***
Александр был поглощён звуками барабанящего по стеклу дождя. Освежающий ветер из приоткрытой форточки бил по лицу, вызывая слабую улыбку. Россия уже давно перестал ощущать течение времени. Только недавно за окном стояла тёплая весна, а сейчас на дворе был уже конец осени. Поглощённый своим счастьем, Александр не ведал ничего вокруг себя. В его мире был лишь Райнхард и он сам. По прошествии того самого знаменательного события, повлёкшего за собой сдвиг в их с Третьим Рейхом отношениях, России открылись новые стороны нациста. Если до всего этого тот одаривал его редким вниманием лишь из потехи — на что сам юноша нисколько не обижался, полностью поглощённый моментом их близости — то сейчас в каждом касании чувствовалось что-то тёплое. Даже болезненные щипки и укусы до крови несли в себе что-то большее, чем желание причинить ему боль, как это было раньше. Нет. Теперь Россия с ещё большим рвением ждал ночи, чтобы замёрзшим носом уткнуться Нацистской Германии в грудь. Перед сном Александр любил сидя на кровати изучать лицо арийца руками. Райнхард каждый раз позволял ему касаться своих скул, обводить большими пальцами тонкие брови, чуть приоткрытые в улыбке губы и очерчивать самыми кончиками линию подбородка, медленно спускаясь на шею. Россия специально проводил ладонями по плечам, приближаясь так близко, что на коже чувствовалось чужое размеренное дыхание, и плавно спускался к кистям, прижимая те к собственному лицу. Третий Рейх никогда не проявлял инициативу, однако Россия чувствовал, как большой палец оглаживал его скулы и аккуратно ощупывал затянувшийся шрам. Всё это напоминало ему какую-то негласную вечернюю традицию, установившуюся между ними. Ему было комфортно. Сейчас для Александра это стало обыденностью, которую он с удовольствием принял, однако раньше он мог спокойно вздохнуть только рядом с Третьим Рейхом. Он расслаблялся настолько, что мог часами следить за почти неподвижным силуэтом через дверную щель. Его зрение восстановилось до такой степени, что он мог различить чёткую фигуру человека, однако вся картинка продолжала оставаться чёрно-белой, словно в кино, отчего Россия с трудом мог отличить одежду от кожи — они смешивались в похожих оттенках. Также он начал замечать за Райнхардом всё большую открытость и доверие в его присутствии. Россия не интересовался вестями с фронта, он зачастую забывал о положении мира за окном, полностью сосредоточившись на том, что происходило в их квартирке. Нацистская Германия, после особо тяжёлых дней, крайне редко, но всё же высказывал Александру своё мнение по тем или иным вопросам на собраниях. Это всегда были расплывчатые фразы, больше нацеленные на разбор основ человеческой глупости и упрямства, не несущие в себе какой-то конкретики. Однако Россия был несказанно рад такому вниманию и смещению своего положения в окружении немца. Он чувствовал их сближение. Райнхард часто стал брать его с собой на прогулки, даже принёс ему несколько сменных комплектов на все сезоны, хотя сам Россия предпочёл бы вновь оказаться в его огромной шинели. С концом весны с плеч арийца пропал плащ, за который он так любил цепляться. Александр в первый раз даже не осознал различий, вцепившись мёртвой хваткой в рукав тонкого кителя. Его тогда быстро осадили и оторвали от единственного ориентира, вновь наводя в голове панику, однако появившаяся на его спине рука словно в одночасье разогнала окружившую его тьму. Ладонь легла прямо промеж лопаток, как прочный якорь удерживая его на плаву. В тот день они впервые шли рядом — шаг в шаг, отчего Россия не мог сдержать радостной полуулыбки на лице. Раньше он чуть отставал, а теперь его вели наравне. С тех пор во время прогулок Александр всегда устраивался у правого бока Нацистской Германии и с затаённым дыханием ожидал, когда рука опустится на привычное место и они двинутся в путь. Это был ещё один неоспоримый шаг к их сближению. Россия редко интересовался какими-либо темами, предпочитая вместо этого просто слушать Третьего Рейха или отдыхать в тишине, однако тот случай с Австрией вызвал у него несколько вопросов: — Зачем ты вспоминаешь об этом отребье? Голос Нацисткой Германии источал ничем неприкрытое недовольство, словно кто-то забыл заварить ему с утра крепкий кофе. С несколькими подобными случаями России пришлось столкнуться воочию, и он не стал бы на месте солдат рисковать и докучать этому раздражённому ежу с самого утра. Он сам в такие дни с лёгкой опаской пытался расположить немца к себе и немного снять напряжение, однако даже ему не всегда удавалось совладать с этой «колючкой» — как любил называть его про себя Александр. Вот и сейчас этот «ёжик» настораживаясь заострил иголки. — Я слышал, что Австрия представляет из себя спокойную и приятную на вид девушку, однако тогда я слышал голос рассерженного и обиженного юноши. Я не понимаю… На самом деле Россия по воле случая узнал имя того незнакомца, когда уже на следующий день Третий Рейх отдал приказ запретить пускать эту парочку в Рейхстаг. Тогда он не придал значения этим именам, поскольку был полностью поглощён близостью с немцем, до сих пор будоражащей его сознание до лёгкого румянца на щеках. Они не часто могли предаться соблазну, во всяком случае, Александр был готов отдаваться Райнхарду хоть каждую ночь — если бы все они были похожи на ту самую, — однако сам немец своего желания не показывал так явно. Только в моменты их близости Россия чувствовал, что всё внимание нациста прикреплено только к нему одному. Сам Александр проявлял инициативу в редких случаях — он подначивал, ласкал, влёк, но никогда не просил большего, боясь чужого отчуждения, как-то было ранее. В остальных же он ожидал первых действий со стороны Нацистской Германии, с лёгким придыханием отвечая на каждое касание и поцелуй. Их было много. После того раза, Россия почувствовал, как в нём нарастал странный голод, который не затихал от сытной пищи или игр с псами. Нет, он был голоден до касаний, жаден до поцелуев и объятий. Подобную странность он заметил и со стороны Нацистской Германии, однако тот в скором времени сбавил напор, а сам комсомолец всё никак не мог насытиться. Вот и сейчас он лежал на чужой груди, вслушиваясь в тихое дыхание и размеренный ритм сердца. Тело невольно расслаблялось от силы, с которой его приподнимало на каждом вздохе. А вибрация от голоса пробирала до приятных мурашек. Россия не видел, но чувствовал чужой взгляд на себе, отчего волосы его встали дыбом. Вот только было то отнюдь не от страха. — Твой отец совсем не учил тебя основам физиологии воплощений? — Он считал, что мне ещё рано знать подробности управления государством, однако никогда не упоминал о том, что мы чем-то отличаемся от людей. Со стороны Третьего Рейха послышалось неопределённое мычание, словно в его голове вертелась мудрёная задача. Александр на пробу решил погладить чужую грудь, прикрытую тонкой ночной рубашкой, отчего в голове его появилась интересная картина, где он гладил недовольного кота по вздыбившейся шерсти, пытаясь его успокоить. От этих мыслей он невольно улыбнулся и издал лёгкий смешок. Чужая ладонь на его плече сжалась сильнее, однако расслабилась вместе с недовольной ухмылкой. С глубоким вдохом Третий Рейх начал свой рассказ: — Я уже рассказывал тебе про бессмертие, однако не вдавался в подробности. Мы существуем, пока есть люди, верящие в свою страну. По своей сути в нас с рождения заложены качества, которые будут преобладать в гласе народа. Наше сознание — «душа», — хранит в себе все основы нашей сути и память основных моментов истории. Если тело погибает, то воплощение возрождается в новом сосуде. Австрия по своей собственной глупости допустил потерю первоначального тела, оттого сознание проявилось в неокрепшем подростке. Россия слушал его с затаённым дыханием. Он и не представлял, что мог обладать такими удивительными способностями. Если бы не случайность, вынудившая его задать вопрос, кто бы знал сколько ещё лет он находился в неведении. От этих мыслей становилось немного грустно. Отец никогда не рассказывал ему о подобном. — Он совсем не похож на того человека, о котором я слышал. — Перемещаясь в новый сосуд наша «душа» объединяется с сознанием истинного владельца тела и перенимает от него некоторые черты. Если изначально Австрия, как девушка из знатной семьи, воспитывалась в строгости, то её новое тело наверняка принадлежало какому-то избалованному и вспыльчивому мальчишке из глухой деревни. На последних словах Александр услышал недовольное фырчание. Райнхарду явно не нравились изменения в личности его союзника. В груди России от этого осознания разливалось тепло. Он и сам не хотел бы вновь встретиться с тем невоспитанным и грубым юнцом, смеющего ставить перед Третьим Рейхом свои правила. Одна сломанная рука в самом деле была актом милосердия со стороны арийца. Россия знал это не понаслышке. Его тело непроизвольно вздрогнуло, памятуя обо всём, что с ним случалось за последние несколько лет, однако разум наоборот пребывал в размеренном спокойствии. По всей видимости Третий Рейх почувствовал его дрожь. Александр на мгновение застыл, когда край тёплого одеяла подтянули до плеч, а чужая рука вновь приятной тяжестью легла на его спину. Он научился замечать незаметную заботу со стороны немца несмотря на то, что тот отказывался признавать за собой подобное. — Какие ещё способности имеют воплощения? — Быстрая регенерация и высокая адаптивность. Ты ещё не полноценное воплощение, оттого и не можешь рассчитывать на быстрое восстановление, у меня же подобные раны сошли бы за неделю. Александр приподнял голову, чтобы взглянуть на обрамлённым мягким светом силуэт любимого лица. С такого расстояния он вполне мог различить мелкие детали, однако всё равно в привычке протянул руку и огладил шершавую от лёгкой щетины щёку. — Удивительно. Неужели ничто не может оставить на теле воплощений шрамы? Но, если регенерация такая высокая, почему тело может погибнуть? — В прежние времена наши тела вполне могли справиться с отравлением и серьёзными ранами от мечей, кинжалов и стрел, однако время не стоит на месте. Более смертоносное оружие имеет огромную скорость, а значит наша регенерация ничего не сможет с этим сделать, остаётся лишь покинуть сосуд и отправиться на поиски нового. — А шрамы? На самом деле России были не столько интересны факты о своём собственном теле, как сама возможность слушать голос Райнхарда. Он всегда наслаждался им: чувствовал лёгкие вибрации, ощущал изменения тональности и громкости — всё, что убаюкивало его жажду. Но подобного всегда было мало. — Они вполне могут остаться у тех, кто поранился до своего становления — как и после потери статуса страны. Россия неопределённо вздохнул и потёрся щекой о грудь Нацистской Германии. Подобные ласки доставляли ему особое удовольствие, ведь в такие моменты он чувствовал биение чужого сердца. Оно стучало ровно, лишь в редкие моменты — всего на секунду, — сбиваясь со своего ритма. И Александр мог лишь мечтать, чтобы подобное происходило по его вине. Внезапно всё перед его глазом перевернулось. Россия слегка ошеломлённо смотрел в лицо возвышающегося над ним Третьего Рейха и не знал, чего ожидать. Его дыхание сбилось, а сердце замерло, стоило только тени самодовольной улыбки мелькнуть пред его взором. Он приоткрыл чуть потрескавшиеся губы и не знал, что ему стоило сказать. Все мысли разом покинули его голову, оставляя ту до приятного пустой. И тут над ним низким голосом, почти полушёпотом, раздалось: — Ты утомил меня своими раздражающими вопросами. Последнее, что услышал Россия в ту бессонную ночь.Тридцатая глава
10 июля 2023 г. в 13:22
— Ты единственный, кому я могу доверить это дело помимо Кёнигсберга.
— Я подготовлю всё, как вы велели.
Третий Рейх перевёл взгляд на окно и пригубил полупустой бокал со шнапсом. Пасмурная погода и тусклый серый пейзаж нагоняли тоску, но в тоже время было в этом что-то завораживающее и расслабляющее — наблюдать за переходом сезонов, незаметно сменяющих друг друга. Небольшой глоток слегка обжог глотку, приятным теплом опускаясь в желудок. Чуть покрутив хрустальный бокал, Нацистская Германия с глухим стуком поставил его на лакированный стол.
Его собеседник не притронулся к выпивке.
— Если всё пойдёт наихудшим образом, действуй по-своему усмотрению. Главное цель, а не путь к ней.
— Я вас понял.
Холодный взгляд не подёрнулся пьянящей пеленой и был кристально чист даже после нескольких стаканов крепкого алкоголя. Третий Рейх не терял своего величия перед подчинённым, однако позволил себе небольшую вольность, расслабив вечно напряжённые плечи.
— Думаю, на этом можем закончить. Ты свободен.
Офицер поднялся со стула, склонил голову, чтобы надеть фуражку, и, не прощаясь, двинулся к выходу из кабинета. Райнхард задумчивым взглядом провожал удаляющуюся фигуру, напоследок кинув лишь:
— Берлин, наш Фюрер не должен знать об этом разговоре.
Тот не обернулся. Ответом послужил лишь слабый кивок, а следом раздался хлопок двери.
Чуть нахмурив брови, Третий Рейх издал полный усталости вздох и откинулся на спинку кресла — больше не перед кем было держать годами отработанную маску. Отставив полупустой стакан, он очертил взглядом комнату переговоров. Ничего примечательно — строго и изысканно.
Несмотря на надвигающуюся всеобщую панику Райнхард, к своему собственному удивлению, чувствовал себя как никогда спокойно. План Фюрера летел к чертям, отчего все войска было решено мобилизовать под защиту оппозиций. К тому же пару месяцев назад из нескольких лагерей пришли неприятные известия: «…содержащиеся пленники, достоверно известные как дети СССР, были высвобождены вражескими лазутчиками. Настоящим место пребывание беглецов доселе неизвестно».
Если Нацистская Германия правильно помнил, то в списке «похищенных» были такие лица как Украина и Белоруссия. Первый прибыл в лагерь вместе с Россией, а потом в руки арийцев попали и остальные. Было даже, что Райнхард пытался угрожать Александру смертью брата, однако в действительности он ни разу не «навестил» его. Тот не представлял из себя хоть какую-то ценность, потому было решено припрятать его подальше и понадёжнее, как и всех детей Советского Союза.
Россия — как преемник и наиболее близкий к врагу кандидат, был самым ценным трофеем. Вот только Третий Рейх слегка просчитался, решив, что СССР обменяет своего сына на собственные территории или захваченных в плен генералов. Как оказалось, «бездушной тварью» среди них был именно он. Но даже так Райнхард не мог отпустить уже давно приглянувшегося ему пленника, который сейчас представлял из себя податливого зверька, готового на всё, лишь бы получить внимание от своего хозяина.
После инцидента с Австрией, Александр стал более дерзким и уверенным в своих действиях. Третий Рейх не раз подмечал, как тот тихо наблюдал за ним через щель в двери. Однако не был уверен, что тот мог чётко разглядеть даже черты лица, скорее «любовался» его силуэтом, потому и не реагировал на откровенный рассекречивающий взгляд. Эти действия лишь забавляли арийца, отчего он нарочито оставлял дверь чуть приоткрытой, словно поощряя Россию продолжать.
Недовольство вызывали лишь поднимающиеся из желудка чувства, трепещущие грудь и щекочущие глотку. Райнхард продолжал раздумывать над природой своих реакций, но в итоге пришёл лишь к тому, что подобный трепет в нём мог вызвать лишь этот безвольный мальчишка с сияющей улыбкой. И нацисту это нравилось. Нравилось смотреть на опухшие от слёз глаза, покрасневшее от стыда лицо и полную довольства и искренности улыбку, порождённую до сих пор неизвестными ему причинами.
А Россия продолжал юлить перед ним и рассказывать о том, как он счастлив.
Третий Рейх не понимал.
Счастье для него было в обладании абсолютной властью, когда никто не смел сказать ему и слова против. Именно тогда наступал момент, позволяющий взять от мира всё, чего ты был достоин, но лишён. Так же было и с Россией. Райнхард при мимолётном взгляде на фото сразу же обратил внимание именно на него. Он чувствовал связь, которая так и напевала ему, что этот мальчик должен оказаться в его руках. Хоть по началу это и было лишь частью плана по ослаблению врага. Пусть и не так скоро, но всё же предчувствие не подвело его. Нацистская Германия всегда доверял своей интуиции. Она подсказывала ему пленить сына Союза, переманить его на свою сторону. Но разум требовал подчиниться приказам, и впервые Райнхард предал собственное чутьё.
За что не раз поплатился в дальнейшем.
Сейчас же он был удовлетворён сложившей ситуацией. Даже более прилипчивый Александр не казался столь навязчивым, как то было с Бауэром. Напротив, Третьему Рейху прельщало это поведение. Он словно завёл уличного кота, хотя всю жизнь предпочитал держать послушных собак. А тут вдруг в его руках оказалось совершенно иное существо — более настороженное, своевольное, готовое подставиться под ласку, но в тот же момент исцарапать протянутую в угрозе руку. Такого не приручишь «кнутом и пряником» — оно сломается под градом жестокости и насилия и никакой «пряник» не сможет сгладить кровавые шрамы от кнута. Так и Россия был непоколебим, пока не лишился очень важной части себя, что сподвигло его ринуться навстречу к протянутой руке, не зная подарит ли она сладость или в очередной раз принесёт боль.
— Становится всё интереснее, — непонятно к кому было обращено это тихое бормотание, однако довольный блеск в глазах Третьего Рейха напоминал ничем неприкрытый азарт игрока, доставшего из колоды спорную комбинацию.