Excommunication is the new black

      Вязкая тишина несколько секунд висит в воздухе. Салага холодно смотрит на него, а Джон не может отвести взгляд. Вот и всё, думает он. Он умрёт сейчас. Вот как кончится всё это дерьмо — благодаря помощнику, мать его, шерифа. Может, ему повезёт. Может, это будет быстро.       Салага наклоняется вперёд и мир Джона опасно кренится, когда его самого перекидывают через плечи, обхватывая за ноги и хватая рукой за запястья. Сид зажмуривается, пережидая приступ тошноты. Когда он открывает глаза, то видит труп Верного, плавающий на мелководье. Его придавливали этим?       Салага шагает прочь от воды. Неряшливого вида маленький пёс, таскающийся за ним повсюду, весело тявкает, только усугубляя головную боль Джона. Прохладный вечерний воздух остыл ещё больше, и теперь Сид в своей грязной и мокрой одежде почти замерзает. — Стой… — он пытается протестовать.       Голос слишком слабый, а слова сливаются в неразборчивое бормотание. — Куда ты меня тащишь?       Салага совершенно не обращает внимания на это, продолжая идти.       Тело Гранта лежит неподалеку, рядом с опрокинутыми ёмкостями для Блажи. Джон бы плюнул ему на лицо, если бы не чувствовал себя так плохо. Вероломный мудак.       Место, куда его привезли, ему более чем знакомо. Это лодочный причал, прямо рядом с его собственным ранчо. Тот самый, где он занимался очищением души помощника, и где Иосиф поставил ему ультиматум. В этом есть какая-то нездоровая гармония.       На тропинке и в траве валяются тела последователей Врат Эдема, большинство из них — трупы Верных. Впечатляет, что помощник смог убить их всех так быстро — они пробыли в ризнице не дольше десяти-пятнадцати минут. — Когда мне сообщили, что здесь засветились эдемщики, я решил, что это ты крестишь последних похищенных «грешников».       Джон не отвечает. Ему и не нужно — нет ни единого шанса, что помощник не понимает, в чём дело. Любому, у кого есть глаза, очевидно — Джон облажался и подвёл Иосифа. А Салага поступает жестоко, бросая эту насмешку прямо в лицо.       Помощник открывает дверь недалеко стоящей машины, ярко-неонового монстра, и неловко сгружает Джона на пассажирское сиденье. Потом садится за руль. Смотрит на Джона и достаёт окровавленный мешок из кармана. — Извини за это, — говорит он, натягивая его на голову Сида. И хотя бы не завязывает его, позволяя кислороду проникать сквозь мокрую мешковину.       Джон не отвечает. В чём смысл? В любом случае он скоро будет мёртв. Джон сглатывает приступ тошноты — если ему суждено умереть, то уж точно не покрытым собственной рвотой. Ради Бога, он одет в Armani. — Ты с нами, парень? — спрашивает Салага. В ответ раздаётся короткий скулёж. — Ладно, как знаешь. Увидимся в Фоллс Энде, Бумер.       Дверь хлопает и помощник заводит двигатель. Тот урчит гораздо тише, чем тот, что был в пикапе, но тут Салага включает радио и скрипуче дребезжащие гитары заставляют Джона поморщиться от приступа ещё худшей головной боли. Несколько минут он не слышит ничего, кроме собственного тяжёлого дыхания. — Ты сегодня такой тихий, м? — спрашивает помощник, нарушая молчание.       Действительно, гнев — полностью его грех, если он собрался насмехаться над тем, кого в итоге всё равно убьёт. В этом же нет никакой пользы, это просто жестоко.       На резком повороте живот крутит хуже, чем раньше, и Джон сглатывает, пытаясь избавиться от кома в горла. И очень жалеет, что не может дышать носом. — Мы возвращаемся в Фоллс Энд, — беззаботно добавляет Салага, — отвечая на твой прошлый вопрос.       Джон скрипит зубами. Итак, казнь будет публичной. Ему очень повезёт, если помощник сделает это самостоятельно — но он скорее даст поразмяться членам Сопротивления. Быстрая смерть будет слишком милосердным вариантом для него, так что он и не надеется. И не даст им того, что они хотят. Он весь избит и истерзан, он больше не может рассчитывать на милость своей семьи, но он не порадует этих глупых хныкающих грешников своими криками или слезами. Не дождутся.       Машина останавливается, двери хлопают, Джона достают с пассажирского сиденья и снова несут. Он дрожит от холода, но тут они входят куда-то, где тепло, а мягкий свет проникает через ткань мешка. Здесь слышно тихий приятный шепот, а запах, витающий в воздухе — так пахнут книги и немного антисептика. Джон узнаёт эхо, с которым отражаются от стен шаги Салаги, и звук, с которым открывается скрипнувшая дверь — это церковь пастора Джерома. — Помощник, ты здесь, — голос Джеффриса раздаётся неподалёку. — Кто…?       Джона мягко опускают и он остаётся в сидячем положении исключительно благодаря тому, что опирается на что-то спиной… это скамья?.. Дискомфорт помогает заземлиться и, хоть голова всё ещё кружится, чувство уходит на второй план. Мешок сдёргивают, и он прикрывает глаза от яркого света. Вокруг слышны тихие вздохи. — Ох, — выдыхает пастор. — Ну нихрена!.. — восклицает особенно раздражающий голос. Джон поворачивается к источнику, подслеповато щурясь. Ник Рай, в солнцезащитных очках и с футболкой через плечо, шагает вперёд, держа в руке банку пива. За ним видно Мэри Мэй, которая недовольно кривит своё милое личико. Ник усмехается, продолжая подхалимничать: — Ты просто нечто, в курсе? Уехал спасать бедных гражданских, а вернулся с этим мерзким ублюдком. — Они пытались его утопить, — тихо говорит помощник шерифа.       Джону на глаза попадаются остальные члены сопротивления: та самая хмурая меткая стерва Грэйс Армстронг, стоит, прислонившись к стене и скрестив руки на груди; эти мерзкие братья Драбмен, обеспокоенно толкаются и шепчутся, если это можно назвать шёпотом. — Что? — почти беззвучно спрашивает Мэри Мэй.       И прежде чем Салага успевает что-то прояснить, его рация начинает шипеть помехами. Он отходит в сторону и отвечает на вызов. Его собеседник говорит слишком тихо, чтобы Джон мог расслышать, но помощника слышит прекрасно, настороженно наблюдая за растущей толпой. Кто же ударит первым? Он готов поспорить, это будет Ник. Или его жена, Ким, которая прямо сейчас пытается испепелить его взглядом. — Да? Хорошо. Можешь проиграть это на частоте Сопротивления? — спрашивает Салага у рации. В ответ раздаётся шипение, и помощник кивает. — Спасибо. — Что-то хорошее? — спрашивает кто-то из рядовых членов Сопротивления. Он из тех, кто раньше работал в Гарденвью, если Джон правильно помнит. В последний раз, когда он видел это лицо, оно хмурилось и плевало в его сторону. — Датч говорит, эдемщики начали вещать кое-что действительно интересное пару часов назад, — отвечает помощник. Он подходит к радио неподалёку, которое едва слышно играет какую-то скребущую по ушам поп-музыку, возится с тумблерами, а затем, через пару мгновений, голос Иосифа разносится по церкви. Как и должно быть. — Ещё одна печать была сломана… Я… — Иосиф прерывается, сквозь помехи доносится его полувсхлип. Но он быстро берёт себя в руки: — Я с прискорбием вынужден сообщить, что мой брат, Иоанн, не присоединится к нам в Эдеме. Он мёртв.       В голосе Иосифа столько грусти, что на мгновение Джон почти верит — на самом деле его сердце не бьётся, он всего лишь высокоактивный призрак в чьём-то воображении. В церкви пастора Джерома царит мёртвая тишина, помощник шерифа и его глупые друзья перешёптываются между собой и пялятся на Джона.       И Ник Рай, этот ублюдок, начинает ржать.       Он думает, это смешно. Ещё бы. Его непрекращающийся громкий смех заглушает остальные слова траурной речи Иосифа.       Джон хмурится, пытаясь соединить в голове кусочки пазла. Иосиф думает, он мёртв? Но как?.. Они же говорили сегодня. Если только…       Джон проглатывает гордость и очередной приступ дурноты, откидывается на скамью и обращается к помощнику шерифа: — Когда? — язык неуклюже ворочается во рту, из-за чего слова трудно разобрать. — Когда он..?       Помощник задумывается и снова подносит ко рту рацию: — Эй, Датч, когда примерно ты это заметил? — в ответ слышно очередную вспышку статического шума, в котором Салага как-то умудряется различить ответ. Он смотрит на Джона. — Говорит, в пол-шестого или около того.       Пол-шестого? Джон закрывает глаза. Когда он разговаривал с Иосифом? Около шести или нет? Тогда он только закончил ужинать той дерьмовой едой из бункера — плохо приготовленное рагу с огромным количеством тыквы. Как раз пытался решить, что скорее поднимет настроение — быстрый перепих с Холли или косяк марихуаны, спрятанный в его кабинете. Он даже думал, что сделает и то, и другое, когда его вызвали и он посмотрел на вычурные часы, висящие на стене.       Да, было почти шесть. И разговор не был долгим. Не о чем было разговаривать. Иосиф посчитал его усилия недостаточными и вынес приговор. И если сразу после разговора он начал транслировать это, то ситуация ещё хуже, чем Джон думал. Иосиф может никогда не простить его.       О, Господи. Этого просто не может быть. Иосиф должен в конце концов простить его.       Дышать трудно. — Почему ты спрашиваешь? — Салага приседает рядом, — Ты знаешь, почему они увезли тебя на причал?       Джон смотрит на помощника, — тот выглядит, словно действительно обеспокоен. Сид сглатывает, пока в животе что-то бурлит, открывает рот и…       …и его тошнит, рвота льётся на связанные руки, стекает по ногам, желчь и полу-переваренная пища кажутся горячими, падая на холодную кожу. Помощник отскакивает назад с удивлённым вскриком, а люди вокруг издают звуки отвращения. — О Господи, блядь! — Эй, чувак, это мерзко…       Джон содрогается, делает тяжёлый судорожный вдох и его снова рвёт.