Excommunication is the new black

      Тишина держится несколько секунд, а затем кто-то запрокидывает голову Джона, светя чем-то до невозможности ярким прямо в глаза. Он щурится, а этот кто-то мягко заставляет его держать глаза открытыми. Фонарик буквально ослепляет, но он ничего не говорит. — У тебя нос сломан, — откуда-то справа говорит Салага. — Джон, ты обо что-то ударился раньше? — Уф-ф, — хрипит Сид, не удосуживаясь ответить нормально.       В его вопросе нет никакого смысла, Джон же всё равно покойник.       Как унизительно. Похоже, его покинул не только Иосиф, но и Бог, и вся вселенная целиком. Он сражался с этими грешниками месяцами и что теперь? Он же никогда не выведет пятна с этой рубашки. Шёлк чертовски тяжело отстирать, а помощник шерифа убил всех нормальных владельцев химчисток в округе.       Бессвязный поток мыслей прерывает лёгкое прикосновение к затылку — именно в том месте, которым он ударился об стену. Резкая вспышка ненадолго перекрывает всё остальное: холод, головокружение, постоянную тошноту. — Крови нет, — невнятное замечание Салаги проникает сквозь завесу, пока острая боль постепенно затихает, превращаясь в ноющую. — Но, думаю, что-то не так.       Свет выключается и Джону наконец удаётся разглядеть, кто его осматривает — пастор Джером. Джеффрис переводит взгляд на помощника шерифа, который забирает у кого-то незнакомого свёрнутую ткань и накидывает Джону на плечи, чтобы тот перестал трястись. — У него зрачки не реагируют так, как надо, — говорит пастор. — Я бы сказал, что его стоит отвезти в больницу, но… — Угу, — Салага морщится, вероятно, думая о том, как убил всех хороших врачей в округе, потому что они были последователями Врат Эдема. — Думаешь, сотрясение? Он в основном молчит, а если говорит, то очень неразборчиво. — Может, сотрясение, а может и что похуже, — качает головой Джеффрис и оглядывается на Джона. — Тебя ещё тошнит?       Сид сердито и пристально смотрит в ответ. — Видимо, это «нет», — расшифровывает помощник шерифа и поворачивается к пастору. — Можно воспользоваться твоей ванной? И стиральной машиной?       Джеффрис вздыхает и морщит лоб: — Можно, — он звучит очень несчастно. — Дверь не заперта. — Не понимаю, чего ты так паришься с этим мудаком, — перебивает Ник. — Просто увези его обратно и похорони в какой-нибудь канаве. Он в любом случае уже почти сдох, мы не можем себе позволить впустую тратить припасы. — Эй, — резко осаживает его Ким. — Я тоже его ненавижу, но он всё ещё человек. Мы не должны опускаться до их уровня. — А чего нет? — вклинивается со своими рассуждениями наиболее раздражающий из братьев Драбмен, Бошоу. — В смысле, Старик Бросиф же думает, что малыш Джонни мёртв, так? Мы можем делать с ним, что в голову взбредёт, и никто не узнает. — Акула прав, — добавляет Дэвис, владелец местного магазина. — Никому нет дела. Мы выиграли. И можем делать, что захотим. А он это заслужил. — Если мы оставим его в живых, он будет страдать больше, — говорит Мэри Мэй с холодной яростью в голосе. — И Богом клянусь, он заслужил эти мучения.       Похоже, у каждого человека в церкви есть своё мнение на этот счёт, и Джон закатывает глаза, когда они начинают ссориться между собой. Как он и ожидал, они предсказуемо хотят сделать с ним что-нибудь ужасное. Один — оставить его связанным по рукам и ногам где-нибудь в глуши, чтобы его заживо разорвали пумы — например, под огромными буквами «YES» на склоне гор. Второй — отмыть, почистить, а затем найти где-нибудь тиски для пальцев, то самое средневековое орудие пыток, чтобы у всех была возможность помучить Инквизитора Врат Эдема так же, как он пытал их родных и близких. И продолжать, продолжать и продолжать это до тех пор, пока тело Джона не сдастся. Даже пастор Джером, кажется, всерьёз размышляет над этими идеями. — Эй! — кричит помощник шерифа и гул в церкви утихает. Страх или уважение? Джон поставил бы на первое. — Мы не будем его пытать. И не убьём его. Мы выше этого.       Салага говорит так жёстко и безапелляционно, что Джон почти верит этим словам. — Мы его подлатаем. Отнесёмся к нему так, будто он — один из нас. А взамен он расскажет нам о Вратах Эдема всё, что нам понадобится. Начиная с того, как освободить тех, кого он похитил. — Но… — кто-то пытается спорить. — Нет. Никаких пыток. Вы же знаете, как относятся к нам сектанты, как они грабят, похищают и убивают — будто мы не люди. Но мы выше этого. Мы лучше, чем они.       Джону не удаётся сдержать смешок. Лучше, чем последователи Врат Эдема? Лучше слепо лгать, обманывать и грабить друг друга здесь, чем сотрудничать в божественно предопределённой гармонии, подчиняясь воле Отца? Это кажется ему настолько забавным, что на полсекунды Джон забывает, что больше не является частью этой гармонии.       Салага резко поворачивается и впивается в него взглядом. — Мы получили козырь. Иосиф Сид думает, что его младший брат мёртв, но это не так, он теперь с нами. Так что у нас появился шанс, реальный шанс положить конец всем этим мучениям и кровопролитию. Остановить эту бессмысленную гражданскую войну. Мы же все этого хотим, так? Мира. Вернуться к нормальной жизни. — Сектанты должны заплатить за то, что натворили, — слышно чьё-то угрюмое возражение. — Они заплатят, клянусь. Когда всё это закончится, каждый из этих уродов будет арестован. Я сам надену на них наручники, если придётся, — обещает помощник шерифа. А затем указывает на Джона, всё ещё сидящего на скамье, связанного и покрытого рвотой и кровью: — Но всё начнётся здесь, с этого парня.       Звучит довольно неплохо. Но Джон не настолько глуп, чтобы поверить, что помощник шерифа способен обуздать свой гнев. В конце концов, он убил Иакова. А этим идиотам из Сопротивления не хватает мозгов, чтобы понимать долгосрочные перспективы — если бы хватало, то они бы уже присоединились к Проекту. Но это шанс, которым Джон намерен воспользоваться, — как и любой возможностью, которая позволит ему остаться в живых и вернуть расположение Иосифа. Так что, пожалуй, он не будет сильно выступать против того, что там запланировал Салага и будет пользоваться этим предложенным гостеприимством до того момента, как помощник шерифа поддастся своему гневу.       После речи помощника споры прекращаются. — Тем, кто заработал сотрясение мозга, нельзя спать, правильно? — спрашивает Салага у всех присутствующих. — Ну, недавно вроде выяснили, что особой разницы нет, — отвечает пастор. — Тем не менее, в этом случае, поскольку у нас нет возможности обратиться к медикам… — Ладно, — говорит помощник, — тогда я дежурю первым. Ник? — Чёрт, да ни за что… — моментально отвечает тот. — Салага, ты же знаешь, я тебя уважаю и готов почти на всё, только попроси, но этого парня я не выношу. Если ему и правда так дерьмово, что может случиться приступ или какая-то такая херня, то не уверен, что отложу свою ненависть в сторонку и помогу ему. Честно говоря, я скорее буду сидеть и радоваться, наблюдая за его страданиями. — Ну, хотя бы честно, — вздыхает Салага и обводит взглядом остальных, — Хёрк? Грэйс? Акула?       Эти отбросы Драбмен бодро соглашаются последить за Джоном, пока Салага будет спать, и это заставляет Сида скривиться от одной мысли. Грэйс Армстронг просто кивает, бросая на Джона безразличный взгляд. Салага находит ещё несколько добровольцев, среди которых Мэри Мэй и пастор Джером, а затем снова подхватывает Джона, как и пару раз до этого. Тот стонет — тошнота немного поутихла, так как в желудке теперь пустота, а вот голова всё ещё кружится. Что ж, лучше смотреть на пол, чем на членов Сопротивления. — Эй, Акула, в багажнике моей машины лежит спортивная сумка. Можешь принести? — кричит через плечо Салага, делая шаг в прохладный ночной воздух. — Конечно, босс, — отвечает тот.       Салага несёт Джона к ближайшему дому, проходит внутрь и бесцеремонно сгружает его рядом с ванной. Включает воду и достаёт нож: — Обещаешь не пытаться убить меня, если я тебя освобожу?       Джон может убить его позже. Если он сделает это сейчас, то потеряет свой единственный шанс на спасение. Нет, ему нужно вернуться на своё место рядом с Иосифом. И если он застрянет здесь, с Салагой и остальными членами Сопротивления, то сможет со временем открыть глаза помощника на праведный свет слов Отца. А как только Иосиф будет доволен, как только Коллапс закончится, Салагу можно будет оставить гнить в какой-нибудь дыре.       Не самый лучший план, но это всё, что у Джона есть сейчас, когда смерть больше не дышит в затылок. Он смотрит на Салагу, пытаясь выглядеть как можно беспомощнее, и медленно кивает. Шея, оказывается, болит ещё сильнее, чем тогда, в машине. — Обещаю, — хрипит он, и от этого в горле дерёт, напоминая кислым привкусом о недавней тошноте. — Хорошо, — отвечает Салага.       И какое же облегчение наконец освободить руки и ноги. Ощущения всё ещё немного странные, будто они ему не принадлежат, но теперь хотя бы на движение не нужно спрашивать разрешения у помощника шерифа. Он отпускает ткань, которая тут же соскальзывает с плеч, и медленно поднимается, с трудом опираясь на стену. На ногах сложно удержаться, учитывая, как кружится мир вокруг, но он остаётся в вертикальном положении, снимая ботинки и стараясь стянуть носки.       Помощник шерифа кладёт тюбик пасты и новую зубную щётку на край раковины и смотрит на Джона, борющегося с ремнём. — Помочь? — Нет, — шипит тот.       С него хватит того, что его жизнь зависит от того, насколько Салага может противиться своему греху, и того, что члены Сопротивления увидели его столь жалким и убогим. Нельзя позволять себе терять достоинство. Он тянет руку, чтобы снять свои солнцезащитные очки — но их нет на привычном месте. Наверное, сбили во время драки в кабинете. — Как знаешь, — отвечает Салага, возвращаясь к своему занятию — находит в комоде полотенце и приносит его в ванную.       В дом заходит Акула, в его руках — та самая спортивная сумка. — Ну и видок, — говорит он, прежде чем уйти. — У вас обоих. — Ну спасибо, — вздыхает Салага, доставая из сумки какую-то одежду. Быстро осматривает её, а потом кладёт на крышку унитаза. Снова поворачивается к Джону, который наконец расправился с поясом и теперь пытается снять жилет. Что, ждёт грёбанное шоу? — Собираешься всю ночь пялиться? — резко бросает Сид, неуклюже пытаясь расстегнуть пуговицы. С первой получилось, теперь вторая…       Помощник выглядит удивлённым: — Нет… — начинает он и тут же останавливается. — Давай я.       Прежде чем Джон успевает возразить, помощник подходит ближе, быстро расстёгивает все оставшиеся пуговицы на жилете и пару штук — на рубашке, и отходит обратно — всё занимает не больше пяти секунд. Так же быстро он подходит к двери. — Не запирайся, — говорит он, — если у тебя случится припадок, то у нас должна быть возможность помочь. И если я позову, чтобы проверить, как ты, то постарайся ответить.       Когда Салага наконец уходит, Джон сердито бросает свой жилет на пол, где тот сворачивается печальным мокрым комком. Да как он посмел? Как он посмел смотреть свысока, ещё и утверждая, что хочет помочь? Как он смеет быть таким надменным и самодовольным?       Джон раздевается настолько быстро, насколько позволяет его непослушное тело — то есть, совсем не быстро. Неспешно смывает кровь и желчь, запёкшиеся на коже и застывшие в волосах. Затем переодевается так быстро, как получается. Одежды в этот раз немного — нижнее бельё и футболка с джинсами, которые ему слишком велики. С пуговицей на джинсах приходится повозиться, но в итоге он справляется и с ней. Он больше не падает, его не тошнит, но голова не в порядке. Он чистит зубы, вцепившись в раковину.       Джон смотрит на своё отражение, сплёвывая пасту и ополаскивая рот. Волосы спутанные и всклокоченные, под глазами намечаются тёмные круги. Покрасневший и опухший нос немного искривлён — ну хотя бы кровотечение остановилось. И серьга с крестом Врат Эдема всё ещё сверкает в мочке уха.       Джон поднимает руку, пытаясь открутить застёжку, но пальцы соскальзывают, не выходит ни ухватить её, ни повернуть голову достаточно, чтобы это получилось, потому что болит шея. Может, если просто выдернуть…       Снаружи раздаётся взрыв и он рефлекторно дёргает серьгу. Ухо резко вспыхивает болью, в раковине звякает, а что-то горячее и влажное стекает по шее. Джон смотрит в зеркало и…       Это кровь. Много крови.