Excommunication is the new black

      Джон ругается, зажимая ухо в попытках остановить кровотечение. Он спотыкается и, теряя точку опоры в виде раковины, падает и, разумеется… разумеется, именно в этот момент в ванную заглядывает помощник шерифа. — Что случилось? — требовательно спрашивает он. Смотрит на раковину, потом на Джона и хмурится. — Что ты..? — Случайно! — почти чётко выплёвывает тот. — Что это было? — А, снаружи? Просто Хёрк. Запускает свои самодельные фейерверки. С переменным успехом, — объясняет Салага, больше не выглядящий сердитым или насупившимся. Он наклоняется и протягивает руку, чтобы Джон мог ухватиться и встать.       Тот не делает этого, отталкиваясь от пола свободной рукой — второй всё ещё зажимает ухо. Головокружение действует ему на нервы, он тяжело приваливается к стене. Помощник шерифа выглядит огорчённым, но не спорит. Вместо этого он идёт к шкафчику и копается в нём в поисках аптечки. — Дай взглянуть.       Джон мог бы отказаться, но он почти уверен, что это проигнорируют. Вместо этого он закатывает глаза и продолжает цепляться за стену, пока Салага мягко отводит его окровавленную руку в сторону. Разорванное ухо жжётся, пока помощник заливает его антисептиком, но у Джона Сида случались ранения и похуже, поэтому он просто сжимает зубы. — Похоже, кровь остановилась, — помощнику, видимо, хочется поговорить, пока он приклеивает к уху пластырь. — Хорошо. И я связался с доктором Перкинс. Съездим в горы завтра. — Доктор Перкинс? — Джон не помнит эту фамилию. Должно быть, она не из местных врачей — они все в итоге присоединились к Вратам Эдема. Он бы точно знал, если бы кто-то остался. — Да, она изучала волков в горах, — он отходит и кивает, удовлетворённый результатом. — У неё есть рентген. И доктор Линдси сказал, что готов приехать туда, чтобы осмотреть тебя.       Чарльз Линдси, местный ветеринар? Исследовательница волков в горах? Ох… Салага либо идиот, либо таки пытается убить его. Джон чувствует вспышку ярости: — Ветеринар? — восклицает он. — Серьёзно?! — Эй, они чертовски хорошие спецы, — хмурится помощник шерифа. — Иначе я бы их не просил. В любом случае, у нас не то чтобы много вариантов. Если только ты не хочешь выбрать тот, который подразумевает смерть от недиагностированного кровотечения в мозгу или чего-нибудь ещё.       Джон не хочет. Он захлопывает рот, продолжая смотреть на помощника. Если ветеринары и исследователи волков — их лучшие медики, то совсем скоро Сопротивление загнётся от тяжёлых травм или болезней. Джону стоит просто быть осторожнее, чтобы не оказаться в их числе. — Ты пьёшь чай? — Салага нарушает тишину своим вопросом. И, не дожидаясь ответа, собирает с пола грязную одежду Сида и идёт в другую комнату. — Пойдём, я заварил немного имбирного. Поможет от тошноты.       Джон очень медленно следует за ним, держась за стены, пока пол под ним пытается куда-то уплыть. Салага несколько раз оглядывается через плечо, но не настаивает на том, чтобы помочь.       Дом пастора Джерома обставлен скромно, но в нём уютно. В гостиной стоят два дивана — старых, но всё ещё в хорошем состоянии, и дешёвый, но изящный кофейный столик между ними. Рядом с кухонной дверью — большой обеденный стол, на котором сейчас свалены в кучу медикаменты, аптечки и коробки с патронами. На одном из диванов лежит Бошоу, рядом с этой проклятой псиной — Бумер или как его там.       Бумер выглядит полу-сонным, пока Бошоу рассеянно гладит его одной рукой, второй записывая что-то в потрёпанной тетради. Салага идёт на кухню, в то время как Джон выбирает себе свободный от Акулы диван и падает на него. — Чёрт, ну и кровищи тут, — комментирует Бошоу, оторвавшись от своей тетради. — Ты вырвал эту уродливую хреновину из уха или что?       Джон не отвечает. Для того, чтобы вскипеть от злости, ему достаточно просто находиться в одном помещении с этим Бошоу. — Ну и ладно, я же просто беседу поддерживаю, — бормочет Акула.       На улице раздаётся ещё один взрыв. На этот раз Джон слышит, как Хёрк неуверенно извиняется перед развлекающимися жителями Фоллс Энда. Из кухни доносится звяканье и стиральная машинка начинает мерно гудеть. Его вещи этого не переживут. Возможно, если повезёт, он уболтает кого-нибудь привезти один из запасных костюмов с его ранчо.       Помощник шерифа возвращается, держа в руках несколько кружек и ведро. Кружка, которую он ставит на столик перед Джоном заполнена чаем только наполовину. С одной стороны это злит — да как он смеет обращаться с ним как с ребёнком? А с другой — он понимает, что прямо сейчас ему не хватает координации, чтобы не пролить на себя горячий напиток, чего определённо не хотелось бы. Ведро опускается на пол рядом с его головой и он не может заставить себя злиться ещё и из-за этого, потому что быть покрытым собственной рвотой — отвратительно, и он бы предпочёл не проходить через это опять.       Салага ставит остальные кружки — себе и Акуле — и устраивается на диване. Бумер тут же оживает и помощник шерифа почёсывает его между ушей. — Спасибо, босс, — усмехается Бошоу, громко хлюпая своим чаем. — Без проблем, — отвечает Салага и смотрит на Джона. — Итак.       Итак.       Джон почти уверен, что знает, каким будет следующий вопрос. Салага спросит что-нибудь о том, что произошло на причале. Он не может винить помощника шерифа за любопытство, как и не может сказать правду — особенно, если планы помощника зависят от того, занимает ли по-прежнему Джон свой высокий пост во Вратах Эдема.       Он сделает вид, что ничего не знает. Что, в общем-то, не такая уж ложь. Он действительно понятия не имеет, почему Грант пытался убить его. — Не каждый день встречаешь Вестника Отца, которого пытаются утопить в Хенбейн, — небрежно бросает Салага, держа свой чай в руках и вдыхая поднимающийся над кружкой пар. — Особенно, когда знаешь, что после вашей последней встречи его благополучно спрятали в бункере в тридцати метрах под землёй. Не хочешь рассказать об этом? — Я ничего не знаю, — отвечает Сид. — Они вломились в мой кабинет. — Ты их выбесил или что?       Джон не смотрит на Салагу. Пожатие плечами повлечет за собой необходимость занять сидячее положение, а ему почти удобно лежать на диване так, как он лежит. Если бы мир вокруг перестал вращаться, и его не тошнило, и ничего не болело, и вокруг не было врагов, то он бы даже смог расслабиться. — Не уверен. Возможно. — Говоришь лучше, чем полчаса назад, — замечает Салага. — Более внятно. В любом случае, что случилось с головой? — Не знаю. Думаю, кто-то ударил меня и я разбил её об стену. — Ты думаешь? А что, они могли бы разбить её сами, — вмешивается Бошоу. — Не могу их винить. Тебе так и хочется врезать. — Не сейчас, — шипит на него Салага, затем поворачивается с задумчивым видом к Джону. — Они сначала надели на тебя мешок, так? Не хотели, чтобы ты узнал, куда тебя повезут. — Да, похоже на то. — Но не удосужились заткнуть тебе рот. То есть, им было всё равно, поймёт ли кто-то ещё, что происходит.       Так, вот это уже слишком близко к правде. Джон не позволяет озабоченному выражению проявиться на лице. Сейчас он может легко спутать им карты. — Большинство людей в моих Вратах — гражданские. Инженеры, мыловары, сборщики фруктов, учителя… Они не станут сражаться с пятёркой Верных и моим заместителем. — Даже чтобы защитить своего Вестника? — В любом случае, большинство из них уже были на ужине, они просто не могли увидеть. — Когда это произошло? Пол-шестого? Шесть?       Больше путаницы. Заставить Салагу составлять картинку и делать выводы самостоятельно. Дважды два равно пяти. — Да, около половины шестого. — Ладно, в этом есть смысл. Итак, Верные тебя похищают и говорят Иосифу, что ты мёртв. Он верит и начинает транслировать свою траурную речь. У них есть отличная возможность убить тебя. Но почему? — А почему бы и нет… — начинает Бошоу, но пронзительный раздражённый взгляд помощника заставляет его замолчать. — Ладно. — Потому что я не справился, — просто отвечает Сид. — Отец дал мне задание и я с ним не справился.       В комнате повисает тишина. Бошоу выглядит немного смущённым, а Салага снова хмурится: — Это задание… Ты должен был привести меня?       Рыбка заглотила наживку. Джон кивает. — Иосиф хотел обратить тебя. Не знаю, зачем. Полагаю, отчасти, чтобы уничтожить Сопротивление. А может, дело в его пророчествах. — Он верит, я особенный… — глухо бормочет Салага. — Настолько особенный, что за свою ошибку ты заслуживаешь смерти?       Нет, опять слишком близко. Джон скрипит зубами, игнорируя внезапно увлажнившиеся глаза. Несправедливо, что Иосиф считает помощника таким особенным. Несправедливо, что он выбросил младшего брата как бракованную вещь из-за малейшего провала. Это всё так несправедливо. — Не думаю, что Иосиф знал, что они делают, — наконец отвечает Джон.       По крайней мере, это правда. Иосиф никогда не причинил бы ему вреда. — Кажется, они знали, что я совершил ошибку и не хотели следовать за Вестником, который не может выполнять свою работу, — он горько смеётся. — Но хотели остаться в бункере, который я построил. Остаться частью церкви, в которую я их привёл. Лицемеры.       Салага кивает, выглядя при этом очень грустным: — Это жестоко. Как бы там ни было, мне жаль.       Жаль?       Ему жаль? Печаль моментально вспыхивает яростью: да как он смеет говорить это, после всего, что сделал? — Тебе жаль? — шипит Джон. — Сожалеешь, значит? О чём? Об убийстве наших последователей? Об уничтожении всего, что мы с таким трудом построили?       Салага выглядит слегка обескураженным. Он застывает, не донеся кружку до рта. Джон частично поднимается и смотрит на него со всей ненавистью, которая кипит в нём: — Ты сожалеешь, что пытался арестовать Иосифа? Или что провёл последние несколько недель, терроризируя невинных людей? — Ты причинял людям вред… — протестует Салага.       Да как он вообще может спорить? Если бы не твердолобое упрямство помощника шерифа, Джон бы до сих пор был обожаемым всеми Вестником, Жатва бы не началась, а Иаков был бы жив. — Ты убил моего брата! — кричит Джон, заглушая остальные слова Салаги. — Ты убил Иакова! Пытался убить меня! Этого бы не произошло, если бы ты просто сказал «да»!       Мгновение тишины. Потом два. Три. Даже Бошоу, этот болтливый придурок, кажется, не может придумать, чем бы заполнить эту вязкую пустоту.       Помощник шерифа опускает свою кружку на стол и смотрит на Джона, сжав губы в тонкую линию. Он не выглядит разозлённым. Нет, это что-то ещё. Скорбь. Отчаяние. — Допивай чай, Джон, — говорит он и разворачивается. Входная дверь закрывается с лёгким щелчком. Бумер жалобно скулит и спрыгивает с дивана вслед за хозяином.