Утонувшее солнце

      Аэропорты — как и вокзалы — не нравились Эрин.       Многолюдные, шумные, они всегда жили своей непостоянной жизнью и не внушали доверия. Наверное, в ней говорило не только скользкое неуютное чувство, но и вбитое жестокое знание: любая транспортная развязка — красная мишень для вражеского налёта. И не то чтобы Эрин в нынешней мирной жизни ждала нападения, но старые военные привычки не смывались с потом и кровью. Да и последние события, появление Коэля... Эрин была уверена, что его либо активно ищут, либо уже нашли и участь его незавидна, но если бы не её инстинкты и умения, всё могло бы кончиться гораздо хуже. Изнасилованием, похищением, убийством или чем-то ещё более гадким. В последний раз, когда Эрин слышала о нём, тот был засвечен в грязном деле с торговлей людьми. Тогда похищали и продавали девушек в дома терпимости за границей, иногда даже в Ллар. Конечно, это было до войны, и Коэль, судя по слухам, прошёл свидетелем, а потом вовсе пропал, но…       Старые привычки не забываются.       Она тряхнула головой и огляделась. Мимо спешили люди, на огромном табло сменяли друг друга прибывающие и отправляющиеся рейсы. До её самолёта оставалось чуть больше полутора часов, и регистрацию ещё не открыли. Но дома Эрин больше находиться не могла и, собрав вещи в рюкзак, приехала сюда. Здесь, по крайней мере, не терзали мысли о будущем и возможном провале единственного шанса, за который она сейчас цеплялась. Эрин всеми силами отгоняла от себя эти мысли, но получалось с переменным успехом. И иногда казалось, будто судьба нарочно проверяла её прочность.       Эрин огляделась и снова, уже в который раз, остановила взгляд на молодой белокурой женщине. Лёгкий сиреневый сарафан открывал загорелые плечи, из-за которых, косясь на Эрин, то и дело выглядывала девочка лет четырёх. Они с мамой о чём-то разговаривали, и ребёнок то и дело задорно смеялся, обнимая женщину за шею. Всякий раз, как девочка на неё смотрела — с явным любопытством, которого, впрочем, не проявляла — Эрин улыбалась ей, а потом прятала глаза. Стыдно было признавать, но иногда, видя счастливых матерей с детьми, ей становилось невыносимо завидно, а ещё чертовски больно. Если бы она не совершила ошибку, могла бы быть такой же. Но время не меняло свой ход. А Эрин знала, что и решения своего не изменила бы, даже выпади ей такой шанс.       Так сложилось. Значит, так было угодно Шел.       Она усмехнулась, прикрыв глаза и откинув голову. Наверное, не зря их называли фанатиками. Кхалаиты верили в своих богов с такой истовостью, что эта вера походила на одержимость, но вместе с тем не была похожа на все прочие виды фанатизма. Для кхалаитов божества были неотделимой частью жизни. И они знали, что испытания даются им не просто так. Даже если сердце терзала жгучая боль, был только один путь — вперёд. Иначе всё, что было сделано до, обращалось бессмысленным прахом, а надежда — пустотой обречённости. Потому они шли, следуя за своими богами, даже если те вели их к смерти.       Пожалуй, и впрямь — фанатики.       Слуха коснулось объявление об открытии регистрации на рейс, и Эрин, встряхнувшись, поднялась и направилась к стойке. Оказавшись там одной из первых, она прошла процедуру, сдала багаж, миновав досмотр, и снова заняла место на скамейке у большого смотрового окна. На поле впереди стояли самолёты — огромные машины, так легко поднимавшиеся в воздух. Эрин до сих пор помнила свой восторг, когда ей впервые пришлось лететь с дедом и матерью на материк. Это было волнительно, а ещё немного страшно. Но Дилон всё время держал её за руку, пока Эрин восхищённо смотрела в окно. Тот первый полёт и ощущение волшебства она запомнила надолго.       Потом оно, как и прочее в жизни, превратилось в серую обыденность, а после и в неприятную обязанность, несущую с собой напряжение и ожидание нападения. Интересно, избавится она от этого хоть когда-нибудь?..       С этими мыслями она, двигаясь в спокойной, негромко переговаривающейся очереди, прошла в самолёт, когда объявили посадку. Эрин всегда летала первым классом, предпочитая тишину и спокойствие, но судьба-шутница находила её и здесь. В половине полётов на Острова и обратно Эрин приходилось оказывать первую медицинскую помощь пассажирам, которым становилось плохо. Мысленно попросив у Шел, чтобы этот полёт прошёл без происшествий, она заняла глубокое кресло чёрной кожи. Стюардесса привычно рассказывала, как правильно себя вести, но Эрин её не слышала. Она смотрела в окно и, когда самолёт поднялся, а город внизу стал стремительно уменьшаться, приложила пальцы к стеклу. Неясная печаль коснулась сердца, и она прикрыла глаза.       Всё это время Эрин старалась не думать о Канде, а теперь мысль о нём отдалась тоской. Покидать его не хотелось — особенно после того вечера, что они провели вместе. Тогда Эрин едва ли не впервые посмотрела на него другими глазами. Нет, она и до этого знала, что он красивый мужчина, но когда она вышла из такси и он к ней обернулся… сердце Эрин пропустило удар, и одной Бездне было ведомо, как она удержала готовый сорваться с губ ответ. Тот, который он так ждал, но терпеливо молчал, помня о том, что дал ей время.       Эрин покачала головой. Они оба понимали, что ещё не время, и путь, выбранный Эрин, ей предстояло пройти одной. Но в тот вечер она вновь ощутила то, о чём уже давным-давно забыла — она была нужной и желанной именно как женщина. Красивая женщина, которая дарила радость. Она видела это в глазах Канды. О Бездна, если бы он только знал, как подгибались у неё ноги, когда он смотрел на неё после оперы!       Это был сложный, но прекрасный вечер. Эрин была благодарна Канде за него, и уезжать было проще. Он помог ей забыть ужас нападения и напомнил, что будет её ждать. А если так — Эрин было за что сражаться. Сдаваться всё ещё рано.       Когда-нибудь она сложит оружие и заживёт спокойно. Когда-нибудь.       На подлёте к Островам Эрин снова приникла к окну. Ей было немного стыдно, но она не помнила, когда в последний раз была дома. И сейчас вид раскинувшегося посреди неспокойного сурового моря архипелага вызывал трепет и жгучую ностальгию. Эрин выбрала иную дорогу, но Острова всегда оставались её родиной и любимым домом. И возвращаться сюда всегда было радостно.       Маррен — туристический центр архипелага — встречал многоголосьем голосов и солёным ветром. Он чувствовался здесь даже в самом центре, далеко от побережья, словно напоминая о том, что море вот оно, совсем рядом, а материк — далеко. Эрин сошла с трапа и улыбнулась яркому солнцу и порыву ветра, взметнувшего подол синего платья.       Она дома.       Встречать её планировала тётя, но в последний момент от неё пришло сообщение, что приехать Юнона не сможет. Она очень извинялась и обещала сделать всё возможное. Поэтому Эрин, входя в большой, сверкающий стеклом и сталью аэропорт, искала взглядом кого-то из её людей. Ну, или на худой конец, Михаэля, которого вполне могли отправить за ней. И не то чтобы она не могла добраться сама, но…        — Ну наконец-то! Я уж думал, твой самолёт упал и затонул, собирался спасать!       Не успела Эрин и глазом моргнуть, как её сгребли в крепкие горячие объятия и прижали к груди.        — Я скучал, сестрёнка, — выдохнули на ухо настолько проникновенно, что обезоружило буквально сразу.       Эрин, порадовавшись, что успела закинуть рюкзак за спину, ответила на объятия, чувствуя, как по-глупому разъезжаются губы в улыбке.        — Я тоже, Эрит. Я тоже.       На самом деле Эрит не являлся кровным родственником Эрин. Он был племянником Михаэля, в соответствии с традициями кхалаитов принятый в семью Дилоном давным-давно. Сам он назвал Михаэля братом, а его племянник стал племянником и старшим Сартесам. Для Эрин же он был братом больше, чем смог бы стать кто-либо ещё. Братом любимым, понимающим, заботливым. Почти идеальным мужчиной. Эрин часто, смеясь, говорила Эриту, что вышла бы за него. Тот невозмутимо пожимал плечами и, подмигивая, заговорщицки шептал: «Давай сбежим».       Конечно, сбегать они не собирались. Эрин глубоко любила Эрита — именно как брата. Для неё он был неотъемлемоемой частью семьи, и видеть его сейчас было невероятно и удивительно. С ним она встречалась ещё реже, чем с дедом или тётей — Эрит был занят делами клана. У касты Скорбящих всегда было много работы, и на материке он бывал только по делам. Что ж, подумала Эрин, отстраняясь и с улыбкой глядя в синие, как у Михаэля, глаза, есть как минимум один повод чаще бывать дома.        — Мне кажется, или ты вырос? — она сощурилась, разглядывая брата.       Тот лишь фыркнул и растрепал ей чёлку.        — Нет, это ты всё ещё такая же мелкая. Пойдём, заберём твой багаж и поедем к тёте.       Эрит потянул её за собой, и Эрин ничего не оставалось, кроме как поддаться. Когда брат был рядом, ей можно было вообще ничего не делать, кроме как наслаждаться жизнью. Он решал все проблемы, вплоть до бытовых мелочей, и ещё ярче это стало заметно, когда она обосновалась на материке и лишь изредка возвращалась. Эрит как будто пытался за короткое время отдать ей столько заботы, сколько мог, точно навёрстывая упущенное за всё время разлуки.       Она улыбнулась, глядя на его спину. Длинные чёрные волосы были затянуты в низкий хвост и доставали до пояса. Присмотревшись, она разглядела синюю расшитую ленточку, которую подарила ему пару лет назад. Сердце наполнилось щемящим теплом. Эрит всегда бережно относился к её подаркам, даже если это были кривоватые аппликации или игрушка кота, которую она сшила в десять. Всем был хорош кот, кроме того, что глаза смотрели у него в разные стороны. Эрин пыталась это исправить, но в итоге расплакалась, а Эрит забрал у неё игрушку и сказал, что кот теперь будет его талисманом. И, насколько знала Эрин, он до сих пор возил его с собой на миссии.       Может, и правда талисман?       Пока Эрин вспоминала прошлое, Эрит забрал багаж и вывел её из аэропорта. На открытой парковке ветру ничего не мешало, и Эрин зажмурилась, спасая глаза от пыли. Вздохнув, Эрит снял с головы свои тёмные очки и надел их на сестру.        — Совсем на своём материке отвыкла, — укоризненно проговорил он. Крепче перехватив ручку дорожного крупного рюкзака, он снова потянул Эрин за собой, не выпуская её ладони. — В следующий раз будешь так долго пропадать, приеду на материк и откушу тебе ухо, поняла?       Эрин в ответ только показала ему язык.        — А сам почему не приезжаешь? Ты же бываешь на материке, я знаю это от деда.       Эрин покосился на сестру, и она успела заметить тень улыбки.        — Вот доведёшь меня, буду каждый месяц с инспекцией приезжать. Посмотрю, что там за мудаки вокруг тебя крутятся, разобью пару физиономий. Для профилактики.        — Ой-ой, как страшно, — Эрин закатила глаза. — Те, которые возле меня крутятся, могут за себя постоять. Так что когда приедешь, не забудь сообщить. Запасусь попкорном.        — Язва, — фыркнул Эрит, маневрируя между автомобилями.        — И я тебя люблю, — сладко отозвалась Эрин.       Они подошли к чёрному, сверкающему хромом мотоциклу. Эрин обошла его вокруг и восхищённо присвистнула, пока Эрит убирал её поклажу в багажник. Брат любил мотоциклы даже больше, чем она, и в этот раз приехал на новой лошадке. Эрин погладила руль. Сердце замерло в восторге от мысли о том, какую скорость на нём можно ощутить.        — Дашь прокатиться? — спросила она у Эрита, подняв голову.       Когда хотела, Эрин умела делать просящее выражение лица, и оно работала безотказно. Но Эрит, вопреки ожиданиям, остался непоколебим. Протянул ей запасной шлем и надел свой — тоже чёрный, разрисованный огненно-красным драконом.        — Неа, — ответил он, и голос его зазвучал намного глуше. — Разобьёшь ещё.        — Жадина, — Эрин ткнула его в плечо кулаком.        — Будешь возмущаться, поедешь в багажнике вместо рюкзака, — последовал незамедлительный ответ.       Эрин показала ему язык и тоже надела шлем. Устроившись за спиной Эрита на сиденье, она обхватила его и, прижавшись ближе, на несколько минут закрыла глаза. Видит Бездна, ей так сильно этого не хватало, что сейчас Эрин готова была расплакаться от избытка чувств. Радости, нежности, тепла и самого главного ощущения — защищённости.       Она дома. Рядом родные люди. Что ещё нужно?..       Ответ Эрин знала, но снова решила не думать о нём. Ещё не время. Не сейчас.       До Антры, острова, на котором жила семья, предстояло добраться на пароме. Дорогу от аэропорта до порта морского Эрин знала практически наизусть. Поначалу им встречались редко стоящие просторные дома, но по приближению к городу они будто бы уплотнялись и росли ввысь. Хотя как таковых высоток на Островах было немного — их использовали исключительно как административные здания, архивы и под прочие служебные цели. Сами же кхалаиты предпочитали жить в отдельных домах, и чем больше семья, тем просторнее требовался дом. Именно поэтому Дилон так возмущался, когда впервые побывал в квартире Эрин. Ему она казалась маленькой и тесной. Эрин же считала, что для одного человека в большом городе это больше чем достаточно.       Хотя трудно было спорить — в большом доме, тем более если он свой, даже дышалось свободнее.       Ближе к центру начали появляться кафе, рестораны, бары и прочие развлекательные заведения. Здесь они в основном были рассчитаны на туристов — Эрин видела съезд в Морские сады, которые манили путешественников со всего мира. Их дорога лежала в другом направлении, и Эрин даже стало немного грустно. Она помнила, как мать приводила её туда, и она часами разглядывала растения и кораллы в воде за толстым стеклом.       Это было одно из немногих ярких воспоминаний о матери. Прочие отчего-то стёрлись, и Эрин даже не пыталась вновь вытащить их. Она знала, что будет больно, и не собиралась сама себе вредить. Хотя, наверное, однажды стоило. Но… зачем?       Ей и так неплохо живётся.       Занятая размышлениями, она не заметила, как они подъехали к порту. Он жил своей жизнью, во многом ей непонятной, но от того не менее яркой. Работали краны, перекрикивались грузчики, разгружавшие баржи, туда-сюда сновали люди, собиравшиеся уплыть или, наоборот, прибывшие на Маррен. Сообщение между островами осуществлялось паромами, хотя никто не запрещал использовать собственные яхты и катера. Главное, чтобы они были зарегистрированы и подчинялись правилам.        — Дед хотел прислать за нами яхту, — сообщил ей Эрит, заглушив мотор и сняв шлем. Тряхнул головой и покосился на сестру. — Я сказал, что не стоит, и мы доберёмся сами. Ты против?       Эрин нарочито медленно сняла шлем и только после этого посмотрела на брата взглядом, полным немного осуждения. Как он вообще...        — Ты совсем, что ли? — спросила она, старательно сохраняя серьёзность, но, видя, как растерянно вытянулось лицо Эрита, рассмеялась. — Я люблю кататься на пароме. Это здорово. Спасибо.       Эрит облегчённо выдохнул и, обернувшись, ткнул её пальцем в лоб.        — А нормально сказать нельзя?        — Неа, — фыркнула Эрин. — Видел бы ты своё лицо, сам бы так сделал.       Эрит вздохнул так тяжело, что на мгновение Эрин даже стало его жалко. Только на мгновение, потому что он пробурчал себе что-то под нос на аль-кхазал, чего Эрин толком не расслышала, но это было явно что-то нелестное. Она прищурилась, однако комментировать не стала. Вместо этого слезла с мотоцикла и с гордым видом отдала брату шлем.        — Ты ведь сам разберёшься со всем, солнышко? — она невозмутимо хлопнула ресницами, глядя Эриту прямо в глаза.       Тот пару секунд смотрел на сестру, потом фыркнул и забрал протянутую вещь.        — Справлюсь, только не называй меня солнышко, ладно? Так и кажется, что ты мне сейчас шею свернёшь.       Эрин усмехнулась. Эрит почти слово в слово повторил то, что когда-то говорил ей Керо. Она что, действительно так жутко выглядит, пытаясь казаться милой? Кошмар. А что думал о ней Канда?.. Хотя, кажется, вот с ним такой милой она не была. Хвала Бездне. А то возвращаться было бы не к кому.       Пообещав пока не трогать его, она прошла к пункту досмотра и, дождавшись брата, вместе с ним проследовала на паром. В детстве судно казалось ей огромным, теперь оно стало просто большим — и всё равно постоянно заполнялось почти полностью. Желающих переправиться с острова на остров меньше не становилось. Эрин окинула взглядом попутчиков, ища знакомые лица, но не нашла. Зато нашли её.        — Госпожа Эльерин!       Она обернулась, с некоторым удивлением глядя на хрупкую большеглазую девушку в строгом чёрном костюме. Её светлые волосы были затянуты в косу, а по левой кисти вился узор татуировки, обхватывающей пальцы и ладонь. Эрин заметила то, что вязь ещё была неполной.        — Я так рада, что вы вернулись домой! Острова ждали вас, — девушка открыто улыбнулась. — Госпожа Юнона будет счастлива с вами увидеться. Добро пожаловать домой!       Она склонила голову и скрылась в толпе. Эрин растерянно посмотрела ей вслед и обернулась к Эриту. Тот усмехнулся.        — Неужели не помнишь?        — Нет, — Эрин покачала головой. — Понятия не имею, кто это.       Эрит вздохнул.        — Кая Келар. Её родители дружили с твоим отцом, но потом произошёл несчастный случай. Кая осталась сиротой, и Юнона взяла её под свою опеку. Кая много времени проводит в храмах, скоро присоединится к Смотрящим. Уже почти прошла в касту, осталось только посвящение.       Эрин снова посмотрела туда, куда ушла девушка. Что ж, вот и ещё один привет из прошлого, которое она похоронила очень глубоко внутри себя. К сожалению, она действительно не помнила этой девочки. Возможно, они дружили и были близки, но в памяти это не отложилось. А может, просто спряталось под чем-то более сильным и тяжёлым. Был ли смысл пытаться это выяснить? Вряд ли.       Она отвернулась и облокотилась о перила. Игривый ветер бросал ей в лицо солёные капли, но Эрин не отворачивалась, вглядываясь в яркую синеву волн. Сегодня море было спокойным, и лишь паром нарушал ровную гладь, оставляя за собой след, который через время исчезал. Эрин щурилась на солнечные блики и вглядывалась в линию горизонта, которая медленно, но верно становилась всё ближе и ближе.       Антра. Родной остров и храмовый центр архипелага. Сюда стекались со всех островов на главные службы и чтобы просто пообщаться со Старшей Смотрящей. Иногда желающих попасть к Юноне Сартес становилась настолько много, что Эрин думала — тётя не справится. Справлялась. И, глядя на светлые спокойные лица людей, выходивших из величественного главного храма, понимала — это за гранью логического осознания. Но каждый кхалаит чувствовал то, что говорила ему Юнона, сердцем. Она была душой и словом Матери и Отца, ей верили так, как никому на архипелаге. А Юнона, ласково улыбаясь, называла их детьми.       Всех, кто приходил к ней. Всех, кто искал помощи у Шел.       Отчасти Эрин её понимала. По крайней мере, в том стремлении помочь всем, кто к ней обращался. Может, сложись её судьба иначе, Эрин тоже стала бы Смотрящей. Хотя… она усмехнулась и прикрыла глаза, чувствуя рядом тёплое плечо брата. Вряд ли. Такие, как Эрин, всегда на острие меча. Такие, как Эрин, никогда не снимают свою броню до конца.       Будет ли у неё когда-нибудь шанс на покой?..       Когда они причалили, Эрин пришлось изрядно прождать, пока в веренице медленно выползающих из брюха парома автомобилей покажется мотоцикл Эрита. Он выехал на дорогу и, не став глушить мотор, махнул ей рукой. Она поспешила к брату, краем глаза поймав в стеклянной панели порта своё отражение. На миг ей показалось, что рядом стоит бледная девочка с огромными светлыми глазами в чёрном платье. Эрин даже сбилась с шага, моргнула — и ничего не увидела. Покачав головой, она подошла к Эриту и, ничего не сказав, надела шлем и села сзади.       Остров, похоже, по ней тоже скучал.       Всю дорогу до родового особняка Эрин молчала, прижавшись к спине Эрита. Мимо проносились поместья в окружении маленьких хозяйственных построек и гостевых домиков, позже, на подступах к городу, стали тянуться ввысь храмы и административные здания. Эрит не стал заезжать в центр, решив объехать по окраине, и вскоре они снова вырвались на зелёные просторы чьих-то садов и полей. На островах не было ничейной земли. Каждая пядь, кроме городских, принадлежала какой-то семье. И, наверное, это было правильно, потому что семьи следили за тем, что им принадлежало. Эрин прищурилась, глядя на очередной особняк, наверняка построенный мастерами с материка. В последнее время у них в моде витиеватые башенки, резные флюгеры и витражные окна по центральным фасадам. Эрин покачала головой. Дома, у них, может, и походили, но было и существенное различие, и оно сильно ощущалось, стоило оказаться на островах.       Здесь чувствовалась дисциплина и ответственность. За всё — начиная от кустика у дороги и заканчивая жизнью и судьбой архипелага. Там, где на материке царила свобода, равная беззаконию, здесь правила невидимая, но крепкая рука. И так жить было… спокойнее. Да, их звали фанатиками, но Эрин до сих пор была уверена: Шел научили и продолжали учить их жить достойно. Так, чтобы потом за то, что сделано, не было стыдно.       Она тряхнула головой и выдохнула. С приездом домой в её голове стали появляться совсем другие мысли. Словно что-то, что дремало внутри, начинало поднимать голову и настойчиво нашёптывать ей, что если она вернулась, то стоит и остаться. Что здесь — её настоящий дом.       Эрин закрыла глаза и крепче обняла брата.        — Всё в порядке? — он осторожно пожал её руки, сцепленные на его талии.       Смутно, но Эрин его расслышала и кивнула.        — Да. Всё в порядке.       В порядке ли?..       К счастью, думать об этом не пришлось. Всего через несколько минут они свернули на аккуратно вымощенную дорожку, ведущую к ухоженному саду. Он уже давно отцвёл, но всё равно смотрелся красиво. Стройные фруктовые деревья виднелись вдалеке, а вдоль дорожки, словно солдаты, выстроились величественные клёны. Эрин часто говорила деду, что их сад похож на сад одной известной королевы. И когда в него въезжаешь, кажется, что впереди вот-вот покажется красивый замок.       Дилон лишь усмехался.        — Сюрприз, — всегда говорил он.       Сад обрывался резко, и дорожка выводила на скалу. Едва заканчивались деревья, тут же налетал порыв влажного морского ветра, и он никогда не позволял разглядеть дом в первые секунды. А когда это всё-таки удавалось, первой мыслью неизменно было — да это крепость, а не дом.       Родовое поместье Сартесов всегда казалось Эрин продолжением скалы, на которой оно стояло, словно его высекли из неё. Строгие прямые линии, серый камень, обтёсанный диким ветром, не слишком большие окна. Можно было подумать, что дом — оплот между человеческой жизнью и неумолимой стихией, морем, которое лизало скалу, а в непогоду билось о неё грудью с неистовством зверя. Редкие гости все как один полагали, что со стороны моря вообще нет окон, потому что иногда шторма на архипелаге бывали очень сильны.       Когда Эрин подросла, ей нравилось разделять загадочность деда по этому поводу. Только семья знала, что с другой стороны оборудована большая оранжерея, стены и потолок которой были сплошь стеклянными. Дед привёз это стекло с другого конца планеты от каких-то тайных мастеров, и, вставленное в титановые опоры, оно выдерживало удары ветра и воды. Эрин любила в непогоду сидеть там, завернувшись в плед, и смотреть на дождь и беснующееся море. Это странным образом успокаивало, словно море уносило её тревоги с собой на глубину, до которой никогда не достать солнцу.       Если бы так и вправду можно было сделать…       Эрит заглушил мотор, и она, вздрогнув, вернулась в реальность. Сняв шлем, тряхнула головой и сошла на землю.        — Тётя наверняка уже ждёт, — проговорил Эрит, пряча ключи в карман джинс. — Ты иди, я пока разберусь с твоими вещами.       Улыбнувшись брату, она повернулась и с минуту смотрела на широкие каменные ступени и массивную дубовую дверь. Она потемнела от времени, и открывать её наверняка всё так же непросто. Эрин выдохнула и неспешно направилась к ней. Из-за дома доносился шум моря — здесь отчего-то беспокойного. Или оно чувствовало её глубоко запрятанную тревогу?       Дверь открывать не пришлось — Юнона распахнула её за миг до того, как Эрин коснулась ручки. Тётя всегда делала это легко и играючи, и Эрин в очередной раз этому удивилась, а в следующую секунду уже растеряла все мысли, оказавшись в тёплых объятиях.        — Девочка моя, — и сама Юнона, и её голос буквально полнились радостью. — Я так рада, что ты приехала! Мы тут очень по тебе скучали.        — Я тоже, — буркнула Эрин куда-то в плечо тёти, совсем не спеша отстраняться. — Я тоже.       Она дома. По-настоящему. Там, где она выросла. Там, где её ждали. И там, где дремали, но никогда не исчезали кошмары прошлого. Эрин старалась об этом никогда не думать, и никто не упоминал. Но все понимали, почему Дилон увёз её на материк ещё маленькой девочкой, и почему, когда она выросла, не захотела возвращаться.       Эрин вздохнула и отстранилась. Не время думать о больных воспоминаниях. Не время, когда рядом тётя, от которой так привычно пахло чернилами и миндалём, и которая так тепло ей улыбалась.        — Голодная? — спросила Юнона, осторожно поправив сбившуюся чёлку Эрин. — Я как раз заканчивала с обедом. Проходи. Дилон тоже скоро приедет.       Эрин улыбнулась в ответ и кивнула. С дедом они не виделись с той памятной истории с Кандой, когда его пришлось вызволять из тюрьмы, только общались по телефону. Эрин в общих чертах знала, что сейчас у архипелага готовится какой-то важный договор с Федерацией в сфере безопасности. Война показала, что кхалаиты надёжные союзники, и главы Федерации не хотели терять их. Они, правда, вряд ли понимали, что кхалаиты не играют по чужим правилам. И война эта была и их войной тоже, потому что несла угрозу именно им. И проще было расправиться с врагом где-то там, чем ждать, когда он придёт к порогу.       Впрочем, в решении Совета она точно не сомневалась. Они сделают правильный выбор, каким бы он ни был, и не дадут навредить своим людям. А ей… ей просто оставалось на время отбросить все проблемы и наслаждаться заботой.       Как же она от этого отвыкла!       Зевнув, она оставила очки на столике у двери и, поменяв обувь на пушистые тапочки, широким коридором прошла в столовую. В детстве светлая комната с большими окнами и массивным круглым столом посередине, всегда застеленном белоснежной скатертью, казалась ей огромной. Теперь она была… просто большой, под стать самому дому. На дальней половине Юнона хлопотала у стола, а ближе к выходу в углу у окна стояло пианино. Раньше оно располагалось в гостиной, но потом мама почему-то захотела поставить его в столовой. Говорила, что тут акустика лучше, но Эрин подозревала, что она просто тут пряталась — столовая была крайней комнатой к южной стене и находилась в стороне от жилых. Эрин часто находила маму за пианино и усаживалась прямо на мягком бежевом ковре рядом, слушая, как она играла.       Вот чего-чего, а таланта к музыке у Люцины было не отнять. Когда она касалась клавиш пианино, казалось, музыка проникала в самую душу и всё там переворачивала, наполняя новыми смыслами и эмоциями. Когда Эрин немного подросла, она начала учиться у Люцины, но терпения делиться знаниями матери не доставало. Поэтому Эрин чаще просто наблюдала, а после пыталась повторить в надежде хоть немного приблизиться к тому, как играла мать.       Дилон говорил, что у неё получалось даже лучше. Эрин подозревала, что он ей нагло льстил — и играла, когда была возможность. До войны. После возвращения с фронта она ни разу не садилась за инструмент. Пальцы за это время привыкли создавать совсем другую музыку — кровавую и беспощадную.       Проверять, ошибалась ли она в этом суждении, шанса как-то не представлялось. А теперь, глядя на пианино, Эрин чувствовала страх. Очень не хотелось получить лишнее подтверждение тому, что война перемолола её до основания, из обломков создав нечто, с чем иногда было крайне сложно уживаться.        — Мне нравилось, как ты играла, — произнесла Юнона.       Эрин, вздрогнув, обернулась и уронила руку, которую подняла в желании коснуться полированной крышки.        — Это было давно, — она покачала головой. — Я наверное, даже не вспомню нот.       Юнона, которая поставила в центр стола форму с запечённой в овощах рыбой — Эрин поняла это по сногсшибательному запаху — несколько секунд смотрела ей в глаза, а после мягко улыбнулась.        — Попробуй, — просто предложила она, выпрямившись, и позолоченные браслеты на её руках тихонько звякнули. — Сыграй Весну.       Эрин, собиравшаяся было отказаться, отвела взгляд. Весной они называли сонату, которую очень любила Люцина. «Последняя соната Весны» — так она звалась целиком. Её Эрин выучила первой, едва у неё что-то начало сносно получаться, и однажды сыграла матери. Тогда она впервые увидела, как Люцина, женщина, чувства которой никогда нельзя было понять наверняка, плакала. Эрин тут же бросила пианино и подалась к матери, крепко обняв её.        — Мамочка, я тебя расстроила? — торопливо проговорила она, подняв голову. — Пожалуйста, прости, я не хотела!       Люцина в ответ только покачала головой и, утерев слёзы, наклонилась и поцеловала дочь в лоб.        — Нет, малышка, не расстроила. Я горжусь тобой. Ты моя Весна.       Никто и никогда больше не называл Эрин так. Да и от Люцины она слышала это всего раз. Но то воспоминание из детства навсегда осталось с ней, как напоминание о материнской любви. Эрин часто грелась им, когда бывало невыносимо одиноко, а вот сонату больше никогда не играла. Со смертью матери весна — в том самом виде — перестала существовать.       Или нет?..       Эрин медленно обошла пианино и села на стул. Руки дрожали сильнее обычного, с головой выдавая её волнение. Она чувствовала, как Юнона за ней наблюдала, но не вмешивалась, давая ей возможность решить самой — стоило ли вытаскивать на свет что-то подобное из прошлого. И, наверное, приедь Эрин на пару месяцев раньше, твёрдо бы отказалась. Но в последнее время произошло столько всего, что страх перестал быть сдерживающей силой. Особенно, если после встречи с ним был шанс получить исцеление. Хотя бы немного.       Глубоко вдохнув, Эрин подняла ладони и осторожно коснулась клавиш, будто боясь, что её ударит током. Пианино отозвалось живым звуком — несмотря на то, что больше в семье никто не играл, за инструментом следили. Посидев так ещё немного, Эрин сглотнула и медленно начала играть мелодию. По памяти, искренне надеясь, что за грузом прожитых лет не забыла любимых всем сердцем нот.       Наверное, со стороны она выглядела спокойной, но внутри у Эрин всё сжималось с каждой секундой сильнее и сильнее. Она закрыла глаза, опасаясь, что глупо расплачется, и вслушивалась в сонату, и в ней Эрин чудился мягкий голос матери и смех отца. Родителей, которых она так сильно любила и так жестоко потеряла. Если бы в восемь она знала о медицине всё, чтобы спасти умирающего отца… если бы в десять была так же сильна, как сейчас, чтобы собственными руками прикончить убийц матери и не дать им совершить задуманное…       …если бы…       Эрин вздрогнула, когда от входа раздались негромкие аплодисменты. Вскинув голову, она увидела Эрита: тот, опираясь плечом о косяк, смотрел на неё с лёгкой улыбкой и таким пониманием во взгляде, что захотелось взвыть. Эрин, быстро отвернувшись, отёрла слезы, всё-таки скатившиеся по щекам, и поднялась.        — По-моему, прекрасно, — резюмировал Эрит. Приблизившись, он погладил сестру по голове и коснулся кончика носа лёгким движением. — Ты всё так же талантлива.       Эрин фыркнула и расслабила плечи, которые за несколько минут жутко свело от напряжения.        — Скажешь тоже. Я ошиблась раза три, если не больше.        — Для человека, который не играл больше десяти лет, это вообще несущественно.       Эрит прошёл к столу и занял место напротив окна.        — Давай поедим. Я жутко голодный.       Эрин сделала шаг за ним, и вдруг заметила, что кроме них, в столовой больше никого нет.        — А где тётя? — она оглянулась, на миг почувствовав странную пустоту.        — Ей позвонил дед, — хрустнув где-то найденной морковкой, отозвался Эрит. — Я так понял, он не приедет сегодня, и она тоже сказала, чтобы её не ждали. Срочный совет, всё такое.       Когда в этом не было необходимости, Эрит вёл себя и говорил довольно беззаботно. Тот, кто знал его мало или вообще видел впервые, наверняка могли бы подумать, что он баловень судьбы. Красивый, умный, с хорошо поставленной речью и обаянием, способным легко очаровать любого человека… ну, кроме, пожалуй, деда. Но те, кто хорошо знали Эрита, могли с уверенностью сказать: он может быть невероятно жутким. Почти как Керо, в глаза которого было страшно смотреть, но вместе с тем в Эрите ощущалось нечто потустороннее. Словно Мать и Отец постоянно были за его плечами. Когда они выбирали касты, Эрин справедливо полагала, что он пойдёт в Безликие следом за Михаэлем, но Эрит выбрал Скорбящих и постоянно действующую армию, чем удивил всех. А он только пожал плечами, сказав, что там от него будет больше пользы.       Не солгал. Эрин доводилось выходить с ним в несколько боевых задач незадолго до возвращения. И, глядя на то, как хладнокровно и порой с откровенной равнодушной жестокостью работал брат, понимала, почему их считают фанатиками и боятся. Для самой Эрин, прожившей в удалении от островов, наверное, только тогда в полной мере раскрылась причина, почему кхалаиты в глазах прочих выглядели столь жутко. Она сама привыкла к их обычаям, образу жизни, но тогда... тогда оказалось с чем сравнить. За своими богами кхалаиты готовы пойти даже в ад — и вернуться оттуда, чтобы потом с искренней улыбкой болтать за столом с семьёй, как это делал Эрит.       Как делали все они.        — Эй, ты чего там зависла? — Эрит махнул ей рукой и, положив в тарелку рыбу, поставил перед свободным стулом рядом, умудрившись одновременно отодвинуть его ногой и не уронить. — Падай, еда остывает.       Эрин выдохнула и подчинилась. У них, наверное, это было семейной чертой — в своей заботе они не знали границ и часто бывали беспощадны. Эрит проявлял это качество немного мягче самих Сартесов, но Эрин знала: отказаться невозможно.       Весь обед они проболтали о какой-то чепухе вроде фильмов, книг и игр. Потом диалог перетёк на более серьёзные темы — службу Эрита и работу Эрин. Он делился армейскими историями, разумеется, теми, которыми мог, Эрин тоже рассказала пару случаев из практики. Она тактично умолчала о том, что до отставки Рувелье работала как проклятая, и что однажды на неё напал пациент. Знала: с Эрита станется найти какого-нибудь незаметного охранника и приставить к ней. А может, и наоборот — совершенно явного, который будет таскаться за ней даже в туалет. В этом он мог переплюнуть даже Дилона. Такая перспектива отнюдь не радовала, поэтому Эрин старалась делиться только позитивным. И только когда рассказала о том, что была в опере, поняла, что прокололась.       Эрит смотрел на неё прищуренно и остро. Это походило на взгляд деда, но ему не хватало властной тяжести. И всё-таки даже без этого Эрин хотелось куда-нибудь скрыться. Мелькнула мысль нырнуть под стол, но она отмела её и спокойно ответила на взгляд.        — У тебя кто-то есть, — не спрашивая, произнёс он. Интонация была ровной, и понять, о чём думал Эрит, было невозможно.       Вздохнув, она кивнула. Смысла скрывать она не видела. Он бы всё равно узнал.        — Да, — она отправила в рот последнюю порцию восхитительной рыбы и задумчиво прожевала. — Но мы не встречаемся.       Пока, мысленно добавила Эрин, глядя на то, как покрутил в руке столовый нож Эрит. В умелых руках он вполне мог превратиться в смертоносное оружие.        — Но ты его любишь, — Эрит перестал крутить нож и, зажав его между указательным и средним пальцами, нацелил на Эрин. — Интересно. Кто он? Дед знает? Он его уже проверял?       Эрин закатила глаза и отодвинула пустую тарелку. Ну вот, что и требовалось доказать. Вот почему она не спешила делиться такими чувствами с семьёй. Они действовали из лучших побуждений, но это напоминало гиперопеку. Да и диалог их, надо признать, казался безумно странным.        — Эрит, не начинай, — она поднялась и сверху вниз посмотрела на брата. — Я сама разберусь со своими отношениями, ладно? А потом, когда придёт время, познакомлю его с семьёй. Если оно вообще придёт. А до того, — она ткнула в него пальцем, — не смей вмешиваться. Ухо отгрызу.        — У меня второе есть, — ухмыльнулся Эрит, но под угрожающим взглядом Эрин примиряюще поднял руки. — Ладно-ладно, я понял, — он вдруг хитро прищурился и спросил: — Ну он хоть красивый?       Эрин шумно выдохнула сквозь зубы и швырнула в него салфеткой под уже нескрываемый хохот брата. Вот как ему это удавалось? Он выводил её из равновесия всего несколькими фразами, и при этом она не пряталась за маской холодного спокойствия, которая была ей так привычна. Эрит словно всем своим видом говорил — ты можешь мне доверять, я не сделаю тебе больно. И Эрин ему верила. С того самого момента, как назвала его братом — верила, как себе.       Всевеликая Бездна, какое счастье, что он у неё есть.       Они вместе убрали со стола и остаток дня провели в комнате Эрита, играя в приставку. Эрин очень старалась, но каждый раз проигрывала ухмылявшемуся брату и в гонки, и в файтинги. Он подтрунивал над ней, раззадоривая, и, когда Эрин всё-таки удалось победить, прищурился:        — Знаешь, кому обычно так везёт?       Эрин знала. Очень хорошо знала, поэтому, стащив с дивана за спиной подушку, кинула в Эрита. Тот, увернувшись, показал ей язык — и схватка на экране переросла в реальную потасовку. Конечно, шуточную, в которой они больше смеялись, чем пытались побороть друг друга. Когда же сил у Эрин не осталось, она вытянулась на сером мягком ковре и шумно выдохнула.        — Я давно так не смеялась, — грудь её часто вздымалась, и Эрин прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. — Говорят, что если много смеяться, потом будешь много плакать.       Эрит, растянувшийся рядом, насмешливо фыркнул.        — Глупость какая. Что теперь, вообще не смеяться?        — Ну… нет, наверно, — Эрин пожала плечами и открыла глаза, глядя на замысловатую люстру под потолком. — Просто меньше.        — А смысл? Будешь ли ты счастлива, если ограничишь себя в радости перед страхом печали?       Эрин не ответила, но вопрос Эрита осел где-то глубоко внутри. Всё время после возвращения с войны она и впрямь ограничивала себя в радости, наслаждении и просто желании жить. Даже не отдавая себе отчёта в том, что делала, выбирала работу вместо отдыха, и вместо воскресного шопинга ехала к очередному пациенту за несколько десятков, а то и сотен километров. И нет, Эрин не была несчастна — но и счастлива тоже.       Почему она начала понимать это только сейчас?..        — Какие планы на завтра?       Эрит наверняка ощутил её задумчивость, потому отвлёк вопросом. Зевнув, Эрин села и посмотрела на него сверху вниз.        — Пока не знаю. Мне нужно поговорить с тётей насчёт… насчёт лечения. Но если она не вернётся завтра, я буду свободна.       Эрит задумчиво постучал пальцем по подбородку и кивнул сам себе, явно одобрив пришедшую в голову мысль.        — Тогда завтра пойдём купаться. Вот прям с утра.        — Что? — Эрин растерянно на него посмотрела. — Не то чтобы я против, но зачем с утра?       О, она знала утро Эрита. Оно начиналось в пять двухчасовыми занятиями. Ему нужно было постоянно держать себя в форме, а она требовала усилий. Конечно, ему приходилось тратить меньше сил, чем обычному смертному — нейропрограммирование творило чудеса. Но это вовсе не означало, что после выбранной программы для организма можно вообще ничего не делать и всё будет работать само. Требовались постоянные тренировки, которые Эрин, к слову, благополучно задвинула в дальний угол. Именно поэтому шея отозвалась неприятным хрустом, когда она слишком резко повернулась.        — Пока я тут, приведу тебя в форму, — хищно ухмыльнулся Эрит. — Возражения не принимаются. Только если тётя скажет, что нельзя. В остальном — ты в моей власти, солдат Сартес.       Эрин только тяжело вздохнула. Интересно, а вот эту семейную функцию беспощадной заботы можно было хоть как-то выключить? Или страдание — удел всех, кто попадал в близкое окружение Сартесов?       Эрин искренне хотелось верить, что она не такая. Очень. Если же нет… что ж, кое-кому оставалось только посочувствовать. И надеяться, что у него хватит выдержки это терпеть.       Вопреки страшным ожиданиям, разбудил её Эрит не в пять, а в девять утра. Эрин, и сама не ожидавшая, что так устанет после дороги, глаза открыла неохотно, и вместо того, чтобы встать, накрыла голову второй подушкой.        — Иди без меня, — пробурчала она невнятно. — Я ещё посплю.       Надежда, что брат послушает, испарилась почти моментально. Подушка была безжалостно вырвана из слабых рук, следом на пол полетело одеяло. Эрин возмущённо фыркнула и, сев на кровати, посмотрела на Эрита снизу вверх. Он всем своим видом выражал стойкую непоколебимость, и улыбался, как сто чертей, приготовивших ей лучший котёл в аду.        — Подъём, солдат, солнце уже высоко. Тётя приехала, но я сказал, что мы идём купаться. Увильнуть не получится.       Эрин очень хотела отпустить колкую шутку или какую-нибудь едкую фразочку, которая отвлекла бы брата от задуманного. Однако, прикинув возможные масштабы последствий, не стала и, максимально тяжело вздохнув, поднялась. Пригладила торчавшие после сна волосы и вызывающе глянула на Эрита. Прищурившись, она наставила на брата палец.        — Спорим, я первой доплыву до границы?       Эрит хохотнул.        — Для этого тебе надо сначала собраться, копуша.       От метко брошенной подушки он-таки увернулся, и пообещав ждать сестру внизу, выскользнул из комнаты, пока Эрин не пришло в голову бросить в него чем-то потяжелее. Она проводила брата взглядом и только после этого, собрав раскиданные вещи, направилась в ванную, чтобы уже через полчаса спуститься к завтраку. Там, вопреки ожиданиям, снова был только Эрит, с удовольствием жевавший, судя по всему, уже не первый тост с джемом.        — Где тётя?       Эрин села рядом, старательно скрывая разочарование. Она была искренне рада компании брата, но именно с тётей ей хотелось поговорить с глазу на глаз. О том, ради чего она приехала, о том, что терзало душу беспокойством. И, конечно, о чувствах, которые пробуждали огонь в душе, и к которым Эрин хотела, но боялась прикоснуться. Ей нужен был кто-то, кто мог развеять страх. А кто мог справиться с этим лучше, чем Старшая Смотрящая?        — Она в кабинете деда, — пробормотал Эрит с набитым ртом. Прожевав, произнёс уже чётче: — Снова какой-то срочный звонок. Она сказала, что больше не уедет и постарается освободиться, когда мы вернёмся.       Эрин заметила, как он на неё покосился, но не стал ничего добавлять или спрашивать. Мысленно поблагодарив, она тоже намазала тост клубничным джемом и отпила кофе. Сладкий напиток с терпким вкусом разогнал неприятные чувства и вернул усмешку. Всё-таки Эрит варил кофе лучше всех, кого она в принципе знала. Приподняв чашку, она отсалютовала ей в сторону брата и сделала ещё глоток.        — Тебе бы бариста работать, — хмыкнула она. — А с твоей внешностью отбоя от студенток, желающих кофе от горячего красавчика, точно не было бы.       Эрит только отмахнулся.        — Какие студентки, Эрин? Я что, похож на совратителя? Они же все маленькие и глупенькие!        — А ты прямо старец, умудрённый годами, — закатила глаза Эрин. Залпом допив кофе, поднялась. — Я на пляж. Догоняй, копуша.       Вернуть брату его же колкость было отдельным видом удовольствия. Эрит виду не подал, только прищурился хитро. Эрин знала, что ничего хорошего ей это не сулит. Но размышлять об этом не стала, решив не забивать себе голову. Вместо этого, убрав посуду, быстро собрала вещи и, переодевшись в чёрный слитный купальник, который скрыло лёгкое платье, спустилась к выходу.       Море встретило её свежим солёным ветром. Остановившись на вершине скалы, с которой шёл крутой спуск к каменистому пляжу, она несколько минут смотрела на раскинувшуюся впереди водную гладь и просто глубоко дышала. Таких спокойных минут, когда можно было, никуда не торопясь, любоваться природой, у Эрин в последнее время почти не находилось. Она всё время куда-то спешила, хотела успеть там и тут. А жизнь незаметно проходила мимо, становясь лишь короткими вспышками воспоминаний. И негативных среди них было, увы, куда больше.       Эрин усмехнулась сама себе. Кто бы мог подумать, что она позволит себе просто смотреть на море и ничего не делать? Скажи ей кто об этом пару месяцев назад, она бы назвала его идиотом и показала бы свой рабочий ежедневник. Там порой не находилось времени приготовить еду, и если бы не Канда…       Эрин выдохнула и, чтобы отвлечься, начала спускаться. Думать о Канде она себе запрещала, потому что знала, что это принесёт с собой жгучую смесь эмоций. А пока она не разобралась со своим здоровьем, браться за этот комок казалось невозможным. И вместе с тем Эрин снова и снова тянулась к нему, уже точно зная, что там найдёт. Это противоречие казалось глупым, нерациональным, так на неё непохожим!.. И Эрин, не находя ничего другого, убегала. Как вот сейчас — убегала в море, скинув платье и отдавшись на волю стихии.       Плавала она хорошо, но с водой у неё были тяжёлые отношения. Пока отец был жив, он учил её, потом с ней плавал дед. Когда убили мать, она пыталась сбежать, и, оступившись, упала в море с выступа. Эрин чудом выкарабкалась, но заработала фобию, с которой ей пришлось бороться на фронте. Она до сих пор помнила первобытный ужас, сковавший тело, когда они впервые форсировали реку. Впереди была вода, позади — противник. Эрин понимала, что если останется, умрёт. Но и вода, тёмная, таящая под собой пропасть, несла гибель. Правда, с одной лишь разницей — Эрин была не одна. Рядом были сослуживцы, и она, попросив у Бездны помощи, шагнула в реку.       И выжила.       С тех пор прошло много времени, и страха у Эрин не осталось. Но плавать далеко, как раньше, в открытом море, она уже не рисковала. Эрит знал причины, и всё же, когда доплыл до рифов в одиночестве и вернулся, не удержался от усмешки.        — Море спокойное. Сдрейфила, солдат Сартес? — он растянулся прямо на горячих камнях и, щурясь, покосился на сестру.       Эрин, прежде чем лечь, расстелила большое серое полотенце. Показав брату язык, улеглась рядом и закинула руки за спину. Ветер обдувал разгорячённое тело, и Эрин чувствовала себя необыкновенно лёгкой.        — Я в отпуске, мне лень. Отстань, — лениво отозвалась она, за что тут же получила ощутимый толчок в бок. Возмущённо приподнялась. — Эй!        — Разленишься, растолстеешь, потом в дверь не влезешь, — не остался в долгу Эрит. Снова поднявшись, кивнул на море. — Пошли. Мы только начали.       Не дождавшись сестры, он снова ушёл плавать. В воде Эрит чувствовал себя прекрасно, словно в ней и родился. Эрин его энтузиазма не разделяла, но сделала ещё два заплыва, прежде чем, ощущая приятную тяжесть усталости в теле, снова не улеглась на камни. Усмехнулась про себя, нанося крем от загара. После физических упражнений вернулась давно забытая бодрость, и она пообещала себе по возвращении снова начать тренироваться. Всё-так тело привыкло к нагрузкам, и так она чувствовала себя лучше.       Достав из рюкзака тёмные очки, она надела их и, оперевшись на руки, отклонилась немного назад, наслаждаясь тёплым солнцем. Невольно после мыслей о тренировках она вспомнила их первое совместное занятие с Кандой. Ещё тогда она заметила, что он чертовски хорошо сложен. Да и лицо его, несмотря на хмурую гримасу, было красивым и привлекательным. Точёных черт хотелось коснуться до зуда в кончиках пальцев. От таких мужчин всегда рождаются красивые дети.       Прищурившись, Эрин посмотрела на кромку берега, на которую накатывали ленивые волны. Канде наверняка бы понравилось здесь. И может быть, когда-нибудь они бы…       Наверное, ей всё же напекло голову. Или просто слишком пьяным оказался морской воздух, потому что Эрин смотрела на омытые морем камни, словно наяву видя себя, Канду и маленького мальчика с такими же синими, как у отца, волосами. Он доверчиво держал их за руки и смеялся, когда волны касались его ступней. А потом Канда, широко улыбнувшись, поднял сына на руки и второй рукой обнял Эрин. А она прижалась к нему, и от его лёгкого поцелуя в макушку хотелось так глупо улыбаться!..       Картинка была настолько реальной, что Эрин даже подалась вперёд, надеясь ухватить хоть ещё немного, но очередная волна смыла видение, и она рвано выдохнула и зажмурилась. Бездна, она, кажется, совсем тронулась головой. О чём она только думала? Ребёнок? От Канды? Да ей крупно повезёт, если врач вообще хоть что-то сможет сделать!..        — Эй, ты чего плачешь?       Эрин вздрогнула и, резко вскинув голову, недоумённо посмотрела на Эрита. Он, опустившись перед ней на колени, глядел встревоженно и внимательно. Догадавшись, что она не поняла вопроса, он осторожно снял с неё очки и утёр слёзы. Только в этот момент Эрин всё осознала и с тяжёлым вздохом откинулась назад, пряча глаза от брата. Бездна, как же стыдно-то!..        — Эрин, всё хорошо?       Эрит не отставал, и она кивнула, закрыв глаза тыльной стороной ладони.        — Да, мне просто мусор в глаз попал.       Она не смотрела на брата, но чувствовала его взгляд и готовилась давать отпор. Эрит же, вопреки ожиданиям, не стал давить. Убрав её руку, он снова надел очки и вздохнул.        — Мусор так мусор. Но, знаешь, я думаю, всё получится. Тётя долго готовилась к твоему приезду. Она нашла лучшего из лучших. Мы тебя вытащим.       Эрин оставалось только порадоваться, что Эрит не видел её глаз. Горло сковало спазмом, и она, боясь действительно разрыдаться, улыбнулась. Снова сев, обняла брата и на пару секунд замерла в тёплых объятиях.        — Спасибо, Эрит. Для меня это важно, — она отстранилась и посмотрела на него. — Ну что, готов до рифов? На этот раз я тебя сделаю.       Эрит с готовностью согласился, хотя оба они знали, что так далеко заплывать она не будет. Но это отвлекло их, и домой они вернулись бодрые и полные энергии.        — Какие планы на день, лентяйка? — поинтересовался он, когда они подходили к дому.       Эрин пожала плечами.        — Повидаюсь наконец нормально с тётей. Потом, может, выберусь в город. А у тебя?       Эрит убрал мокрые волосы с глаз.        — Нужно съездить по делам. Но вечером я свободен. Поедешь кататься на гидроциклах?       Эрин улыбнулась.        — Обижаешь! Конечно, поеду!       Договорившись, что заберёт её в шесть, Эрит умчался одеваться, а Эрин, смыв с себя соль и переодевшись в белые шорты и майку, отправилась бродить по дому в поисках тёти. Юнона нашлась в студии, в задумчивости стоящая у холста. От двери мольберт был отвёрнут ребром, и несколько секунд Эрин лишь смотрела на оттенённый падающим из широкого окна солнечным светом точёный профиль Юноны. В древности такие чеканили на монетах, иные наносили гордые облики таких женщин на знамёна, под которыми шли в бой. Эрин улыбнулась, в который раз подумав, что величественная красота тёти с самого детства завораживала её. Станет ли она такой же? У Эрин черты были мельче, глаза более хищные, брови острые, но в профиль она была Сартес от и до.       Эрин приблизилась и обошла мольберт, с интересом глядя на картину. На ней был изображён мужчина в сине-белой робе, с длинными белыми волосами, и в первую секунду Эрин подумала, что это дед. Но, приглядевшись, поняла, что ошиблась – у этого человека были чуть более тяжёлые черты лица, чуть более тёмные серые глаза и взгляд без пронзительности, но с такой пробирающей внимательностью, что, казалось, с портрета смотрел живой человек — и он знал абсолютно всё.       Конечно, дело было в таланте тёти, но именно поэтому Эрин знала: этот мужчина именно такой, каким она его видела. У Юноны каждый портрет обладал почти фотографическим сходством.        — Красивый, — проговорила она, склонив голову набок. — И чем-то похож на деда.        — О да, — Юнона загадочно усмехнулась и отложила кисть. — У них больше общего, чем они оба думают.       Эрин прищурилась. Глаза тёти горели, когда она говорила об этом человеке, и, судя по всему, это был не просто знакомый, раз она рисовала его портрет. Приблизившись к Юноне, она полуобняла её и заглянула в лицо.        — Твой новый мужчина? — поинтересовалась она заговорщицким шёпотом. — Дед знает?       Юнона фыркнула и тоже обняла племянницу.        — Конечно, нет. Мне что, пятнадцать, чтобы я ему рассказывала обо всех своих мужчинах?       Она ничего не добавила, потянув Эрин к низкой софе у стены, но по её виду та поняла, что это не просто очередной поклонник. Решив, что обязательно выяснит это так или иначе — не мог же дед упустить такое! — она послушно села рядом, а потом и вовсе легла, положив голову на колени Юноны. Та, улыбнувшись, начала гладить её по волосам, вторую руку положив на живот. В этом жесте Эрин почудилось что-то очень трепетное, почти до болезненного. Она накрыла ладонь Юноны своей и прикрыла глаза.        — Я рада, что ты приехала, — тихо произнесла Юнона. — Завтра мы поедем в клинику к лекарю. Она буквально лучшая из всех, кого мы могли найти на Островах. И, если ты готова, через пару дней мы можем начать.       Эрин ответила не сразу. Ей хотелось быть честной с самой собой и тётей, и она смотрела вглубь себя. А там была девушка, которая только что потеряла ребёнка. Разбитая, потерянная и смертельно уставшая. И она так боялась поверить, что горло сдавливал жуткий спазм, и хотелось свернуться калачиком и спрятаться как можно дальше, чтобы никто не нашёл. И чувство это усиливалось от того, что сверху сыпались и давили отрицательные результаты искусственных оплодотворений и неутешительные диагнозы.       Эрин было страшно, и она готова была поддаться. Но вместе с тем прекрасно понимала, что в ней говорила жалость к себе. Что-то тёмное внутри шептало: ты много раз пыталась и ничего не получилось; ты устала и разбита; зачем себя мучить? И этот голос, наполнявший её тяжестью и холодом, Эрин хотелось задавить. Безжалостно. Именно поэтому она приехала. Именно поэтому хотела попробовать — снова.        — Мне страшно, тётя, — отозвалась она, наконец. Открыв глаза, она нашла взглядом лицо Юноны. — Я очень боюсь, что ничего не выйдет. А я…       Она запнулась, но всё-таки заставила себя договорить:        — Я хочу, чтобы получилось. Я давно так не хотела снова быть… полноценной женщиной.       Эрин очень хотела добавить «теперь есть, ради кого пытаться», но не стала. Впрочем, это и не было нужно. Она не сомневалась, что тётя поняла всё и так. Та понимающе улыбнулась и кивнула.        — Я понимаю тебя, малышка. Но я уверена, что в этот раз всё пойдёт как надо. Тем более, у тебя теперь есть большое желание. А это одна из основных составляющих выздоровления, разве нет? Всё получится, вот увидишь.       Эрин верила тёте. Верила всеми оставшимися силами. И потому лишь кивнула, ничего больше не добавив, и снова закрыла глаза. Рука Юноны на миг замерла, но снова возобновила движение, и она негромко запела. Голос Старшей Смотрящей был ещё одним её талантом — в песню она вкладывала гораздо больше, чем можно было подумать. И сейчас она дарила Эрин лёгкость и спокойствие, а ещё радость и тепло. То, что так ей было нужно. То, что она не испытывала с самой службы.       Служба!..       Эрин открыла глаза и снова прямо взглянула на тётю. Та не сразу заметила, а когда наклонила голову, чуть приподняла брови.        — Скажи честно, — Эрин прищурилась, — ты была тогда на службе на материке? Я так и не смогла понять до конца, ты ли это, но было очень похоже.       Юнона демонстративно фыркнула.        — Эй! Вообще-то обидно — родная племянница не узнала, — улыбка Юноны смягчилась, и она ласково коснулась волос Эрин. — Но да. Я была там. И видела твоего мужчину. Он всё ещё так же потерян, как тогда?       Эрин хотела возразить, что это не её мужчина, но не стала. В конце концов, глупо было пытаться обмануть всех вокруг и себя. В последнее время они проводили много времени вместе и — во имя Бездны! — даже целовались. Хотя Канда, наверное, до сих пор думал, что она не помнит. Но как бы там ни было, всё это их сближало, и говорить, что это лишь терапия, значило солгать.        — Нет, — она отвела взгляд. — Ему лучше. Он социализируется, хоть и с трудом, и уже не думает о смерти.       Юнона молчала так долго, что Эрин, не выдержав, повернулась к ней. В прищуре тёте ей виделась не то насмешка, не то ирония, которую она не могла разгадать до конца.        — Что? — наконец, не выдержала она.        — Ничего, — Юнона пожала плечами и хмыкнула. — Дилон приедет вечером. Он будет рад узнать, что у его лапки взаимная любовь.       Эрин вспыхнула и, резко сев, отвернулась. Ей казалось, что она покраснела вся: от кончиков ушей до пяток, и чувствовала себя при этом безбожно глупо. Ну почему ей надо было говорить об этом… так? Как будто они пожениться уже собрались. Она, вообще-то, ещё ничего не решила!        — Пойдём-ка, милая, поможешь мне с портретом, — Юнона за спиной Эрин поднялась. — Хочу успеть подарить его на день рождения.       Порадовавшись, что можно сменить тему, Эрин тут же принялась расспрашивать тётю о загадочном мужчине, однако кроме того, что это её поклонник и он ей очень нравится, больше ничего не добилась. В шутливых разговорах и небольшом обеде пролетело несколько часов, и Эрин не заметила, как подкрался вечер. Она поняла это только по шумному появлению Эрита. С надеждой обернувшись к двери, она шагнула вперёд, надеясь, что вместе с братом пришёл и дед, однако Эрит вошёл в студию один.        — А где дед? — не скрывая разочарования, спросила она.        — Задерживается, — покачал головой Эрит. — Там что-то серьёзное. Меня тоже отзывают из отпуска. Как только он вернётся, я уеду.       Эрин выдохнула. Бездна, ну почему? Она впервые за столько лет вернулась домой так надолго, и рядом никак не собрать всех родных! Она сглотнула, вдруг почувствовав жгучую обиду. Кто знал, когда в следующий раз удастся сюда вырваться?..       — Эй, ты чего расклеилась? — Эрит потрепал её за щёки и улыбнулся. — Я постараюсь вернуться до твоего отъезда. Мы ещё съездим посмотреть с тобой на дельфинов, когда ты выздоровеешь. Идёт?       Эрин кивнула. А что ей ещё оставалось? Впадать в истерики она не любила, предпочитая трезвый подход к происходящему. Возможно, лечение пойдёт так, что у неё не останется сил ни на что другое. Так что расстраиваться не было смысла, лучше стоило насладиться тем временем, что у них оставалось. Его и так было немного.       Всё оставшееся время до встречи с лекарем Эрин старалась не думать о том, что будет. Но когда на следующий день спустилась к завтраку, одетая в чёрную водолазку и штаны, внезапно поймала себя на странной мысли — она хотела закрыться. Остановившись у зеркала, она несколько секунд смотрела на себя, ощущая целую смесь эмоций, но главной была одна: ирония. Эрин в этот момент очень походила на Канду. Такой же отстранённый вид, даже взгляд тот же — равнодушный и холодный.       Интересно, что бы он сказал, увидь её сейчас?..       Эрин моргнула и хотела отвернуться, но замерла. В отражении ей на миг почудился Канда, который стоял за её спиной и держал её за плечо. Прикосновение было настолько реальным, что Эрин застыла, боясь спугнуть мимолётное видение. Лишь осторожно сглотнула и слабо, едва заметно улыбнулась — и Канда улыбнулся ей в ответ. От этой улыбки сердце сладко замерло.       «Ты справишься, — прозвучало тихим шёпотом у неё в голове. — Я верю в тебя».        — Эрин? Ты в порядке, милая?       Она вздрогнула и обернулась к тёте, стоявшей в дверном проёме столовой. Украдкой стерев пару слезинок, она кивнула ей и приблизилась.        — Да, всё хорошо, — проговорила она уверенно.       Холода, который она ощущала ещё несколько минут назад, уже не было. Может, стоило взять Канду с собой?.. Было бы не так…        — Тогда идём. Тебе надо поесть перед поездкой.       Если Юнона что-то и заметила, то не подала вида, и Эрин была ей за это крайне благодарна. Молча проглотив яичницу с беконом и запив это кофе, она вместе с Юноной села в автомобиль. Всю дорогу до клиники Эрин смотрела в окно, раздумывая над тем, стоило ли рассказать о своих видениях, но так и не произнесла ни слова. Были ли это правда видения или просто игры уставшего рассудка, который дразнил её? Эрин не могла отрицать, что думала о Канде и о том, что происходило между ними, слишком часто. И то, что она отодвигала это подальше, никак не мешало мысленно снова и снова возвращаться к этому. Возможно, она поговорит об этом с лекарем. Возможно, нет.       Молчаливый сателлит, один из служащих, всегда сопровождавших Юнону, привёз их к небольшому двухэтажному зданию на окраине города. Оно выглядело как жилой дом — с широкой лестницей, большими окнами и двумя балконами на фасаде. На деле же это была частная клиника, в которой занимались редкими случаями женских заболеваний. С настолько узкой специализацией она была практически единственной на Островах, и, хотя на материке было что-то подобное, сюда приезжали и оттуда. Как правило, для диагностики, потому что методы, которые работали с кхалаитами, не всегда помогали другим людям. В этом была некоторая специфичность местной медицины.       Юнона, похожая на солнечный лучик в летящем золотистом платье, первой вышла из машины. Приблизившись к ней, Эрин ощутила себя мрачной тучей, что, впрочем, не было так уж далеко от истины. Наверное, они с Кандой смотрелись примерно так же со стороны. Особенно в первое время. Тряхнув головой, она вопросительно взглянула на тётю в надежде, что та отвлечёт её от мыслей о Канде. Слишком уж часто она начала думать о нём.        — Идём, — Юнона легко подхватила её под руку и увлекла по вымощенной камнем дорожке. — Нас уже ждут.       Пройдя через приветливого администратора, которая чем-то напомнила Мэри, они поднялись на второй этаж и свернули налево, в светлый широкий коридор. Здесь было тихо, цвета приятно успокаивали глаз, взгляд то и дело цеплялся за пастельные панно и картины. Обстановка явно располагала к доверию и спокойствию, но Эрин с каждой секундой всё больше ощущала, как всё внутри стягивает напряжением. И когда они остановились у двери, ощущение это усилилось.        — Дальше я с тобой не пойду, — Юнона осторожно пожала её руку и улыбнулась. — Ничего не бойся, милая, у тебя всё получится. Я буду ждать тебя здесь.       Эрин сглотнула, подавив мгновенно взметнувшуюся панику. Что? Одной? Но… она закрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Ей было безумно страшно, Эрин чувствовала, как сильнее затряслись руки. Однако тётя была права. Она должна была сделать это сама. В конце концов, не она ли была бесстрашным чёрным Солнцем на фронте? Так её называл иногда Керо, и это прозвище ей нравилось гораздо больше, чем язвительное «стерва».       Эрин ощутила, как её ладонь сжали сильнее, открыла глаза, чтобы видеть, как тёплые пальцы Юноны лежат поверх её острых рук. Эрин подняла взгляд и встретилась с солнечным золотом в глазах напротив, до того ярким, что оно, казалось, потекло по её венам и прикоснулось к самому сердцу.        — Хорошо, — Эрин дрожаще выдохнула, неровно улыбнулась Юноне и крепко взялась за ручку. — Хорошо. Я готова.       Мимолётно подумалось о том, что, наверное, к этой встрече стоило подготовиться как к бою: помолиться Шел, провести время в медитации. Но Эрин уже была здесь, в кабинете, который чем-то напомнил ей её собственный. И навстречу ей уже поднималась хрупкая белокурая женщина в белоснежном лёгком кардигане, который Эрин сначала приняла за врачебный халат. Только сейчас она поняла, что тут прохладно, и по коже пробежала волна озноба.        — Эльерин Сартес? — дождавшись кивка, она указала рукой на мягкое бежевое кресло. — Прошу, располагайтесь.       Эрин, невольно приглушая шаг, воспользовалась приглашением и заняла своё место. Ещё раз оглядевшись, она утвердилась в мысли, что очень многое здесь взято из материкового подхода. Конечно, в дальнем углу располагался алтарь Шел, да и растения в стеклянных колбах, расставленных вдоль стен, на большой земле не росли. Но в остальном, в самой атмосфере чувствовалось то, к чему она сама давно привыкла и считала частью своей жизни. Никто, правда, в том числе и она, не думал, что ей придётся оказаться по другую сторону.       Лекарь, взяв со стола тонкую папку с документами, приблизилась и заняла кресло напротив. Эрин, машинально отметив, что разделения в виде стола между ними нет, подготовилась к уже не раз слышанным, но от этого не менее неприятным вопросам. Сама не заметив, она подобралась и сцепила руки в замок. Лекарь, однако, заметила.        — Расслабьтесь, Эльерин, не нужно ждать от меня нападения, — женщина мягко улыбнулась, и от этого внутри Эрин что-то странно ёкнуло. — Я здесь, чтобы помочь вам в вашей проблеме. Меня зовут Амиция Рунн. Я ознакомилась с вашими анализами и тем, что рассказала мне госпожа Юнона. Но мне бы хотелось всё-таки задать вам несколько вопросов.       Эрин медленно кивнула, понимая, что это необходимо. Она, наверное, уже наизусть знала всё, что будут спрашивать, и отвечала точно, хоть и отстранённо. Словно боялась до конца разрешить себе присутствовать в этом моменте и, наконец, попробовать поверить в то, что у неё ещё есть шанс.       За всё время беседы Амиция не раз делала какие-то отметки в бумагах, и в какой-то момент замолчала и закрыла папку. Несколько секунд она пристально смотрела на Эрин, и той показалось, что лекарь хотела сказать что-то плохое, но никак не решалась.        — Скажите мне, Эльерин, — она вдруг наклонилась вперёд и посмотрела Эрин прямо в глаза. В её светло-голубых глазах словно горела сама Бездна. — Вы действительно хотите этого? Хотите стать матерью?       Видя непонимание в глазах Эрин, Амиция проговорила:       — Я имею в виду, что материнство хоть и прекрасно, но это не единственная цель в жизни. Правда ли вы этого хотите? Или это только для того, чтобы подойти под стандарт «настоящей женщины»? Это осознанная цель или просто средство, чтобы заткнуть дыру в вашей душе?       Эрин замерла.       Она и забыла, насколько прямолинейны в этом вопросе бывают на архипелаге. Люди на материке всегда считали это темами слишком деликатными, почти неприкасаемыми, но кхалаиты, пожалуй, во всём были своеобразны.       Эрин опустила глаза, чувствуя, как в горле мгновенно пересохло. Она с трудом сглотнула, облизав пересохшие губы. Бездна, она столько раз задавала себе этот вопрос! Всякий раз, держа в руках анализы из чёртовых клиник, она спрашивала себя: а это на самом деле то, чего она так хотела? Стоило ли так стараться, так рвать собственную душу? Ради чего?..       Всплывшее в памяти видение о сыне Канды и о нём самом, о том, как неподдельно счастливы они были эти несколько кратких секунд, было красноречивее любых доводов рассудка и уставшей, измотанной души.        — Да, — наконец, проговорила Эрин твёрдо. — Я хочу стать матерью.       Амиция с улыбкой кивнула и поднялась.        — Ну и славно. Тогда прошу за мной, начнём со сбора анализов, на их основе будем корректировать дальнейшее лечение.       Эрин, проследив за ней взглядом, упёрлась ладонями в подлокотники, чтобы встать, но замерла, услышав сказанное. Растерянно моргнув, она подняла взгляд на лекаря. Юнона, конечно, говорила, что времени у неё мало, но вот так сразу?..        — Сейчас? — на всякий случай переспросила она, уверенная, что ей послышалось.        — Да, — кивнула Амиция. — Чем раньше начнём, тем быстрее вы получите результат.       Эрин кивнула. Что ж, это было логично. И страх, который снова поднял голову, нашёптывая о том, что это лишь очередная бесплодная (какая ирония!) попытка, стоило запихнуть как можно глубже. На минуту Эрин остановилась, закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула, мысленно взывая к Шел. Ей сейчас как никогда нужна была помощь и поддержка. Как тогда, когда она воевала.       Это ведь тоже своего рода бой, и разве боги не прикроют своё дитя?       Анализов было много. После пятого Эрин перестала считать и просто послушно ходила по отделению, которое целиком было отведено под лабораторию. Здешние работники (интересно, какой семье они принадлежат?..) были доброжелательны и обходительны, но Эрин почти не обращала внимания на тех, кто с ней работал, слишком поглощённая собой и своей тревогой. Когда у неё брали кровь, она смотрела на пробирку в чужих руках и молилась о том, чтобы она оказалась нормальной; когда делали узи, Эрин мысленно просила все силы — высшие и своего организма — собраться, чтобы всё получилось. Поэтому, когда они снова вернулись в кабинет Амиции, она тяжело опустилась в кресло и открыла глаза, только когда та тронула её за плечо.        — Остальные анализы мы сделаем завтра. Возьмите это, — она протянула Эрин прозрачную чашку с тёмно-красной, похожей на вино жидкостью. Эрин принюхалась и по запаху догадалась, что это такое. Амиция только подтвердила её догадку. — Это нейростимулятор. Я введу вас в транс, чтобы проверить активность мозга.       Она не спрашивала, испытывала ли Эрин уже что-то подобное, да и инструкций не давала. Это было излишне для кровного кхалаита, родившегося на островах.       Когда Эрин машинально забрала чашку, Амиция кивнула на дверь, ведущую в другую комнату:        — Продолжим там. Там стоит кушетка и есть аппаратура, которая мне понадобится.       Эрин помедлила, но всё-таки подчинилась. Она решила для себя, что уподобляться Канде и противиться лечению не станет. Тётя была уверена в этой Смотрящей, избравшей для себя стезю лекаря, значит, не стоило сомневаться и ей. Поэтому она прошла за Амицией в соседнюю комнату, в которой было сумрачно и горела пара приглушённых светильников на стенах. Лишь монитор компьютера на столе рядом с кушеткой светился ярко. Эрин машинально подумала, что он выглядел как-то чужеродно — особенно есть учесть, что напротив стоял ещё один алтарь Шел и пахло травами. Но задумываться об этом она не стала. Выпив напиток, она легла и постаралась успокоить сердце, которое вдруг начало биться очень быстро.        — Ваше сердце несколько ускорило свою работу, — Амиция начала осторожно прикреплять к голове Эрин датчики с проводами. — Это нормально. Если захочется спать — не сопротивляйтесь. Так будет даже лучше.       Эрин успела только кивнуть и закрыла глаза, чтобы через несколько секунд окунуться в магию чужого голоса. Амиция запела почти без подготовки, начав с очень низкой ноты, которая всё поднималась выше. У неё оказался приятный мелодичный голос, хорошо тренированный. Явно за этим вокалом стояли не только годы обучения, но и природный дар.       Эрин попробовала сосредоточиться на песне. Ей не доводилось слышать её раньше, а то, как Амиция играла голосом, делало мотив изысканно витиеватым. Но слова всё больше ускользали, Эрин почти слышала, как дробятся они на звуки для её слуха, сейчас, кажется, обострившегося до предела. Слова становились просто набором звуков — одно за другим. Как будто под руками Эрин рассыпались мелким жемчугом нитки бус. Таяли слова, таяла сама полутьма комнаты вокруг. Эрин не поняла, не заметила, в какой момент перед её глазами расплылись пятна светильников, их рассеянный свет заполонил собой комнату и уронил её в нежные сумерки, сквозь которые тянулись угольные дорожки-ниточки, по которым Эрин всё шла куда-то дальше в сумерки, не чувствуя тела и неуверенная в том, что идёт, а не парит незримым духом где-то далеко.       Она сначала смутно, а потом всё чётче начала видеть себя маленькой. Тощей, как птичья лапка, бледной, с огромными глазами в пол-лица. Эрин видела себя разом и со стороны, и своими же глазами. Сначала с дедом, который держал её на руках, стоя на утёсе, после с матерью — Люцина улыбалась ей так нежно, что хотелось плакать. Она увидела даже отца. Умар крепко обнимал её, утешая, но слов Эрин никак не могла разобрать, и на лицо отца всё время падала тень, поэтому ей всё не удавалось его разглядеть. Эрин знала, что почти забыла его, и тянулась к нему, старалась удержать, вспомнить хоть что-то… но тень становилась всё больше и вскоре поглотила Хассана целиком, оставив Эрин во тьме. Тяжёлый свинцовый страх сковал её, сжал горло. Она открыла рот, чтобы закричать — и вдруг оказалась в саду.       Она застыла, как застывает облако на безмятежном небе. Неподвижно-подвижно, неизменно-переменчиво. Куда хватало взгляда, вокруг простиралось многоцветье и пестрота невообразимого сада, пленяющего саму душу.       Эрин знала, что это за Сад. Все кхалаиты знали. Чем-то, что было внутри и что называлось душой, они чувствовали, когда оказывались во владениях Отца. Бога, которому они поклонялись. В Вечный Сад попадали после смерти, и для кхалаитов это было священное место. Как рай. Как Рай. Больше, чем Рай. Вечный Сад нельзя было описать столь простым примитивным словом.       Она что, умерла?..       «Нет, дитя. Ты жива. Но тебе нужен покой».       Она оглянулась, ища того, кто говорил, но рядом никого не было. Глубоко вдохнув, Эрин медленно двинулась по Саду, чувствуя, как переплетение цветов, звуков и запахов наполняет её спокойствием, таким, какое она уже очень давно не испытывала. Она шла мимо пышно цветущих яблонь и вишен, мимо глициний, бунгевиллий, мимо сирени и магнолий. Терялась в этих красках, терялась в запахах и звуках, в чувстве тёплой земли под босыми ногами, рассыпалась росой в каждом отблеске. Ей хотелось смотреть на них бесконечно, хотелось слушать птиц, прятавшихся в ветках, хотелось таять, сливаться, костями врасти в эту благость, стать неотделимой частью этой сакральной святыни. Эрин как будто была и не была разом и ещё никогда в жизни она не ощущала себя такой раздробленной, но такой счастливой. Увидев впереди ровную, будто зеркальную, поверхность озера, Эрин устремилась к нему. Ей хотелось коснуться воды, напиться ею, окунуться в неё с головой.        — Эрин.       Она вздрогнула. Голос был знакомым, но она, как ни пыталась, не могла вспомнить. Оглянувшись, тряхнула головой и снова сделала шаг к озеру.        — Эрин!       Её будто ударило током. Голос продолжал звать её. Такой родной, такой до невозможности нужный, но чуждый этому месту. Эрин сжала виски, не понимая, что ей делать. Всё её естество взывало к тому, чтобы остаться, наслаждаться покоем, который давно был ей нужен. Эрин чувствовала, насколько сильно устала, пережитые стрессы давили на её плечи огромным грузом. Выдохнув, она сделала ещё один шаг.       — Эрин, вернись!       «Тебе пора, дитя. Тебя ждут».       Она резко открыла глаза, будто очнулась от красочного сна, и села на кушетке, часто дыша. Её повело в сторону, но Эрин крепко схватилась за край кушетки, чтобы не упасть. Амиция придержала её за плечи и, напоив водой, осторожно уложила обратно. Пока дыхание Эрин восстанавливалось, она сняла с неё датчики и вывела в кабинет. Усадив в кресло, Амиция устроилась напротив и серьёзно посмотрела на Эрин.        — Вы хорошо справились, Эльерин. Но весь сеанс звали кого-то по именам. Люцина, Хассан. Кто это?       Эрин на миг прикрыла глаза. Значит, она и правда видела родителей. Может, это знак, и ей стоит навестить их могилы? Эрин ощущала перед ними огромную вину за то, что так давно не приезжала. Наверное, поэтому в трансе звала их по именам. Словно не позволяя себе снова ощутить родную связь, наказывая себя.        — Это мои родители, — отозвалась она негромко и чуть хрипловато.       Амиция кивнула, и, поколебавшись, добавила:        — Было ещё одно имя. Юу. Канда. Его вы повторяли в конце и куда чаще, чем имена родителей. Это кто-то, кто вам дорог?       Эрин не ответила, опустив взгляд на свои руки. Бессмысленно было спорить с тем, что Канда стал для неё чем-то большим, чем просто пациент, о котором она переживала. С самого приезда на Острова она постоянно вспоминала о нём, видела в своих видениях, и даже там, в Вечном Саду, Эрин слышала именно его голос. Он не мог знать, что она там — но это был Канда. Эрин была в этом уверена.       Ответа от неё и не ждали, поэтому Эрин, допив воду, которую принесла ей Амиция, вышла из кабинета. Тётя, поднявшись из кресла при её появлении, оглядела её полными тревоги глазами, но почти ничего не стала спрашивать. Уточнила лишь, когда ей предстоит приехать в следующий раз.        — Завтра, — тихо отозвалась Эрин. — Нужно сдать остальные анализы. Потом будет выбран план лечения.       Юнона кивнула, и, осторожно обхватив Эрин за плечи, помогла ей дойти до машины. Эрин была благодарна тёте, потому что сама ощущала не то чтобы бессилие, скорее, некую растерянность и дезориентированность. Какая-то часть её сознания всё ещё была в Вечном Саду, и, не состыкуясь с реальностью вокруг, бунтовала. Возможно, проблема крылась в том, что Эрин очень давно не проходила нейрокодировку. После стольких лет это оказалось немалой встряской для организма. Эрин слабо усмехнулась, откинувшись на сиденье и закрыв глаза.       Интересно, как бы повёл себя Канда, увидь её сейчас? Наверняка жутко беспокоился бы. А может, нёс бы её на руках от самого кабинета?..       Додумать мысль Эрин не смогла — уснула почти сразу, как только машина отъехала с парковки, и не открывала глаз до самого дома. Её не тревожили, лишь помогли дойти до комнаты, и она, упав на кровать, проспала до самого вечера, проснувшись, лишь когда пришёл Эрит. Они вместе с тётей поужинали, а потом долго играли в карты, пили чай и смеялись. После долгого сна Эрин чувствовала себя отдохнувшей, и ей хотелось что-то делать. Жить как-то ярче, чем она привыкла — словно и всё время до этого она находилась в состоянии странного анабиоза. Сейчас все чувства и ощущения казались Эрин ярче, и она искренне наслаждалась ими.       Кто знал, когда это повторится в следующий раз и повторится ли вообще?       Второй день в клинике не запомнился ничем примечательным, Амиция лишь сообщила, что завтра предстоит самый важный процесс, который покажет, куда двигаться дальше и будет ли прогресс в принципе. Эрин старалась не показывать эмоций, но тревога буквально пожирала её. За ужином она была рассеянной, отвечала невпопад, а потом и вовсе ушла на пляж и долго сидела там, глядя на тёмную воду.       Хотелось поговорить с Кандой. Желание это оказалось для Эрин неожиданным и окатило, точно волна прибоя. Она даже достала телефон и открыла список контактов, но над кнопкой вызова палец замер. Что она ему скажет? Что ей страшно и нужна его поддержка? Эрин уже очень давно перестала проявлять слабость и говорить о подобном. Потому и желание открыться и попросить его помощи казалось глупым. Эрин знала, что он не станет отталкивать её, выслушает и поддержит — немного неловко, смущённо, как он обычно делал. А ещё она знала, что там, на материке, он не будет находить себе места от тревоги, которую, наверняка, не покажет. Стоило ли это того?..       Выдохнув, Эрин покачала головой и убрала телефон. Нет, не стоило. У него и без того хватало забот с учёбой. А она тут как-нибудь сама. Ничего страшного.       Ничего страшного.       Эрин повторяла себе эту фразу снова и снова: дома, уже лёжа в кровати и глядя сухими воспалёнными глазами на ночные тени на потолке; утром за завтраком, улыбаясь тёте и брату; в клинике, когда Амиция серьёзно спросила, всё ли с ней в порядке.        — Ничего страшного, — покачала головой Эрин, чувствуя, как насквозь разил фальшью её голос. — Просто немного… не по себе.       Амиция несколько секунд молча смотрела на неё, после вздохнула.        — Послушайте, Эльерин, — она потянулась и осторожно коснулась руки Эрин. — Ваши анализы отнюдь не так плохи, как могли быть. Да и первый сеанс показал, что организм ещё восприимчив к перенастройке, и она должна пройти относительно безболезненно. Да, ваш тремор придётся блокировать лекарствами на постоянной основе, но наши лекари нашли более безопасное средство, нежели те, что на материке. А те силы, которые ваш организм бросал на подавление тремора, мы отвлечём на восстановление. Это единственный способ, и это должно сработать.       Эрин с трудом подавила усмешку. Должно? То есть никто не знал, сработает ли это на самом деле. Паника на миг снова взметнула голову, подталкивая сбежать, но она мысленно придушила её и расправила плечи. Пусть так. Она ведь тоже никогда не давала своим пациентам обещаний, что терапия им непременно поможет. Эрин говорила лишь «я сделаю всё, что в моих силах» — и делала. Это помогало.       Поможет и сейчас, и не важно, что пациент — она.       Второй сеанс обещал быть минимум в два раза длиннее, поэтому её отвели в другой кабинет, где находилось устройство, очень напоминавшее материковую барокамеру. Амиция рассказала, что это несколько изменённый инструмент, наиболее пригодный для самой глубокой диагностики, совмещённой с нейростимуляцией, но принцип работы был схожим. Если бы Эрин не оказалась тут как пациент, обязательно бы расспросила подробнее, но сейчас лишь покорно повиновалась, пока на её тело навешивали датчики и отправляли в камеру. Перед этим ей снова дали выпить нейростимулятор, поэтому с каждой минутой происходящее начинало казаться всё более иллюзорным. А когда в динамиках камеры снова раздалось пение Амиции, Эрин окончательно потерялась в мыслях и эмоциях.       ...Сначала было ничто. Всеобъемлющее, чёрное, в которое лёгкая, как пушинка, Эрин падала, и падению этому не было конца, стремительное и бесконечное, оно становилось вознесением, перепутав низ и верх или же просто замкнув их в кольцо. Она не пыталась никак это остановить, лишь ждала, когда можно будет сделать вдох, и с первым же широко распахнула крепко сомкнутые веки.       Секунды — или часы?.. — было тихо и темно, но вот сердце толкнулось в груди, и вместе с ним в бескрайней черноте вдруг вспыхнули цветы. Они распускались, невообразимо яркие, режущие глаз, и затухали вместе со стуком сердца Эрин. Один, второй, третий — десятки, тысячи, смешиваясь с рождением и смертью звёзд, похожих на вспышки. Эрин смотрела на них широко раскрытыми глазами, впитывая каждой клеточкой и глубью зрачков, ощущая себя маленькой частью чего-то невыносимо огромного, невероятного. В каждом ударе, в каждой вспышке, в каждой горстке пепла, осыпающейся серебристой пылью, ей чудилась рука Шел. Они всегда говорили своим детям — рождение и смерть связаны неразрывно.       На место отжившего себя приходило иное, новое, яркое, сильное. Всегда.       Пальцы покалывало, и Эрин, бесконечно опасаясь, потянулась к маленькой звёздочке, за которой была и другая, гораздо больше. Ей хотелось коснуться их, понять саму суть, проникнуться и впитать ту божественность, которую она ощущала. Но звёзды, едва Эрин их коснулась, рассыпались млечным путём и погасли, чтобы дать родиться новым. Она облизнула пересохшие губы, чувствуя себя будто опьянённой. Всё, всё менялось, и пустое место никогда не оставалось таковым навсегда. Эта мысль, в своей мудрости невероятная, потрясла её, и Эрин ощутила трепет осознания до того пронзающий, что сами кости запели ему в унисон и в унисон заходящемуся в ликующей песне надежды сердцу.       Цикличность рождения и смерти завораживала. В один миг звёзды и цветы будто сливались в один сплошной невообразимый цвет, чтобы потом распасться на мириады оттенков, и Эрин не знала, какой из них красивее. Она и сама словно бы распадалась вместе с ними — снова и снова, чтобы в какой-то момент понять, что её осторожно собирают по частям. Точно тряпичную куклу, которой осторожно пришивают на место ручки и ножки. И чем сильнее становилось ощущение цельности, тем больше Эрин хотелось поделиться этим чувством с миром. Со вселенной, которая принимала её и давала ей так много, что казалось невозможным.       Она прикрыла глаза, с трудом вспоминая ту, иную, реальную жизнь. И первый образ, который она увидела, заставил её сердце замереть — снова. Даже вселенная будто бы застыла, не зная, что сделает её дитя… а Эрин улыбнулась. Так широко и искренне, как не делала с самого детства. И сердце, испуганное, забилось снова, но уже в предвкушении. В ожидании того, что было так желанно и необходимо.       Ответ был дан.       Из сна Эрин выходила тяжело. С трудом разлепив будто бы свинцовые веки, она некоторое время бессмысленно смотрела на Амицию, которая над ней склонилась. На лице лекаря читалось откровенное беспокойство, она что-то говорила, но Эрин далеко не сразу разобрала, что именно. Ощущения были словно притупленными, выкрученными до минимума, и ей не очень-то хотелось возвращать их обратно.        — Эльерин, вы меня слышите?       Собравшись, Эрин медленно кивнула, и Амиция облегчённо выдохнула. Сев рядом на стул, она отвела упавшие на лицо белые пряди и серьёзно посмотрела на Эрин.        — Всё шло хорошо, а потом вы резко ушли на более глубокий уровень. Словно вас туда что-то затянуло. Мне нужно будет с этим разобраться, чтобы сеансы нейронастройки были безопасны для вас. Что вы видели?       Выуживая воспоминания по крупицам, Эрин, как могла, описала Амиции всё, что она видела и чувствовала. Беспокойство лекаря постепенно сменялось задумчивостью и интересом. Как нейропрограммер, который знал все базовые и сложные схемы, Амиция могла по образам ориентироваться в состоянии пациента. Хоть каждый и видел по-своему, но был ряд маркеров, одинаковый для всех. Когда Эрин закончила говорить, Амиция откинулась на спинку стула и постучала указательным пальцем по подбородку. Эрин отрешённо отметила, что у неё очень красивые ногти без намёка на лак.        — Мне нужно разобраться в этом, но, кажется, я понимаю, в чём дело. Ваш организм очень долго не находился под действием нейростимулятора. И я подозреваю, что есть ещё что-то, кроме проблемы с зачатием, которая вас беспокоит. Я права?       Внезапность вопроса привела Эрин в чувство. Она осторожно села и потёрла ладонями лицо, не зная, что ответить. Да, это чёртова правда. Но как это может влиять на происходящее?        — Вижу, что да, — Амиция очень тонко читала людей и ответ ей был не нужен. — Вот что, Эльерин. Мы начнём лечение через два дня, а до тех пор вам нужно отдохнуть и решить эту проблему. Иначе она будет оттягивать на себя ресурсы вашего организма, — и будто бы прочитав её последние мысли, проговорила: — Вы знаете, как это работает, это тонкие моменты, на успех может повлиять любая мелочь, поэтому так важно доверие.       Эрин понимала, что она права. Но окончательно признаться себе в собственных желаниях было откровенно страшно. Она прикрыла глаза на миг, снова вспоминая свои ощущения. Там, во сне, Эрин думала об этом же, и решение было. Но каково оно? Ответ упорно ускользал.       Решив дать себе время, она вышла из кабинета, держась за стену, и тут же оказалась в крепких объятиях. Сердце на миг предательски ёкнуло в глупой надежде, но уже спустя секунду Эрин поняла, что ошиблась. Впрочем, ошибка эта была не менее приятной, потому что этого человека Эрин ждала не меньше. А может, даже и больше, чем всех остальных.        — Дед! — она подняла голову и слабо улыбнулась. Попыталась встать ровнее, но попытка с треском провалилась. — Ты приехал.        — И что-то мне подсказывает, что очень вовремя, — Дилон ответил на её улыбку, а потом осторожно и очень нежно поцеловал её в лоб. — Я скучал, лапка. Поехали домой.       Эрин не запомнила ни обратную дорогу, ни то, как Дилон помог ей добраться до своей комнаты. Лишь проснувшись поздним вечером, она обнаружила, что укутана в одеяло, а на тумбочке рядом стоял поднос с соком, фруктами и запиской. Немного полежав и убедившись, что чувствовала себя нормально, Эрин села и взяла в руки листок бумаги.       «Как проснёшься, приходи в оранжерею. Будет гроза».       Эрин невольно усмехнулась. Дед помнил. Маленькой она всегда прибегала в грозу в оранжерею и, закутавшись в плед на диване, смотрела на буйство стихии за окном и слушала стучавший по крыше дождь. Эрин и сама толком не могла объяснить, почему ей это нравилось, но в такие моменты ей казалось, что её собственные бури и ветра успокаивались в душе. И не то чтобы у маленького ребёнка могли быть настолько серьёзные проблемы, но… эта привычка осталась с ней на всю жизнь. На материке она часто садилась на подоконник в квартире, пила чай и смотрела на непогоду за стеклом. И чем сильнее та была, тем спокойнее становилось Эрин.       Наверное, дед понимал, что с ней творилось, потому и звал. И Эрин знала: он прав.       Поднявшись, она быстро приняла душ и, прихватив поднос с нетронутой едой, спустилась вниз. В доме было тихо: Эрит действительно уехал, а Юнона наверняка снова творила — из-под двери в студию пробивалась полоска света. Эрин в нерешительности замерла перед ней, думая, что нужно поздороваться с тётей, но раскат грома, раздавшийся прямо над домом, решил всё за неё. Она поспешила в оранжерею.       Вечер обещал быть невероятным.       В оранжерее царил полумрак. Днём через стеклянную крышу и стены поступало много света, а к вечеру здесь зажигались жёлтые фонари, расставленные среди растений так, чтобы не споткнуться на дорожках, но и не растворять особую магию этого места. Эрин всегда казалось, что приходя сюда, она попадала на загадочный остров далеко-далеко от людей, и могла часами любоваться растениями, которые кропотливо собирал дед по всему миру. Здесь были и островные цветы, удивлявшие своей яркостью, и материковые растения. Они удивительно хорошо здесь приживались, и Эрин улыбнулась, пройдя мимо ночных гортензий, шоколадного космоса и Такка Шантрье, которые в детстве казались ей похожими на летучих мышей. Когда взгляд её упал на лотосы в дальнем углу, она выдохнула резче и отвернулась. Они уже закрылись к ночи, и всё равно в памяти Эрин, как живой, встал момент признания Канды. Тогда, казалось, мир остановился, чтобы показать ей — вот он, твой шанс начать всё заново, забыть прошлое и оставить его там, где ему самое место.        — Проснулась, лапка?       Голос деда отвлёк Эрин от лишних мыслей. Приблизившись, она с улыбкой кивнула и, устроив поднос на низком столике, с ногами забралась на диван и прижалась к деду. Острая молния за окном рассекла тёмное небо, и последовавший за ней раскат будто бы заставил дом содрогнуться до основания. Да вот только Эрин даже не вздрогнула, потому что рядом был дед — человек, которому она доверяла, как никому другому.        — Надо было разбудить меня раньше, — пробурчала она, натягивая на Дилона и себя плед. — И почему здесь так холодно?        — Здесь не холодно, — возразил Дилон. — Это просто кто-то прошёл по дому босиком.       Немного посмотрев на мучения внучки, он со вздохом отложил сигарету, которую так и не закурил, и помог ей в борьбе с пледом. Убедившись, что Эрин удобно устроилась, он подал ей сок и снова откинулся на спинку дивана, обняв её.        — Амиция сказала, что тебя нельзя тревожить и твоему организму нужно полноценно восстановиться. Ты же знаешь: нейропогружение сродни наркозу. Нужно время, чтобы прийти в себя.        Эрин согласно кивнула и отхлебнула терпкий гранатовый сок. Она понимала его правоту, просто хотелось провести с дедом немного больше времени. Впрочем, и то, что было сейчас, её вполне устраивало. Подняв голову, она несколько минут смотрела на крышу, по которой дробно стучали капли. Ей нравилось даже просто вот так сидеть и ничего не говорить. Только чувствовать тёплое присутствие родного человека.       Однако деда Эрин знала хорошо и потому чувствовала, что он хотел о чём-то поговорить. Допив сок, она зевнула и, поставив стакан на стол, чуть отстранилась и посмотрела на Дилона.        — Амиция сказала что-то ещё, ведь так?       Дилон помедлил, но всё-таки кивнул. Он, как Судия, не мог врать, да и не хотел. Особенно своей внучке.        — Да, — он посмотрел Эрин в глаза. — Она сказала, что у тебя есть какая-то проблема, которая сильно тебя тревожит. И это не то, с чем ты к ней обратилась.       Дилон потянулся к Эрин и с осторожной нежностью коснулся её щеки. Эрин замерла, чувствуя, как стянуло горло. Плакать она точно не собиралась, но чувство защищённости и принятия, которое отдавал ей дед, просто переполняло.        — Расскажи мне, лапка, — тихо попросил он. — Я хочу помочь тебе.       Эрин стоило больших трудов не уткнуться деду в плечо и не разрыдаться. Она вдруг ощутила себя маленькой девочкой, которую тот часто утешал после кошмаров. И тогда, и теперь Дилон говорил с такой непоколебимой уверенностью, что не поверить ему было невозможно. И Эрин верила, потому, на миг прикрыв глаза и глубоко вдохнув, она кивнула. Перехватив ладонь деда, опустила её ниже и обхватила, с удивлением обнаружив, что её ладонь всё ещё меньше, чем его.        — Ты наверняка помнишь Канду, ада, — проговорила она. Скорее, почувствовав, чем увидев, как он кивнул, она продолжила: — Дело… дело в нём. Когда мы ездили на могилу его друга, он…       Эрин рвано выдохнула, понимая, что говорить об этом вслух было сложно. Не потому, что она боялась осуждения или чего-то подобного, нет. Эрин поняла вдруг, что до сих пор не могла позволить себе поверить, не смотря на всё, что происходило. Она… неужели она действительно заслужила новый шанс?        — Он признался мне в любви, — наконец, выпалила она, чувствуя, словно камень, засевший в груди, медленно исчезал. — Он сказал, что я ему нравлюсь, дед, он чуть не свалился в то озеро, потому что хотел подарить мне лотос, он…       Дилон мягко сжал её ладонь, и Эрин замерла и замолчала. Растерянно подняв голову, она посмотрела на него, одновременно со страхом и надеждой. Дилон, будто зная это, снова погладил её по щеке и улыбнулся.        — Всё хорошо, лапка, не спеши, — он помолчал, подбирая слова, а потом осторожно спросил: — А ты? Что ты ему сказала?       Эрин знала, что это логичный вопрос, и всё-таки он словно провернул в сердце острый осколок. Она чувствовала себя так, словно обманывала Канду, использовала его, прячась за собственной нерешительностью и непониманием. Бездна, если бы она только знала, что встречаться лицом к лицу с собственными чувствами будет так тяжело! Она же похоронила их вместе с Даном в полной уверенности, что в этой жизни они будут ей не нужны.       А они оказались живы. Настолько, что обожгли изнутри и заставили хотеть жить с новой силой. Только Эрин не была уверена, получится ли. А главное — был ли в этом смысл?        — Я сказала, что мне нужно подумать, — глухо проговорила она. Хотела остановиться, но, сглотнув, продолжила: — Я уже тогда знала ответ, дед. Знала, но не смогла его дать. Я…        — Ты испугалась.       Дилон произнёс это очень спокойно, но Эрин всё равно ссутулила плечи и едва заметно кивнула. За собственную слабость ей было безумно стыдно. С Даном она не боялась ни себя, ни того, что ощущала, с Кандой же… нет, Эрин знала, что с ним ей будет хорошо и уютно. Она не сомневалась в его чувствах, от его заботы её сердце таяло, а неловкие комплименты и попытки ухаживать заставляли её сердце трепетать так, будто ей семнадцать и она впервые влюбилась. Эрин боялась не всего этого.       Ей становилось до одури страшно от одной только мысли, что если она позволит себе поверить в это, позволит себе любить и быть любимой, судьба снова всё у неё отнимет. Словно мало того, что её уже сломали однажды.        — Я понимаю твои чувства, лапка, — Дилон заговорил внезапно, и Эрин вздрогнула, но головы всё же не подняла. — Ты многое пережила, и тебе сложно поверить, что испытать любовь и нежность с мужчиной снова возможно в твоей жизни. Признаться, я сомневаюсь, что он действительно тот, кто тебе нужен. Но подумай вот о чём: что будет, если ты откажешься? Он примет твой отказ и уйдёт из твоей жизни, но сможешь ли с этим смириться ты?       Эрин слушала его, почти не дыша. Дилон задавал именно те вопросы, на которые Эрин больше всего опасалась отвечать. Однако чем дольше она тянула, тем больнее мог оказаться ответ, и она понимала, что его нужно дать здесь и сейчас. Не только ради себя и Канды, но и ради шанса стать матерью и снова ощутить себя по-настоящему счастливой.        — Шел было угодно, чтобы он появился в твоей жизни, лапка, — в голосе Дилона чувствовалась улыбка. — Да, я всегда буду пристально приглядывать за тем, кого ты выберешь, но если твоё сердце тянется к нему, не лучше ли дать ему шанс? Ты можешь себе это позволить, лапка. Ты можешь быть счастливой. Время скорби давно прошло.       Эрин слабо улыбнулась, когда дед упомянул Шел, а потом улыбка её быстро угасла. Она ещё слышала голос деда, но в голове всплыли воспоминания последнего погружения. Несколько мгновений Эрин никак не могла понять, что именно подсознание пыталось ей сказать, а когда словно со стороны услышала свой голос, поражённо застыла.       Как она могла это забыть? Как могла упустить то, что уже дала ответы на все тревожащие вопросы?       «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».       Выдохнув, Эрин выпрямилась — легко и непринуждённо, словно сбросила с плеч давивший всё это время груз. Дилон, заметив это, поднял бровь, ожидая, что внучка что-нибудь скажет, но Эрин потянулась к блюду с фруктами и стянула оттуда кусочек яблока. Прожевав, посмотрела на деда и крепко сжала его ладонь.        — Ты прав, ада. Время скорби позади. Я хочу быть счастлива.       Дилон довольно кивнул, и хотел было тоже взять яблоко, и остановился. Помедлив, повернулся к Эрин, снова откинувшейся на спинку дивана и смотревшей на крышу, по которой барабанили капли.        — Это всё, что ты хотела рассказать?       Эрин замерла. Вопрос застал её врасплох. Она честно поразмыслила над ним, но… всё, что её тревожило, она отпустила сейчас. Признавшись себе в собственных же чувствах, стало будто легче дышать. Поэтому она кивнула с улыбкой.        — Да.       Дилон, казалось, удовлетворился ответом и пристроился рядом. Некоторое время они молчали, и это было уютное молчание, в нём не было напряжения или тяжести. Так молчат вместе люди, которые чувствуют друг друга до глубин души.        — Ты знаешь…       Эрин, не ожидавшая, что дед заговорит, вздрогнула, и он крепко сжал её руку, успокаивая. Выдохнув, она положила голову на его плечо, и он обхватил её за плечи.        — Я рад, что всё разрешилось. Думаю… и Люцина была бы рада увидеть тебя счастливой. Они с Хассаном всегда хотели для тебя только этого.       Эрин сглотнула, чувствуя, как стянуло горло. Мама. Папа. Наверное, больше всего на свете она мечтала увидеть их и сказать, что с ней всё хорошо и что они там, в Вечном Саду, могут за неё не тревожиться. Эрин выдохнула чуть более порывисто, чем хотела, и Дилон прижал её к себе сильнее, молчаливо давая понять, что рядом.        — Мы давно не были в Белых Садах. Может, съездим завтра, навестим их?       Эрин была рада, что это предложил дед. Сама она бы на это не решилась, а так, когда её, пусть и условно, кто-то вёл… так было проще. Поэтому она перевела дыхание и отозвалась совсем тихо:        — Я согласна. Я… очень по ним скучаю.       Дилон долго молчал.        — Я тоже, лапка. Я тоже.       Они ещё долго сидели в оранжерее, пока буря не утихла и только дождь тихо шелестел по крыше. Эрин рассказывала обо всём, что не успевала на материке, Дилон слушал и делился теплом и поддержкой. И чем дольше они говорили, тем легче ей становилось. Принятие и понимание от того, кто был близок — этого Эрин очень долго не хватало.       Всё-таки стоило чаще приезжать домой.       Поездка в Белые Сады хоть и организовалась спонтанно, подготовлен Дилон был так, словно и без того туда собирался. Проснувшись утром, Эрин обнаружила висевший на шкафу строгий чёрный костюм с двумя белыми широкими полосами ткани по бокам, а спустившись, обнаружила внизу большие букеты белых лилий. Дилон, одетый в такой же костюм, вышел к ней со стороны столовой.        — Позавтракаешь? — с улыбкой спросил он, приблизившись и поцеловав внучку в висок.       Эрин покачала головой. Аппетита отчего-то совсем не было, да и терять время не хотелось.        — Я не хочу.       Дилон долго и внимательно смотрел на Эрин, потом хмыкнул.        — Как знаешь. Юнона приготовила бутерброды и в дорогу, если вдруг проголодаешься       С этими словами он забрал оба букета и направился к выходу. Эрин же на минуту замешкалась и оглянулась. Ей казалось, что если сейчас появится Юнона, у неё будет весомая причина не ехать. Но тётя не вышла, и Эрин, сглотнув, вышла следом под не по-августовски горячее солнце и ветер, который сегодня был особенно силён.       Всю дорогу до Садов Эрин молчала, перебирая в мыслях варианты того, что могла сказать родителям. Однако ни один из не казался достаточно… правильным. Она была занята? Все так или иначе заняты, но Эрин знала, что многие кхалаиты, живущие на материке, ездили домой очень часто, каждые пару месяцев. Она же не бывала на Островах годами. Конечно, можно было упомянуть о том, что она никогда о них не забывала, хотя Эрин знала, что это слабая отговорка.       Только в Белых Садах, где находил последнее пристанище прах ушедших в Вечный Сад кхалаитов, можно было по-настоящему поговорить с ними — и быть уверенным, что тебя услышат.       Дилон, который решил вести машину сам, не мешал внучке, и тронул её за руку, только когда они остановились на парковке.        — Мы приехали.       Эрин, дрогнув, подняла голову и кивнула. Пора было выходить из машины. Подняв руку, чтобы открыть дверцу, она заметила, как сильно дрожали пальцы, и рвано выдохнула. Наверное, примерно так же чувствовал себя Канда, когда они ездили на могилу Тики. Что бы он сказал, будь сейчас рядом?       «Ты не виновата, Эрин».       Не виновата ли?       Глубоко вдохнув, Эрин вышла из машины и вслед за дедом направилась ко входу. Если бы она была здесь впервые, ни за что бы не смогла сказать, что это кладбище — лишь роща камаллов – деревьев с чёрной корой и белой мелкой листвой, похожей больше на цветы, чем на листья, стройные и величественные, они редко цвели и ещё реже приносили плоды, но каждый такой плод был ценным за свою сладость. Именно за это Сады и получили своё название. Каждая семья сажала одно дерево, и к его корням высыпали прах тех, кого забирал Отец в Вечный Сад. Сюда же приходили поговорить и просто побыть с теми, кто был дорог, но кого увидеть уже никогда не получится.       Эрин знала, что Дилон ехал сюда не только ради её матери. Фарисса, её бабушка, умерла рано, и после неё Дилон ни с кем так и не смог сблизиться. Когда Эрин спрашивала, он с усмешкой говорил, что у него слишком высокие требования, но она видела жгучую тоску в его взгляде. Он любил Фариссу до сих пор, и она понимала его чувства. Что-то подобное она испытывала и к Дану.       До тех пор, пока не появился Канда и не перевернул всё с ног на голову. Может, Шел будут милостивы к деду и тоже приведут в его жизнь кого-то подобного?..       Эрин тряхнула головой и крепче сжала букет. Они шли мимо деревьев, и тишина, едва-едва прерываемая тихим звоном ритуальных амулетов на ветках, казалась особенной. На некоторых ветках виднелись ярко-красные цветы, и каждый раз губы Эрин трогала невольная, пусть и слабая, улыбка. Цветение камалла считалось очень хорошим предзнаменованием для семьи, которая его посадила. Словно близкие протягивали с той стороны руку помощи — и её никогда не отвергали.       Думая об этом, Эрин не заметила, как они дошли до их дерева. Ритуальных амулетов тут было больше, чем на многих других, но зато белую ленту с семейным гербом обновили — снежный шёлк так и искрился на солнце.       Она пару секунд смотрела на него и на серебро восьмёрки мечей, а потом вслед за Дилоном наклонилась и положила в корнях букет.        — Ты первая? — улыбнувшись краешком губ, спросил Дилон.       Эрин, помедлив, кивнула.        — Тогда я отойду. Не буду мешать.       Он развернулся и направился в сторону, там, где стояла резная скамья. Эрин проводила его взглядом, а потом снова посмотрела на дерево. Ну вот, она здесь. И совершенно не знает, что говорить. Воспоминание о том, что она звала родителей по именам, снова больно резануло по сердцу, и Эрин зажмурилась. В её голове роилось столько слов, но все они были такими... неподходящими?        — Простите меня, — наконец, хрипло прошептала она. — Я так перед вами виновата. Я всем и всегда говорила, что потеряла вас и оплакала, но мне до сих пор так больно. Я не знаю, что мне делать, я…       Эрин сглотнула, пытаясь успокоиться и чувствуя, как из-под закрытых век потекли слёзы. С трудом открыв глаза, она несколько раз сморгнула, но бросила бесплодные попытки. Нужно было говорить, пока не ушла решимость и сердце не перестало биться, как сумасшедшее.        — Мне вас не хватает. Я так много потеряла!.. Эта чёртова война отняла у меня всё, всё! Семью, мужа, ребёнка… я хочу быть матерью! — голос её надломился, и Эрин вскинула голову, отказываясь поддаваться истерике. — У меня есть, ради кого стараться. Я думала, что не смогу, но он… он согрел моё сердце, мама. Я люблю его. Люблю, понимаешь, пап?..       Эрин продолжала говорить, всхлипывая, и совсем не замечая, как уже давно звала и маму и папу так, как хотела. Только когда на плечи легли крепкие тёплые руки, она замолчала, сделав судорожный вдох, и закрыла глаза, позволяя себе плакать горько и неприкрыто, не стыдясь слёз. Эрин знала, что это дед, и даже не обернулась, только обессиленно опёрлась о него, понимая, что больше сил у неё нет ни на что. Даже если бы весь мир рухнул к чертям, она бы не сдвинулась с этого места.       Она не сразу смогла успокоиться, на это ушло куда больше времени, и Эрин просто бессильно прижалась к деду, боясь, что сил стоять не хватит.        — Лапка, — тихо позвал её Дилон. — Открой глаза.       Эрин послушалась далеко не сразу. Тело, опустошённое слезами, повиновалось плохо, и ей пришлось приложить усилие и несколько раз моргнуть, фокусируя взгляд. Не увидев ничего необычного, она попыталась обернуться, однако дед удержал её.        — Не на меня. Наверх.       Подняв голову, Эрин, не ожидавшая ничего необычного, поражённо застыла. Как алое пятно среди белоснежной кроны распускался красный цветок камалла, тянущийся к солнцу с упорством самой жизни. Затихший ластящийся ветер ронял на них листву, как снег, и играл на ритуальных амулетах тихую мелодию.       В этой песне Эрин на миг почудились знакомые голоса. Она порывисто повернулась, надеясь увидеть любимых родителей, но перед ней было лишь белое кружево. И лепесток цветка, который, осторожно кружась, опустился на её плечо.        Дилон снял его с рукава и вложил в ладонь Эрин, чтобы посмотреть ей в глаза через миг и проговорить уверенное:       — Ни в чём не сомневайся, лапка. Мы тебя любим и поддержим.       Наверное, в такой момент подобало бы произнести короткую вдохновляющую речь, сказать, что её услышали, что всё будет хорошо. Но нет, Дилон не говорил многого, уж точно не говорил очевидного, но когда говорил, умудрялся касаться самой души до самого её дна.       Эрин зажмурилась, пытаясь удержать снова подступившие слёзы, а потом крепко сжала в руке лепесток.       Теперь всё будет хорошо. И она не отступит, пока не воплотит это в жизнь.