Ренессанс Республики

За первую неделю в Монтериджони Федерико и его товарищи узнали о жизни больше, чем за все прожитые ими в Солэ годы, приобрели новые воспоминания и даже освежили в памяти старые. Началось все, нужно признать, с серьезной эмоциональной встряски на первый же день после приезда. Ранним утром слуги разбудили молодых людей и передали им послание от господина: настал день принятия жалоб, кондотьер требует, чтобы Федерико пошел с ним и выслушал народ Монтериджони. — Я буду первым, кто подаст жалобу, — сказал Марко, на ходу застегивая жилет. — Как может господин поднимать меня на ноги в такую безбожную рань? Это нарушение моих человеческих прав! — Твои права, Марко, нарушает буквально любая вещь, что тебе не нравится, — ответил Джанлука, пытаясь скрыть широкий зевок за ломанным смешком. — Но, боюсь, впервые я согласен. Сейчас, должно быть, не меньше восьми утра. — Ах, прекрасно невежество твое, Лука, — Федерико, легче переносивший ранние подъемы, усмехался. — Сейчас половина седьмого. — Варварство, — Марко в притворном ужасе посмотрел на друга. — Форменное безумие, — вторил ему Джанлука. Так, перебрасываясь шутками в попытке взбодриться, они вышли через парадную дверь и спустились на плац. За ним, у ограждения и начинающихся от него лестниц вниз с холма, на котором возвышалась над городом вилла, стояли Марио Аудиторе и несколько его слуг — управляющий, казначей, глава гильдии наемников, базировавшейся в Монтериджони как в крупнейшем городе этой области, и офицер личной армии Марио. Внизу, у нижних ступеней собрались жители города и представители соседних городков или деревень, подчиняющихся Марио и получающих его протекцию. Они переговаривались, ожидая возможности изложить свои просьбы, жалобы и пожелания кондотьеру. — А, племянник, — сказал Марио, заметив Федерико и его спутников. — Подойди, взгляни. Должно быть, ты впервые на подобном сборище. — Нет, дядя, — улыбнулся ему Федерико, подойдя ближе. — Отец часто брал меня наблюдателем на столичные дни жалоб. — Наблюдать это одно, — Марио сдвинул свои брови к переносице в хмурой гримасе легкого неодобрения. — Но ты еще никогда не участвовал в таком дне как лицо, представляющее власть, к которому приходят за помощью и защитой, и, что более важно, от которого ожидают стабильности, уверенности и вовлеченности. Все это я предоставлял своим людям на протяжении вот уже двадцати лет, и теперь это твоя задача. Ты начинаешь с сегодняшнего дня. Федерико побледнел. Он, разумеется, осознавал, что приехал сюда учиться, однако, он и не подозревал, насколько серьезными будут намерения его дяди касательно этой учебы. Он ожидал, что сможет узнать город и нужды живущих в его стенах и вне их людей лучше, после чего приступит к заботе о них. Марио же бросал его в глубокое озеро ожидающих разрешения проблем почти что сразу же, стоило ему прибыть. Это была не только тренировка, но и проверка. Федерико должен был доказать, что недостаток информации никогда не помешает ему быть справедливым и объективным правителем. Он сделал глубокий вдох и вместе с дядей подошел к ограждению. Стоявшие внизу люди, переговаривавшиеся до этого момента, затихли, заметив тени, упавшие сверху, и подняли свои головы на Марио и Федерико. Смотря в их открытые загорелые лица, в их честные глаза, с надеждой и тревожным ожиданием взирающие на них, Федерико почувствовал весь груз возложенной на него ответственности и впервые пожалел о том, что он родился в знатной семье первенцем. То, что он услышит, и то, как будет отвечать, определит то, как его будут видеть люди, станет основой их желания либо служить ему, либо свергнуть. Эти мысли не доставляли ему никакого удовольствия и лишь разрушали его уверенность в себе, и Федерико силой заставил себя не думать об этом. И, к его счастью, у него получилось. — Добро пожаловать, друзья, — Марио с искренней улыбкой раскинул руки в радушном жесте, и люди улыбнулись в ответ на его приветствие. — Вот мы и встретились вновь в этот день жалоб, чтобы вы поделились со мной как со своим правителем своими тревогами и проблемами. Вы годами приходили ко мне, и я делал все возможное, чтобы помочь. Но однажды меня сменят. Мой племянник займет мое место, и ваши дети будут приходить к нему за помощью так же, как делали это вы. Прямо сейчас он, Федерико Аудиторе, сеньор Уно своей семьи, стоит перед вами, и сегодня вы будете говорить с ним. Поведайте же вашему будущему правителю о своих проблемах. Вместо того, чтобы выстроиться по порядку, очевидно, всеми заранее установленному, люди в смятении зашептались. Они явно были удивлены, если не шокированы, и теперь в их взглядах, что они бросали в их сторону, Федерико видел сомнения, недоверие и даже легкую степень враждебности, какую им бы не очень-то хотелось испытывать, но они не могли ничего с собою поделать, ибо продиктовано это недоверие было лишь желанием защититься. И он не мог их за это винить. Чтобы вселить и в свою душу, и в их сердца уверенность, Федерико выпрямился и, сохраняя спокойный вид, постарался улыбнуться как можно более обнадеживающе. Это немного помогло — видя, что он настроен дружелюбно и спокойно, люди слегка расслаблялись. — Я вижу ваше беспокойство, — сказал Марио, видя это. — И я понимаю и разделяю его. Но я считаю это необходимым. Я хочу дать вам привыкнуть к Федерико и обучить его правильной службе вам. И я обещаю, что буду рядом с ним столько, сколько мне еще отпущено. Я не собираюсь бросать вас. Все, чего я хочу — научить моего племянника правильному исполнению долга и сделать его достойным вашего доверия. Надеюсь, вы поможете в этом нам обоим. Люди, явно успокоившиеся окончательно, смотрели уже гораздо дружелюбнее. Удовлетворенный этим Марио кивнул Федерико на одну из лестниц, что была ближе всего к нему, и юноша, стараясь не показывать своего волнения, спустился по ней вниз. Из ближайшего дома вынесли письменный стол и несколько стульев, расставили их у подножия лестницы на освобожденном расступившейся толпой месте. Федерико, его товарищи и сопровождавший их управляющий заняли места за столом. По их скоро заключенной договоренности управляющий, сеньор Нико, севший справа от Федерико, будет тихо и быстро отвечать на возникающие у юноши вопросы. Джанлуке и Марко же, севшим слева, предстояло записывать просьбы, жалобы и прочие причины, заставившие людей прийти, решения, найденные Федерико, и сортировать их по срочности исполнения. Бросив взгляд на тоже спустившегося, чтобы понаблюдать в отдалении, дядю, Федерико понял, что Марио все это видел, и увидел, что дядя пока что всем доволен. Это успокоило Федерико и внушило ему что-то вроде надежды на удачный исход. И так, наспех организовав все лучшим из возможных способов, Федерико начал прием. Первым к нему подошел отец Сантьяго, епископ местного диоцеза*. Это был мужчина лет семидесяти с пушком белоснежных волос вокруг сияющей на солнце лысины и подслеповатыми, задернутыми белой пеленой глазами. Его сопровождал и поддерживал (вернее сказать, чуть ли не тащил на себе, ибо священник был слишком стар, слаб и слеп, чтобы двигаться самостоятельно) обычный кюре**, молодой мужчина лет тридцати или около того. Он, облаченный в почти что монашеское одеяние, вел своего духовного наставника с преисполненным такой искренней печали и грусти выражением лица, что Федерико, увидев это, против воли заволновался — не иначе, как с очень большой бедой они пришли. Не хватало еще им ввязаться в длительное решение церковных вопросов, в которых он, несмотря на свою умеренную набожность и достойное образование, был совершенно несведущ. — Пусть благословит Триединый ваше будущее, — сказал епископ, дойдя наконец до стола, занятого Федерико и его помощниками и осенив их всех крестным знамением. — И воодушевит вас на добрые свершения. — Аминь, святой отец, — Федерико улыбнулся и жестом попросил стоящих рядом в толпе найти еще один стул для старого епископа. Но вместо стула принесли лавку и поставили ее напротив стола так, чтобы рядом с епископом смог поместиться и его усталый спутник. Увидев, что они уселись с удобством, Федерико спросил. — Что привело вас в этот день жалоб, преподобный? — Я пришел просить, — причмокнув морщинистыми губами, прошелестел отец Сантьяго. — От своего имени и от имени всего диоцеза Монтериджони. Мой век… клонится к закату, как вы можете видеть. Выполнять обязанности так, как я мог это делать лет десять или пятнадцать назад, для меня уже невозможная задача. Поэтому… я нуждаюсь в преемнике. Папа Ромуланский дал мне благословение на выбор и прислал список рекомендованных им людей, из которых я могу выбрать, однако, все, кто в нем есть, меня не устраивают. Думаю, вы понимаете, почему. — Понимаю, преподобный, — кивнул Федерико. — Разумеется, принимать божьих людей из самого Ромулана в качестве заступников — большая честь для такого прихода, как наш, однако, сердцу всегда легче, когда за нас молятся знающие нас люди. Я и сам предпочел бы исповедаться человеку, которого знаю. — Как хорошо слышать это от такого молодого человека, — отец Сантьяго одобрительно кивнул, и Федерико расслышал, как в толпе послышались возгласы согласия. Старый епископ поддерживал вверенный ему диоцез в большом благочестии, и люди любили и уважали его, поэтому его мнение имело большой вес. — Что ж, это облегчает дело. Мне нужен совет о том, как лучше обустроить это. Видите ли, я видел своим будущем приемником моего дальнего родственника, юного Пьеро. Однако, он только закончил семинарию и едва успел стать кюре одной из церквей в Сан-Джиминьяно***. Пройдет еще несколько лет, прежде, чем он сможет рукоположиться как епископ и занять мое место. Но, поскольку я не могу столько ждать, я чувствую потребность обратиться за советом к вам. Как бы вы поступили на моем месте? Федерико крепко задумался. Вопрос, с которым пришел к нему епископ, действительно был очень серьезным и затрагивал не только духовенство и паству, но и выделяющую деньги на их жизнь и обеспечивающую их защиту власть. Разумеется, его мнение как наследника и будущего правителя имело значение в разрешении этого затруднения, и он должен найти выход, который удовлетворит всех. Подняв взгляд на кюре, сопровождавшего епископа, Федерико вдруг понял, что решение есть. — Кто ваш верный спутник, отец Сантьяго? — спросил он у епископа, видя, что молчаливый кюре слишком застенчив в присутствии человека саном выше. — Ах, это мой добрый друг, кюре Карло, — епископ, бросив взгляд на своего спутника, тихо засмеялся. — Он уже несколько лет служит в одном из маленьких приходов, его паства — три большие деревни к югу отсюда, на самых границах диоцеза. Он очень скромный молодой человек и все отказывается отправиться на обучение в семинарию. А ведь пройди он ускоренный курс за год, и у нас уже давно был бы новый епископ… Эти слова подкрепили идею Федерико, и он уже было открыл рот, чтобы ее озвучить, однако, Марио, обещавший себе не вмешиваться, все-таки вмешался и, извинившись перед всеми, на минуту отвел племянника в сторону. — Надеюсь, ты не собираешься предложить епископу выбрать своим преемником кюре Карло, — прошептал он. — Не пойми меня неправильно, он действительно хороший кюре, его любят люди, и я и сам хотел бы видеть его на этом месте, но его происхождение является серьезным препятствием этому. — Я ничего не знаю об его происхождении, дядя. — Как? — Марио был искренне удивлен. — Разве твой отец не сказал? Подумать только… Видишь ли, в миру кюре Карло звали Лоренцо-младший, и фамилию он бы носил Медичи, решись его отец признать его. — Что вы такое говорите, дядя Марио? — воскликнул Федерико, и Марио толкнул его в бок, требуя говорить тише. Федерико понизил голос. — Правильно ли я понимаю… — Что кюре Карло приходится нашим дорогим Лоренцо и Джулиано де Медичи двоюродным дедом, все так, — кивнул ему дядя. — Козимо не решился признать его, и посему с младенческих лет кюре воспитывался в лоне церкви. Об этом толком не говорят, не считая чем-то предосудительным службу бастарда простым кюре, однако, твое желание сделать его епископом может вызвать проблемы. — Я же не планирую выдвинуть его в коадъюторы или кардиналы и посылать его в столицу или любое другое значимое место, — Федерико с усмешкой пожал плечами. — Когда как среди слуг божьих в самом Ромулане можно насчитать трех или четырех носящих фамилию Пацци. Учитывая это, будет ли кто-то возмущаться? — И все-таки, это большой риск… — Тогда поступим так, — сказал лихорадочно соображавший Федерико. — Год отец Сантьяго еще точно протянет. Пусть кюре Карло отучится на епископа и займет его место до тех пор, пока кюре Пьеро не получит право рукоположиться в то же звание. Полагаю, наш епископ обладает достаточным влиянием на своих братьев в Ромулане, чтобы добиться согласия с этой идеей. Марио задумался, оценивая эту идею. Он явно колебался, но видел в нем Федерико и желание согласиться — он очевидно понимал, что такое решение придется по вкусу по меньшей мере консервативным и не отличавшимся особой любовью к переменам в целом (и приезжим, даже из самого Ромулана, в частности) жителям Монтериджони и окрестных территорий, подчиняющихся ему. И это вскоре перевесило. Вздохнув, Марио кивнул и позволил Федерико вернуться за стол. — Должен признать, мне приходила похожая мысль однажды, а в другой раз я и сам почти что возжелал воплотить ее в жизнь, — сказал епископ Сантьяго, когда Федерико изложил ему эту компромиссную затею. — Однако, я не хотел настаивать, да и надеялся найти иной выход. Теперь же в третий раз Триединый показывает мне: лучшего выхода нам действительно не найти, и выход этот очевидно угоден Богу. Решено! Кюре Карло отправляется учиться с тем, чтобы занять мое место до тех пор, пока кюре Пьеро не получит права сменить его. — Помилуйте, святой отец! — воскликнул робко и нерешительно молчавший до этого времени кюре Карло. — Я же простой кюре, не имеющий притязаний на большее! Я и такая должность? Оправдаю ли я ваши и людские надежды? — Полно, дорогой кюре, не смущайте свою душу лишними сомнениями, — как-то по-отечески сказал ему епископ. — Вы хороший священник, вас любят и уважают люди, а представители власти, как можно видеть на примере этого юноши, видят и признают ваши заслуги и таланты. И вы, зная это, готовы отказаться от угодного Богу изучения нашего священного Писания и службы? Не верю. Эти слова явно немного успокоили и даже воодушевили мужчину. Все еще сохраняя во взгляде долю сомнений, он выпрямился и даже посмотрел с какой-то надеждой на Федерико и епископа. — Вы правы, вы, несомненно, правы, — сказал он, сжав рукой распятие, висевшее у него на шее. — Уклоняясь от исполнения моего святого долга — спасения души человеческой, — я расстраиваю Триединого, и так не может больше продолжаться. Я отправлюсь учиться и, вернувшись, продолжу служить людям в новом качестве. И так дело, с которым пришел епископ, было решено. Благословив Федерико и всех остальных людей, епископ Сантьяго и кюре Карло попрощались с ними и оставили юношу принимать жалобы остальных пришедших. Дальше было не легче. Следующим за епископом к Федерико подошла компания из четырех мужчин — городского аптекаря, мясника, торговца мебелью, картинами и прочими вещицами и портного. Федерико хорошо знал их. Все они считались главными представителями своих профессий в Монтериджони и окрестностях и по местным меркам были весьма зажиточными людьми. На их торговле во многом держалась не только экономика города, являвшегося центром владений семьи Аудиторе, от них зависело также здоровье и благосостояние населения. Должно быть, причина их появления весьма серьезная, подумал с некоторым волнением юноша. Но мужчины выглядели относительно спокойными и были настроены благожелательно, и это немного уменьшило волнение Федерико. — Доброго дня, уважаемые господа, — поприветствовал он подошедших к нему мужчин. — Что я могу сделать для вас? — Мы вместе пришли к вам с предложением, мессер, — сказал аптекарь, которого, видимо, выбрали говорить от имени этой группы. — Долгое время жители Монтериджони и окрестностей ничего не праздновали все вместе. Мы хотим попросить о позволении организовать в городе праздник. Что-то вроде большой ярмарки, где торговцы и крестьяне могут показать себя, выставить свой товар, а простые люди — отдохнуть и повеселиться. — Это не только даст повод собраться вместе местным жителям, — добавил торговец картинами, — но и привлечет в город много приезжих, что означает большую прибыль как для нас, торговцев, так и для городской казны. — Не говоря уже о том, сколько свадеб сыграется после, — кивнул портной. — В этом году много молодых людей справили совершеннолетие. Самый удачный способ найти себе достойную пару, не прося родителей организовывать смотрины перед самым сезоном урожая — просто сходить на праздник. Федерико, удивленный этим предложением, переглянулся с управляющим. — Можем ли мы себе это позволить? — тихо спросил он у сеньора Нико. — Вполне, мессер, — кивнул управляющий. — Думаю, здесь очень просто принять решение. Это очень удачное время. Скоро действительно сезон урожая, все будут очень заняты. Кто знает, когда еще нам выдастся такой хороший повод порадоваться. — В таком случае, решено, — сказал уже громче Федерико, обращаясь к просящим. — Мы устроим этот праздник и славно повеселимся вместе. Позже мы с вами обязательно соберемся и проделаем все необходимые приготовления. Благодарю вас за удачную идею. Компания, довольная его решением, отступила в сторону, пропуская следующего просящего. Дело пошло, и Федерико, воодушевленный первыми успехами, быстро втянулся. Не все решения давались ему так удачно или просто, как первые. Некоторые люди приходили к нему с горестями, как, например, вдова солдата-пограничника, прошение о выплате за потерю мужа никак не могли рассмотреть в столичном военном министерстве. Ей Федерико обещал отписать от своего имени знакомому, служащему там, и передать ей ответ. Другие приходили с радостью — просили принять в подарок излишек товаров или посоветовать имя новорожденному, и Федерико не без подсказок управляющего находил правильные или подходящие решения. Были и те, кто приходили с требованиями. На требования защитить от разбойников Федерико ответил обещанием создать из части подведомственных наемников и добровольцев, набранных из местных жителей, отряды, которым предстояло заняться этим. Удовлетворил Федерико и требования хозяйки местного салона, создав между нею и местными дельцами договоренность о поставках еды и прочих вещей взамен на оплату их услуг и рекомендаций их постояльцам и закрепив эту договоренность на бумаге. Могло создаться впечатление, что Федерико решал каждое дело, с которым к нему приходили, в пользу просящего, однако, его чуткое к несправедливости и лжи сердце быстро откликалось на подобные дела. Когда городской судья вытащил к его столу бедно одетую женщину с усталым лицом с требованием заставить ее выплатить некий долг, Федерико обратился к женщине и спросил: что она задолжала? Женщина ответила: она служила жене судьи и однажды взяла у нее в долг пару золотых монет в аванс жалованья — ее старший сын сильно заболел и нуждался в дорогом лекарстве. Жена судьи выдала ей меньшее жалование, как и полагалось, однако, ее муж решил вытребовать с несчастной деньги, которые она уже не была должна его семье. Федерико послал за женой судьи, и она подтвердила слова женщины. Раздосадованному и злому на обеих женщин судье пришлось уйти ни с чем, и Федерико понадеялся, что он не станет срывать злость на ком-то из них. Много людей повидал в этот долгий, полный впечатлений день Федерико, много всего узнал он об их жизни, проблемах, нуждах. С каждой минутой, проведенной в общении с ними, Федерико втягивался в их проблемы, и он даже не заметил, как день перешел в вечер. Он так глубоко погрузился в свое новое занятие, что Марио пришлось вмешаться. — Думаю, на сегодня достаточно, — сказал он, встав перед столом прежде, чем Федерико успел принять следующего просящего. — Я надеюсь, что все, кому мой племянник уже помог, удовлетворены его решениями. Просьбы, жалобы и требования всех остальных мы вместе рассмотрим отдельно. Эй, Нико, пусти по толпе корзину. Пусть те, кого мы не успели принять, оставят свои жалобы там. Управляющий кивнул кому-то из слуг, стоящих в стороне, и двое из них вынесли вперед открытую корзину. Немногочисленные просящие, стоявшие в очереди, мгновенно окружили корзину и быстро заполнили ее треть заранее записанными на бумагу просьбами и требованиями. Вскоре небольшая площадь опустела — разошлись последние просящие, те, кого приняли раньше, и вовсе ушли вскоре после того, как их приняли. С удивлением осмотревшись, Федерико понял — все закончилось. — Как я справился, дядя? — немного дрожащим голосом спросил он, поднимаясь с деревянного стула и разминая затекшие мышцы. — Отлично, — Марио сиял. — Твой отец хорошо постарался, обучая тебя. Когда я принимаю людей, то успеваю совсем немного. Порой с дня жалоб мы уносим по нескольку полных до верхов корзин с записками, а ты так шустро со всем разобрался, и у тебя записок всего треть корзины! Отлично! Продолжай в таком духе и станешь лучшим из правителей Монтериджони. Эта похвала заставила Федерико гордо улыбнуться. Вместе с дядей и товарищами он вернулся на виллу. Для них уже приготовили сытный ужин, и, разместившись в столовой на втором этаже, Марио и юноши, почти не евшие днем, набросились на еду как голодные волки. Утолив первый голод, Федерико взял в руки чашу с вином и откинулся на высокую спинку стула. — Я и забыл, как хорошо на вилле, — сказал он, окинув взглядом знакомые старые обои на стенах, каждую дырку в которых он помнил так явно, словно только что обнаружил или сделал ее в процессе детских шалостях. — Давно же я не был здесь. — И правда, — кивнул Марио. — В последний раз вы были у меня в гостях на пятый день рождения Петруччо. Помню, как он тогда удивился моему подарку — настоящему коню. Ездит ли он еще на нем? — Выезжает, когда позволяет здоровье, — Федерико грустно улыбнулся. — И очень переживает из-за того, как редко это случается. — Надеюсь, однажды доктора найдут лекарство для дорогого мальчика, — Марио вздохнул. Ко всеобщему удивлению, Петруччо был его самым большим любимчиком среди детей брата, и Марио сильно расстраивало то, что этот совсем еще маленький ребенок вынужден проводить много времени взаперти из-за слабости неизвестного происхождения. Федерико, любивший младшего брата не меньше дяди, кивнул, соглашаясь с ним. Больше за столом почти не говорили. Усталые от долгой работы и поездки, от которой они не успели отдохнуть, юноши после ужина испросили разрешения отправиться на боковую и, получив его, поспешили разойтись по комнатам. В подобном ключе прошла и вся следующая неделя. Марио плотно взялся за племянника и быстро познакомил его с ходом дел как в городе, так и в окрестностях. Он вместе с Федерико встречался со всеми людьми, которым обещал помочь, объезжал с ним поля и селения, знакомя племянника с его будущими подданными, контролировал то, как Федерико учился премудростям бухгалтерского учета у управляющего, Нико. Все задуманные им планы постепенно исполнялись. Постепенно готовился праздник, дата была назначена на следующий понедельник. Кюре Карло уехал учиться. Все остальные люди, видевшие Федерико каждый день, привыкали к нему и отмечали его старания. Все были уверены — юный Федерико вскоре станет отличным кондотьером Монтериджони. Джанлука и Марко помогали ему, и людям они нравились так же сильно. Им предлагали в будущем осесть здесь же, и юноши, втянувшиеся в службу народу, даже задумались о том, чтобы так и поступить. К концу недели Марио, довольный старанием юношей, позволил им отдохнуть. Джанлука и Марко ушли в город — Джанлука прогуливался под окнами одного состоятельного горожанина в надежде привлечь внимание его красавицы-дочери, а Марко следил за тем, чтобы его друг не наделал глупостей. Федерико же остался дома. Марио, заметив это, пригласил племянника провести вместе вечер и отдохнуть за бокалом местного вина в его кабинете, где он проводил время чаще, чем в гостиной. Федерико с радостью согласился. Рассматривая вещи на столе дяди в ожидании насыщенного и терпкого нектара, который произвели на виноградниках неподалеку и настаивали почти столько лет, сколько юноша жил на свете, Федерико вдруг заметил среди веера писем и россыпи документов, ровным слоем покрывавших блестящую матовую поверхность стола из дорогого старого дуба, портретный медальон. Он был раскрыт, и Федерико взял его в руки, повинуясь желанию рассмотреть изображение получше. — А, заметил мое сокровище, — как-то горько сказал отвернувшийся от книжного шкафа в его сторону Марио. — Простите, дядя. Я не хотел, — сказал Федерико, уже намереваясь положить медальон на место, однако, Марио, удивив юношу, вдруг покачал головой. — Думаю, ты можешь посмотреть. Федерико, удивленный еще больше этим внезапным позволением от обычно не любившего вмешательства в свои дела Марио, с большим интересом и даже удовольствием воспользовался возможностью узнать дядю получше. На маленьком овале он увидел женский портрет. Девушка, изображенная на нем, была непохожа на дворянку. Ее черты лица были слишком простые, а выражение, с которым изобразил ее художник, поражало своей невинной свежестью и наивной искренностью. Чуть пухлые щеки со здоровым румянцем вызывали желание потрепать их, приоткрытые полные губы слегка обнажали здоровые белые зубы, маленький нос с горбинкой казался смешным, а ушки, выглядывавшие из естественных медных кудрей, были похожи на звериные. Все это делало ее облик весьма миловидным. Но в глазах ее Федерико разглядел странную печаль и даже страх чего-то. — Художник очень странно изобразил эту девушку, — посетовал Федерико, подняв голову на дядю. — Она слишком красивая, чтобы ее изображать такой печальной без причины. — К сожалению, племянник, причина для печали у нее была. Марио со вздохом опустился в одно из двух кресел у стены с большой деревянной доской, заполненной старыми манускриптами, которые он коллекционировал, и Федерико последовал его примеру, опустившись в кресло напротив. Они немного помолчали. Наблюдая за Марио, Федерико вдруг понял — он впервые видит дядю, обычно бодрого, деятельного и полного жизни, таким тихим, мрачным и даже скорбящим по той части прошлого, которую он не позволял себе раньше обнажить перед кем-либо. Это состояние дяди смутило Федерико, и он хотел уже было замолчать эту тему. Однако, он вдруг подумал: если он сейчас не сможет разговорить Марио, то уже никогда не сможет узнать причины его затаенной печали, не сможет стать ближе к человеку, на которого всегда равнялся, и о чувствах которого волновался. — Кто эта девушка, дядя? — спросил он. Дядя долго не отвечал. Подали вино, и пока его племянник медленно смаковал рубиново-алую жидкость, считая, что дядя без него свернул эту тему, не желая ее обсуждать, Марио размышлял о чем-то, ему неведомом. И когда Марио заговорил, Федерико почти подпрыгнул от удивления. — Эта девушка, Федерико… была и остается моей единственной любовью. Федерико выслушал это и замер, затаив дыхание. Взгляд Марио, обращенный куда-то за его плечо, помутнел, словно бы его разум погрузился в воспоминания, такие сокровенные и далекие, что им не было места в его повседневной жизни. Федерико не торопил его, считая, что дядя продолжит говорить, когда сочтет необходимым. Но молчание затягивалось, и Федерико решился прервать его. — Где же она, дядя? Что с нею случилось? Лицо Марио потускнело на миг, в следующее же мгновение оно приобрело какое-то отрешенное и жестокое выражение. — Нам пришлось расстаться, но, к моему глубочайшему сожалению, не по нашей воле. Нас жестоко разлучили. — Как такое возможно? — шокировано спросил Федерико. — Вас и разлучить с любимым человеком? Мне трудно такое представить… — Могу понять, почему, — Марио грустно усмехнулся. — Сейчас я и вправду бы не допустил такого. Но это случилось незадолго до твоего рождения. Тогда… я не был таким сильным и уверенным в себе человеком, не умел противостоять внешним обстоятельствам. Вот и получилось… как получилось. И следом Марио поведал ему эту историю. Рассказал о том, как, будучи зеленым юнцом, едва приехавшим в Солэ вместе с братом на учебу, он влюбился в куртизанку. Она была дебютанткой, и он, заплативший лучшую цену на ее первом вечере, провел с ней свою первую ночь. Куртизанку звали Ноэль де Марино. Она была дочерью разорившейся семьи, ради которой она и вышла на эту непростую тропу жизни. Марио влюбился в нее с первого взгляда, и их общение продолжалось весьма долго. Сначала Марио был ужасным поклонником. Ревнивым, преследующим и требовательным. Однако, Ноэль вскоре устала от такого его внимания и, в попытке сохранить их отношения и дать ему понять, каково ей, она заставила его пройтись по другим комнатам ее большого дома. Обычно Марио поднимался к ней по высокой и красивой лестнице и сразу проходил в ее спальню. Пройдя по другим, он понял: спальня Ноэль была единственным целым и красивым помещением в этом некогда изящном и таком же прекрасном здании. Они разрушались от времени и отсутствия ухода. Стены покрывались плесенью, старые стекла в окнах давно треснули или вылетели от сильных порывов ветра. Мебели в этих комнатах не было — что-то продали, что-то разломали на дрова для каминов, чтобы согреться зимой и осенью. Жили в этих сырых, мрачных комнатах члены семьи Марино, брошенные друзьями и слугами. Грустная и усталая мать Ноэль, лежачая от раздавившая ее горя сеньора. Старшая сестра, смиренная в своей любви к ней. Именно она ухаживала за женщиной и несколькими младшими детьми — двумя болезненными мальчиками-двойняшками лет десяти, искавшими по дому последние вещи, которыми можно было бы растопить камин в их общей комнате, и девочкой, совсем маленькой, с круглыми от усталости и голода глазами. Это зрелище привело Марио в ужас. Он хотел было жениться на Ноэль сразу же, забрать ее вместе с семьей в лучшую жизнь. Но Джованни, узнавший об их связи, уговорил брата скрывать ее от отца, сурового и жестокого человека. Для Федерико, не знавшего деда — он умер еще до его рождения, — это была шокирующая новость, но еще большим шоком для него стало то, что он узнал дальше. Марио встречался с Ноэль около года — почти все время, что он жил в столице, — и тратил все деньги, отправляемые ему отцом, на содержание семьи любимой. Он рассчитывал на то, что к концу трехгодичного курса обучения он найдет способ жениться на ней и заставить отца смириться с этим. Но все резко изменилось. В один день Марио получил две новости. Первой была новость, с которой пришла Ноэль. На очередном осмотре лекарь сообщил ей: она носит под сердцем ребенка. Его ребенка. Это была одна из лучших новостей в его жизни, и, услышав ее, Марио понял — невозможно оттягивать самое главное признание еще дольше. И, быть может, то была удача или же злой рок, однако, вторую новость принесло письмо из дома. Отец вызвал его раньше — он был сильно болен и хотел, чтобы тогда Марио, как сейчас Федерико, стал правителем Монтериджони как можно раньше. И, что было худшим в этой ситуации, отец уже договорился о помолвке с юной дочерью семьи Моцци, что по возрасту больше подходила его брату, чем самому Марио. Это усложняло все не только для Марио, но и для Джованни. Они с Марией вместе росли и давно мечтали о женитьбе. И Марио решил воспользоваться этим. Он решил поехать в Монтериджони не один. С ним ехали Джованни, молящийся о том, чтобы затея брата, какой бы она не была, сработала, и Ноэль, трясущаяся от страха и тоже молящаяся. Вместе с ними Марио пришел к отцу и сказал: «Вот мой брат, который хочет жениться на той девушке, и вот девушка, на которой хочу жениться я. Порадуйтесь за нас, отец. Скоро мы подарим вам внука». — И что сделал дед? — спросил Федерико, затаив дыхание. — Он умер, — с обезоруживающей честностью и какой-то мрачной ухмылкой сказал Марио. — Взял и умер на месте. Сердце разорвалось. Не выдержало моего предательства. — В таком случае, я решительно ничего не понимаю, — Федерико нахмурился и долил себе в высокую стеклянную чашу еще вина из графина. — Кто же разлучил вас с Ноэль, если не мой жестокий дед… — Боюсь, так поступил человек, которого мы с тобой любим, — Марио поджал губы, словно не решаясь сказать это имя. Федерико молчал, томясь в болезненном ожидании — он догадывался, но боялся сказать. Марио, видя это, кивнул, подтверждая его догадку, и Федерико подорвался с места. — Поверить не могу! — вскричал он, ходя по комнате. — Как мой отец мог поступить так с вами? — Он тоже не сразу простил мне мой поступок, хоть благодаря мне он и смог жениться на твоей матери, — голос Марио звучал отрешенно и печально. — Он увидел, что любовь иногда приводит к катастрофическим последствиям. Для кого-то вроде нас, Федерико, любить не того человека — слабость. Постыдная слабость, способная разрушить все, к чему мы и наши предки стремились столетиями. Подумай сам… кому нужен правитель, неспособный жениться на женщине своего положения и предавший свою семью ради другой, особенно не владеющей собственным телом. Чтобы не допустить моего свержения, Джованни… был вынужден прибегнуть к крайней мере. Он заставил меня выбрать: или же я отказываюсь и от Ноэль и всего лишь становлюсь сеньором Дуэ Аудиторе, или же отказываюсь от своей фамилии и уезжаю с Ноэль в неизвестность, как простой нищий. Без денег, без связей. Без всего. — Я поражен вашим выбором, дядя, — Федерико замер напротив него. — Вы… бросили ее? И ради чего? Одинокой жизни на этой пустой вилле? Ответственности, лишившей вас любимой женщины? — Твой отец обещал мне устроить жизнь Ноэль и ее семьи, — ответил Марио. — И, как человек чести, он так и поступил. — Откуда вы знаете? Вы же не виделись с ней с тех пор, как я понимаю. — Не успел повидаться. Несчастная Ноэль погибла вскорости. Я был лишь на ее похоронах. — Как же так? Где она оказалась из-за моего отца? Что же с ребенком? Мрачно вздохнув, Марио закончил свою трудную историю. Джованни, как и обещал, выделил денег на переезд семьи Ноэль к дяде ее в другой город. Он все еще был богат и был готов принять их на одном условии: Ноэль должна избавиться от ребенка и уйти в монастырь. Однако, для этого было уже слишком поздно — срок был слишком велик, но Джованни скрыл это от дяди Ноэль, чтобы тот не отказался от своего обещания. До дня родов он прятал их в доме неподалеку от монастыря, после же Ноэль отправилась бы туда, а дитя Джованни собирался отдать в приют. — Однако… его планы пошли прахом. Триединый забрал в день родов и Ноэль, и наше дитя. Джованни мучился от стыда, — Марио поднялся и подошел к окну, открыл его и оперся на подоконник, вглядываясь в ночное небо. — В тот день он приехал ко мне и встал на колени, умолял его простить. Но я не сердился, нет. Я даже был благодарен ему — в конце концов, он действительно пытался сохранить семью и помочь мне. Я уступил ему должность и помог стать Дожем, занял его место здесь. Все не так плохо… — Не сказал бы, дядя, — возразил Федерико, подходя к нему. — С вашей предприимчивостью и трудолюбием вы смогли бы прожить долгую и счастливую жизнь вместе с Ноэль… Отец дал бы нам разыскать вас, и мы увидели бы вас совершенно счастливыми… Разве не так? — Боюсь, нет, дорогой племянник, — вздохнув, Марио сделал глоток вина. — Я стал таким сильным и выносливым человеком только благодаря этому испытанию. Тогда же я был глупым юнцом, считавшим, что мне все по плечу, и что у моих действий не будет последствий. Не думаю, что я смог бы обеспечить Ноэль и наше дитя достойной жизнью. Я видел, что бывает с людьми, от которых отвернулись все друзья. Даже принимай я помощь от Джованни, которую тот готов был мне оказывать… боюсь, я не смог бы и одного медяка заработать, и мы все равно умерли бы все вместе от голода и холода. Как ни крути, мы бы все равно не были бы счастливы. А так… Ноэль и наш малыш в Раю. А там голодать не приходится. Федерико, в глубине души неспособный согласиться с ним, вздохнул и пообещал себе найти могилу несчастной Ноэль, где бы она ни была, прийти и помолиться за упокой ее души. — Мне жаль, что отец так поступил с вами, дядя, — сказал он. — Не знаю, как вы нашли в себе силы простить его. Теперь, зная о том, каков он на самом деле, я не могу относиться к нему как прежде. — Не суди его слишком строго, — горько усмехнулся Марио. — Он хотя бы попытался. Окажись я на его месте, боюсь, я поступил бы гораздо хуже. Я уже давно смирился и не виню его. Не вини отца и ты, Федерико. — Как можно? — возмутился юноша. — Всю жизнь я считал, что он всегда будет на стороне своей семьи, но сейчас я вижу, что он обманывал меня и всех вокруг. Как можно поступить так с родным братом? И что помешает ему поступить так со мной или с моими братьями, если мы окажемся в такой ситуации? — Вы не окажетесь в ней, — Марио посерьезнел. Сейчас он говорил сухо, строго и жестко, и Федерико замолчал, слушая его с видом ребенка, отчитываемого за глупую шалость. — Ни ты, ни Эцио, ни Петруччо. Ваш отец воспитал вас лучше, чем мой воспитал меня. Вы осознаете необходимость правильно заключенного брака и никогда не подведете свою семью под удар. Надеюсь, ты понимаешь, почему я так тебе сказал. Если же нет… то, боюсь, я ошибался в тебе. На этом тему его прошлого можно было считать закрытой. Марио жестом велел племяннику оставить его, и юноша, мрачно поджимая губы, вышел из его кабинета и в отместку за строгое с собой обращение с силой захлопнул за собой дверь. Марио никак не отреагировал на это. Он допил вино и поднялся, подошел к столу. Взяв в ладони медальон, Марио закрыл его, пряча внутри изображение любимого лица. На глаза его набежали редкие слезы по утраченному. Он не хотел себе в этом признаваться, но что-то в словах племянника тронуло его сердце. Старые вопросы и сомнения, которыми он, казалось, перестал терзаться давным-давно, снова на миг захватили его душу — а что, если…? Но Марио с силой заставил себя перестать думать об этом. Все это, думал он, уже прошлое. Ничего не поделаешь. Федерико же заперся в своей комнате и не показывался до самого утра. Он бы вообще не вышел в тот день, не приди к нему сам дядя. Племянника Марио обнаружил сидящим за столом и что-то лихорадочно пишущим. — Оставь это, — сказал Марио, подойдя к столу и опустив поверх сложенных на его поверхности рук племянника большое письмо из нескольких листов. — Нам придется изменить наши планы. Совсем скоро выборы. Поскольку твой отец не сможет переизбраться, мы будем голосовать за другого кандидата, нашего доброго друга, Лоренцо Медичи. — Нет, — отчеканил Федерико. — Я не имею ничего против мессера Лоренцо, но ему придется поискать других союзников. Я выступлю кандидатом от семьи Аудиторе. Марио аж поперхнулся воздухом от смеси удивления и возмущения. — Что ты такое говоришь? — возмутился он. — Такое решение… Совершенно на тебя не похоже. Ты что же, собрался выступить не только против всех прочих кандидатов, но и воли собственного отца? Что на тебя нашло, Федерико? — Ничего особенного, — юноша пожал плечами. — Я всего лишь понял, что такой жестокий человек, как мой отец, не должен править. Вот и все. — А, вот в чем дело, — протянул кондотьер. — Ты счел его поступок жестокостью. Что же, я могу понять, почему, но я считаю, ты не прав. Твой отец пытался сделать как лучше. Да, не идеально. Но он не бросил меня. И я не позволю тебе бросить его. — Но дядя… — Это не обсуждается, — сказал Марио жестким, не допускающим возражений тоном. — Со временем ты поймешь, почему он так поступил, и примешь это. Пока же ты будешь на его стороне. И только тогда ты выдвинешься в дожи, когда твой отец скажет, что ты готов к этому. Пока же… ты не готов даже быть кондотьером, раз считаешь, что можешь так легко пойти против своей семьи. Докажи мне обратное, и я с радостью забуду о твоих словах. Собирайся. Я жду тебя в своем кабинете через четверть часа. И он оставил племянника, в глубине души считая, что Федерико все-таки унаследовал отцовское бескомпромиссное упрямство, и что ему придется еще побороться с ним, однако, Федерико, удивив его, вскоре пришел в его кабинет. — Простите меня, — сказал он прежде, чем Марио успел хоть слово ему сказать. — Вы были правы. Конечно, я разочаровался в отце немного — я считаю, он не имел права ставить вас перед таким выбором, и что все могло бы сложиться по-другому. Раньше я почитал его как лучшего отца и правителя, и сейчас этот его образ сильно потускнел в моих глазах. Однако, ваша история многому научила меня. Она показала мне, что отец — не тот святой пример для подражания, каким он был для меня раньше, а простой человек, совершающий ошибки, на которых я могу учиться. И я обещаю учиться на них. И… никогда не предавать свою семью. Его слова заставили Марио улыбнуться. Он похлопал племянника по плечам и кивнул ему на стол, где уже были разложены новые документы и счета, с которыми им предстояло поработать. Вскоре в комнате послышался скрип перьев. Это двое старших членов семьи Аудиторе принялись за свое важное и ответственное дело — обретение союзников.