Бишайн

      Хвала чему-то там свыше, но нас остановили. Пьяная Бьянки была слишком громкая, так что она перебудила весь дом, и, как следствие, её выловили за шкирман уже в саду. Ну, и меня за компанию.       — О чём вы только думали? — Реборн, отсвечивая голым торсом, пригладил пятернёй стоящие дыбом волосы.       — О любви! — отчаянно выдохнула Бьянки, стукнув себя кулаком в грудь.       Мы с ней сидели на коленях в позе сейдза посреди гостиной, нас окружали расположившиеся на креслах и диванах судьи: Нана, Реборн и Кёхей. Детей, понятное дело, никто к обсуждению не допустил, но их это и не остановило — они, свесившись с перил второго этажа, играли в шпиёнов. Ну-ну.       — Я хоть раз за эти дни нормально посплю? — взвыл Кёхей, пряча лицо в ладонях.       — Не сегодня, братишка, — тихо хихикнула я себе под нос, но он услышал и злобно зыркнул на меня исподлобья:       — Придушу!       — Всё-всё, молчу…       — Давайте пойдём спать? — предложила Нана. — Хоть сколько-то?       Мы с сомнением посмотрели на настенные часы. Была половина четвертого. Н-да, хороший сон получится. Полноценный, учитывая, что вставать в школу мне в 7:30.       Пришлось расходиться. Мы поплелись кто куда — по комнатам. Реборн хотел было проскользнуть ко мне, но я, приметив его расстёгнутую ширинку и отсутствие труселей — чёрные кудри слишком задорно топорщились, захлопнула дверь прямо перед его носом. Увы, Реборн, не сегодня. И не завтра.       Никогда, увы и ах.       Я с сомнением оглядела комнату, погружённую в ночной полумрак. Светать будет ещё только через полтора часа. Попробовать поспать ещё чуточку, что ли?..       Сменив халатик на ночнушку, я ногой сдвинула шмотки Реборна в сторону и занырнула под одеяло, выкопав тем самым себе нору. Едва голова коснулась подушки, меня сморило.       Мне снилось, что я сплю в кровати. Затем просыпаюсь в незнакомой тёмной комнате: сумрак, всё вокруг заставлено шкафами, темнота сгущается, и нечем дышать. Чьи-то руки душат меня. Меня хотят убить. Пытаясь отбиться, я кошу взглядом и вижу знакомые татуировки на руках, а затем и лицо… Сецуны.       — Воровка, — говорит она мне.       Вся в испарине, сидя в подушках, я пытаюсь отбиться. Дышать нечем. Наконец, мне удаётся вырваться. Я бегу к окну, а оно закрыто. Задыхаюсь… Воздуха…       И в этот момент сон переходит в явь. Я просыпаюсь с ужасной тахикардией, задыхаюсь и чувствую кромешный ужас. Резко встаю с кровати бегу к окну, открываю его и учащенно дышу утренним воздухом.       Зазвонил будильник.       Я всё ещё чувствую руки Сецуны, эти пальцы, сдавливающие моё горло.       Вдохнуть-выдохнуть, успокоиться. Это просто сон. Сон. Просто сновидение не говорит нам ничего буквально. Это символически зашифрованное послание на важную тему. Успокойся и подумай.       — Цу-чан, просыпайся! — Нана постучалась в дверь. Прочистив горло, я как можно спокойнее ответила:       — Уже встала!       — Тогда спускайся к столу, милая.       Послышались шаги. Нана ушла.       Я с облегчением выдохнула и вернулась к кровати, почти без сил падая на матрас. Зигмунд Фрейд говорил, что сновидение — это царская дорога к бессознательному. Идя по ней, у нас появляется возможность узнать многое о себе настоящем. О том, какие наши истинные желания, мотивы, в чем кроется самообман и фальшь. Если так посудить, то я боюсь Сецуну.       «Ага, боитесь. — Шанди впервые после ухода из Кокуё заговорила. — Хозяин, призрак этой девушки реален?»       — Без понятия, Шанди. — Я покачала головой. — Я уже ничего не понимаю…       Это попытка разума справиться с тревожной ситуацией, найти выход, решение? Или реальные отголоски личности прошлой Сецуны? Я не знала, как интерпретировать этот сон — со стороны психологии или опереться на алогичность мира, в который мне довелось угодить.       Да ну нафиг. Не хочу пока заниматься психоанализом, как-нибудь потом. На том и порешив, я покинула комнату и зарулила в ванную. Пока чистила зубы, любовалась на зомби с синими кругами под глазами, да такими мешками, что в них можно было картошку хранить. Состояние тела было столь же ужасным, как и души. Впрочем, мне не привыкать.       Закончив с водными процедурами, чувствуя себя посвежевшей, я вернулась в свою комнату и переоделась в школьную форму. Из зеркала на меня смотрела уже не такая стрёмная, как было по первости, Савада Сецуна. Я покрутилась перед зеркалом и так, и эдак. Мне кажется, или даже ноги стали плотнее? И в области груди… Руки взмыли вверх раньше, чем допёр мозг. В следующее мгновение я уже трогала грудь. Хорошо это позорище никто не видел.       Ещё раз крутанувшись перед зеркалом, я-таки подвернула юбку ещё чуть выше, но не настолько, чтобы оголялось выше середины бедра. Такое по школьным правилам ещё допустимо, значит, Кёя меня не прикопает где-то за школьником.       Взяв сумку, я спустилась вниз, держась рукой за перила — ещё не хватало навернуться с утра пораньше. На кухне собрались все домашние. Шла нешуточная битва за еду.       — Цу-чан, чего так долго? — Нана вытащила откуда-то из-за микроволновки и хотела поставить её на стол, но я перехватила посудину:       — Не стоит, а то они сметут мою порцию за милое дело. — И бросила взгляд на Кёхея и Реборна. Кёхей виновато втянул шею, Реборну было хоть бы хны.       Вместе с тарелкой я подошла к чайнику. Достала свою чашку и решила сделать себе крепкого кофе, боковым зрением поглядывая на притихшую Бьянки, которая сейчас насильничала над Ламбо, пытаясь впихнуть ему в рот ложку каши.       — Ламбо-сан не хочет кашу! — канючил этот мелкий пиздюк, воротя нос.       — Ламбо, тише, — спокойно проговорил Фуута. — Иначе нас опять накажут и никакого нам «Лунтика».       — И-Пин хочет новую серию «Лунтика»! Ламбо, ешь! — ужаснулась И-Пин.       Бог ты мой… Ну, почему эта хрень популярна даже в Японии? Я и без того не пережила шок, когда узнала, что у япошек есть своя перерисованная версия «Крокодила Гены», так тут ещё и «Лунтик».       — «Лунтик» — первородный грех… — пробормотала я себе под нос, но меня услышал Кёхей, к моей неожиданности, поддержав:       — Золотые слова.       Чего-то меня начинает пугать моя реальность, ей-богу. Это слишком крипово. Остановите Землю, я сойду немножечко.       …В Бездне воссияет солнце, потому что концентрация кофе в чашке такова, что треть молока едва ли сделала его чуть светлее. Это как в банку чёрной гуаши обмакнуть кисть в белой гуаши, перемешать — и надеяться на изменения. Что я переборщила с кофе, я поняла лишь тогда, когда у меня засвербело в одном причинном месте.       — Сестра, всё норм? — с сомнением вопросил Кёхей, когда я обувала с помощью ложки для обуви лоферы.       — Ага. Вся тьма бездны побывала в моей чашке, — угукнула я, выпрямляясь.       За спиной неприятно так маячил Реборн, бросавший на меня странные взгляды всё утро. Надеюсь, он там не придумал себе ничего лишнего после одного случайного секса. А то мало ли, пожилые люди та-а-акие ранимые.       — Мы пошли! — громко возвестил домашних Кёхей.       — Вы уверены, что мне не нужно вас провожать до школы? — спросил Реборн.       Я закатила глаза. Кёхей мотнул головой:       — Не нужно, Цуна же будет со мной. Да и с Гокудерой-куном и Ямамото мы пересечёмся перед школой.       К нам вышла Нана, неся по коробочке с бенто.       — Хорошего дня, дорогие мои. — Она по очереди чмокнула в щёку и Кёхея, и меня.       Стало очень неловко. Я почувствовала, как к щекам подкатывает жар, и, взяв бенто, начала поспешно его запихивать к себе в сумку.       — Мы пошли! — выталкивая меня за дверь, крикнул Кёхей, после чего потянул через мощёную дорожку к воротам.       — Не забудьте, что у нас днём общий сбор! Не задерживайтесь! — напутствовала нам вслед Нана.       — Да-да-да! Пока, мам!       Я улыбнулась. Кёхей очень мило сгладил эту неловкую ситуацию. Он взял меня за руку, и мы так и пошли по улице. Ладонь у него была чуть холодная, большая.       — Знаешь, у меня никогда не было братьев и сестёр, — призналась я, смущённо улыбаясь. Говорить такое вслух оказалось ещё более неловко.       Кёхей одарил меня очень милой улыбкой и переплёл свои пальцы с моими.       — Теперь есть брат.       — Ага, — кивнула я.       На перекрёстке привычно стояли Хаято и Такеши. Первый что-то втирал второму. Такеши нервно посмеивался. Зная Хаято, там опять какая-то оккультная хренотень.       — Десятый! Доброе утро! — Стоило ему только нас заметить, так Хаято чуть ли хвостиком не замахал перед Кёхеем.       Махнув рукой на происходящее, я потянула брата за собой.       — Утра! — поравнявшись с нами, задорно выдал Такеши.       — Привет. — Я слабо кивнула ему головой.       — Привет, Ямамото, — поздоровался с другом Кёхей.       Забытый Хаято с секунд десять вдуплял, что только что произошло, а затем понёсся за нами.       — Д-Десятый?! Куда же вы без меня! Я ваша «правая рука»! — на всю улицу заголосил он.       Наша троица покатилась со смеху.       — Хорошо не левая, — пошутила я, чем добила публику.       До школы мы добирались, препираясь и смеясь. Это было довольно весело. Новая жизнь начинала мне даже нравиться.       Впереди показались ворота в Старшую Нами. Кёи не наблюдалось, зато перед входом стояли члены Дисциплинарного комитета. Оглядев нас с разных сторон, они убедились, что форма у нас в хорошем состоянии, мне сделали замечание насчёт татуировок (на что я давно забила, мне плевать на моё личное дело) и велели поторапливаться на линейку. И вот тут-то только я и сообразила, что сегодня понедельник.       Если меня спросить, что самое отвратительное в школьной жизни рядового японского школьника — определённо школьные линейки. Нас безжалостно выставили в спортивном зале, вытащив вперёд небольшую сцену, на которой выстроились учителя и наш директор. Мы стояли рядами по классам, чувствуя на себе давящую атмосферу, создаваемую Дисциплинарным комитетом. Кёя нашёлся среди старшеклассников. Пользуясь тем, что нас не видят, я показала ему средний палец.       В этот момент он обернулся, точно почувствовав. Я поняла: мне жопа.       — Цуна-сан, Цуна-сан!.. — тихо позвала меня Кёко.       — Ась? — также шёпотом ответила я.       — Ты уже выздоровела?       — Да-да, мне лучше, — отмахнулась я от неё.       Кёко немного поджала губы, явно обидевшись. Я словила неприязненный взгляд Ханы.       Ой, да идите вы к чёрту, в самом-то деле.

***

      Уроки шли так себе. Мне отдали проверочный тест по современному японскому, который я писала на прошлой неделе, ещё до моего побега, и пожурили за отвратительные баллы. Целых сорок пять, вы что! Я горжусь собой, ибо в совершенстве владею только русским и английским.       — Тебя подтянуть с японским? — предложил Кёхей на перемене после урока.       — Да, — уныло пробормотала я, разглядывая свои «ошибки» — то, чего я просто элементарно не знала, как НЕ носитель языка.       — Пф, — фыркнул на меня Хаято и уткнулся в очередную заумную книжку.       — Кёхей, меня тоже подтянешь? — взмолился Такеши, складывая руки вместе, глядя до того умильно, что Кёхей сдался:       — Конечно. Давайте после собрания позанимаемся?       На том мы и порешили.       Впрочем, поднасрал так мне в тапки ещё и матан. Сегодня была алгебра, к которой я не была морально готова. Меня вызвали к доске, ну и ничего хорошего из этого не вышло. В прошлой жизни у меня всегда была почти твёрдая параша за самостоялки и контроши что по алгебре, что по геометрии. Ну, не понимаю я математику, что поделать?       — Плохо, Савада, — сокрушился учитель.       Я стряхнула с рук мел и поплелась к своей парте. Хаято одарил меня до того счастливой глумливой рожей, что желание отомстить ему пересилило все мыслимые и немыслимые пределы. Я решила придумать план осуществления типичной женской мсти — коварной и безжалостной.       Следующим уроком у нас была химия, и вот тут боги оказались милостивы ко мне. Люблю что химию, что физику, что биологию. Мы проходили щёлочноземельные металлы. Химичка явно хотела потешить своё ЧСВ за счёт ярой прогульщицы, но я так бойко залила ей в уши всё о химических свойствах кальция, а уж когда начала про алюминий, училка была готова отдаться мне прямо на рабочем столе. Шутка, конечно, но Хаято чуть не стёр зубы в порошок.       Я послала ему воздушный поцелуй.       К обеду хотелось немного повеситься. Так, совсем капельку. Особенно думы о мыле и крепкой верёвке посетили меня, когда к нашей трапезе на крыше присоединились Кёко и Хана. Но я стерпела — ради Кёхея. Какие-то там мутки с Кёко у него были, но в подробности не вдавалась. Отсела только подальше от этой блаженной, спрятавшись за широкой спиной Такеши. Кёко же присела между Рёхеем и Кёхеем (н-да, имена как сочетаются, почти пейринг). Хана, как и я, держалась особняком.       Стоило мне открыть коробочку с бенто, как жизнь показалась мне Раем наяву. Нана сложила остатки вчерашнего пиршества, и у меня тут были и креветки, и роллы, и всего понемногу. Больше всего я была рада мясному. Самое то для восполнения энергии.       Едва куриный наггетс отправился ко мне в рот, Кёко всплеснула своими белыми ручками, с ужасом пролепетав:       — Сецуна-сан… Это что, мясо?..       Я поперхнулась. Наггетс попал не в то горло. Пришлось приложиться к бутылке с ячменным чаем, чтобы элементарно не загнуться.       — А что такого? Мясо и мясо… — уже понимая, к чему идёт разговор, всё же сказала я.       — Но это же бедные маленькие зверушки! Тебе их не жалко? — Широко распахнутые глаза, точно у оленёнка, заслезились. Кёко готова была вот-вот заплакать.       Такеши молча ел свой бенто — онигири, и я точно знала, что отец положил ему туда рыбу. Кёхей с сомнением смотрел на свой бенто. Рёхей не отсвечивал, поедая булку с якисобой.       — Не жалко. Я люблю мясо, — процедила я в бутылку с ячменным чаем.       — Но ведь зверушки даже не могут ничего нам противопоставить! Ты не можешь знать, что у них на уме!       — Ещё чего не хватало — лезть в голову к курице или свинье. Или креветке. Совсем потешно будет. И вообще, я считаю, что в Намимори слишком холодно как минимум полгода, чтобы называть местных веганов — здравомыслящими людьми. Но если говорить о глупейших идеях — я предпочитаю любителей поносить воду в решете…       Градус в нашей беседе нарастал. Парни начали переглядываться, не зная, что и делать. И тут второй скрипкой вмешалась Хана:       — Окей, допустим. Я не из лагеря Кёко, но мне вот интересно стало. А если твой ребёнок вдруг объявит, что не будет есть мясо бедных зверюшек и все с ним связанное?       Я хмыкнула, набивая рот креветкой в темпуре, попутно заедая её суши с угрём.       — Ну, это его дело. Я в магазин буду ходить сама и, соответственно, брать там мясо. Если ему хватит того хлеба и минимального количества овощей, которые я беру — пусть ест. Однако, есть проблема — овощи я пускаю на тушение и хитрые соусы, так что пусть питается чем хочет. — Глотнув чаю, я добавила: — Я те так скажу, если он сможет аргументировать достойно — я даже куплю ему яблок, а если нет — пусть ищет зелень, где хочет.       Кёко расплакалась. Я, смахнув с юбки крошки, сделала всем ручкой и танцующей походкой направилась на выход с крыши.       — Цуна, ну эй! — вдогонку крикнул мне Кёхей, но я прикрыла за собой дверь и была такова.       Боже, как я ненавижу веганов ещё с универа. Моя хорошая знакомая однокурсница Алиса каждый раз называла нас в буфете трупоедами, стоило только взять что-то с наличием мяса в составе. У меня образовалась стойкая аллергия на веганов. Я ничего не против их образа жизни и взглядов, даже по-своему уважаю, но не когда мне насильно пропихивают свою «религию».       До конца обеда оставалось ещё пятнадцать минут. Я решила посетить перед уроком туалет. Оставив коробочку с бенто на раковине, я скрылась в кабинке.       Нет, но как же меня выбесила эта Кёко. И бойкот ей не устроишь — Кёхей не одобрит.       С переполненной тяжёлыми мыслями головой я выползла из кабинки, к своему неудовольствию, понимая: красные дни календаря не за горами. Ощутимо так начинало потягивать низ живота. Стало сразу понятно, чего я так сорвалась на Кёко.       Стоило мне направиться к раковинам, чтобы помыть руки, как немыслимой силой меня прижали к стене, выбив воздух из лёгких.       «Хозяйка!» — впервые правильно назвала меня Шанди, заголосив в голове.       — Человек… от тебя пахнет… госпожой Бишайн… — Женским голосом отдалось мне в ухо.       Я пыталась вырваться, что-то наколдовать с помощью пламени Тумана, но боль перекрывала всё. Я впервые понимала иллюзионистов с их болевым порогом. Мне стало страшно.       Шанди, было возникшая рядом, попыталась мне помочь, но у неё ничего не вышло. Она начала бледнеть и исчезать. Меня так больно стиснули, да так ловко, явно с опытом, что даже закричать и с мольбой о помощи не получалось.       — Эта рабочая принесёт хороший дар госпоже Бишайн… — прошелестели мне на ухо, и в следующее мгновение нечто безумно острое впилось мне в предплечье.       Я замычала. Крик глох где-то в области горла.       Из меня выкачивали кровь вперемешку с пламенем — даже хуже ощущение, чем когда берут кровь из вены. Я чувствовала пульсацию сосудов. Реакцию плоти на обезвоживание.       Мне становилось очень холодно. Зябко. Силы пропадали.       Шанди что-то кричала, но я не разбирала слов.       Моя мучительница, насытившись, откинула меня в сторону, и я упала на холодный кафель.       Всё перед глазами темнело, теряя краски. Веки смыкались.       Как же… холодно…       Потолок… подозрительно приближается…       Не надо… Не хочу…       Мне… ещё… рано…       — Воровка, так тебе и надо! — передо мной возник образ Сецуны, упёршей руки в боки.       И всё погасло.