось кричать, но в горле встал непроходимый ком, бежать, однако все тело как будто парализовали невидимые цепи, крепко обвившие каждый сантиметр бледной кожи.
Нацистская Германия же в это время упивался эмоциями, отраженными на осунувшемся лице пленника. Он не спешил подходить, наслаждаясь сложившимся моментом и полной беспомощностью жертвы. Немец не показывал свою искреннюю заинтересованность и удовлетворенность, придав себе более спокойный и бесстрастный вид.
Плавный и аккуратный шаг, эхом отразившийся от бетонных стен. Зрачки юноши в этот момент, казалось, сузились до еле различимой точки, утопающей в глубине окружающего ее океана. Ариец давил своим молчанием, нагнетая и без того напряженную атмосферу. Его не беспокоило состояние пленника, он жаждал власти, полного доминирования в любой ситуации над этим исхудалым телом. И нацист прекрасно знал, что уже достиг этой цели.
Подойдя к России на расстоянии одного шага, Третий Рейх заметил сильную дрожь, он добился от пленника немого плача всего лишь умело надавив на ослабшую психику. Парень заливался слезами, предельно ясно понимая всю свою беспомощность перед этим хищником. По его щекам неустанно текли крупные капли, горло сводило судорогами, а редкие всхлипы были почти не отличимы от тишины. Он боялся издать малейших звук, страшась понести за него жестокое наказание, как это бывало ранее. Его сознание само выстраивало линию ужасающих событий, которые могли воплотиться в жизнь, стоит ему хоть чуточку двинуться или издать мимолетный писк.
Юноша не понимал, чего от него хотят, но предельно ясно осознавал свое положение в этой незатейливой «игре». Он зажмурил глаза, надеясь избавиться от содрогающего все тело силуэта. Подросток замер, чувствуя мягкое и неторопливое поглаживание по волосам. Его пробила еще более сильная дрожь, со стороны больше походившая на слабые судороги. Россия не смел открыть глаза, ему было страшно вновь взглянуть в реальность, где его терпеливо ждет кошмар наяву.
Парень в страхе приоткрыл непослушные веки, неверяще смотря на своего мучителя. Его голубые глаза, казалось, совсем не отражали внутреннюю злость за побег, однако юноша прекрасно понимал, что подобное не пройдет для него бесследно. Он искренне верил, что это всего лишь очередное обманчивое проявление ласки, за которой последует ужасная, неописуемая боль, крики и нескончаемые слезы, надолго заставившие его валятся у немца в ногах безвольной куклой. Сопротивляться физическому, а в особенности психологическому давлению с каждым днем становилось все сложнее, если бы не это неожиданное происшествие, то Россия даже не знает, сколько бы еще продержался особняком полным огромных трещин.
Рейх выглядел слишком спокойным, словно удав, дожидающийся свою жертву в тени густой травы. Его лица коснулась еле уловимая улыбка, пророчащая подростку ужасающую все тело и разум судьбу. Рука нациста мягко скользнула с волос на щеку. Холодные подушечки пальцев нежно оглаживали обтянутую кожей скулу, плавно переходя к подбородку и обратно. Пленник вздрагивал от каждого касания, каждой задержки на бледной коже, чувствуя расслабленную ладонь. В мыслях, за прошедшую минуту, парень успел тысячу раз представить, как в одно мгновение рука арийца молниеносным движением срывается на шею, обволакивает ее холодом, как длинные пальцы сжимают больное горло, а он и не сопротивляется, просто не может.
— Если ты думал, что от меня можно так просто сбежать, то ты глубоко ошибся. — Томный, полный усмешки голос разорвал гнетущую тишину. Россия застыл, услышав знакомый баритон, пронзающий сознание и тело фантомной болью. Властный тон пугал своим спокойствием, от чего подростку казалось, что он угодил в липкую сеть паука, развлекающегося со своей очередной жертвой, мучительно медленно ломая ее в своих лапах.
Эти слова эхом отразились в голове юноши, однако понять их смысл смог лишь тогда, когда и так еле заметная улыбка нациста сошла на нет. Исчез и ехидный огонек в его глазах, полностью перешедший в безразличие и отрешенность. Сердце пленника застыло, а после пустилось в бешенный пляс, дыхание сперло, от чего легкие начало разрывать изнутри. Казалось, время в тот момент остановилось на долгое мгновение. Боль и неприятие ясно отражались в глазах подростка. Он не верил, не хотел верить в то, что это все происходит именно с ним.
Внешне ариец был непреклонен, однако внутри у него все трепетало от открывшейся картины. Он довел мальчишку до истерики, стоило признать, что парень был не глуп и прекрасно изучил повадки Нацистской Германии в тех или иных ситуациях, однако даже это не могло спасти его. Немец не спешил, специально давил медлительностью действий и загадочностью показываемых эмоций, словно предвкушающий расправу хищник, думающий о том, как бы распотрошить пойманного зайца.
Не проронив больше ни слова, Третий Рейх плавно поднялся и вышел из комнаты, оставив недоумевающего и напуганного до ужаса пленника одного. Эта небольшая, но значимая победа над русским мальчишкой была слаще самого нежного шоколада. Мужчине даже не пришлось прибегать к шантажу, что было бы весьма неплохим вариантом, однако лишь завидев перепуганный взгляд, все встало на свои места. Предыдущие сеансы дали долгожданный результат, психика комсомольца, наконец-то, треснула, хоть полностью и не разрушилась. Окончательно ломать волю ценного пленника нацист не намерен, безвольная кукла, беспрекословно следующая любому приказу, ему не нужна. Своеволие – качество, зацепившее его, еще тогда, в тот судьбоносный для обоих день.
Россия не мог пошевелиться, даже не столько от оставшегося действия яда, сколько от страха. Он и не заметил, когда начал так бурно реагировать на немца, и его это пугало. Раньше парень безропотно мог ответить дерзким, колким и полным решимости взглядом на пронзающие его голубые глаза. Испытанные только что ощущения были для него в новинку, чувствовать подобное было не столько непривычно, сколько стыдно. Стыдно за свой страх, так открыто показанный врагу, за свою беспомощность и подчинение. Подросток не чувствовал, но знал, что что-то внутри него треснуло, от чего былая воля дала слабину. Он не хотел признавать, что нацисту все же удалось пошатнуть его, что Рейх на шаг приблизился к тому, чтобы подчинить его себе. Слабость не дала продолжить самобичевание, его ужасно клонило в сон и тяжелые веки в конце концов сомкнулись.
Стоило Нацистской Германии закрыть камеру на замок, как в дверь осторожно постучали. Мужчина знал своего вечернего посетителя, за последнее время в его окружении появился лишь один солдат. Внешне юноша располагал к себе, видны все присущие арийской нации черты, в особенности ярко-голубые глаза и светлые, почти что белые, волосы. Парень явно знал себе цену, однако раздражающей настойчивостью не обладал, что несомненно радовало. Хайнц Бауэр – выдающийся офицер, вынужденный подчиняться не самым доходчивым и благоразумным личностям. Рейх еще с первого дня приметил его, раздумывая над довольно интересной персоной, попавшей ему в руки.
— Благодарю, Хайнц, ты как всегда вовремя. — От этих слов юноша чуть улыбнулся, на что командующий ответил тем же жестом. В руках солдата был уже знакомый поднос. Ходить в общую столовую Рейх не любил. Его всегда тошнило от одного только вида невоспитанных и неотесанных подчиненных, которые, как за частую казалось, не обладали даже элементарными знаниями о столовом этикете. Да и постоянная шумиха вокруг из скопища различных голосов порядком раздражала немца, из-за чего ему приходилось трапезничать в своей комнате.
Забрав у парня из рук поднос, мужчина еще раз оглянул офицера, задерживаясь на довольно красивом лице. Юноша же, наслышанный о характере Нацистской Германии, смотрел ему прямо в глаза, всем своим видом показывая, что уважает его и готов открыться в случае необходимости, стоит нацисту только потребовать этого. — Можешь быть свободен на сегодня.
Вскинув руку на прощание, Бауэр покинул коридор, скрывшись за ближайшим поворотом. Рейх, закрыв дверь, направился к столу. Мужчина каждый раз во время трапезы отдавал должное местному повару, радовавшего его различными блюдами самого неожиданного наполнения. Однако сегодня от радостных событий нежная баранина казалась особенно вкусной. Рейх не предвидел такое позднее пробуждение России, потому и не распорядился о порции для него. Но опять-таки, учитывая его состояние, кормить пленника сейчас было бы не лучшей идеей, стоило подождать еще одну ночь, чтобы организм немного адаптировался. Однако дать воды подростку все же стоило.
Насладившись приятным ужином и выпив бокал терпкого вина, Нацистская Германия, собрав всю посуду обратно на поднос, двинулся к пленнику, прихватив с собой стеклянный стакан. Мужчина направился к комнатке, минуя замок и скрипящую от каждого движения дверь. К удивлению арийца, пленник спал, хоть в его состоянии это и закономерно, все же восстановить силы за три дня невозможно, притом после такого сильного яда. Немец не корил себя за эту оплошность, скорее злился на Клауса.
— Нужно будет позвонить Кёнигсбергу, разузнать насчет исполнения моего приказа. — Убивать плененного офицера он, в связи с внезапной командировкой, не собирался, однако стоит ему только вернуться, как предатель сразу же отправится под трибунал. Пусть солдат и не был слишком близок к Рейху, ему нравился его темперамент, характер и смелость, которую тот не раз проявлял за всю свою историю, из-за чего расставаться с таким индивидом было тяжело, однако обстоятельства вынуждали его принять самые жесткие меры. Подобных людей мужчина всегда держал рядом, особенно на их фоне выделялся Кёнигсберг, который сопровождал его еще, казалось, с младенчества. Однако терпеть подобное в армии, а тем более в своем окружении не в его интересах. Такое поведение рассматривалось Нацистской Германией не как обычное неповиновение, а оскорбление его как личности. Все знают его как жестокого, рассудительного и нетерпящего предательства главнокомандующего, он – второе лицо государства и не мог позволить себе расслабиться хоть на секунду.
Наполнив пустой стакан сточной водой, ариец вновь присел на край кровати. Он еще раз осмотрел пленника – глаза под веками лихорадочно бегали в разные стороны, частое дыхание прерывалось через каждые пять секунд, а ослабшие руки дергались в слабых судорогах. В вечернем свете, нацист заметил тоненькую дорожку слюны, разбавленную кровью. Плохой знак, но не смертельный. Прошло слишком мало времени, однако радовало быстрое заживление внешних ран, на которые, скорее всего, и уходили все силы подростка.
Опустив свободную руку на дрожащее плечо, мужчина начал тормошить Россию, вырывая его сознание из пут беспокойного сна. Стоило немцу пару раз покачать подростка из стороны в сторону, как тот резко открыл веки, неверяще уперев взгляд в потолок. От такой неожиданности вздрогнул даже нацист, однако ладонь не убрал, даже наоборот стиснул сильнее длинные пальцы.
Лишь через минуту, когда дыхание чуть успокоилось, а нервная дрожь почти прошла, пленник смог медленно повернуть голову и встретиться глазами с арийцем. Спокойное лицо, несущее в себе таинственную угрозу, пугало. Комсомолец вновь зажмурился, думая, что это всего лишь продолжение его очередного кошмара. Рейх же был напротив доволен результатом, поэтому, не обратив внимание на зажатость парня, провел руку ему за спину и приподнял дрожащее тельце, усаживая его на постели.
Холодное стекло коснулось напряженных губ, от чего Россия все же осмелился приоткрыть свои напуганные глаза. Только сейчас он заметил мучавшую его жажду. Юноша еще раз взглянул в глаза арийца, находя в них разрешение и легкую усмешку. Приоткрыв рот, он с жадностью вцепился в стакан, большими глотками осушая емкость. Приятная влага обволокла пересохшее горло, освежая и расслабляя.
Третий Рейх, беспристрастно наблюдавший за этой картиной, мягко отстранил от губ пленника стакан, укладывая запыхавшееся тело обратно на кровать. Ослабленный ошейник не мешал утолять жажду, однако только сейчас Россия заметил наличие на своей шее чего-то постороннего. Пока он неподвижно лежал, полоска из кожи совсем не ощущалась, как и холодная цепь, свободным концом прибитая к железной ножке кровати.
Пребывая в навязчивых мыслях, подросток не заметил, как его волосы мягко потрепала большая рука, пятерней пробираясь сквозь короткие пряди. Россия застыл на мгновение, чувствуя приятную и одновременно устрашающую ласку. Что раньше, что сейчас он не понимал действий нациста, не мог дать им разумного объяснения. Его пугала эта неизвестность, эта жестокость по отношению к нему как к личности, но кто он здесь? Пленник? Пустое место? Или в этих действиях действительно есть какой-то потаенный смысл?
Ненароком Россия вспомнил Клауса, который несмотря ни на что проявлял искреннюю заботу, всегда утешал в трудную минуту и просто был рядом. Он бы смог помочь запутавшемуся юноше, если не советом, то мягкими и теплыми объятьями. Однако сейчас парень уверен, что они еще не скоро смогут увидеться, да и свидятся теперь ли вообще? Спрашивать Рейха о нем не было ни возможности, ни желания, ведь тот наверняка просто промолчит и уйдет, вновь заперев его здесь одного.
Нацистская Германия все никак не мог наглядеться на это слабое существо, всеми силами пытающееся отпрянуть от его ласковой руки. Кожу приятно щекотали короткие волоски, покрытые слоем пыли и засохшей грязи. От интересного занятия его оторвал короткий стук, внезапность которого слегка озадачила и разозлила нациста. Он, прервав недолгую ласку, поднялся и вышел из комнатки, прикрывая за собой дверь.
Настойчивый стук раздался вновь, от чего Третий Рейх решил поспешить, чтобы, наконец-то, узнать своего позднего гостя. К удивлению арийца, на пороге стоял уже знакомый угрюмый врач, о котором мужчина на радостях совсем позабыл. Отойдя чуть в сторону, Нацистская Германия пропустил подчиненного внутрь, прикрывая за ним дверь. Сам же доктор уже без лишних вопросов следовал к своему пациенту, однако почти у самого порога его неожиданно мягко схватили за плечо, настойчиво требуя развернуться.
— Он очнулся, однако слишком слаб, чтобы сопротивляться. — Командующий говорил это скорее не для того, чтобы предупредить, а наоборот, припугнуть врача на иной случай. Все же он мало кому мог доверять, потому и присутствовал на каждой перевязке, следя за любым движением специалиста. Конечно, Рейх мог и сам позаботиться о своем пленнике, однако статус не позволял. Да и зачем самому возиться с этим, если можно заставить другого сделать всю работу? — Проверь его чувствительность и запиши все показания в отчете.
Последние слова были сказаны достаточно тихо, однако в гнетущей тишине голос арийца звучал особенно громко. Сглотнув вязкую от волнения слюну, мужчина в белом халате плавно вырвался из хватки и двинулся к своему пациенту, краем глаза замечая, как Нацистская Германия вальяжной походкой следует за ним.
Как только врач зашел в коморку, он сразу же почувствовал на себе взгляд внимательных глаз, однако стоило в поле зрения объявиться Третьему Рейху, как в них за мгновение появился неописуемый страх. Не заострив на этом внимание, доктор принялся за осмотр подростка, попутно выполняя поручение командующего. К его удивлению, нервные окончания юноши были в полном порядке, хоть из-за слабости тело плохо реагирует на боль, холод и жар, однако в общем состояние намного лучше ожидаемого.
Рейх заметил, что Россия на врача отреагировал вполне спокойно, однако каждый раз, когда тот переводил взгляд уже на него, то подросток невольно вздрагивал. Похоже, что первые результаты его «тренировки» начали давать несущественные, но заметные плоды. Пленник глядел на него украдкой, боясь задержать свой взгляд хоть на секунду. Закончив с осмотром, мужчина в белом халате поднялся с кровати, протянув нацисту, исписанный каллиграфическим почерком, лист бумаги, безучастно смотря на начальника.
— Отлично, свободен. — Привычный холодный тон, которым ариец отдавал приказы, всегда внушал в подчиненных непроизвольный страх и уважение к своей персоне. Слабо кивнув, врач поспешил покинуть комнату, наконец, направляясь в свое крыло. Нацист последовал за ним, не обращая внимания на выжидающий взгляд комсомольца, веки которого уже практически сомкнулись от усталости после тяжелого пробуждения.
Уже лежа в мягкой кровати, Нацистская Германия раздумывал над дальнейшей судьбой своего пленника. По-хорошему нужно было вернуться в Берлин, чтобы не мучить себя ежемесячными командировками в столицу. Однако уехать он не мог, Россия еще слишком слаб, да и везти его через всю территорию Германии совсем не хотелось. Рейх ненароком вспомнил внешность подростка, была в нем какая-то загадка, таящаяся в этих темных омутах, соблазн в бледных от болезни губах и шарм в исхудалом личике. Мужчина уже долгое время ловил себя на мыслях о юноше, и представлял он его отнюдь не как пленника, хоть эта роль ему шла, а, скорее, как кого-то близкого.
Нацист уже давно понял, что этот парень ему не безразличен, однако назвать это любовью было бы безрассудно. Он бы описал это, скорее, как привязанность, ведь относиться к нему, как к родному сыну, мужчина не хотел, не отцовские чувства таятся у него в груди, далеко не родительские. Дать характеристику подобному ариец пока не мог, от чего решил немного понаблюдать за собой, чтобы узнать, откуда берут начало эти чувства.
***
После этого случая Рейх ежедневно навещал подростка не только во время осмотра, но и в более ранние часы. Россия чувствовал себя ужасно после каждого посещения нациста, который потихоньку убивал его волю, и парень чувствовал изменения в своем поведении. С того самого дня Нацистская Германия, возвращаясь в свою комнату, брал табурет и уходил к пленнику. Он неподвижно сидел продолжительное время, надменным и неотрывным взглядом принизывая бедолагу, который в первые такие визиты трясся от неизвестности.
Россия не мог найти себе место, белые стены душили, а каждодневная пытка окончательно сводила с ума. В первую неделю он пытался достучаться до немца словами, хриплым голосом умоляя о том, чтобы тот оставил его в покое. Однако мужчина молчал и продолжал пронзать его холодными, как лед, глазами. Юноша не мог понять причину такого поведения нациста, однако потом вспомнил его слова – единственное, что он сказал ему после пробуждения.
Убежать? Комсомолец уже давно оставил надежду на побег. Жалеет ли он о совершенном? Скорее нет, чем да. Все же из-за него пострадали близкие ему люди: Клаус и РСФСР. Парень чувствовал себя настолько подавленным, что даже смерть не казалась таким уж плохим выходом из ситуации, да вот только он до сих пор не может самостоятельно ходить. Стоило ему только встать на ноги, как те подкашивались от внезапно накатившей усталости и легкой боли, из-за чего он, шипя, валился обратно на постель.
Однако была одна деталь, которая тревожила юношу намного сильнее, чем резкая смена поведения немца. Он начал желать его прикосновений. Первые пару дней он стремился отстраниться от ласковой руки, мягко оглаживающей его лицо, волосы, шею, но потом… Россия и сам не знал как, но после всех этих издевательств и морального давления он трепетал каждый раз, когда Рейх, насмотревшись на его страдания, вставал со своего места и хищной походной подходил к нему, протягивая манящую руку к бархатной коже.
А в конце второй недели, подросток начал проявлять инициативу, сначала робко приподнимался и томно, умоляюще поглядывал на немца, ожидая, что тот поймет его с первого взгляда, а потом и вовсе осмелел, безропотно подползая к краю кровати, поближе к мужчине, и преданно ждал, показывая свое подчинение и желание. Однако наслаждаться этой вольностью мужчина давал недолго. Если по его меркам вознаграждение затягивалось, то он с легкостью откидывал от себя подростка, напоследок одаривая его безразличным взглядом, будто только что случайно пнул старый поломанный стул.
Эти касания, которые Россия так жаждал, стали для него знаком об окончании психологической пытки, от чего он и решил пересилить себя и проявить инициативу, чтобы поскорее заканчивать подобные сеансы. Но несмотря на все это, юноша за столь долгое время не мог не заметить потаенную внутри него радость от каждого прикосновения арийца, что несомненно пугало его и отталкивало от самого себя.
Нацистская Германия наслаждался каждым сдвигом в психике пленника, каждое его неосознанное желание подчиниться приносило немцу неописуемое удовольствие, которое он мечтал ощутить еще с их первой встречи в его кабинете. Подчинение, хоть пока и не полностью осознанное, но уже достаточно значимое. Однако мужчина прекрасно понимал, что только таким способом подростка не сломить, вскоре он совсем привыкнет к его тяжелому и неотрывному взгляду и будет спокойно вести себя в присутствии арийца, что допускать было категорически нельзя. Нужно было найти новый рычаг давления, чтобы страх до костей впился в его тело. Рейх хотел подчинить его, перекрыть доступ к кислороду и свободе, чтобы мальчишка не мог думать больше ни о чем, кроме своего хозяина. Он жаждал видеть этот полный дерзости взгляд, когда пленник исполнял его приказы, и желал, чтобы он всегда был рядом.
РСФСР на этот период Третий Рейх оставил на поверенных солдат, присланных с предыдущего лагеря. Выбить из него хоть одно слово не получалось ни у одного надзирателя, что, собственно, не было удивительной новостью, однако подобная стойкость раздражала нациста.
Пару дней назад Нацистской Германии поступила довольно неожиданная и коробящая новость, схваченный во время побега России Клаусталь-Целлерфельд бежал. Выяснить все обстоятельства не удалось, как и установить личность, которая помогла беглецу скрыться от дозорных. Из-за этого инцидента Рейх был в состоянии тихой ярости, он с трудом сдерживал себя от того, чтобы самолично приехать в Берлин и скрутить слепым солдатам шеи, перед этим хорошенько избив непутевых хлыстом с железным наконечником. Однако вместо этого мужчина вызвал на отчет о произошедшем Кёнигсберга, который должен был прибыть в ближайшие дни.
Помимо заполнения уже осточертевшей макулатуры и воспитания солдат методом «кнута и пряника», где в роли награды выступало молчание, означающее не только хорошо выполненную работу, но и похвалу, Третий Рейх еще и незаметно для всех приглядывался к крутившемуся возле него солдату. Хайнц, скорее всего невольно, однако давал командующему пищу для размышлений. Он уже давно задумал поговорить с офицером, однако времени на беседу не было.
***
В кабинете раздался уже знакомый стук. Мужчина за массивным столом лишь милостиво улыбнулся от предвкушения. Подождав секунду, гость открыл темную дверь и вошел внутрь, плотно прикрывая ту за собой. Довольно большая комната – зал для заседаний и переговоров, плотные стены и крепкие двери исключали подсушку, однако использовалось это помещение крайне редко, поскольку государственно-важных дел в таком маленьком лагере практически никто не вел.
— Вызывали меня, герр Германский Рейх? — Мягкий, но в тоже время мужественный голос раздался в тишине. Названный на вопрос лишь рукой указал на ближайший к себе стул, приглашая солдата присесть, на что тот понятливо кивнул. Молчание со стороны нациста Бауэра ничуть не пугало, он уже привык к негласным правилам, которые необходимо было соблюдать, чтобы добиться доверия и расположения Нацистской Германии. Умостившись на предложенное место, юноша выпрямил спину и выжидающе начал смотреть в сторону мужчины, замечая расплывающийся хищный оскал, который в ту же секунду скрылся за повседневной полуулыбкой.
— У меня есть к тебе выгодное предложение, от которого ты не откажешься. — Холодный тон звучал как приказ. Хоть и проходила их беседа в менее официальной форме, это не исключало профессиональной привычки Рейха отдавать подчиненным указания. Весь его вид вызывал у Хайнца неподдельный интерес, все же он уже давно заметил долгие и даже томные взгляды немца на себе, что подталкивало его к однозначным мыслям. Но он не был этим напуган, ему, даже в какой-то мере, нравилось такое внимание со стороны командующего. — Заинтересован?
— Конечно, не каждый день младшему офицеру предлагают что-то старшие по званию, притом сам главнокомандующий. — Легкая встревоженность вылилась в такую жалкую шутку, однако, судя по реакции Рейха, который усмехнулся с его слов, все было не так уж и плохо. В глазах мужчины читалась мягкая усмешка, которая не угнетала, а наоборот, успокаивала напряженного солдата. От чего он в ответ приподнял уголки тонких губ.
— Думаю, ты заметил, что с момента моего прибытия в этот лагерь, я не переставал спускать с тебя глаз. — Такое открытое признание немного сбило Бауэра с толку, однако, быстро придя в себя, он слабо кивнул, соглашаясь с суждениями командующего. — Ты мне понравился, встретить солдат, похожих на тебя – большая удача. Поэтому я хочу предложить тебе стать моим личным помощником. — Казалось бы заманчивее предложения Хайнц не услышит целую вечность, однако что-то его настораживало. Если мужчина хотел сделать его своим помощником, то не стал бы ради этого звать его в такое уединенное место и беседовать о повышении лично, он с легкостью мог сказать о своем желании коменданту, который беспрекословно подчинился бы высшему по званию.
— Однако есть одно условие, которое необходимо исполнить, чтобы получить эту должность. — Рейх прекрасно видел заинтересованные огоньки в глазах офицера, однако озвучивать свои правила не спешил, хоть и знал, что мальчишка от него никуда не убежит.
— Какое? — Бауэр не хотел тянуть резину, да и для себя уже решил, что воспользуется представленным шансом, не взирая ни на какие условия. Быть личным помощником Третьего Рейха, да он даже мечтать об этом не смел. Для него было подарком судьбы хоть и не прямое, но все же обслуживание командующего, когда бы это не потребовалось, а тут такая возможность.
— Ты должен будешь приходить ко мне в любое время и место, которое я укажу, и, — Секундная пауза отдалась в ушах звенящей тишиной. Юноша предполагал, что в лагере, где служат только мужчины, да из лагерных только парни, некоторые офицеры промышляли подобным, однако никогда не думал, что сам попадет в этот же порочный круг. — удовлетворять меня.
— Я согласен. — Не раздумывая ни минуты, Хайнц отчеканил уверенным голосом ответ. Хоть он никогда и не участвовал в подобной практике, даже с женщиной не успел сойтись ни разу, и учитывая его довольно однозначное влечение к командующему, юноша не противился выдвинутому требованию, даже с интересом принимая подобный исход.
Нацистская Германия оголил довольный оскал. Он, конечно, предполагал о чувствах этого офицера, однако, чтобы тот так безропотно и быстро согласился на подобное – было приятной неожиданностью.
— Иди ко мне. — Отодвинувшись от стола, Рейх поманил юношу к себе незамысловатым жестом. Парень же, чуть помедлив от внезапности подобного приказа, все же встал и подошел к нацисту, непрерывно смотря тому в ярко-голубые довольные глаза. Подойдя к немцу, офицер встал в расслабленную стойку и ожидал дальнейших указаний, которых, к его удивлению, не последовало. Однако ему хватило всего нескольких секунд, чтобы понять, чего от него хотят. И он, с долей смущения, сел мужчине на бедра, цепкими пальцами хватаясь за расправленные плечи. Руки командующего быстро оказались на его талии, пододвигая робкого офицера ближе. Осмотрев смущенного от подобных действий юношу, ариец припал к его уху, шепча томным голосом. — Начнем?
