***
Тишина, разбавленная лишь криками надсмотрщиков, уже порядком давила на голову. Хмурое небо не прояснялось вот уже который день, а белые стены сводили с ума. Россия чувствовал себя пациентом психлечебницы, поскольку в последнее время даже мучитель перестал навещать его. Проведывал подростка только врач, который упрямо молчал все время, не поднимая на мальчишку глаз. Раньше во время процедур всегда присутствовал Рейх, а тут уже несколько дней не появлялся даже для того, чтобы давить на него своим холодным и тяжелым взглядом, пронзающим душу. Юноша откровенно скучал. Даже до знакомства с Нацистской Германией ему не приходилось целыми днями отлеживаться на кровати в полном одиночестве. В конце очередного скудного на события дня во дворе начал нарастать непонятный шум. Подойти к окну Россия не мог, однако прекрасно слышал рев мотора, восхищенные возгласы и разговоры множества людей. Было нескрываемое желание разведать ситуацию, однако физические возможности этому совсем не способствовали. А странное чувство с каждой секундой все сильнее сдавливало грудь, до колик ударяя по чуть поджившему боку. Тихий шепот сорвался с искусанных губ, а после раздались тихие и мягкие шаги из соседней комнаты. Они не были похожи на привычный уверенный, властный и мерный стук сапог, присущий хищной походке Нацистской Германии. Врач, приходивший лишь ближе к ночи, имел грузный шаг, отличительной особенностью которого было шарканье. Эти новые, еще не известные звуки приближались к коморке подростка, что заставило его напрячься. Неведение всегда пугало Россию, в особенности, если эта неизвестность могла навредить ему или, не дай Боже, его близким, в такие моменты вся присущая ему уверенность пряталась где-то на дне желудка, а неописуемый страх, сковывающий каждое мельчайшее движение, наполнял застывшее тело. Знакомый скрип замка раздался в голове комсомольца громом, затмевающим все остальные звуки. Он неотрывно смотрел на закрытую дверь, которая всего через секунду с противным скрежетом начала неторопливо открываться. Словно нарочито медленно кто-то отворял клетку, пытаясь надавить на пошатнувшуюся психику подростка. Заходить внутрь неизвестный не спешил, специально напрягая и так гнетущую атмосферу неизвестности. Россия продолжал сверлить открывшийся проем взглядом, так и не замечая «любопытную» фигуру. Казалась уже, что дверь отворилась сама собой, однако вновь раздавшийся шаг опровергал эти несуразные мысли. Россия был готов ко многому, но не к тому, что открылось перед его глазами.***
Заваленный работой Нацистская Германия пребывал в одном из залов собраний вместе со своим новоиспеченным помощником. Вот уже несколько дней они вместе разгребали неожиданно свалившуюся на Рейха документацию. Русские медленно, но верно укрепляли свои позиции, не давая немецким войскам сдвинуться с мертвой точки. Никто не ожидал, что неготовый к войне советский народ сможет помешать безупречному плану Фюрера, однако командующий был уверен, что этот «застой» долго не продлится. На стороне Третьего Рейха огромная армия, современная и надежная техника, преимущество в расстановке сил и хорошее снабжение – все, чего лишены советские войска. Бауэр смог показать себя с наилучшей стороны за все это время. Хоть уединиться им и не удавалось, но, как считал сам ариец, помощь парня в эти дни была неоценима. Он приносил еду и кофе, читал отставленные от основной стопки документы, не требующие срочного ознакомления, отгонял всех от уставшего и раздраженного Рейха, который в порыве мог невзначай покалечить какого-нибудь бедолагу, и помогал нацисту расслабиться после долгого сидения в кресле. Легкий массаж спасал плечи мужчины и остатки нервов, он был искренне благодарен Хайнцу за поддержку в такое нелегкое для него время. Сам же юноша был только рад помочь командующему, в который раз зарекомендовав себя с самой лучшей стороны. Когда же с документами было покончено, в назначенный день прибыл Кёнигсберг. Нацистская Германия самолично вышел встречать старого друга, которого по факту мог считать своим отцом, поскольку Германская Империя не всегда, скорее уж никогда, не мог уделить времени на него. Вся забота о маленьком нацисте свалилась на плечи солдата, который и понятия не имел как растить малышей. Но даже несмотря на все трудности, Нацистская Германия был ему безмерно благодарен за сильный характер, крепкое тело и обширные знания. В то время, как из подъехавшей машины показалась черноволосая голова, Рейх в душе мягко улыбнулся. Позволить себе хоть чуточку расслабиться он мог только при одном человеке, который наблюдал за его взрослением, обучал терпению и сдержанности, помогая уже в то время превосходить своих сверстников. Только Кёнигсберг выпрямился, закрыв за собой дверь авто, как небольшая группка из двух человек двинулась ему на встречу. Ариец позволил себе слабость и обнял прибывшего, приветствуя его, на что получил ответные объятия. Однако стоило немцу отпрянуть от старого друга, как он увидел мнущегося за его спиной Геру. Выяснять причину пребывания мальчишки при солдатах немец не хотел. Поэтому, не желая больше оставаться на улице, Нацистская Германия попросил секретаря, доктора и своего помощника, который все это время был рядом, проследовать за ним. Расположившись все в том же небольшом зале собраний, который за такой короткий срок стал личным кабинетом командующего, Рейх попросил всех присесть за длинный т-образный стол, сам садясь во главе. — Пока мы не начали, — Рейх обвел взглядом всех присутствующих и сцепил пальцы в замок, локтями упираясь в темное дерево. — Кёнигсберг, объясни мне причину присутствия здесь Геры. Я, кажется, не просил его наведываться сюда, или же у тебя есть какие-то весомые аргументы? По виду и не скажешь, но в данной ситуации ранее упомянутый врач был совершенно спокоен. В компании его близкого друга, да и по совместительству начальника, было не так страшно, как могло бы быть. Однако его пальцы, сжавшие ткань штанов в момент, когда командующий назвал его имя, чуть подрагивали. — Я попросил его сопроводить меня. — Совершенно спокойно и без всяких запинок отрапортовал Кёнигсберг. — Виноват, нужно было заранее сообщить вам о моем решении. — Однако, вопреки сказанному, раскаяние в его голосе совершенно не чувствовалось. — Ясно. — В голосе Нацистской Германии ощущалось легкое раздражение, однако никто, кроме самого виновника диалога не заострял на этом внимание. — Гера, — Обратился мужчина к бледному юноше. — в таком случае, пока ты пребываешь на территории лагеря, будешь присматривать за пленником. — Парень от неожиданности чуть не выпучил глаза в удивлении. Он, когда просил Кёнигсберга взять его с собой, и не надеялся даже свидеться с мальчиком, которого так отчаянно пытался вызволить его любимый, а тут его самого просят позаботиться о нем, что означало – они смогут поговорить наедине. — Здешний врач не соответствует моим требованиям, поэтому передаю его обязанности тебе. Хайнц по дороге все объяснит и покажет твою комнату. Свободны. Сразу же после приказа юноши синхронно встали из-за стола и молча покинули комнату, оставляя старших в уединении. В тот же момент Рейх принял более расслабленный вид, краем глаза замечая, что и его наставник чуть опустил напряженные плечи. — Приветствую вас… — Не успел мужчина договорить, как его прервали жестом руки, просящим помолчать. — К чему этот официоз, Кёнигсберг? Мы с тобой знакомы не первый год, а ты до их пор относишься ко мне как к королевской чете. — Нацистскую Германию не раздражало такое поведение арийца, однако повторять каждый раз одну и ту же пластинку надоело. Еле заметная улыбка коснулась губ нациста, от чего его собеседник последовал его примеру и довольно флегматично выдохнул, понимая, что препираться не имеет смысла. — Не могу я так, все же вы моя страна. — Одна и та же отговорка, вечно всплывающая в подобных ситуациях. Кёнигсберг не сводил серьезного взгляда с немца, терпеливо дожидаясь, когда тот начнет тяжелый для обоих разговор. — Ты как всегда, — Безобидно кинул Рейх, однако в следующее же мгновение его взгляд потяжелел. Видеть такого сосредоточенного мужчину приходилось не впервой. В подобные моменты солдат с холодком на спине вспоминал времена, когда обучал маленькое государство сдерживать свои эмоции, показывать маску, которая защитит и спасет в минуту нужды. Как же он был горд своим учеником, когда через некоторое время на лице маленького арийца не читалось ничего, кроме естественного спокойствия, холода и безразличия. — однако позвал я тебя в такую даль не потому, что соскучился. Кёнигсберг, скажи мне, как ты мог допустить побег пленника, офицера, прямо у тебя из-под носа? — Герр, прошу меня извинить. — Его голос не умолял, прекрасно показывая, что он уже признал свою вину и отпираться не намеревался. Нацистской Германии всегда импонировала такая преданность делу. Да, бывали прецеденты, в которых и Кёнигсберг препирался, однако делал он это только в тех случаях, когда считал вынесенный вердикт несправедливым. — Я не ожидал, что он будет в состоянии одолеть надзор и незамеченным выбраться с территории лагеря. Безоговорочно признаю свою вину за такое упущение и готов понести любое ваше наказание. Солдат внимательно наблюдал за командующим, ни на секунду не сводя с него своего серьезного и сосредоточенного взгляда. Рейх понимал, что самому Клаусу сбежать бы не удалось, даже при условии, что он был прекрасно осведомлен о системе заключения и планировке лагеря. Кто-то помог ему, и нацисту осталось только найти еще одного предателя, мешающего его планам. Наказывать Кёнигсберга мужчине совсем не хотелось, однако для профилактики выговор сделать все же придется. Нацистская Германия прекрасно знал этого человека и ясно понимал, что он не мог помочь офицеру сбежать, да, он мог сокрыть этот инцидент на некоторое время, но вот чтобы самому вызволять провинившегося – нет. — Я читал твой рапорт, — Спустя долгие мгновения все же прервал глухую тишину командующий. — если тебе нечем его дополнить, то приступим к твоему наказанию. — Неожиданно для солдата Третий Рейх встал со своего места и прошел непосредственно к подчиненному, со смешинкой во взгляде заглядывая тому в глаза. — Итак, — Холодные руки опустились на плечи Кёнигсберга, а длинные пальцы несильно сжали плотную ткань, чуть сминая ее. — Я на время отстраняю тебя от должности секретаря и отправляю на неопределенный срок в другой город. Кёльн давно запрашивал помощь, вот и нашелся для него помощник. Завтра же вечером за тобой прибудет машина, а пока можешь быть свободен. Хайнц проводит тебя в комнату. — А как же Гера? — Ошарашил своим вопросом Кёнигсберг. На самом деле Рейх уже и забыл об этом мальчике. Он всегда был неприметным, не покидал без причин медицинское крыло и крайне редко показывался в кабинете командующего с отчетами о некоторых особо важных пленниках. — Он будет некоторое время здесь, а дальше уже посмотрим. — Кратко ответил мужчина, заканчивая на этой ноте затянувшийся разговор. — Хайнц! — Неожиданно громко позвал помощника немец. Сразу же после зова послышался тихий хлопок двери и на выходе появился вышеупомянутый. — Проводи нашего гостя в его комнату. Ответом послужил слабый кивок, а затем раздалась просьба идти за ним. Кёнигсбергу до ужаса хотелось тяжко вздохнуть, но терять лицо перед своей страной и простым человеком было недопустимой прихотью. Поэтому, молча встав с места, мужчина проследовал за юношей, бесстрастно рассматривая его спину и в редких случаях лицо, когда солдат оглядывался.***
Очередной день тянулся мучительно медленно. Сколько он уже тут? Неделю, две или уже месяц пролетел? Россия точно не знал. Он сходил с ума от скуки и постоянного психического давления. Рейх постарался на славу, парень уже безропотно тянулся к нему, желая, как можно скорее прекратить свои страдания. Комсомолец был уверен, что стоит этим сессиям продолжиться еще некоторое время, то он сам начнет проситься в руки нациста только при виде высокой фигуры перед глазами, лишь бы тот пришел и приласкал его, мягко погладил по щеке или потрепал отросшие волосы. Единственное, что скрашивало его досуг – воспоминания о семье, сначала радостные, а потом тревожные. Он не знал ничего, только надежда помогала ему справиться с мрачными мыслями. В особенности он переживал за Украину и отца. Как-то, еще в начале своей реабилитации, он невзначай спросил у Рейха о нем, однако в ответ получил лишь молчание и загадочную полуулыбку, морозящую до костей. Россия понимал, что РСФСР так быстро не убьют, однако пытать его никто не запрещал. От раздумываний Россию отвлек скрип двери, он вздрогнул, от чего цепь негромко зазвенела. Юноша опустил голову на свои дрожащие руки, не смея поднять на вошедших взгляд. Мерный топот с разной частотой раздался в его каморке, приближая гостя к пленнику. И только сейчас подросток заметил, что эти шаги были совершенно новыми, непривычными, совсем легкими по сравнению с мучителем или ворчливым врачом. Собравшись с силами, комсомолец через легкий, но напрягающий все тело страх поднял свои темные глаза на вошедших. Лицо его в тот же момент вытянулось в удивлении. Этот парень, внешне чуть старше его брата Украины, был в предыдущем лагере. Россия помнил эти мягкие черты, хотя видел доктора всего пару-тройку раз, однако из рассказов Клауса, казалось, самолично знал этого юношу. Рядом с ним стоял еще один знакомый немец, который беспристрастно понаблюдал за пленником, а затем и вовсе молча скрылся за дверью. Как только офицер покинул комнату и его шаги затихли, Гера молниеносно оказался около кровати, так же мгновенно садясь на ее край. Россия непроизвольно вздрогнул от таких резких движений, однако какого-то явного сопротивления или протеста не оказывал. Ариец, теперь уже более спокойно, попросил парня скинуть одежду, чтобы осмотреть перебинтованные раны. Парень молча сделал указанное и замер, когда чуть холодные пальцы начали рыскать около бинтов, мягко нажимая на область вокруг. Доктор же внимательно следил за реакцией пациента, готовясь в любой момент отстраниться. Юноше не было больно, присутствовал лишь дискомфорт, который затмевал все остальные симптомы, и появился он отнюдь не от действий Геры. Но даже несмотря на это, парень смог выдавить из себя легкий смешок, когда врач начал что-то тихо бормотать себе под нос, хмуря тонкие брови. Когда же осмотр был завершен, немец выпрямился, чуть покашляв в кулак, как бы снимая неловкость, и, мило улыбнувшись, протянул мальчишке руку. Пленник замер на мгновение, забывая о таком простом жесте, однако вскоре пришел в себя, пожимая мягкую ладонь в ответ. — Ну, здравствуй, Россия, — Подросток застыл, когда услышал довольно чистый русский язык, схожий уровнем с Третьим Рейхом. — наконец-то мы смогли познакомиться в более-менее подходящей обстановке. Меня зовут Гера, хотя ты наверняка это уже знаешь, однако я хочу сделать все по правилам. Подобный смешливо-серьезный тон, манера речи и сами слова – все это напомнило юноше о Клаусе. Было одновременно тепло и больно вспоминать друга, который, очевидно, уже успел натерпеться за свои действия в полной мере. Бледные губы подростка растянулись в слабой улыбке, а глаза защипало от подступающих слез. Как же ему надоела эта слабость, раньше он никогда не позволил бы себе плакать, вместо того, чтобы встать и помочь. Однако стоило ему почти год провести под «опекой» Нацистской Германии, как слезы на его щеках стали чуть ли не постоянным явлением. Сползшим на кисть рукавом, Россия начал тереть глаза, пряча следы своей минутной слабости. — Извини, — Парень поднял покрасневшие глаза на собеседника, протягивая ему руку, чувствуя, как нежная ладонь обхватила его. Горькую улыбку затмила счастливая, хоть и с трудом натянутая в такой ситуации, однако прямо сейчас комсомолец для себя решил, что будет продолжать бороться, даже несмотря на свое состояние. — меня зовут Российская Федерация, но можно просто Россия. Приятно познакомиться. — Взаимно. — Гера мягко пожал бледную руку, такую тонкую, что даже он на фоне пленника казался достаточно крупным. Врач заметил, как незримый огонек мелькнул во взгляде подростка, после чего он оживился и немного приободрился. Несдерживаемая улыбка сама собой растянулась на его губах. Ариец был рад, что мальчик в относительном порядке и находится в более подходящих для восстановления условиях, чем в очередной сырой и покрытой плесенью камере. — Ты знаешь, что с Клаусом? — Чуть хриплым, совсем тихим голосом проговорил комсомолец, с надеждой в глазах разглядывая лицо собеседника. Гера не был удивлен, что Россия интересуется своим спасителем. Бывший офицер успел поделиться с ним парой-тройкой историй о парне, который несмотря на весь происходящий с ним ужас стойко держался на ногах. — Прошу, скажи мне, как он. — Он в порядке, — Неуверенным голосом ответил немец. Но сразу же после вопроса немного ссутулился, упуская голову вниз. Взгляд погрустнел, что не укрылось от взволнованного подобным поведением России. Заметив потускневшее лицо юноши, нацист попытался приободриться и не думать об ужасных событиях, которые могли поджидать его любимого, чтобы не омрачать и так несчастного подростка. — я надеюсь на это. — О чем ты? Я не понимаю. — Пленник был напуган подобным ответом, ведь пребывал в неведении всего происходящего, оттого подобные недомолвки его действительно пугали. У него создалось ощущение, что Гера совершенно не в курсе событий и боится или не хочет раскрывать ему правду. — Не думай об этом, главное, что с ним все хорошо. — Слезы вновь обволокли глаза, мешая юноше рассматривать уже более воодушевленного арийца. Он не знал, что происходит, однако согласился верить немцу. Большего ему и не позволено. — На данный момент сложилась довольно щекотливая ситуация, поэтому о подробностях расскажу тебе немного позже. А сейчас давай я сменю тебе повязки и заодно посмотрю, как заживают раны. Россия лишь кивнул головой. В его голове мельтешил рой мыслей, который мешал полностью воспринимать реальность. Гадать не было смысла, однако он смог выделить из действий Геры один положительный момент – Клаус точно был жив. Если бы все было иначе, мужчина не смог бы сдержать эмоций. Уже из рассказов Клауса о некоторых моментах их совместной работы, подросток понял, что это совсем не способный на жестокость человек – мягкий характер, миловидное лицо и ладная фигура совсем не соответствовали тирану и убийце. Даже эмоции, проскальзывающие на лице немца, располагали к себе своей искренностью. — Хорошо, мне тревожно, однако я доверюсь тебе и подожду того момента, когда ты расскажешь мне о произошедшем. — Голос был слегка осипшим, горло после болезни до сих пор до конца так и не отошло, однако с каждым днем становилось легче. Гера приоткрыл ровный ряд зубов в лучезарной улыбке, таким образом благодаря комсомольца за доверие, которое, по сути, строилось только на рассказах Клауса. Осмотр был закончен за мгновение до глухого хлопка двери. В соседней комнате раздался мерный шаг, приближающийся к коморке пленника. Россия напрягся, ведь уже наизусть знал поступь своего мучителя. И стоило подростку лишь мельком поднять свои темно-синие глаза, как он встретился с холодным и безразличным взглядом Нацистской Германии, отчего его тело пробила крупная дрожь. Гера, встав с края кровати, развернулся к командующему, молча спрашивая о разрешении уйти из комнаты. Покидать парня ему не хотелось, однако перечить начальству себе дороже, да и странно это будет выглядеть со стороны. Простой врач, только прибывший в совсем незнакомый лагерь, вдруг так рьяно пытается остаться с пациентом как можно дольше. Да, он мог прикрыться какими-нибудь байками по поводу здоровья пленника, однако прекрасно знал, что все отчеты от предыдущего доктора были переданы именно ему. Все солдаты и офицеры были прекрасно осведомлены о квалификации Третьего Рейха в сфере медицины, отличный специалист, который отказался от практики во благо своего народа. Мужчина мельком окинул Геру взглядом и головой указал на дверь. Парень же, ни секунды не задерживаясь, уже было вышел из комнатки, как его остановили на пороге. Он вздрогнул от столь неожиданного действия, но все же собрался с мыслями и перевел свой взгляд на арийца, лицо которого, казалось, не выражало ничего, кроме спокойствия. — Чтобы завтра в семь утра был у моего кабинета. — Наклонившись к юноше, Рейх прошептал ему приказ. Не то, чтобы он пытался скрыть сей факт от пленника, скорее хотел навести вокруг них тайну. Хоть сейчас мужчина разговаривал с подчиненным, взгляд его неотрывно был направлен на Россию, которого невольно потряхивало от ледяных глаз. — Свободен. Подросток проводил врача взглядом, даже и не надеясь, что тот сможет помочь ему избавиться от давления со стороны мучителя. Он боялся, каждый раз, оставаясь с немцем один на один, его всего трясло как от непрекращающихся судорог. Комсомолец ненавидел себя, свою слабость и непроизвольный страх, которые взрастили в нем всего лишь за год. Он не сломался под пытками, но стоило нацистам чуть сильнее надавить на его потрепанное сознание, как стена, выстроенная им за первые месяцы издевательств, рухнула в одночасье. Нацистская Германия, не обращая внимания на напуганный вид пленника, подошел к кровати и сел на ее край. Дернувшийся в страхе Россия поспешил отползти к стене, спиной уткнувшись в бетон. Его объяли странные эмоции, вызванные нетипичным для немца поведением. Подросток уже наизусть знал их «сессии», однако сейчас события развивались совсем не по привычному сценарию. Во-первых, комсомольца еще с самого начала смутило отсутствие табурета, который мужчина приносил с собой, а во-вторых, само поведение мучителя непроизвольно напрягало каждую клеточку его тела. Юноша остолбенел, когда почувствовал крепкую хватку холодных пальцев на своей руке. Его несильно, но настойчиво потянули обратно. Он не понимал, липкий страх сковал его, не было для него участи страшнее, чем повторение насилия, издевательства, которое растоптало его гордость, уничтожило достоинство. Омерзительные воспоминания мелькали перед глазами, напоминая подростку о том, что он осквернен, опорочен собственной слабостью. Россия не пытался сопротивляться, когда крепкие руки посадили его на чужие колени и приобняли за плечи. Одна из ладоней арийца скользнула в белесые волосы, пальцами методично проходя по всей длине. Пленник, казалось, не дышал, его выдавали лишь редкие короткие вздохи, разносившиеся в тишине каморки. Ему не нравилась неизвестность, дрожь волнами проходилась по всему телу, стоило холодным пальцам коснуться бледной кожи. — Тебе уже не больно? — Юноша вздрогнул от забытого баритона, нутром чувствуя всю глубину голоса. Рейх был прекрасно осведомлен о выздоровлении своего пленника из ежедневных отчетов врача, однако ему нужно было как-то начать разговор на нейтральную тему. Подросток же в этот момент не знал, что ответить и стоило ли отвечать. Кружившие до этого мысли в голове в один миг затихли. Игнорировать немца было не самой лучшей идеей, в таком случае от него можно было ожидать чего угодно. Россия только-только перестал шипеть и стонать в приступах боли от каждого движения… избиение или того хуже он попросту не переживет. — Нет… — Единственное, что смог выдавить из себя комсомолец, страшась сказать чего лишнего. Дрожь в голосе была совсем незаметной, однако сам тихий почти что шепот был неуверенным. Рейх за столь долгое время общения с пленником мог с легкостью читать его как открытую книгу, так любезно предоставленную ему лично в руки. Месячное давление породило в мальчишке сомнения, путаницу чувств и страх, который мешал ему действовать как раньше – смело и рассудительно. Мужчине осталось лишь направить подростка в нужном направлении, чтобы получить желанный уже долгое время результат. — Хочешь я сниму его? — Россия потупил минуту, не понимая, о чем говорит немец, однако стоило тому пальцем зацепить край ошейника, как подросток все осознал. Парень сжал свои кулаки, не решаясь согласиться. Подобное действие расценивалось им как услуга, за которую нужно заплатить. Однако избавиться от удавки хотелось до невозможности. Поразмыслив еще пару мгновений, юноша все же слабо кивнул, соглашаясь с предложенной возможностью, наконец-то, свободно вздохнуть. Руки Нацистской Германии в ту же секунду потянулись к ошейнику, тонкими пальцами подцепляя спрятанный конец и расстегивая брякнувшую пряжку. Стоило ненавистному «аксессуару» только коснуться деревянного пола, как подросток в тут же секунду облегченно выдохнул. Даже слабая дрожь в теле унялась, а кулаки расслабились, теперь мирно покоясь на плоском животе. Мужчина же, откинув ошейник, вернул руки на прежнее место, теперь крепче приобнимая худые плечи и теребя взъерошенные волосы. Он прекрасно чувствовал, как напряженные мышцы пленника чуть расслабились и обмякли, вверяя тело в его волю. Сколько они так сидели ариец не знал. Он был поглощен этой размеренностью, спокойствием и беззаботностью, словно и не он вовсе отвечал за многочисленную армию и стремительно разрастающуюся страну. Рейх уже давно заметил, что рядом с юношей чувствует себя легче, он его личный наркотик, отказаться от которого не было ни сил, ни желания. Даже ранние вспышки гнева не были проявлением ярости, скорее обучение подчинению, обозначение границ дозволенного и воспитание пленника. Россия незаметно засопел у него на груди. Нацистская Германия мягко переложил подростка на кровать, поправляя край рубашки, съехавший с плеча. Накрыв юношу тонким одеялом, Рейх покинул комнату, не забыв запереть ее на ключ. Спускать мальчишку с поводка не хотелось, однако нужно было начинать выстраивать хоть какую-то линию доверия между ними, тщательно обходя все углы и подводные камни. Усталость от пережитых событий навалилась лишь тогда, когда голова мужчины коснулась мягкой подушки. Глаза мгновенно закрылись, и перед ними предстал образ мальчишки, облаченного в черную форму без всяких опознавательных знаков. Однако лицо выражало непривычную для юноши отрешенность, словно он был опустошен. Россия смотрел куда-то вдаль, как-будто провожая что-то очень важное и безвозвратное. Подобный образ заставил Нацистскую Германию задуматься. Перед ним был не его борющийся за жизнь мальчик, а какая-то хрупкая оболочка, скрывающая пустоту.