Холодные оковы

      Стуча каблуками по мокрому асфальту, Третий Рейх раздумывал над тем, что произошло за последние пару недель. Помимо всё более разочаровывающих отчётов обострилась ситуация в рядах офицеров. Все старались держать себя в руках и придумывать победоносные схемы перехвата инициативы, однако чаще из кабинетов слышались крики и вопли.       Из-за возросшей нагрузки младшие офицеры заимели привычку сбегать из Рейхстага в ближайшие города, дабы провести вечер в компании продажных красавиц или за бутылкой палёного шнапса. Наиболее ярых нарушителей и дебоширов отправляли под трибунал, остальных же публично высекали ради укрепления дисциплины среди солдат.       Третий Рейх признавал, что подобная перспектива воспитания имела свои плюсы, вот только вреда он неё было не меньше. Изнеженные спокойной жизнью в тылу офицеры воспринимали серьёзные наказания за подобные провинности с явным недовольством, хоть и не афишировали его старшим по званию – боялись потерять выгодное в военное время тёплое местечко. Хотя они не раз наблюдали как их же начальство временами заглядывало в облюбованные ими места, ища всё тоже – расслабление и веселье.       Данный момент вызывал у Нацистской Германии лишь головную боль. С недавнего времени он старался абстрагироваться от волнений внутри страны и в частности в штабе, потому не брал к себе в подчинение совсем зелёный молодняк. Ему хватило проблем с Бауэром, который хоть и обладал хорошими навыками и исполнительностью, всё же доставил немало хлопот своей назойливостью.       Холодный ветер лизнул кожу на открытой шее, отчего та пошла мурашками, а сам нацист слегка поёжился. Он перевёл взгляд на идущего чуть позади него Россию, одетого на скорую руку в его собственную зимнюю шинель и сапоги на пару размеров больше. На его лице неустанно мелькала странная радостная улыбка, почти незаметная, однако Райнхард видел приподнятые уголки губ, что совсем не походило на вечно отстранённое или несчастное выражение. Глаза предварительно были замотаны бинтами во избежание повреждений от слишком яркого света, отражённого от белоснежного снега.       Нацистская Германия старался не думать о вольности, которую даровал России, стоило им только покинуть душные комнаты Рейхстага. Тот поначалу пытался ориентироваться на звуки шагов немца, однако шум ближайших улиц сбивал его с толку. Рейх прекрасно знал об обострившемся слухе мальчика, потому с неким удовольствием наблюдал как тот, потеряв его, остановился и начал вертеть головой, прислушиваясь ко всему, что доносилось до его ушей. Ариец в этот момент стоял всего в нескольких шагах от России, даже не пытаясь помочь сориентироваться или обнаружить себя. Это было немного забавно.       Однако появившиеся вскоре всхлипы не удивили нациста. Подобное поведение он начал отслеживать уже давно. Стоило арийцу только покинуть кабинет, как Россия терялся в пространстве и начинал тихо плакать, словно безмолвно молил его остаться с ним. Поначалу это вызывало у Нацистской Германии лёгкое замешательство, однако вскоре подобный цирк раздражал сильнее мелькающего перед глазами Хайнца. По этой же причине он старался избегать собственного кабинета, предпочтя тихим всхлипам холод залов заседаний.       Бруно в нетерпении бегал вокруг России, словно пытался поторопить его. Генрих и Йонас же сидели по обеим сторонам от Райнхарда, наблюдая за резвым подростком, мельтешащим вокруг человека. Не привыкший к своим размерам пёс то и дело задевал боком и без того неустойчивого Россию, словно и вовсе пытался сбить того с ног. А последний вздрагивал каждый раз, стоило ему только услышать несущегося к нему Бруно. Вскоре он и вовсе осел на землю и, обхватив голову руками, спрятал лицо в дрожащих коленях.       Третий Рейх не хотел превращать поощрение России за раскрытие имени в пытку. Он прекрасно помнил, как некогда натравил на мальчишку старых потрёпанных псов, в отместку за его излишнее любопытство. Потому подозвал Бруно к себе и сам двинулся в сторону застывшего комсомольца, сейчас особенно сильно напоминающего маленького напуганного ребёнка. От этого вида в груди рождался странный трепет, который не был похож на удовлетворение от наблюдений за терзаниями пленников. То было что-то незнакомое, тяжёлое и сыпучее – подобно песку, шуршащему где-то у желудка.       Россия, лишь заслышав знакомый стук каблуков, тут же поднялся и руками принялся искать нациста. Он вцепился в рукав его пальто такими сильными клещами, что Третий Рейх даже из любопытства попробовал стряхнуть его руки, но цепкие пальцы намертво ухватились за плотную ткань, отчего они быстро побелели. — Отцепись.       Спокойный голос не восприняли всерьёз. Однако применять силу было ещё более бесполезным делом. Нацистская Германия нахмурился, быстро осмотрелся вокруг, заприметив лишь двух солдат у входа, и тяжко вздохнул. Его решение выйти на прогулку было больше импульсивным, чем запланированным, потому он не задумался о том, как Россия будет передвигаться по совершенно новой для себя территории, полной непонятных и, возможно, пугающих звуков, будучи полностью ослеплённым. Это упущение было на совести арийца, и он, с ярым раздражением, это признавал.       Россия мотал головой и что-то тихо бормотал себе под нос, словно в панике боялся ослабить хватку и упустить свой единственный ориентир в окружающей его темноте. — Отпусти и я обещаю, что не оставлю тебя здесь одного.       Слова Третьего Рейха, на его собственное удивление, возымели эффект. Россия нерешительно отпустил чужой рукав, однако тут же ухватился кончиками пальцев за самый его край. Нацист на подобное никак не отреагировал, лишь развернулся, чувствуя, как на руке ощущается почти невесомый балласт, и двинулся в сторону прилежащего к территории Рейхстага парка, подзывая псов следовать рядом.       Зимняя прохлада помогала очистить разум и охладить голову. Райнхард время от времени скользил взглядом по фигуре Александра, не понимая его открытого восторга и радости от происходящего. Ещё совсем недавно тот плакал от страха, чуть не промочив повязку на глазах. Псы тёмными пятнами носились по снегу между деревьями временами довольно завывая от распирающей их радости. Третий Рейх не имел возможности часто выгуливать их лично, однако пользовался каждым шансом ускользнуть из душного кабинета.       Плетущийся рядом Россия изредка вздрагивал от рычания собак, заигравшихся с какой-то веткой. Райнхард чувствовал его дрожь даже через плотную ткань пальто, однако всё также не мог принять яркий резонанс между улыбкой мальчишки и его тряской. Их размеренная прогулка с каждым мгновением всё больше напоминала немцу выгул ребёнка. Это осознание его даже позабавило.       Подняв взгляд, Третий Рейх заметил две приближающиеся к ним фигуры. Парк был огороженной территорией, потому пройти в него могли лишь офицеры, однако цвет формы гостей отличался от привычной чёрной униформы. С каждом шагом Райнхард напрягался всё сильнее. Его смутные догадки подтверждались с видом знакомых лиц, которые он бы предпочёл не видеть конкретно в данный промежуток времени. Только унявшееся раздражение вновь охватило его с головой, отчего даже выправленная осанка стала ещё жёстче, а опущенные плечи обратились твёрдым камнем, отдавая лёгкой болью в мышцах. — Что вы здесь забыли?       Нацистская Германия не стал церемонится, до сих припоминая чем закончилась его последняя встреча с Австрией. Не было никакого желания поддерживать даже нейтральный тон.       Сопровождавшая Австрию девушка вышла вперёд: — Герр Третий Рейх, мы принесли ранее запрошенные вами отчёты, но солдаты отказывались нарушать ваш приказ и направили нас на поиски сюда. — Они даже не соизволили предложить нам переждать в комнате, сразу же отправили на улицу!       Недовольство Австрии осталось где-то на периферии сознания. Райнхард был больше увлечён рассматриванием выступившей девушки – точной копией Австрии до покушения. Несмотря на частые встречи с австрийцем, немец практически не встречался с его сестрой-близняшкой – Венгрией. Та выглядела более собранно и горделиво, однако доля страха при взгляде на Нацистскую Германию всё же проглядывала в голубых глазах. Это располагало к себе.       Проглотив львиную долю раздражения, Третий Рейх принял папку из протянутых к нему рук Венгрии. Он только сейчас заметил настороженных псов, стоящих на изготовке вокруг собравшейся толпы. Ариец всецело разделял их напряжение, точно также готовый обнажить собственные клыки и зарычать на незваных гостей. — В следующий раз отправляйте посыльного. Мои солдаты никого не впускают в кабинеты без моего ведома. Потому… — Кто это?       Больше всего на свете Райнхард не выносил моменты, когда его перебивали. Он и без того был не в восторге от вынужденной компании не самых приятных ему персон, так они ещё и шли на рожон. Третий Рейх прекрасно видел растерянный и даже слегка напуганный взгляд Венгрии, который полностью уничтожил первое впечатление о ней, а вот в глазах Австрии искрились опасные огоньки. Настойчивость этого мальчишки в прошлый раз чуть не стоила ему сломанной руки. Нацистская Германия мог лишь надеяться, что данная заметка не вылетела из головы австрийца за какие-то пару недель. Он бы тогда полностью разочаровался в своём союзнике. — Неужели это то самое отребье, о котором ходит столько слухов? Чего же он прячется за тебя как трус?       Рейх не стал отвечать на вопрос. И без того было видно, как Россия жался к нему с самого прихода парочки. Нацистской Германии не хотелось так рано заканчивать прогулку, учитывая, что они не успели пройти и половины парка. Потому поспешил попрощаться с неприятными собеседниками и продолжить свой прерванный отдых: — Тебя это не касается. Если вы закончили, то покиньте территорию Рейхстага и желательно навсегда. — Что ты нашёл в этом недоноске, что позволяешь пользоваться своей защитой, Райнхард? Чем этот сопляк лучше меня?              И вновь его имя слетело с этих ненавистных уст. С каждым словом Рейх понимал, что вести разговоры с Австрией с каждым разом становится всё более бесполезным занятием. После обретения юношеского тела в нём взыграли амбиции, которые ранее были припрятаны за неимением достатка силы и решимости.       Не было сил смотреть на лицо раздражающего одним своим существованием австрийца. Нацистская Германия взглядом незаметно шерстил по территории парка, надеясь застать группку слоняющихся без дела офицеров или патрулирующих солдат. Ему хотелось незамедлительно выдворить назойливую парочку за ворота Рейхстага даже самым грубым способом.       Доберманы издали короткий рык, отчего Райнхард нахмурился и обернулся к ним, однако дело было вовсе не в них. Австрия за пару шагов оказался около нациста и резким движением дёрнул молчавшего Россию на себя.       Встревоженный и молящий голос Венгрии раздался в тот же миг: — Брат, что ты делаешь?       Она в тот же момент вцепилась в рукав его пальто, силой пытаясь привести того в чувства. То и дело венгерка опасливо поглядывала в сторону Рейха, который не заставил себя ждать и двинулся к австрийцу с прожигающим убийственным взглядом.       Австрия же, не обращая никакого внимания на надвигающуюся угрозу, попытался отцепить от себя сестру: — Отцепись от меня, я хочу рассмотреть его вблизи. Да отпусти ты!       В этот момент раздался сдавленный вскрик, сопровождаемый яростным лаем. Вырвавшись из хватки собственной сестры, Австрия рывком откинул Россию в сторону, отчего тот проскользил по голому асфальту. Крик был скорее испуганным, чем болезненным, однако для Нацистской Германии он был подобен удару гонга на ринге.       Перед глазами Райнхарда скользнула красная пелена. Он не заметил, как отточенным движением в момент оказался подле австрийца и схватил того за руку. В следующий миг до ушей донёсся лишь сладостный хруст и болезненный рёв. Словно брошенный мешок с углями Австрия рухнул на спину, продолжая выть и шипеть.       Нацисту было мало лишь одной сломанной руки, выходки австрийца уже давно сидели у него в печёнке. Даже не замахиваясь, он пнул лежачего в бок со всей злостью, откидывая вопящее тело на пару метров. Воплощения обладали довольно выносливыми телами, потому Третий Рейх был уверен, что не нанёс этому ублюдку серьёзных ранений. Эта мысль раздражала лишь сильнее.       Нацистская Германия не хотел заканчивать «воспитательную беседу», однако подскочившая к несносному мальчишке Венгрия чуть охладила его пыл. К ней у него не было претензий, разве что лёгкое презрение, которым он окатил её вместе с недовольством. Та смотрела на него с опущенной головой и полными страха раскрытыми глазами. — Прошу вас, герр Третий Рейх, прошу, простите моего несносного брата! Он не ведал, что творит! Я уверяю вас, он понесёт серьёзное наказание, только прошу вас, не убивайте его!       Она лепетала так быстро, что Райнхард не без труда успевал переводить её молебные речи. Однако тон Нацистской Германии был неумолим: — Отойди от него. — Нет, прошу вас, он же ваш союзник! Прошу, проявите к нему милосердие! — Прочь или я натравлю собак на вас обоих…       Псы в подтверждение зарычали ещё яростнее, даже подступили ближе к потенциальным жертвам. Если бы не спешка, нацист пристрелил гнусного мальчишку за содеянное. Однако кобура как назло была до отвратительного скрежета пуста. Удача на стороне паршивца, однако смерть в его случае была бы лучше того, что Рейх успел придумать тому в наказание. Никто не смел трогать то, что принадлежало ему. Будь то пленник, вещь или его собственная жизнь. Австрия осмелился покуситься на всё сразу и заслуживал самой мучительной смерти в гнилом смраде пыточной камеры.       Однако спасла австрийца, на всеобщее удивление, не собственная сестра, а дрожащая, кровоточащая тонкая рука, почти неощутимо дёрнувшая немца за рукав. Он обернулся, увидев стоящего подле него потрёпанного Александра. Накинутая на него шинель покрылась мокрым снегом и грязью; сапоги остались там же, где Россия проскользил в падении; исцарапанные руки кровоточили, как и расшибленный лоб. Тонкая струйка из носа стекла прямо на бесцветные губы, окрашивая их тонкой полоской ярко-красного цвета.       Этот нелепый вид вызвал в нацисте новый поток злости, вот только сильнее него было ноющее чувство, сковывающее лёгкие. Он затаил дыхание, когда заметил вздрогнувшие в нелепой улыбке губы. Нацистская Германия не понимал отчего пострадавший мальчишка сейчас улыбался. Данное замечание вызвало сильный диссонанс в душе арийца.       Он вновь вернул свой взгляд к лежащей на земле парочке и с огромным сожалением вздохнул. Напряжённые плечи слегка опустились, однако гордая осанка сделала его образ более суровым и опасным. Венгрия заметно вздрогнула, стоило только пронзительному, полному напускного спокойствия голосу раздаться в гнетущей тишине: — Ещё хоть раз попадётесь мне на глаза помимо особо важных деловых встреч, пуля в лоб покажется вам милостью с моей стороны. — Д-да, мы всё поняли! Спасибо, спасибо вам герр Третий Рейх! — Убирайтесь.       Сбитые речи венгерки ничуть не разжалобили нациста. Он был в одном шаге от парочки трупов у своих собственных ног, однако цепкий якорь на рукаве его пальто неожиданно был достаточно крепок.       Более не обращая внимания на отребье, Нацистская Германия схватил Россию за локоть и потащил того за собой. Не замечая перепуганные взгляды мельтешащих перед глазами солдат, ариец практически влетел в собственную спальню, лишь тогда чуть придя в себя. Он вновь окинул взглядом запыхавшегося Александра, замечая нездоровый розовый румянец на его щеках.       Тяжко вздохнув, Райнхард более осторожно подвёл его к кровати. Тот чуть пошатнулся взад-вперёд, но медленно опустился на постель, опираясь руками на края. По всей видимости удар головы вызвал лёгкое сотрясение, отчего и без того плохая координация России пострадала ещё больше. Рейх недовольно щёлкнул языком и принёс аптечку. Сейчас он был слишком зол и раздражён, чтобы вести комсомольца в лечебное крыло. Ненароком убить кого-то по ошибке было бы крайне непрофессионально с его стороны.       К вящему удивлению арийца улыбка так и не сошла с лица России, она словно застыла на его устах из-за засохшей крови, что создавало вид странного удовлетворения. Рейх не понимал. В его голову уже начали закрадываться соответствующие мысли о потере рассудка Александра. Однако ещё раз, но уже более внимательно оглянув его, нацист застыл в растерянности.       Несмотря на хороший уход Россия не набрал в весе, немного вытянулся в росте, но оттого его худоба выглядела ещё более печально. Измождённый, сломленный и такой послушный. Сейчас он улыбался не пойми чему с таким откровением и искренностью, словно получил долгожданный подарок на день своего рождения. И было в этом жесте что-то одновременно пугающее и животрепещущее.       Третий Рейх быстро осмотрел раны на ладонях – ничего серьёзного, но кровь не останавливалась. Почистив и замотав царапины бинтами, он вновь поднял взгляд на рассечённый лоб. Повязка на глазах испачкалась. Райнхард с несвойственной для себя аккуратностью снял её и кинул к окровавленным тряпкам. И вновь этот пересекающий веки шрам показался ему на глаза. Он будет вечным напоминанием об ошибке арийца, самой глупой и, пожалуй, безжалостной.       Кончиками пальцев Нацистская Германия ощупал лоб, чувствуя вздувшуюся у раны кожу. В чистом виде всё выглядело не так плохо, как казалось поначалу. На болезненные касания со стороны Александра слышались сдавленные стоны и шипение, однако улыбка не спадала с лица даже от самых грубых движений. — Почему ты улыбаешься, когда испытываешь боль? Будет прискорбно, если падение повредило твою голову.       Третий Рейх в самом деле был насторожен. Он уже был готов отвести Россию к врачам, чтобы те более детально осмотрели и оценили весь нанесённый комсомольцу ущерб, однако не ожидал получить ответ на свой вопрос: — Я рад, что ты защитил меня и помог справиться с болью от моих ран.       Перемотанные бинтами ладони мягко схватили ощупывающую лоб руку и притянули её к чуть впалой щеке. Рейх застыл в недоумении от прогремевших в его голове слов и действий Александра. Подобное поведение было для него в новинку. Он позволил мальчику, нет, теперь уже юноше – высокому, чуть угловатому, но всё такому же прекрасному, – прильнуть к собственной ладони с доселе не виданным блаженством. Это действие поразило Нацистскую Германию намного больше, чем раскрытие личного имени.       С довольной улыбкой, Россия чуть приоткрыл единственный глаз, отчего выражение его лица стало ослепительным. До сегодняшнего дня ариец был сосредоточен на выздоровлении комсомольца, потому подолгу не задерживал на перебинтованном лице взгляд. Но сейчас… Он не мог поверить тому, как был слеп.       Образ непокорного, порывистого и бойкого пленника рассыпался на осколки о представшую перед ним реальность. Ещё пару лет назад Третьего Рейха завораживали сталь и холод в голубых глазах, а страх и ненависть в выражении бледного лица пробуждали в нём живой интерес. Однако прямо сейчас к нему по собственной воле льнуло совсем другое существо. Покорное, мягкое и настойчивое – оно не походило на то, кем было раньше. Нацист сломал его, довёл до отчаяния и получил то, что его разум отказывался принимать.       Но большой палец без его ведома мягко огладил выступающую скулу, словно на пробу сначала несмело, а затем всё более уверенно. Вторая рука легла на другую щёку. И вновь тёплая ладонь накрыла её, практически не ощутимо сжимала тонкие пальцы и нежно касалась холодной кожи.       Россия прикрыл блестящий от непролитых слёз глаз и почти одними губами прошептал: — …спасибо.       Нацистская Германия всегда знал, чего хотел. Он был непреклонен в своих решениях и без сожалений шёл по головам людей, ступивших на его безукоризненный путь к укреплению собственной власти. Ариец никогда не позволял себе сближаться с людьми, даже воплощения не всегда могли снискать его расположение.       Он никогда не лгал себе. Он не понимал.       В одно смазанное мгновение его веки смежились, а неожиданный порыв дёрнул тело вперёд, словно от удара тока. Он чувствовал чужое горячее дыхание, кожей ощущал сухие губы, а пальцы сами по себе соскользнули с щёк и зарылись в отросшие густые волосы.       Его несдержанный порыв встретился с мягким ответом в виде робких укусов, осыпавшихся на нижнюю губу. Не болезненных, полных осторожности и ответного желания. Нацистская Германия напирал всем своим существом, чувствуя, как что-то давно утерянное вновь вернулось к нему. Лишь сейчас он понял, как глупо было отталкивать то, что он породил своими собственными руками.       Цепкие пальцы с вожделенной дрожью схватились за ворот его рубашки. Райнхард опрокинул их обоих на кровать и осознал какими пресными были встречи с Хайнцем. Не было в том солдате того, что он так желал видеть в нём. И лишь сейчас ему хватило сил признаться самому себе, что на самом деле искал не столько партнёра, сколько замену тому, что его цепляло в попавшем в плен комсомольце.       Он пробормотал сквозь сбитое дыхание: — Александр… — Райнхард…       Впервые слетевшее с чужих уст имя не было ему ненавистно. Внутри Третьего Рейха всё встрепенулось, стоило только тихому голосу прошептать запретное для остального мира слово. Он погряз в этом омуте с головой, словно одержимый ариец хватался за всё, до чего мог дотянуться. Он гладил, кусал, ласкал и неустанно целовал, чувствуя, как былые тревоги уходят прочь и остаётся лишь желанное забвение в тёплых руках, впервые добровольно обнимающих его за шею.       Началась оттепель.