Утонувшее солнце

      Дождь за окном всё не прекращался.       За последние двенадцать часов Канда просыпался пару раз, с неохотой открывая глаза. Серость за окном становилась только темнее и напрочь отбивала всякое желание делать хоть что-то. Даже двигаться. Он и не стремился, ощущая всю ту же противную слабость. Закрывал глаза и снова проваливался в черноту сна, которая затягивала, точно топкое болото. Ни снов, ни воспоминаний, ни боли. Идеальный отдых для измученной души.       Окончательно очнулся Канда лишь ближе к ночи, когда по углам расползлась вязкая тьма, а за окном, наконец-то, перестал шелестеть дождь. Он некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к тишине. Будто подсознательно ждал каких-то изменений. Звука, который напомнит ему, что он сейчас не один и по-прежнему жив. Звонка в дверь, например. Или шагов в соседней комнате — тихих, почти неразличимых.       Ничего не менялось, и Канда выдохнул. Пора завязывать с подобными мыслями и совершенно идиотским поведением. Призраки не возвращаются с того света, как бы ему ни хотелось, а те, кто жив… пусть живут. Подальше от него.       В животе внезапно и не слишком приятно заурчало, и Канда поморщился. Организм напомнил, что еду он получал только утром, и неплохо бы подкрепиться. Канда ещё пару минут полежал, надеясь снова провалиться в дрёму, но тщетно. Сон не шёл. Тихо чертыхнувшись, он встал и побрёл на кухню. Голова ещё мерзко кружилась и чувствовалась слабость, поэтому он старался не делать резких движений. Ничего, пройдёт через пару дней. Главное, не переохлаждаться. И не раздражаться по пустякам.       Для него это было, скорее, привычкой, а Айша твердила, ему это только вредит. Она заставляла его улыбаться. Канда ворчал, но подчинялся — и лучше правда становилось. Айша словно согревала его изнутри, обещая, что всё будет хорошо, что они обязательно выберутся.       Тогда Канда снова начал верить во что-то лучшее, кроме смерти. Знал, что глупо, что каждый их день мог стать последним. Но всё равно верил. Иначе было просто невозможно.       Он мотнул головой и стиснул зубы, вышвыривая прочь все до единой мысли. В такие моменты очень хотелось вскрыть черепную коробку и вытряхнуть оттуда всё как ненужный мусор. Пустота без мыслей и воспоминаний казалась Канде такой заманчивой!.. Он поджал губы, коря себя за глупость. Какой смысл думать о невозможном? Куда лучше переключиться на что-то реальное, приземлённое — что он и сделал. Есть-то по-прежнему хотелось, и с каждым мигом всё сильнее.       Он включил свет на кухне и, жмурясь от неприятной рези в глазах, открыл холодильник. После того обеда у Эрин он всё-таки купил мясо. Сейчас оно оказалось бы как нельзя кстати, но Канда не был уверен, что справится быстро и хорошо. Он с сожалением хлопнул дверцей и по привычке занялся лапшой. Это не заняло много времени. Есть в тишине не хотелось, поэтому, прихватив палочки, Канда переместился в гостиную и включил телевизор.       Наверное, зря.       На большом экране шла ночная сводка новостей. Молодой диктор с гладко зачёсанными волосами и в синем костюме сразу привлекал к себе внимание. Хорошо поставленным голосом он рассказывал об очередном «решении правительства, которое должно улучшить жизнь граждан и поднять экономику, которая пришла в упадок после войны». Канда нахмурился и едва сдержал ругательство: он терпеть не мог всех этих лощёных чиновников, с трибун вещавших им о том, что победа в жестокой войне сделала их сильнее. Тех, кто у власти, она сделала богаче, у обычных же людей отняла всё, до чего смогла дотянуться: дома, близких, надежду на будущее. И жизни, конечно.       Канда потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор, и замер, когда картинка сменилась. Девушка-корреспондент шла по лагерю, который Канда не сразу узнал. Он не вслушивался в то, что она говорила, глядя на каменные дома вокруг. Что-то внутри подсказывало, что он уже это видел. И когда в объектив камеры попали ворота дома с хорошо видным красным знаком, он стиснул пульт с такой силой, что тот едва не треснул.       Он слишком хорошо его помнил. Перечёркнутый полумесяц, неизменно начертанный красным. Знак того, что в доме жили те, кто по их религии не имел права возрождаться в следующей жизни. Не имел права даже считаться человеком.       Женщины.       «Последний лларрский лагерь для женщин распущен. Всем его обитательницам, в том числе и детям в возрасте от полугода до десяти лет оказывается необходимая помощь…»       Канда, не отрываясь, смотрел на лицо корреспондента. Девушка не улыбалась, и в глазах её застыло сочувствие и тревога. Она, как и многие другие в СОФии — да и в мире тоже — не могла понять, насколько бесчеловечными нужно быть, чтобы содержать женщин в таких условиях. Только вот Канда её эмоций не разделял. Он ощущал только дикую, неприкрытую ненависть, которая не утихла до сих пор.       Он помнил, как они перехватывали колонны с пленными северянками, которых везли на острова в Лларр, как скот. Помнил, как находил обезображенные трупы тех, кто отказывался подчиняться. И врагам был совершенно безразличен возраст, они забирали даже младенцев. По словам одного из пленных, их женщин для удовлетворения было уже недостаточно.       Требовались ещё. Покорные, молчаливые, готовые выполнять приказы и рожать, когда нужно. Помимо ресурсов и земель они являлись ценным товаром. Ни больше, ни меньше.       Канда выдохнул — и резко швырнул пульт в стену, вкладывая в бросок всю злость. От удара пластиковый корпус треснул и разлетелся по полу. Канда не обратил внимания, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза. Он пытался медленно и спокойно дышать, но ярость, накрепко запертая глубоко внутри, прорывалась и жгла.       Эти женщины живы — а Айша нет.       В Воронах, да и в штрафбате никому не разрешали насиловать женщин и издеваться над детьми. Были и те, кто не подчинялся, но Канда никогда не позволял себе подобных вещей. Неизменно в лицах освобождённых девушек и женщин он видел мать и Айшу. Айшу, которую он изо всех сил хотел сберечь от всех этих ужасов.       Вот только как беречь девушку, которая сама рвётся на передовую?       Они познакомились через два года после того, как Канда оказался на фронте. Тогда его впервые серьёзно ранили, и Айша, маленькая рыжая девчушка, вытащила его с поля боя, доставив в мобильный госпиталь корпуса Филинов. Он плохо запомнил дорогу, но даже сейчас мог воскресить в памяти её мягкий голос. Она разговаривала с ним и всё время обещала, что всё будет хорошо. Канда не был уверен, что она сама верила в это, но цеплялся за её слова — тогда.       Цеплялся и потом, когда выздоравливал, и после возвращения на фронт. Просто потому, что иначе казалось неправильно. Он выжил — значит, Айша не соврала. И пусть каждый день перед глазами смерть исполняла дикий танец, Канда заставлял себя верить и думать, что их беда обойдёт стороной. Они обязательно выкарабкаются, поженятся, а потом…       Потом Айши не стало — спустя семь месяцев. Канда с Воронами находился слишком далеко, чтобы хоть что-то сделать. А даже если бы и был, что он мог? Только собрать её останки после авианалёта и разорвавшейся бомбы. Позже Канда всё-таки приехал на место её гибели. Ему равнодушно кивнули на общую могилу и пожали плечами. Никто не опознавал трупы — было не до того.       Канда потёр ладонями лицо, пытаясь стряхнуть злость и успокоиться. Слуха касались обрывки интервью с одной из женщин, живших в том лагере. Канда не вникал. Он сам освободил не один такой лагерь и не понаслышке знал истории, которые повторялись. В Лларре женщины никогда не жили наравне с мужчиной, и в браки они вступали не по любви, а по прихоти того, кто выбирал их. Очень мало девочек вырастало в семьях. Большинство из них вместе с матерями возвращались в лагеря, а если не могли родить вовсе, зачастую гибли. И все они желали только одного — сбежать из страны, в которой для них не было места.       Айша мечтала о том, что однажды они смогут принести им мир. Она сама хотела быть в числе первых, кто сотрёт с ворот домов позорные метки и позволит женщинам другой страны быть свободными.       Теперь её мечта сбылась. Довольна ли она?.. Канда не знал. И не думал, что намеренно стоит искать ответ. Айша теперь одна из призраков. Когда-нибудь он тоже станет таким, и тогда всё прочее окажется совершенно неважным.       Поднявшись, он выключил телевизор, и, оставив на кухне тарелку с почти нетронутой лапшой, снова оказался в спальне. Сон не шёл, и он проворочался с боку на бок до утра, наблюдая, как медленно робкое солнце забирается в комнату первыми лучами. Тучи над городом ещё не разошлись до конца, но оно пыталось пробиться, желая принести миру хоть немного тепла.       Когда-то и Канда так умел. Айша с улыбкой повторяла ему, что восхищается его упорством и желанием стать лучше. Говорила, что он согревает её теплом. Только с её уходом… с уходом всех, кто хоть как-то был ему близок, греть стало некого.       Солнце утонуло в крови, и неизвестно, чьей было больше — чужой или своей.       Мысли об Айше с каждым часом душили всё больше. Когда часы подобрались к шести утра, Канда не выдержал. Порывисто сел, едва не рухнув обратно: голова закружилась, ещё слабое тело протестующе отозвалось тяжестью в мышцах. Он зажмурился и дал себе время отдышаться, заодно стараясь прийти в себя. Нужно было что-то делать, иначе так недолго и свихнуться.       Умереть Канда был, конечно, не против, но провести остаток дней в комнате с белыми стенами в компании того, чего на самом деле не существует — перспектива не из приятных. Ему с лихвой хватало и того, что накатывало время от времени.       Душ и завтрак из каши, показавшейся пресной и безвкусной, немного привёл Канду в чувство. Ещё больше взбодрили сигареты. Распахнув окно, он медленно курил, временами срываясь на кашель, но не прекращая. Горький дым очистил разум, и хотелось заняться чем-то ещё. Лениво прищурившись, Канда вдыхал утреннюю влажную прохладу вперемешку с дымом и размышлял, что можно и нужно было сделать. Однако чем больше думал, тем больше немного приподнятое настроение портилось. Уже не в первый раз он ловил себя на неутешительных выводах — ему нечем было себя занять.       В первые пару месяцев после приезда Канда практически этого не замечал. Он гораздо чаще выходил в город, общался с Линали и пытался найти хоть что-то интересное. Но с каждым разом чувство ненужности, неправильности того, что он делает, становилось всё острее. Среди мирных людей, умеющих улыбаться непринуждённо и говорить обо всём и ни о чём сразу, Канда чувствовал себя лишним. Он и до войны слыл не особо общительным, предпочитая компанию брата и пары друзей, которых не смущала его угрюмость и неразговорчивость. После пережитого кошмара это стало заметно особенно остро, и, по словам Линали, напоминало локальную катастрофу.       Канда с ней не соглашался. Как он мог спокойно веселиться, помня о прошлом? Разве это было правильно? Справедливо? Почему он, так яростно мечтавший умереть, вдруг оказался не нужен костлявой госпоже?       Чем больше Канда думал об этом, тем дальше оказывался от людей. И не то чтобы это его не устраивало — в большинстве своём они приносили только проблемы. Но в такие моменты Канда не мог врать себе и признавал: ему нужен кто-то. Что-то, чтобы не чувствовать себя зверем, загнанным в клетку. У него даже ключ был — а выхода не было.       И где искать его, Канда не знал. В его клетке царила кромешная тьма.       Он поджал губы и яростно затушил окурок в уже наполнившейся пепельнице. Собирался чем-то заняться, а вместо этого снова предавался дурацким размышлениям. Увидь это Айша, была бы жестоко разочарована в человеке, которого когда-то любила. Короткий хриплый смешок вырвался из горла почти непроизвольно. Он и сам себя давно разочаровал.       Выдохнув, Канда захлопнул окно и решительно отвернулся. Привёл в порядок кухню, убрав за собой и, немного подумав, всё-таки решил прогуляться. Погода наладилась, и подышать свежим воздухом ему не повредит. Вернувшись в спальню, он взял водолазку, мельком бросив взгляд на своё отражение. Уродливый шрам на левой стороне груди был слишком заметным, протягивая щупальца-следы к плечу. Канда помнил, что Тики как-то предлагал набить на этом месте татуировку. Тогда он с ним соглашался, а теперь, вспоминая, думал — зачем? Его же никто, кроме него, не видит.       А к собственному уродству Канда давно привык.       Он миновал проход и подошёл к двери, только сейчас заметив, что под ней что-то торчит. Нахмурившись, он потянул за видневшийся уголок и вытянул сложенный лист. Несколько секунд Канда не разворачивал его, глядя со смесью замешательства и непонимания. Он давно не получал писем, не то что записок — тем более таким способом. Кто мог это сделать? И, главное — зачем?..       Он развернул записку, но вчитаться не успел. Заметил только ровные, с резковатыми углами буквы — и вздрогнул, когда тишину прервал дверной звонок. Чертыхнувшись, сжал бумагу в руке, оставив на ней следы. Он предполагал, что Эрин придёт. Но и подумать не мог, что она явится в такую рань. Боялась, что неспокойный подопечный сбежит?..        — Кажется, у кого-то бессонница, — произнёс он вместо приветствия, распахнув дверь.        — Вообще-то, уже почти восемь. Самое время взбодриться, — пожала плечами Эрин.       В руках она держала поднос с компактной аптечкой и сковородой, из-под крышки которой одуряюще пахло чем-то вкусным. Канда невольно втянул воздух, понимая, что его завтрак по сравнению с этим проигрывал без боя. Однако показывать заинтересованность не собирался. Прислонился плечом к косяку двери и скрестил руки на груди.        — Зачем пожаловала?        — Как видишь, — Эрин чуть приподняла поднос. — Накормить тебя и взять анализы.       Она говорила ровно, но Канда заметил в коротких фразах тщательно скрываемую усталость. А ещё тусклый взгляд, круги под глазами и лёгкую небрежность в собранных в косу волосах. Всё это могло быть не больше, чем совпадением, однако чем дольше Канда смотрел на соседку, тем больше приходил к убеждению — она не спала ночью. И руки, сжимавшие ручки подноса, подрагивали, словно ей было тяжело.       Лезть в душу с расспросами Канда не собирался. Работала ли она, или всю ночь развлекалась в весёлой компании — его совершенно не касались дела Эрин. Он лишь мог кое-что сделать. Не для неё, а отдавая дань обычной вежливости, впитанной с самого детства. Если не можешь или не хочешь помочь человеку, будь добр, хотя бы не порть ему нервы.       Помедлив, он посторонился.        — Проходи.       Эрин изогнула бровь, но промолчала. Проскользнула мимо, уверенно прошла на кухню и поставила принесённое на стол. Одёрнула рукава чёрного пиджака, который не успела сменить, и повернулась к Канде, держа в руках аптечку.        — На сковороде тушёный картофель с мясом. Поешь, как я уйду, — она вскрыла пластиковый короб и вытащила комплект для забора крови. Покосилась на Канду. — Линали просила взять анализы. Будь добр, сядь.       Канда не сдвинулся с места, застыв в проходе и хмуро глядя на Эрин.        — А почему она сама не приехала?       На лице Эрин не дрогнул ни один мускул. Канда пытался вытащить её на разговор и тем самым отвлечь от цели. Возможно, надеялся, что она забудет и уйдёт.        — Линали немного занята, — она осторожно выдохнула и сжала пластиковую ампулу для крови в ладони. — Она сказала, что навестит тебя. Как освободится.       Эрин старалась говорить как обычно, но и сама понимала, что получалось не очень. Усталость после бессонной ночи, проведённой в центре, давала о себе знать. Вернуться удалось только недавно, и Эрин просто хотела закончить все дела и немного поспать. Оставалось надеяться, что Канда ничего не заметит и позволит ей забрать проклятые анализы. Больше Эрин пока ничего не было нужно.       Канда прищурился. Становилось всё больше понятно: Эрин очень вымотана. Говорить об этом ему она, конечно, не собиралась, снова почему-то думая сначала о нём. Он потёр ладонью лицо и покачал головой.        — Сегодня это делать бессмысленно, — он кивнул на аптечку.       На мгновение замешательство промелькнуло в чуть посветлевших глазах Эрин, и тут же пропало.        — Почему? — поинтересовалась она спокойно, легко позволяя ощутить холод в голосе. Отказ Канды не пришёлся ей по душе. — Ты боишься крови?        — Не смешно, — парировал Канда. С юмором у Эрин явно было не всё в порядке. — Я уже позавтракал. А насколько я помню, анализы лучше сдавать на голодный желудок. Разве нет?       Эрин, ожидавшая другого ответа, медленно кивнула, и, словно отойдя от оцепенения, порывисто отвернулась. Эти несколько секунд она не отрываясь смотрела на Канду, почти не моргая. Даже не сразу услышала то, что он ей сказал. Только когда вопросительная тишина надавила на плечи, она поняла, что почти засыпает. Приходить к нему всё же было плохой идеей.       Она убрала комплект обратно и защёлкнула замок аптечки, но с собой её не взяла. Оставила на столе и развернулась к выходу.        — Тогда я приду завтра. Приятного аппетита, — она бросила на Канду беглый взгляд, — и береги себя.       Она вышла, оставив после себя едва уловимый аромат сирени и вереска. Канда пару минут оставался на месте, переваривая произошедшее. Госпожа тьютор не язвила, не пыталась залезть в душу по уже сложившейся привычке. Она хотела сделать своё дело. Неужели на неё так действовала усталость?.. Канда задумчиво обвёл взглядом комнату и остановился на подносе, оставленном Эрин.       Может, она и готова была упасть замертво, но время позаботиться о том, чтобы он не загнулся от голода, нашла. Как она сказала?.. Профессиональный интерес?       Канда мотнул головой, только сейчас вспомнив, что до сих пор держал в руках записку. Слова, написанные твёрдой рукой, словно зазвучали в голове и были ярким отголоском того, что случилось пару минут назад.       «Ты можешь на меня положиться».       Как будто Канда хотел.       В порыве непонятного раздражения он смял лист и собрался выбросить его, но остановился в последний момент. Эрин написала свой номер, и он мог пригодиться… внутренний голос сомнений, который просыпался в самый неподходящий момент, ехидно поинтересовался: «А ты будешь ей звонить? Правда?» Канда резко выдохнул и зажмурился. Не будет. Эрин последний человек, у которого он станет просить помощи.       Как бы она себя ни вела — слишком фальшивым всё казалось. И верить ей Канда не собирался.       Чертыхнувшись, он вернулся в спальню и закинул смятую записку в дальний угол ящика, а мысли об Эрин — в самый дальний уголок сознания. Правда, пролежали они там ровно до следующего утра. Она пришла словно по расписанию, в восемь, и была так же малоразговорчива, как и вчера. Сменившая костюм с чёрного на серый, она выглядела отстранённой и погруженной в свои размышления. В принципе, такое общение с тьютором, который не задаёт лишних вопросов, Канду устраивало.       Эрин, видимо, тоже.       Её короткие утренние визиты со вкусной едой и списком вопросов о состоянии Канды продолжались ещё почти неделю. Анализы не показали ничего серьёзного — банальная простуда, да и чувствовал себя Канда прекрасно уже на третьи сутки. Но Эрин считала иначе. То ли действительно боялась за него, помня, в каком состоянии он появился дома, то ли перестраховывалась. Канда хотел задать этот вопрос в одно из её появлений, но потом передумал. Какая разница?..       На седьмой день добровольно-принудительного заключения Канда проснулся с твёрдым намерением вырваться из дома. Ему надоело смотреть на серые стены, надоело чувствовать себя под опекой и на тренировках, которые он возобновил пару вечеров назад, ощущать на себе внимательный взгляд. Конечно, поход к психологу был не особо желанной альтернативой, но иного у Канды не оставалось. Признаваться себе, что иное пробовать он попросту боялся, он не хотел.       На сборы не ушло много времени, и почти в восемь Канда распахнул дверь. Он надеялся ускользнуть из дома чуть раньше, чем придёт Эрин. А в том, что она снова появится, он не сомневался. Нет, она не обещала, не предупреждала и не просила ждать её каждое утро. Он… просто знал, что так будет. И от ощущения того, какими привычными стали вдруг казаться её визиты, хотелось хорошенько встряхнуть самого себя. А в идеале — залепить хорошую пощёчину.       Это всё болезнь. Мимолётная слабость, которую он себе позволил. Нужно было снова прийти в себя и прекратить страдать ерундой.       Кивнув самому себе, Канда поднял голову — и едва сдержал ругательство, чуть не сорвавшееся с губ. Эрин стояла у двери своей квартиры, опершись одним плечом о стену, и наблюдала за ним, чуть прищурившись. Канда готов был поклясться, что несколько секунд назад её там не было. Для достоверности он пару раз моргнул, но видение не пропало. Коротко поприветствовало и поинтересовалось:        — Я так понимаю, ты собрался в центр?       Канда, решив не отвечать, просто кивнул и запер дверь. От того, что Эрин его засекла, было слегка не по себе. Складывалось отчётливое ощущение, что за ним установили слежку, зная о каждом чёртовом шаге. Да, они соседи, но рамки личного пространства стоило соблюдать.        — Ты следишь за мной?       Эрин поправила на плече коричневую лямку кожаного рюкзака и покачала головой.        — В мои обязанности это не входит.        — Тогда какого чёрта ты здесь делаешь в такую рань?       Канда смотрел на неё пристально, изо всех сил пытаясь понять, что на уме у этой женщины. Она виделась открытой, но в следующий миг менялась, совершенно сбивая с толку.       Канда ненавидел загадки.        — Собираюсь на работу, если ты забыл, — спокойно ответила она, прекрасно видя, что Канда не особо-то верит её словам, и вздохнула. — Я не дура, Канда. Я видела, что ты пришёл в себя, и знала, что сегодня ты поедешь на сеанс с Неттой.       Она вытащила из кармана чёрных брюк ключи от машины и показала ему.        — Я просто хотела предложить подвезти тебя. Хочешь?       Целую минуту Канда изучал Эрин, не говоря ни слова. Она не менялась в лице, выдерживая его взгляд, и сегодня выглядела лучше, чем последние дни — разве что хлопковая белая блузка подчёркивала лёгкую бледность. Видимо, проблема, мучившая её, разрешилась. Уж не поэтому ли она такая дружелюбная?..       Эрин истолковала его молчание по-своему. Пожав плечами, она развернулась к лифту и нажала кнопку. Давить на него силой и приказывать Эрин не собиралась, оставляя право выбора. Конечно, после случившегося она не отпустила бы его одного. Ей совершенно не хотелось, чтобы с подопечным снова что-то случилось — подобные инциденты отбрасывали их ещё дальше назад по пути к его исцелению. А Эрин хотела двигаться вперёд.       И совсем не спешила сообщать Канде, что если он поедет на такси, она сопроводит его. На всякий случай.        — Я не думал, что ты водишь.       Канда встал чуть поодаль за её плечом. Короткую борьбу с собственными сомнениями он проиграл, хоть до сих пор и слышалось шипение внутреннего голоса. Хуже от того, что они доберутся вместе до центра, не станет.        — Ты тоже из тех, кто считает, что женщине не место за рулём?       Канде показалось, что в голосе Эрин скользнула насмешка, но так ли это, проверить он не смог. Дверцы подъехавшего лифта распахнулись, и она зашла внутрь. Обернулась, позволяя ему увидеть совершенную невозмутимость.        — Нет, — отозвался он, вспомнив, что ему задали вопрос.       Зашёл следом, потянулся к блестящей хромированной кнопке, и вздрогнул, когда его рука столкнулась с ладонью Эрин. Короткое неожиданное касание — как ожог, только ледяной. Глубоко вдохнув, Канда покосился на стоявшую рядом соседку. У этой женщины всегда холодные руки. Разве так должно быть?..       Эрин, казалось, даже не обратила внимания. Нажала кнопку и отступила на шаг, ближе к зеркальной стене. Только ладони почему-то спрятала за спиной — Канда заметил. Ей тоже не по себе? Или просто хочет быть подальше от него в замкнутом пространстве? Он тряхнул головой и отвернулся, глядя прямо перед собой.       Они просто собираются вместе поехать в центр. Ничего лишнего. Ничего личного.       Они спустились на подземную парковку, и Канда, ступая за Эрин, подошёл к тёмно-серому легковому автомобилю. Обтекаемый корпус притягивал взгляд матовым блеском — машина была похожа на притаившегося в засаде хищника. Канда не особо хорошо разбирался в марках, но именно эта была на слуху и стоила прилично. Сквозь лобовое стекло просматривался добротный светлый кожаный салон. Он покосился на Эрин: никогда бы не подумал, что в реабилитационном центре платят зарплату, на которую можно позволить себе такую игрушку.       Поймав его взгляд, Эрин качнула головой. Не заданный вслух вопрос поняла правильно — уже не первый раз сталкивалась с подобным.        — Я не покупала её, — она щёлкнула сигнализацией и, открыв дверь, устроилась на водительском кресле. Дождалась, когда Канда сядет рядом, и продолжила, заводя мотор: — Это подарок деда.       Двигатель мягко заурчал, и Эрин улыбнулась сама себе уголками губ. Ей нравилось ощущать под руками мощь, которая ей покорялась. Она вырулила с парковки и спустя пять минут влилась в общий поток машин на оживлённой улице. В городе приходилось соблюдать скоростной режим, и Эрин пообещала себе выбраться за город в ближайшее время. Просто развеяться и отвлечься.       Канда не ответил, постаравшись устроиться поудобнее на мягком сиденье. Неплохо иметь таких родных, но его не касались финансовые возможности её деда. Он не хотел это обсуждать и, тихо вздохнув и поправив ремень безопасности, отвернулся к окну. Скользил бездумным взглядом по домам, магазинам, куда-то спешащим людям — и ни о чём не думал. Точнее, пытался.       Эрин, видя его настроение, мешать и дёргать не стала. В дороге спорить и пререкаться не очень-то хотелось: даже если сама она водила хорошо, психов на колёсах никто не отменял. И ей нужна будет быстрая реакция, чтобы не угробить их обоих к чёртовой матери, как в той аварии три года назад. Тогда им всем крупно повезло: никто не умер, но на две машины было жалко смотреть, а сама она чудом выжила, вдребезги разбив мотоцикл друга. Повторения такого приключения не хотелось.       К счастью, его и не случилось. Почти час спустя она остановила машину на парковке, где уже заняли четверть свободных мест. Она выключила двигатель и повернулась к Канде, покачав головой. Похоже, дорога его усыпила.        — Канда, — негромко позвала она. — Мы приехали.       Тот отреагировал не сразу, неохотно выныривая из полусна. Окинул Эрин чуть мутноватым взглядом и тряхнул головой, понимая, что уснул. Ему хорошо засыпалось везде, кроме собственного дома.        — Спасибо, что подвезла, — хрипловато ответил он и вышел из машины, скрывая торопливость: ощущал неприятную неловкость. Так, словно в очередной раз показал перед ней слабость.       Не дожидаясь Эрин, Канда направился по аккуратной дорожке к центру. Светлое, в четыре этажа строение спряталось в глубине сада, за которым тщательно ухаживали: аккуратно подстриженные кустарники, причудливые клумбы и деревья, рассаженные в геометрической точности. Затяжной дождь перестал лить, и можно было насладиться сладкими запахами цветущих растений.       В другой раз, возможно, Канда бы и замедлил шаг. Но не сейчас. Быстро поднявшись по широким ступеням, он распахнул массивную дверь и тенью скользнул по просторной, выложенной бежевым мрамором приёмной. За столом в дальнем углу сидела администратор Мэри, миловидная девушка с русыми волосами, и с кем-то оживлённо беседовала по телефону. Канда не стал останавливаться, только кивнул, приветствуя, и повернул к лестнице на второй этаж.       Нетта ждала его и лучезарно улыбнулась, едва он вошёл после вежливого стука в дверь. В тонком шифоне небесно-голубого цвета она выглядела особенно жизнерадостной. Канда едва заметно покачал головой. Как ей это удаётся?        — Я рада видеть вас, Канда, — произнесла она, откинувшись на спинку кресла. — Проходите.       Он воспользовался предложением — как всегда. Ритуал нарушать не хотелось. Он знал, какие вопросы последуют за этой фразой.       «Как ваше самочувствие?» «Как вы сегодня спали?» «Что вам снилось?» «Вы можете об этом рассказать?»       Эти и ещё десяток других повторялись из раза в раз, почти не вызывая в Канде ни эмоций, ни желания отвечать. Он искренне не понимал, зачем ей знать это, если ничего не менялось. Даже его желание вырваться из дома отнюдь не означало, что сегодня что-то должно пойти по другому сценарию.       Нетта и не ожидала особых перемен. Она внимательно посмотрела на пациента, подмечая, что сегодня он выглядит привычнее некуда, в отличие от прошлого раза. Наверное, внезапных вспышек арт-терапии ждать не приходилось. А значит, стоило задать тот самый вопрос. В этот раз Нетта хорошо подготовилась и не собиралась отступать. Эрин была права: они и так теряют время.       Нетта задала ещё несколько простых вопросов о самочувствии и мыслях, но пациент не спешил ни говорить, ни делать что-либо ещё. Молча сидел в кресле, глядя в окно и сцепив руки в замок, лишь изредка кивая. Он будто чего-то ждал, и Нетта предполагала, что это лишь окончание сеанса. Машинально она посмотрела на его руку чуть выше локтя, сейчас скрытую тканью водолазки. Интересно, как выглядит тот шрам? Наверное, жутко, раз Канда предпочитает скрывать его. Лишние вопросы только снова и снова напоминают о том, чего лучше не касаться.        — Канда, я хочу задать вам вопрос, — наконец, произнесла Нетта, выпрямившись и сжав в руках карандаш. Кажется, тот самый, которым в прошлый раз он рисовал её портрет.       Тот повернулся, вопросительно на неё посмотрев. Он не ожидал чего-то нового, поэтому не напрягался и уже заранее знал все свои ответы. Как там — привычный ритуал?.. Пожалуй.        — Вы можете рассказать, за что вас исключили из «Воронов»?       Прошло несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем Канда сделал вдох. Он был расслаблен и совершенно не готов к такому внезапному вопросу — почти как удару под дых. Нетта не должна была знать об этом: он настойчиво просил Линали убрать из его личного дела упоминание о «Воронах». Хотел остаться обычным солдатом, перемолотым, как и многие, жерновами войны. И Нетта несколько месяцев молчала, даже не подозревая, что у него есть этот проклятый шрам.       Только один человек мог сказать ей об этом.       Канда обернулся к двери. Он знал, что Эрин здесь и сейчас яростно желал, чтобы она вошла и сама спросила его об этом, лицом к лицу. Он хотел знать, за каким дьяволом ей нужно то, что оставило на его душе и теле страшные раны. Но время шло, и ничего не менялось. Только гнетущая тишина наполняла кабинет всё больше, добавляя напряжения.        — Она рассказала вам.       Канда не спрашивал. Он констатировал долбанный факт. И с каждой секундой всё больше ощущал, как его душит гнев. Как она вообще посмела это сделать? Кто тянул её за язык? Пусть она узнала об этом — совершенно случайно — Канда не разрешал ей хоть кому-то рассказывать. Так что она себе позволяет?       — Да, — не стала отпираться Нетта. — И я удивлена. В вашем деле нет об этом упоминаний.        — Потому что я не Ворон, — жёстко ответил Канда. — Я предатель. Тот, кто должен был сдохнуть ещё пять с половиной лет назад.       Он выдохнул и сжал кулаки. Один единственный вопрос поднял внутри целую волну воспоминаний, которые он тщательно прятал внутри себя. И сейчас, подхлёстываемые горячим, жгущимся гневом, не находили препятствий. Заполняли всё внутри, топили, не позволяя выплыть наружу. Канда сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Очень сильно хотелось впечатать кулак в стену, чтобы выпустить эмоции и успокоиться. Но сейчас это было невозможно. Нетта не поймёт, и что ещё хуже — расценит совершенно неправильно. И упечёт его в стационар. А лежать в одной палате с совершенными психами Канда не собирался.        — Расскажите мне об этом, — негромко попросила Нетта.       Она прекрасно видела, в каком состоянии Канда. Он вспыхнул резко, как ни разу до этого, и, наверное, нужно было радоваться результату, но Нетта была напряжена. В такие моменты она всегда делила всё напополам с пациентами. Пожалуй, поэтому иногда работать было невероятно трудно.       Но сейчас она ему нужна. Нетта верила — сегодня Канда не станет молчать.       И он не стал. Медленно выпрямился в кресле и посмотрел на Нетту в упор, позволяя увидеть, как пляшет в глубине зрачков разбушевавшийся дикий огонь. Он злился, он хотел сделать что-нибудь глупое. Но отнюдь не Нетта была объектом его эмоций. Её сейчас не было рядом. А психолог ни в чём не виновата. Она просто хочет знать правду.       Прежде чем ответить, Канда закатал рукав водолазки, обнажая уродливый шрам на месте некогда красивой татуировки ворона.        — Хотите знать, откуда у меня это? — спросил он и оскалился, подобно дикому зверю. Так ведь его звал командир, держа на поводке готовых сорваться бешеных псов? — Я предал страну. Предал тех, с кем воевал. Предал свод и клятву, которую принёс своему командиру.       Он замолчал, но Нетта не произнесла ни слова, боясь спугнуть момент откровений. Тихо поднялась и подошла к окну, позволяя Канде собраться с мыслями. Она понимала — одно неправильное слово, и он закроется снова. А после такого пробиться к нему будет ещё сложнее.       Канда втянул воздух сквозь стиснутые зубы, силясь успокоить дикое биение сердца. Внутри всё клокотало, ничуть не утихнув с тех пор, как на руке появился чёртов шрам. Обида, боль, разочарование и отчаянная ярость. Всё смешалось в один клубок, и было таким ярким, словно это произошло вчера.        — Я прослужил в «Воронах» четыре года, — продолжил он, бросив бесполезные попытки прийти в себя. Голос был напряжённым, как и тело, в котором, казалось, натянулась каждая мышца. Канда словно ожидал нападения — физического или словесного, неважно. Но ответом ему был понимающий взгляд и тишина, поэтому он продолжил: — Четыре года чертовой идеальной службы. Я гордился татуировкой, думал, что правда чего-то стою. Командир говорил, что я один из лучших, с кем ему доводилось работать.       Он подавил ядовитый смешок. Сейчас эти слова казались каким-то диким издевательством, но тогда Канда свято верил тому человеку. И гордился тем, чего смог добиться. Это позволяло ему не вспоминать о собственных потерях. Заглушить давно грызущую боль и одиночество. Он был уверен, что так будет продолжаться до самого конца войны, которого все так ждали.        — А потом случилось нападение. Очень быстрое и неожиданное. Будь разведка жива, их расстреляли бы после. Врагов оказалось слишком много. Я был уверен, что просто останусь в том проклятом лесу.       Он всё-таки усмехнулся — жёстко, неприятно. Канда до сих пор хорошо помнил ту атаку — одну из немногих, в которых он сам едва выжил. Наверное, это можно было бы считать чудом, но с того дня он проклинал собственную живучесть. По-хорошему, сдохни он ещё тогда, не было бы никаких проблем. Никому бы не пришлось сейчас возиться с ним и пытаться расковырять так и не зажившие раны.        — Я выжил, — продолжил он всё с той же усмешкой, уже не заметив, как Нетта вздрогнула и с трудом не отвела взгляд. Прошлое затягивало в омут всё сильнее. — Меня нашли подоспевшие позже «Вороны». Откачали, перевязали. Я был благодарен им. А потом лейтенант объявил, что мы уходим. Не ищем выживших, не пытаемся спасти кого-то ещё — просто уходим.       Канда прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. В «Воронах» всегда, с самого момента зачисления на службу воспитывали беспрекословное подчинение приказам старшего по званию. И в любой другой момент Канда просто позволил бы увезти себя в передвижной госпиталь и не думал ни о чём. Но там, в этом лесу, оставался Аллен. Тот самый Аллен Уолкер, седой мальчишка на пару лет младше с татуировкой красной звезды на лице, что бесил его с поступления в приют своей доброжелательностью и улыбкой. Она, кажется, вообще не сходила с его лица. Канда даже умудрился самым первым придумать ему прозвище — Стручок. Аллен обиделся, но общаться с Кандой не перестал.       Это, наверное, и подействовало на замкнувшегося в себе подростка, который совсем недавно потерял всю семью.       — В одном отряде со мной служил мой друг, — медленно продолжил Канда, открыв глаза, но уже не видя Нетту. Перед глазами стояло лицо Аллена, озарённое дружелюбной улыбкой. Разве он мог это забыть? — Мы познакомились в приюте. Когда нас мобилизовали, я не знал, где он, но через год мы снова встретились. С того момента служили вместе. Я не мог уйти, не попытавшись отыскать его.       Тогда Канда впервые нарушил приказ. Прямой и понятный — но какая разница, когда там его единственный близкий человек? Живой и нуждающийся в помощи? Кроме него, Аллена некому было вытащить, и Канда, наплевав на орущего командира, развернулся — и ушёл обратно, прихватив с собой всего один магазин к автомату. За ним рванулись было пара человек, но он с абсолютным хладнокровием пригрозил, что пристрелит их, если его не отпустят. Они отступили — и он скрылся в лесу, ведомый дикой и отчаянной надеждой.       Стручка нельзя было бросать, он жив. Так Канда твердил себе почти сутки, кружа по месту сражения. Он нашёл почти всех, кто погиб в то кровавое утро. Не было только Аллена, и Канда верил, что друг жив.       Верил до последнего. Пока не нашёл его труп с оторванной рукой, вспоротым животом и автоматом, который Уолкер судорожно сжимал в окровавленных пальцах даже после смерти.       Канда зажмурился. В его альбоме на рисунках Аллен остался улыбчивым и открытым, но он запомнил именно это. То застывшее маской лицо и взгляд, который до сих пор снится ему в кошмарах. Аллен никогда бы не обвинил его в своей смерти. Но Канда ясно понимал — если бы их не раскидало во время боя, глупый мальчишка остался бы жив. Значит, в его смерти виноват он.       Хоронить его оказалось трудно. Канда долго копал могилу руками, а потом едва живой вернулся к своим, ни на что не рассчитывая. Он знал, что за самовольную выходку его ожидает суровое наказание. И даже не удивился, когда лейтенант, высокий, крепко сложенный мужчина с бритой налысо головой и жёстким взглядом бледно-голубых глаз готов был растерзать Канду. Совершенно не стесняясь того, как выглядел его подчинённый, он несколько раз ударил его по лицу, шипя о том, что Канде очень крупно не повезло. И лучше бы ему было остаться в том лесу вместе со своим паршивым дружком и всем отрядом, потому что своей никчёмной жизнью он теперь опозорил честь всего формирования. В «Воронах» считалось недопустимым ослушаться приказа. А потом — неслыханная дерзость! — взять и вернуться.       Канда же решил поступить вопреки тому, чему их учили. Такое нельзя было простить.        — Меня даже не стали лечить. Командир пообещал мне расплату — и сдержал слово. Когда мы приехали в лагерь, он решил натравить на меня собак, зная, что оправиться я не успел и уйти не смогу. Но умереть мне не дали — в очередной раз. Вмешалась военная прокуратура. А потом я попал в штрафбат. И вместо татуировки на руке теперь ношу шрам.       Ему никто не ответил, и Канда замолчал, зажмурившись. Рассказывать о вмешательстве военного прокурора в его практически казнь уже не было никаких сил. Он стиснул зубы, чувствуя себя совершенно измотанным, а ещё — обезумевшим. Чем больше он говорил, тем ярче становились образы, тем глубже он тонул, хоть и пытался не сдаваться. Рвался к поверхности, подстёгиваемый болью, яростью и обидой. На тех, кто лишил его гордого звания Ворон. И на себя самого — за то, что оказался так ничтожно слаб.       Тишина всё длилась, и Канде сильнее и сильнее казалось, что и кабинет психолога, и Нетта — просто сон. Сейчас он откроет глаза, и вокруг снова будет тесная комната с тусклой лампой и командир, для которого его смерть станет ещё одним удовольствием.       Нетта молчала, не зная, что сказать. То, что поведал ей Канда, обрушилось на неё, придавило своей тяжестью. Но она боролась, стараясь взять себя в руки, потому что знала — именно сейчас как никогда ей нужно что-то для него сделать. Для пациента, который только что открыл ей свою душу.       Она пошевелилась, чувствуя, как затекли руки, скрещённые на груди.        — Канда… — голос был хриплым, и она попыталась прочистить горло. — В том, что вы нарушили приказ…       Нетта не договорила, напряжённо застыв. Канда, до этого сидевший неподвижно и не смотревший на неё, дёрнулся, как от удара. Она подошла ближе, собираясь успокоить его, сказать, что всё хорошо — и не успела.       Громкий звук заставил их обоих вздрогнуть.       Мгновение. Короткий удар — как будто хлыстом по оголённой коже. Канда вскинулся, наяву ощущая фантомную боль, боль, которую он, кажется, давно забыл. Он не видел, что в светлом кабинете в окно врезалась птица, упавшая куда-то в кусты. Он не воспринимал, что стоявший перед ним человек — его психолог. Канда смотрел в глаза того, кто улыбался, зная, что ему больно.        — Ну что, щенок, — командир наклонился ближе, и по лицу его скользнула змеиная усмешка, полная удовлетворения, — нравится?       Канде хватило всего пары секунд, чтобы принять решение. Тело ныло, но он дёрнулся вперёд, с мимолётным удивлением обнаружив, что руки не связаны. Когда они… дьявол, не важно. Он сорвался с места, точно пружина, хватая командира за горло и прижимая его к стене. Если Канде суждено умереть, то, по крайней мере, эту тварь он заберёт с собой.        — Я ненавижу тебя, — прошипел он, стискивая пальцы. Сильнее и сильнее, чувствуя, как трепыхается под руками жертва, пытаясь выскользнуть их хватки. Дикое, неправильное наслаждение травило кровь, хотелось, чтобы агония продолжалась вечно. — Я сдохну, но ты, падаль, отправишься со мной…       Куда именно Канда собирался забрать командира, договорить не успел. Его резко потянуло назад, а спустя секунду вокруг шеи змеёй обвился удушающий захват. Отпустив жертву, Канда вцепился в него и дёрнул, силясь сбросить — безрезультатно. Тонкая рука давила с невероятной силой.       Понимая, что ещё немного — и его просто задушат, Канда доверился инстинктам и локтём свободной руки ударил в стоявшего сзади. Промахнуться было невозможно: он услышал короткий сдавленный выдох. Но хватка не ослабла, она стала ещё сильнее. Увидеть нападавшего и узнать, кому так надоело жить, Канда так и не смог. Сознание покинуло его как раз за мгновение до того, как человек за его спиной выругался на незнакомом языке до неприличия знакомым голосом.        — Ну и что, во имя Бездны, здесь происходит?