Бишайн

      — И… Что ты собрался делать с этим ремнём в твоих руках? — прохрипела я, задыхаясь в объятиях Кёхея. Когда мне совсем стало нечем дышать, то пришлось застучать ему по спине. Кёхей чуть ослабил свой захват, но из объятий меня не выпустил.       Реборн спустился по ступенькам, всё ещё помахивая сложенным вдвое ремнём.       — Этим? — Он усмехнулся, после чего демонстративно растянул ремень и щёлкнул им. — Планирую воспользоваться по назначению.       — Только попробуй, и за последствия я не отвечаю! — взревела я.       Кёя отсвечивал позади меня, но боковым зрением мне было прекрасно видно его кривую типичную для Хибари Кёи улыбочку.       — Сёстрёнка… — почти на грани слышимости прошептал Кёхей. Мне сперва даже почудилось, что показалось, но он повторил громче: — Сестра…       На меня бухнулась сверху неловкость, тонко граничащая со стыдом. Будучи человеком эмоционально чувствительным, я чувствовала, что здесь что-то не так. Неправильное. Настолько неправильное, что у меня заслезились глаза, — моя типичная реакция на что-то душевное. Я была готова расплакаться.       Между тем Реборн поравнялся с нами и заговорил с Кёей:       — Спасибо, что привёл её, Хибари.       — Нарушительница спокойствия найдена. Я пойду. — И с этими словами Кёя зашагал на выход.       Кёхей потёрся о мою щёку своей щекой. Он был каким-то слишком уж умиротворённым. В уголках глаз вновь стало влажно.       — Да что вы тут устроили? — не выдержала я.       Не оборачиваясь, Кёя махнул рукой и скрылся за воротами. Только рукава форменного пиджака и покачивались на ходу.       — Ты вернулась. Я так счастлив, сестрёнка. — Кёхей ластился, как кот.       — Заходите уже в дом, — скомандовал Реборн.       Будто только и дожидался этой команды, Кёхей дёрнул меня за руку и потянул за собой в дом. Я шла за ним, как баран на привязи. Всё внутри сперло. Так неловко, так…       Реборн закрыл за мной дверь, только мне стоило пересечь порог. Я была снова как под конвоем. Кёхей деловито стянул с меня рюкзак и спортивную сумку, оставляя её на полу, и вновь потянул за собой — на этот раз в гостиную. Реборн замыкал шествие.       — Да что вы… — Слова встали в горле, когда меня втянули в кухню.       Потрясающие запахи еды и… полностью накрытый стол. Пустовало только три места.       — Доченька, с возвращением! — сложив на груди руки, Нана улыбнулась мне так тепло. Так открыто. Так любяще.       — С возвращением. — махнула рукой Бьянки, приветствуя.       — Цуна! Цуна! Цуна! — загалдели дети.       — Пф, явилась-таки. — Хаято такой Хаято.       — Ура! Е-е-е-е! — Такеши победоносно улыбнулся, будто выиграл на Косиене.       Прекратите. Пожалуйста, хватит… Это всё — не для меня.       У меня подогнулись ноги. Я упала на колени. Потоки слёз было не остановить. Дыхание спёрло. Грудь сдавливало. Я обхватила себя руками, обнимая, и уронила голову, утыкаясь лбом в пол.       — Я ТАК НЕ МОГУ! ПРЕКРАТИТЕ! Я НЕ… Я НЕ СЕЦУНА!       Я не была столь бессовестным человеком, чтобы принять эту ситуацию.       — Не знаю, что у вас тут случилось, но… Я НЕДОСТОЙНА ВСЕГО ЭТОГО!       Роль злодейки мне была привычна с подросткового возраста. Это — моя защита. Обычно я запросто смогу разыграть плохую девочку, подтрунивать, говорить ужасные вещи, но… Но не могу, не могу принять такую любовь этих людей. Это слишком. Я не настолько самонадеянна. Мой мир… Я не могу туда вернуться. Моя семья позади, а Савады…       Господи, не знаю, как сейчас прозвучало всё высказанное мной. Как они сейчас выглядят? Шокированы? Злы? Не понимают, что происходит?       Мне было страшно поднять голову. Меня сотрясало от рыданий. Меня мутило.       Слишком тихо.       Страшно.       Почему всё так вышло? На что я рассчитывала, возвращаясь в этот дом? Есть ли хоть где-то моё место в этом мире? Мои люди?       И вдруг стало так тепло. Я вздрогнула, когда меня подняли на ноги и обняли с нескольких сторон. Нос защекотал запах ванили. Мою чёлку убрали в сторону, и обжигающие губы коснулись лба.       — Девочка моя, тяжело тебе было? — Ласково погладила меня по голове Нана. У неё были глаза на мокром месте. Прямо как у меня. — Всё в порядке. Мы уже… Знаем.       Нана прижимала меня к себе. Кёхей обнимал со спины.       — Ч-что?.. Откуда?.. — глотая слёзы, опешила я.       — Реборн всё нам рассказал, сестрёнка, — выдохнул мне в ухо Кёхей.       Это было так интимно по-семейному. Я шмыгнула носом.       — Так не бывает… — Я замотала головой, отрицая. — Ваша Цуна мертва. Вы не могли принять чужачку.       — Милая, я долго думала. Всю ночь не могла сомкнуть глаз, — Нана указательным пальцем смахнула с моих глаз слёзы, — но… Я приняла это. И знаешь, — она вновь поцеловала меня, но уже в кончик носа, — Сецуна или нет — не важно. Ты моя дочь. Сердце матери — сложная вещь. А я мать, милая. И ты — моя дочь.       — Вы… слишком хорошая. — Я закрыла глаза, втягивая в себя заложившие нос сопли. — Вы готовы принять всех в свою семью?       — Одним ребёнком меньше, одним больше — я всех вас люблю, — улыбнулась мне Нана.       Не понять мне сердце матери. Я никогда не была мамой, у меня не было детей в прошлой жизни. Да я и не хотела. Может, что-то мною и упущено, но…       Я прижалась щекой к груди Наны, слыша биение её сердца. Оно так стучало. Точно пичужка в клетке.       — Сестрёнка, — моё ухо обожгло от горячего шёпота, — семья — это не только кровные узы. Ты хороший человек. За то время, пока ты была с нами, мы к тебе привязались. Прими это и… Позволь заботиться о тебе?       Я вновь разрыдалась и не смогла дать ответ.

***

      Слова. Бросаем, не задумываясь. «Потом объяснюсь», «сейчас некогда», «всё равно не поймет»… Иногда бывает не поздно, но чаще всего момент упущен.       Сколько себя помню, в моей жизни шло не так. Меня предавали, мною пользовались, но я вставала, отряхивалась от грязи и снова ступала на тернистый путь людских отношений. Сама себе казалась фениксом, умирающим и воскресающим. Вот только огненные перья всё равно обтрепались. При каждом возрождении оперение становилось всё жиже и жиже.       Отношения с людьми постоянно меня ранили.       Кроме родителей, у меня никого не было. Друзья — приходящее. Я никогда не знала, в какой момент меня бросят. Всегда наступал такой момент, что дороги расходились. Я научилась принимать это.       Ран становилось всё больше и больше. Они кровоточили.       Я снова воскресала.       Мир отношений пугающий, но, как истинный холерик, всё принималось как должное. Вот только примесь меланхолического типажа всё портила, и меня снедали вечные думы.       Как и сейчас, впрочем. Ничего нового. Всё по-старому. Только проблемы после моего буквального возрождения стали серьезнее.       Я сидела за столом и ковыряла палочками кусок рыбы, задаваясь вопросом: зачем ем ненавистную мне еду. Нана подкладывала мне в тарелку разнообразную еду. Я гипнотизировала взглядом креветки в темпуре; заметив это, Кёхей отдал мне свои креветки, а я не стала отказываться.       — И всё же ты говнюк, Реборн. — Я показала на Реборна сложенными вместе палочками. — Чем ты думал, рассказывая им правду? На тебя не похоже.       — Старею, — хмыкнул в ответ он.       Такеши заливисто рассмеялся.       — Но всё же хорошо закончилось, верно? — Он пихнул меня в бок локтем.       — Хватит подкатывать к моей сестре! — вступил второй скрипкой Кёхей.       Нана весело щебетала с Бьянки, прикрывая рот ладонью при смехе. Я молча уставилась в тарелку. Чувство неловкости никуда не исчезло. У меня была семья в другом мире, так что принять Савад вот так сразу, как новую семью, у меня плохо выходило. Впрочем, я понимала: им тоже, но они так старались!..       Я не бессердечная, пусть иногда и пытаюсь таковой казаться.       Хаято вернулся из туалета и сел за стол.       — С облегченьицем, — усмехнулась я, подмигивая ему.       — Ой, да иди ты… — начал Хаято, но стух под испепеляющим взглядом Кёхея. — П-простите, Десятый!..       — Пха-ха-ха! Гокудера, ты жесть какой неловкий! — захохотал Такеши.       Я погрузилась в свои мысли, абстрагируясь от посторонних шумов, и уставилась на Реборна. Он стойко выдержал мой взгляд, невозмутимо макая суши в соевый соус.       Стол ломился от еды. Еды было много. Еда, еда, еда. Сашими из угря и лосося. Суши и роллы. Креветки. Наггетсы. Рис с красной фасолью — праздничное японское блюдо, что уж совсем не шло ни в какие ворота. Мелкие закуски. Тарталетки, до которых мне никак не удавалось добраться и попробовать начинку — слишком далеко стояла тарелка. Рыба. Овощи. Маринады. Напитки. Целый пир. Всё и не съесть.       Реборн отложил палочки в сторону и промокнул губы салфеткой, как настоящий пижон. Он поднял голову, и меня опалило чернотой его глаз. В этой бездне можно навсегда захлебнуться и утонуть. Его взгляд немного пугал, но я продолжала смотреть на Реборна. Его губы зашевелились.       «Ч. Т. О?» — смогла я прочесть по его губам.       Я кивком головы указала в сторону лестницы. Судя по тому, как Реборн отодвинул стул и вышел из-за стола, он понял, что нам нужно поговорить.       — Реборн, ты куда? — встрепенулась Бьянки.       — Да вот дело есть… — хмыкнул Реборн, стягивая со спинки стула свой многострадальный ремень.       — Ой, а ты уверен, что стоит? — с сомнением протянул Кёхей.       — Заслужила! — мстительно процедил сквозь зубы Хаято.       Вот же паскуда! Ничего, я ещё отыграюсь на этом подрывнике. Он мне задолжал ещё с прошлого раза. Я довольно злопамятна, он свое ещё получит.       — Реборн-кун, только помягче с ней, ладно? — Нана засмеялась в кулачок.       Реборн вытащил меня из-за стола. Мои палочки упали на пол.       — Эй, больно же…       Бьянки сверлила мне спину ревнивым взглядом. Кёхей недовольно сжал губы — это что, у парня братский комплекс развился? Попандос.       Реборн потащил упирающуюся меня за собой наверх по лестнице. Половицы скрипели под ногами.       Такеши и дети заулюлюкали нам вслед.       — Вот мы и… — начала я, но Реборн втолкнул меня в мою комнату и закрыл за собой замок на поворот ключа. Чёрные глаза стали ещё темнее. Я сглотнула, порядком струхнув. — Эй, ты чего?..       Я и сама не поняла, как оказалась на кровати. Реборн сел рядом — матрас прогнулся под его весом.       — Реборн?! — взвизгнула я, обернувшись.       Мне дико не понравилось увиденное. Реборн опасно так держал ремень.       — Да, я Реборн, и что с того?       Меня довольно грубо подтянули к себе. Я сопротивлялась, как могла, но куда мне бороться со взрослым мужиком, да ещё и лучшим в мире киллером? Я оказалась в позе «каком кверху» — в такой детишек шлёпают.       — Не смей! — прикрикнула я, извиваясь.       Реборн заломил подол моего платья кверху. Трусики были стянуты вниз.       — Реборн! Я взрослая девка! Мне почти двадцать пять! — не на шутку струхнула я.       А ведь обсуждение всех проблем прошлой Сецуны, моей старой жизни и чего-то-там-произошедшего-в-будущем было вынесено на обсуждение завтра после школы. Я впервые озвучила свой истинный возраст.       Реборн всё ещё молчал. Тут воздух что-то рассекло, и затем кожу на правой ягодице обожгло огнём.       — С-суууууууууууука! — заорала я. — Я тебе этого не прощу!       Свист. И ещё один удар ремнём. На этот раз по левой ягодице. Лицо и задница нестерпимо запылали.       — Да я лет с тринадцати забыть забыла про отцовский ремень!       Вжух! Хлобысь! Вжух! Хлобысь!       Из глаз хлынули слёзы, но на этот раз от боли и гнева. В голове крутились нецензурные матерные конструкции длиною в десятки слов.       Ремень всё опускался и опускался на мою несчастную задницу. Она неистово горела, впрочем, как и лицо. Ремень свистел, ремень опускался на ягодицы. Я перестала их чувствовать. Зато начала ощущать нечто другое.       — А, то есть про садиста фендом был прав, да? — Я чуть повернула шею, разворачивая лицо к Реборну.       Слова застряли в моей глотке. Казалось, куда ещё темнее? Но глаза Реборна были безнадёжно-чёрными, щёки окрасил румянец. Стояк же упирался мне в живот.       — Лучше помолчи, — севшим голосом просипел Реборн.       — Н-да? — фыркнула я. — Понравилось девочку по жопе ремнём, да?       — Цуна…       — Ты прямо змей-искуситель. Знаешь, я где-то читала, что Ева смолотила не только яблоко, но и Змея…       Договорить мне не дали. Подтянув меня к себе, Реборн заткнул мне рот поцелуем. Стояк упирался уже между бёдер. Я подумала, а почему бы и нет? Это же лучший в мире Реборн. Наверное, и секс с ним будет незабываемым.       Пора забыть о Мукуро, забыть о сердце, которое билось из-за него, как шальное. Это было похоже на симптомы простуды. Полюбить — это как подхватить простуду. Любовь — это болезнь.       Я обвила мощную шею Реборна руками, отвечая на жаркий поцелуй.       Почему бы и да?       А сомнения оставлю на потом — и про Реборна, и про Савад, и про всё на свете.       Мой мир сжался до размера чужих губ и глубокого поцелуя.