Ренессанс Республики

Редко в какой день Малик мог назвать свое пробуждение приятным. Как правило, оно было рутинным. Минимум за два или даже три часа до полудня Малика будил Тауфик и подавал ему теплое и влажное полотенце для омовения лица и рук. После него к постели подходил дворцовый лекарь и осматривал культю — настоятельное требование Альтаира, переданное через Малый Совет, которое Малик, пусть и считая подобную меру лишней тратой времени, как своего, так и лекаря, не смог проигнорировать. Озвучив очевидный вердикт («Все в порядке, да благословит вас Иная, повелитель»), лекарь уступал место слугам, подающим поднос с плотным завтраком и документами. Это уже было требованием Малика. После долгих споров насчет поздних отходов ко сну с Альтаиром, членами Совета и даже собственными наложницами, они пришли к компромиссу. Если всем так хочется, чтобы он отдыхал и лежал больше, то должно быть что-то, что удержит его в постели. Компромисс, нужно признать, совершенно безрадостный для всех сторон. Спал Малик ко всеобщему неудовольствию все так же мало (иногда разве что позволяя себе подремать вместо того, чтобы доедать сытный завтрак), да и возможность заниматься документами даже в постели не то, чтобы сильно обрадовала его самого. В конце концов, думал Малик, кровать не так удобна, как его рабочее кресло, да и должно же быть место, от вида которого его не тошнило бы из-за ассоциации с долгой работой. Тем не менее, когда Малик доедал завтрак и заканчивал с документами, начинался следующий этап его утренней рутины. Он одевался и переходил в кабинет, где принимал членов Малого Совета, выслушивал их отчеты и принимал решение о созыве Большого и собственном присутствии на новом заседании. Справедливости ради, последнее происходило крайне редко, и остальной день Малика оставался относительно свободным. Он заполнял все остальное время крайне предсказуемым образом — обедал, работал еще какое-то время, после чего проводил время с детьми и отдыхал. Отдых, правда, все еще был сопряжен с работой, но более легкой. По вечерам Малик, отужинав, принимал гостей — членов совета, с которыми дружил, знать или богатых торговцев, представленных ко двору и имевших к нему просьбы. После чего до поздней ночи засиживался с документами, и снова в постели, где и засыпал, и просыпался поутру от прикосновения Тауфика, убиравшего ночью и подававшие утром старые и новые документы. Такова была его рутина. Иногда, правда, случались и исключения. Вроде дней, которые Малик, повинуясь настойчивым убеждениям близких, полностью освобождал и пытался бездельничать (что, признаться, получалось у него с большим трудом). Утро, в которое он проснулся в очередной раз, было утром именно такого дня. Свободного от дел и полного мучительных размышлений о том, чем бы заняться. Наблюдая боковым зрением за осматривающим его лекарем, Малик чувствовал знакомую грусть. Не любил он таких дней. Не любил. — Все в порядке, да благословит вас Иная, повелитель, — усмехнулся лекарь, договорив эту рутинную фразу, и отступил в сторону, пропуская Тауфика. Евнух помог Малику омыться, после чего вместо двух подносов с завтраком и документами подал только один. Малик, уже почти привыкший к этим редким дням, даже не возмутился. Лишь принялся лениво возить ложкой по тарелке с горячей рисовой кашей, щедро политой густым вареньем и засыпанной свежими ягодами. Почти как делали это его дети, когда не хотели завтракать. Тауфик, заметив это, посмотрел на Малика таким взглядом, каким обычно на непослушного ребенка смотрит усталый родитель. — Ты хочешь что-то сказать? — спросил Малик, не прекращая своего занятия. — Вы, повелитель, стали чаще хандрить, — ответил Тауфик. — Должно быть, что-то смущает вашу душу. Я сообщу в часовни, пусть раскурят благовония. Сходите, помолитесь, поговорите с духовниками. Пусть развеют вашу хандру. — Это бесполезно, — Малик грустно улыбнулся. — Если бы молитв и разговоров было достаточно, мне было бы достаточно одной утренней молитвы и первого разговора с тобой. — Справедливо. По едва изменившемуся запаху поняв, что каша стремительно остывает, Малик поспешил съесть ее. В конце концов, Акрам очень старался, готовя его завтрак, и позволить ему остыть на тарелке, а не в желудке, для Малика было расточительством, причем совершенно бессмысленным. Когда еда кончилась, Малик поднялся, что случалось лишь в такие дни, когда он не работал, и позволил Тауфику одеть себя. С этим они, как обычно, справились быстро, и вот так получилось, что Малик оказался в раннее для него утро в собственной гостиной, совершенно не зная, чем себя занять. Занятие, как, впрочем, и всегда, нашлось для него само, причем весьма быстро. Не успел Малик сесть на один из диванов и велеть принести себе новые рукописи, художественные или научные, неважно, как стража доложила о посетителе. — Кто пришел? — спросил Малик. Тауфик выглянул и, спросив имя посетителя, вернулся. — Господин Джероламо Мельци. — Торговец тканями? Что ему нужно? — Он не говорит, повелитель. Лишь просит принять его. Судя по его виду, дело деликатное. Малик вздохнул и, понадеявшись на то, что ему не придется углубляться в что-то слишком личное, жестом велел Тауфику пустить гостя. Евнух юрко выскользнул в арку, и в следующий миг в гостиную в его сопровождении вошел невысокий светлокожий и светловолосый мужчина со строгими чертами лица. Он, как и все приезжие республиканцы, много лет прожившие в Империи, сочетал привычные по жизни на родине детали одежды вроде шляп, кожаной обуви и узких брюк, с имперской одеждой — халатами, длинными рубахами и шелковыми поясами. Кожа его приобрела золотистый оттенок от долгой жизни в таком солнечном регионе, волосы выгорели и отливали платиной, манера двигаться и говорить еще не потеряла республиканского подобострастия, но появилась в этой манере и имперская сдержанность, отбрасывающая налет мудрости и знания. Это были типичные черты осевшего в Империи приезжего, и господин Джероламо Мельци, как всегда казалось Малику, демонстрировал лучшие из них. Не то, чтобы они были хорошо знакомы. Мельци поставлял во дворец ткани и был на хорошем счету, кроме того, он сохранил обширные связи на родине, и иногда слухи, достигавшие его ушей, были свежее и достовернее шпионский сведений. Это обеспечило торговцу право идти с этими слухами напрямую к императору, минуя бюрократию и долгие ожидания своей очереди на встречу на приемах, и Мельци не злоупотреблял этим правом, появляясь лишь тогда, когда дело было достаточно серьезным. Должно быть, именно поэтому он пришел, решил Малик. В Республике что-то произошло или происходит, и добросовестный господин Мельци решил сообщить об этом. — Благословят вас боги, ваше величество, — склонился посетитель. — Надеюсь, ваш день начался хорошо. — Бывало и хуже, — Малик улыбнулся краем губ и указал Мельци на диван напротив. — Что вас привело ко мне так неожиданно? Хотите предложить мне уникальный товар? — Ах, если бы, ваше величество, — Мельци, качая головой, уселся и выпрямился, все в его жестах выдавало его тревогу. — Мои родственники и компаньоны по делу прислали, должно быть, дюжину писем, если не больше, и все только за последние пару недель! Боюсь, дела в Республике идут скверно. — Насколько скверно? — Достаточно, должен сказать. Дож Джованни Аудиторе арестован по весьма серьезным обвинениям. Эти слова искренне удивили Малика, настолько, что он счел их какой-то глупой шуткой. — Вы, право, шутите, — сказал он, нахмурившись. — О подобном мы бы быстро узнали. Сама Республика бы заговорила об этом так громко, что эхо разнеслось бы по всему материку. — В том-то и дело, повелитель, что не всей Республике еще известно о произошедшем, — Мельци развел руки в стороны. — Сеньория все тщательно скрывает, вести ходят только по столице. Всю знать, что пытается выехать из города, разворачивают, письма проверяют. Закрытие ворот — вопрос времени. Мне чудом повезло узнать об этом от близких, успевших перебраться из Солэ в другие города. — Вот значит как. Не будете ли вы против, если мы вместе посетим заседание Малого Совета? Вы, наверное, и сами понимаете, как важно время в таких вопросах. — Понимаю, ваше величество. И, конечно же, я не против. Я готов предоставить вашим министрам все имеющиеся у меня письма, если это поможет. — Очень благородно с вашей стороны, — улыбнулся Малик, поднявшись с дивана. — И вас не тревожит то, что о ваших личных делах узнает кто-то еще? — Я честный человек, повелитель, — Мельци, пожав плечами, встал следом. — Нет ничего такого, что мне хотелось бы скрыть. Малик усмехнулся, понимая, что Мельци не лукавит. Вместе они покинули гостиную императора и быстро дошли до Зала Мыслителей. — Ваше величество! — Рафик, несмотря на его возраст, был полон сил и поднялся первым. — Мы полагали, вы будете отдыхать… — Одно обстоятельство изменило мое решение. Полагаю, вас оно тоже заинтересует. На миг в зале воцарилась скромная суматоха. Министры обменялись с гостем приветствиями и обычными вежливыми фразами. Дождались Альтаира. После этого началось обсуждение. Усевшись на собственное место лицом ко всем, Малик пронаблюдал за тем, как Мельци излагает все в подробностях и отвечает на вопросы, как министры читают его письма. Выходило так, что дож Аудиторе был арестован по приказу большинства Кондотьеров, вторых людей в стране, обвинивших его в денежных махинациях и нарушении религиозных постулатов. — Разве это законно? — удивился Нумаир. — Как я слышал, для чего-то подобного нужно решение всех Кондотьеров, в то время, как в столице отсутствуют оба посла. — Не только они отсутствовали во время принятия решения, — Мельци кивнул. — Марио Аудиторе, брат дожа и Кондотьер-Генерал, к тому моменту вернулся в свои владения. Все прошло без его ведома. Полагаю, воспользовались редко использующимся законом, по которому подобные меры можно принимать неполным составом Совета Кондотьеров. На моей памяти его еще ни разу не использовали. — Что мы предпримем в текущих обстоятельствах? — деловито спросил Карим, тщательно фиксировавший все обсуждение. — Мы уже пригласили посла Макиавелли. Передать ему приказ о возвращении на родину? Пусть держит нас в курсе. — Затея рискованная. — Мельци пожал плечами. — Раз уж эти новости пришли подобным образом, каковы шансы, что послу позволят сообщать другие официально? — Хороший посол всегда знает, как обойти преграды, — вздохнул Малик, недолюбливавший Макиавелли, но признававший его удачные для его должности личные качества вроде пронырливости и склонности водить знакомство с неблагополучными людьми. — Кроме того, это будет подспорье для самого дожа. Должен же встать на его сторону кто-то помимо брата. — К слову о родственниках, — сказал Альтаир, наконец поймавший за хвост беспокоившую его мысль. — Что до остальных членов семьи? Женой, детьми? — Известно только о старшем сыне, Федерико. Насколько я знаю, незадолго до ареста отца он отправился в родовое гнездо семьи Аудиторе, учиться у дяди ремеслу кондотьера. Мария Аудиторе, жена дожа, и трое младших детей исчезли. Говорят, они уехали, но никто не знает куда. Почему вы спросили? — Кажется, я понимаю, — Карим постукивал кончиком перьевой ручки по горлышку чернильницы, размышляя. — Отослал ли их сам дож, предполагая, что их могут использовать, или же захватили его враги с целью вымогательства? Посол Макиавелли мог бы разузнать и об этом. — Я передам послу все указания. Он отправится в путь при первой возможности, — сказал Рафик. — Что-нибудь еще? — Если только вопрос об архитекторе, — переглянулся с остальными Карим. — В связи с текущими событиями… продолжит ли он работу? — А есть причины отсылать его? — удивился Малик. — Разумеется, нет, повелитель. — Нумаир, поняв, о чем говорит его коллега, покачал головой. — Однако, посол вряд ли скроет от него новости. Не захочет ли он разорвать контракт и вернуться к родственникам? Выслушав их довод, Малик задумался ненадолго. — Будем решать проблемы по мере поступления, — сказал он. — Рафик, поручаю тебе поговорить и с ним тоже. На этом все. Оставив своих министров обдумывать и организовывать все остальное, Малик поднялся и покинул Зал Мыслителей в сопровождении Альтаира и Мельци. — Благодарю вас за то, что приняли меня, повелитель, — сказал Мельци на перекрестке коридоров, где им предстояло разойтись. — Для меня, как и для всей Республики, такая поддержка много значит. — Вы правильно сделали, что пришли с этим, — сдержанно улыбнулся Малик. — Это имеет значение и для нас. И с человеческой точки зрения, и с политической. Впредь новости, заслуживающие внимания, передавайте сразу Совету. Мельци пообещал впредь так и поступить, после чего откланялся и покинул дворец. Малик же в сопровождении Альтаира вернулся в свои покои. — Только этого еще не хватало, — сказал Малик, опустившись в кресло и устало откинув голову на спинку дивана. — Нам как никому известно, чем чреваты подобные предательства. Потерять хорошего союзника из-за такого… весьма некстати. — Не думаю, что это наше дело, — Альтаир встал позади Малика и принялся массировать его плечи, как делал каждый раз, видя, что тот слишком напряжен. — Неважно, кто будет править. Они не осмелятся вступить с нами в конфликт. Малик улыбнулся против воли. Конечно, его не могло не волновать все это — в голове то и дело возникали тысячи вариантов развития событий, и большинство были одно хуже другого. Но непререкаемая уверенность Альтаира в превосходстве, как собственном, так и имперской армии, заражала и его, Малика, уверенностью, придавала сил. — Даже если осмелятся, то пожалеют, — усмехнулся он, прикрывая глаза. Крепкие руки, привыкшие к рукояти клинка, продолжали массировать его шею и плечи сильно, но деликатно. Чувствуя это, Малик в очередной раз задался вопросом — как ему это удается? Малик как никто другой знал, сколь велика его сила. Альтаир мог бы свернуть его шею и глазом не моргнуть. Только чувства удерживали его от этого. Иногда осознание этого факта нервировало Малика, но мотивировало чаще. Он знал, что трудно любить кого-то вроде него, да еще и тайно, потому ему нужно было стараться для того, чтобы это было не зря. Миг расслабления оказался пусть и приятным, но кратким. Альтаир отстранился, убрал руки. Не только у членов императорской семьи дела отнимали Малика — в тех же условиях находился и Альтаир. Ему пора было возвращаться к прочим делам. Чувствуя, что этого все равно мало, Малик выдохнул. — Зайдешь еще? — попросил он. То, что раньше давалось ему с трудом, сейчас казалось просто неловким, но необходимым. Малик прикрыл глаза в ожидании ответа. Он научился принимать отказы, хоть и не радовался им. Но очередной победе над собой радовался. И иногда жизнь и близкие вознаграждали его за них. — На внеочередное ночное дежурство? — На внеочередное ночное дежурство. Если, конечно, это не смутит Марию. — У нее есть свои дела. Она даже не спросит. Поклонившись, Альтаир покинул покои Малика. Вот так просто, без вопросов и лишних расшаркиваний, не позволяя Малику передумать из-за собственных сомнений и стыда перед Марией. Это был его способ заботы, грубый и немногословный, но чуть ли не единственный доступный ему. И Малика, которого другие способы раздражали до невозможности, устраивал именно такой. И вот так, зная, что вечером Альтаир вернется, чтобы остаться до утра, Малик потянулся за оставленным Тауфиком на столе свитком с новым художественным произведением. Ловко развернув его одной рукой, Малик углубился в чтение и провел за ним пару часов, пока не почувствовал, что засиделся. — Изволите отобедать в одиночестве? — спросил Тауфик, вернувшийся с очередной отлучки по делам дворца. — Нет, — Малик поднялся и вернул ему свиток. — Пусть разобьют шатер в Саду Дубов. Я хочу отобедать с тремя наложницами и наследниками. Пусть пригласят также госпожу Ла-Ахад и ее детей. — Это займет время, — Тауфик постучал себя по подбородку длинным пальцем. — Где ваше величество изволит провести время до обеда? — Прогуляюсь по саду. Можете привести детей раньше, если возможно. Побуду с ними. Тауфик, поклонившись, отправился выполнять приказание. Малик же, выждав пару минут, покинул покои и медленно пошел по коридорам в сторону выхода в сад. В боковой галерее, выходящей на улицу, он столкнулся с послом Макиавелли, архитектором да Винчи и каким-то слугой. — Ваше величество, да благословят вас боги! — поприветствовал его, как и полагалось, поклоном посол. — Большая радость встретить вас! — Куда вы торопитесь? — искренне поинтересовался Малик. — Направляясь на встречу с Малым Советом, я столкнулся с мессером Мельци на выходе из дворца и получил от него приглашение, — Макиавелли выпрямился, подав пример своим спутникам. — Он был очень рад узнать, что мой друг, мессер да Винчи, ненадолго пополнил ряды живущих в Империи республиканцев, и попросил представить нас друг другу перед моим отъездом. Я решил не откладывать это дело, тем более, что планирую оставить мессера Мельци своим связным на время отсутствия. Если ваше величество не против, разумеется. — Как я могу быть против, если все решено всем на благо, — Малик пожал плечами. — И я нахожу вашу идею представить мессера да Винчи местной республиканской диаспоре хорошей. Мне будет спокойней от того, что его досуг будет разнообразным. — Меня полностью устраивает и тот досуг, что я уже имею, — неловко улыбнулся Леонардо, поклонившись, но Макиавелли лишь закатил глаза на его слова. — Мой добрый друг застенчив, ваше величество, — сказал он, обмениваясь понимающим взглядом с Маликом. — Он так погружен в работу, что склонен не считать часов! Порою его слуге приходится уносить его в покои, что, должен признать, не может не тревожить. Таким образом, я лелею мысль на то, что новые друзья станут для Леонардо поводом отвлекаться хоть изредка. Малик бросил взгляд на топтавшегося в отдалении слугу — невысокого рыжеволосого юношу с весьма хрупким телосложением, — и, представив, как этому паучонку приходится таскать на себе мужчину, превышающего его по комплекции вдвое, не смог сдержать усмешки. Не оценить этой иронии не представлялось возможным. — Посол Макиавелли преувеличивает, — смущенный подколками Леонардо покраснел. — Я всего лишь хочу оправдать ожидания и достойно выполнить свою работу… — Вы уже оправдали наши ожидания, — улыбнулся Малик. — Я получил ваши первые чертежи и нашел их хорошими. Сейчас их проверяют бригадиры, нанятые по рекомендации ваших знакомых из Цепного квартала, но, полагаю, они согласятся с моим мнением. Скоро по вашим чертежам начнут застраивать неблагополучные районы Столицы, мессер да Винчи. Это больше, чем от вас ожидалось в столь короткий срок. — Благодарю, повелитель, — Леонардо, теперь уже искренне польщенный, поклонился. — Не стоит. Не буду больше вас задерживать. Разве что попрошу вас не пренебрегать собственным здоровьем и отдыхать почаще. Приняв его слова за руководство к действию, посол, архитектор и слуга поклонились ему на прощание и направились дальше по своим делам. Малик же прошел дальше в сад, где уже слышались веселые голоса детей и бодрые, но с трудом различимые в шелесте цветочных кустов женские голоса. Все собрались. Дети, носившиеся меж кустов, прекратили свое занятие при виде Малика. Юные наследники подбежали к отцу, поприветствовать его. Юные Ла-Ахады же подбежали к поднявшейся на ноги за компанию с наложницами Марии. Поцеловав каждого из детей в макушку, Малик вместе с ними подошел к разложенным под шатром подушкам и коврам и сел на стоящий в отдалении диван. Только после того, как он сел, его гостьи расселись по своим местам. Малик обвел их взглядом и удовлетворенно выдохнул: кажется, все были всем довольны, насколько это возможно. Нервозность Нилюфер и Янбу, вызванная приездом Майсы, за последние недели испарилась без следа. Они, разумеется, так и не стали близкими подругами, но их отношения являли собой образец нейтралитета — искренняя вежливость, участие в воспитании детей и интерес к ним, полное доверие к тому, как Малик распределял свое время в общении с ними. Даже то, что сейчас с ними обедала сама Майса, не вызывало у них никаких плохих чувств. Сама Майса была такой как прежде — искренне улыбающейся, довольной всем своим окружением. Убедившись, что у наложниц все в порядке, Малик мельком взглянул на Марию. Она, как и прежде, была спокойна, сдержанна и погружена в свои мысли. Но она никогда не теряла хватки и поддерживала ведущийся за низеньким столиком разговор так, словно бы его только что не прервало появление императора. За эти долгие годы жизни в одном тесном кругу они не стали ближе, даже не подружились, но Малик всегда знал, что может рассчитывать на Марию, точно так же, как она знала, что может рассчитывать на него. Нередко он обращался к ней за советом и использовал ее связи на родине в политических вопросах, взамен предоставляя ей так много свободы, как это было возможно. Так они существовали, и их обоих это устраивало. Игравшие вокруг дети придавали этой спокойной обстановке доброжелательности. Малик, вполуха слушая разговор женщин о планирующемся празднике в честь седьмого дня рождения Тазима, наблюдал за играющими детьми. Кажется, из всех присутствующих они были довольны жизнью больше всех. Тазим сдружился со своим новым товарищем, Даримом. Юный Ла-Ахад, несмотря на свой неусидчивый и энергичный нрав, обладал большим терпением и даже усидчивостью, чем всем представлялось при первом знакомстве с ним. Временами мальчиков находили рассматривающими книги или наблюдающими за насекомыми в траве. Они оба хорошо учились, хоть и по-разному. Тазим читал, думал и представлял, в то время, как Дарим предпочитал получать практический опыт и основывался на нем. Они отлично дополняли друг друга, и часто о них отзывались как о маленьких копиях их отцов, что этих самых отцов не могло не радовать. Мелек была той, кто беспокоила Малика в последние недели. Он не мог не признать — с появлением в ее жизни подруг и строгой воспитательной фигуры в лице Разан Мелек стала бедокурить гораздо реже. Но в то же время девочка чаще бывала задумчива, порою даже грустна и напряжена. Как будто что-то мешало ей радоваться и дышать полной грудью как прежде, словно бы не хватало чего-то. Наблюдая за тем, как она сжимает в руках любимый игрушечный меч, Малик пообещал себе разобраться и вернул свое внимание обсуждению грядущего праздника. — Это отличный повод познакомить принца с наследниками других знатных семей, — говорила Нилюфер, передавая объемный список приглашенных Малику. — Мы отобрали лишь тех, кого приглашали на дворцовые праздники в последние годы, но, полагаю, далеко не все останутся в этом списке. — Стоит ли игра свеч? — проворчала Янбу, наблюдая, как Малик разворачивает свиток и бегло читает его. — Его высочеству исполняется всего лишь семь. Не думаю, что в таком возрасте ему нужно много гостей на дне рождения. Почему бы не пригласить самых близких? — Мне кажется, вы обе по-своему правы, — немного робко и устало сказала Майса, против воли выдав Малику свое напряжение. Должно быть, они уже успели не раз обсудить это и, вероятно, даже не раз перессорились. — Давайте хотя бы попробуем прийти к компромиссу… — Почему бы нам не выслушать мнение его величества? — предложила Мария. — Как отца и хозяина дворца, в котором предстоит отмечать праздник? Женщины, побледневшие на миг от прямоты, с которой Мария сказала об этом, быстро взяли себя в руки и как по команде повернулись к Малику, дочитывающему список. Малик отвечать не торопился, не только размышляя, но и проверяя выдержку наложниц. Они действительно были правы, каждая по-своему, но в конечном счете имело значение именно его мнение, раз уж ему предстояло оплачивать все это действо и часами общаться с гостями. Поначалу Малик склонялся к тому, чтобы согласиться с Янбу. Обретение Тазимом новых друзей — перспектива весьма заманчивая, учитывая его последние успехи, однако, зная его мягкий и скромный нрав, не так уж сильно отличавшийся от его собственного, Малик представлял, как сыну может быть некомфортно среди толпы незнакомцев. Но эта мысль отступила, стоило Малику вспомнить себя в его возрасте, когда рядом еще не было брата, единственного способного вытащить его в общество человека. Родившийся в этом же гигантском дворце, что и его дети, Малик был одинок первые несколько лет своей жизни, и его родители ничего не предпринимали, чтобы исправить это. Лишь с появлением Кадара, выводившего его в свет, у него появлялись хотя бы приятели, и это дорогого стоило. Но с его смертью Малик снова на какое-то время стал одинок, теперь уже во всех смыслах. Бросив взгляд на Тазима, играющего с сестрой, новыми друзьями и служанками, Малик улыбнулся и подбросил на ладони свиток. Да, у сына уже есть сестра-ровесница, лучший друг и достаточно знакомых. Но почему бы не дать ему возможность найти кого-то еще, с кем он сможет общаться, дать ему привыкнуть к тому, что люди будут окружать его на протяжении всей его взрослой жизни, особенно когда он сменит самого Малика на троне. Это был очередной шаг к тому, чтобы не позволить сыну стать его подобием в первые годы правления — вялым, напуганным, одиноким и стремящимся к уединению чаще, чем в этом был бы смысл. Кроме того, это будет полезно остальным живущим во дворце детям — Мелек не помешают новые подруги и пример женщин, живущих за пределами дворца, перед глазами, да и юным Ла-Ахадам нужно пообтесаться в обществе. Это отличный урок правильного поведения в свете, подумал Малик. Да и придворным тоже будет не лишним дать увидеть юных наследников. Ходящие вокруг его методов воспитания слухи успели порядком надоесть, и было бы неплохо развеять и их за компанию. — Мы давно не устраивали публичных праздников, — со вздохом признал он, чем вызвал у Нилюфер довольную улыбку, а Янбу заставил отвернуться, поджав губы. Но их лица переменились, стоило ему договорить. — Но нехорошо забывать, что у нас во дворце растет не только принц, но и принцесса. Надеюсь, Тазим будет не против разделить свой первый публичный день рождения с Мелек, раз уж они родились почти что друг за другом. — Это чудесное решение, ваше величество! — Майса, просияв, хлопнула в ладоши. — В один день рождения мы можем устроить публичный праздник в императорском дворце и Дворце Розы, а в другой — семейный! Так нам не придется устраивать два публичных празднества, а именинники смогут получить поровну внимания и подарков! Не говоря уж о том, как это будет удобно для императорской и гаремной казны… — Кроме того, готовить оба праздника вы будете вместе, — Малик кивнул. — Ты, Нилюфер, вместе с госпожой Ла-Ахад займешься праздником Тазима в императорском дворце. Янбу, ты и другие наложницы организуешь праздник для Мелек в гареме. Майса и Разан будут помогать вам обеим, поэтому не стесняйтесь обращаться к ним. Я выделю поровну денег на оба праздника. Ни к чему лишний раз обращаться к казне гарема. Что до приглашенных… Согласуйте ваш список в ближайшие три дня и передайте его Малому Совету. Мы отсмотрим его и отправим приглашения достойнейшим. Надеюсь, такое решение устроит всех. Снова обведя слегка поклонившихся и поспевших выразить согласие женщин взглядом, Малик подавил усмешку. Конечно же, они не будут довольны полностью, но такой компромисс явно был лучше всех их идей, раз уж они не принялись возражать. Он уважил каждую из них, выделив занятие, уравнял детей в празднике и взял на себя все расходы. Что еще может быть нужно? На этом обсуждение важных вопросов можно было считать законченным, тем более, что дети, заметив паузу во взрослом разговоре, поспешили подбежать к родителям и завязать с ними новый. Отвечая на десятки вопросов и выслушивая истории наследников о совместно проведенном времени, Малик думал — был ли он прав, принимая такое решение, и не пожалеют ли все они о том, какую позицию он занял в воспитании собственных детей?

***

— Салаи? Салаи! — послышался голос Леонардо из гостиной. — Подай горячего кофе! Тот, что у меня в кружке, давно остыл. — Сейчас, — отозвался Салаи, сидевший на маленьком балкончике и не торопившийся его покидать. Его взгляд был прикован к наводнившим большой парк дворцового комплекса наложницам, выходившим из Дворца Розы на прогулку каждый день именно в это время. С три дюжины прекраснейших девушек разных возрастов выхаживали меж высоких кустов-стен, сидели на бортиках фонтанов или среди цветочных клуб, танцевали и играли на зеленых лужайках. Звонкий смех, приглушенный гул голосов и пение красавиц доносились даже до гостевого домика, и Салаи вытягивал шею в сторону изящных фигур, закутанных в шелка и украшенных золотом, силясь рассмотреть их получше. Иногда девушки замечали его и украдкой, так, чтобы евнухи-сопровождающие не заметили, махали руками, заигрывая, и Салаи махал в ответ ладонью, платком или беретом. Конечно, он знал, что не сможет пообщаться с ними — евнухи, строго наблюдавшие за девушками, и на шаг не подпустят его к той части сада, где гуляли прекрасные гурии, да и Леонардо его от себя не отпустит. Но так хотелось забыться хоть на миг, отвлечься от скучной службы мальчиком на побегушках и отдаться беззаботному веселью! Ведомый этими желаниями Салаи частенько забывался до того, что начинал полностью игнорировать свою службу, и Леонардо приходилось напоминать ему, где его место. Так произошло и в этот раз. Длинные пальцы схватили ухо Салаи и потянули, заставляя юношу с оханьем и кряхтением, какому позавидовал бы любой страдающий ревматизмом или подагрой старик, подняться с балконного пола. — Снова ты за свое, негодник, — пробурчал Леонардо, затаскивая вырывающегося Салаи в комнаты под смех наблюдавших с улицы девушек. — Сколько тебе ни говори, сколько ни учи тебя, а ты все одно! Клянусь, Салаи, по возвращению в Республику я передам тебя в услужение послу, коли ты в его присутствии шелковый, а в отсутствие его распоясался! Эта угроза, как и всегда, возымела свое обычное действие. Салаи, расслышав крайнюю степень усталости от его поведения в голосе господина, превышавшую ту, что он слышал до этого, высвободил свое ухо из его пальцев и поспешил к растопленному камину, заваривать новую порцию кофе. Леонардо же, качая головой, вернулся за письменный стол и занялся последним чертежом, которого не хватало для полного отчета перед императором. Он с усердием принялся за работу, намереваясь закончить до времени, отведенного для визитов, и, что более важно, до дня рождения имперских наследников, куда его лично пригласил сам император. — Должен признать, без посла вы стали реже брать меня в свет, — пожаловался Салаи спустя пятнадцать минут, подойдя к столу Леонардо со свежим кофе. — Не кажется ли вам это несправедливым, мессер Леонардо? — Нет, не кажется, — пробормотал Леонардо, потянувшись правой рукой за чашкой, в то время, как левая его рука продолжала чертить план двухэтажного дома. — Ты забросил рисование, которому сам просил тебя учить, ленишься учить языки и этикет, да и прислуживаешь, надо признать, из рук вон плохо. Как же я тебя такого в свет буду выводить, скажи на милость? — Даже к Мельци с собой не возьмете? — Салаи смотрел жалостливо, моргая своими длинными ресницами, прикрывавшими умилительного вида оленьи глаза. — Ну полно, господин. Я давно никуда не выходил. — И не выйдешь, если продолжишь в том же духе, — Леонардо, сильно уставший от подобного поведения, решил зайти с другой стороны. — Я пытаюсь заботиться о тебе, Салаи, но ты саботируешь мои попытки. Раз так, не проще ли мне поступить так, как ты предложил в первый день нашей встречи? Продать тебя обратно работорговцам. Это был удар ниже пояса для Салаи, пусть тот и старался этого не показать. Побледнев, Салаи умолк, ретировался на табуретку у камина и не подавал никаких признаков жизни до тех пор, пока Леонардо не закончил с чертежами. Оставив большой пергаментный лист с переплетением чернильных линий высыхать, архитектор поднял глаза на притихшего слугу и вздохнул. Да, он сердился на ленивого юношу, иногда и правда думал о том, чтобы избавиться от него, тем более, что Салаи действительно доставлял ему много неудобств. Но в то же время Леонардо чувствовал, что юноша не совсем еще потерян. Ему лишь нужен был некий стимул, мотивация. Думая о том, как бы мотивировать Салаи, Леонардо решил попробовать использовать выходы в свет, о которых тот так мечтал. — Ладно уж, — сказал он с нарочитой холодностью в жестах и голосе. — Пойдешь сегодня со мной к Мельци. Но имей в виду. От твоего поведения сегодня будет зависеть мое решение: оставлю ли я тебя и дальше при себе, или же придется найти тебе другого хозяина. Его слова, несмотря на всю серьезность выражаемых ими намерений, обрадовали Салаи так сильно, что он мигом забыл все свои печали. Он подскочил и выпрямился по струнке, ожидая указаний с таким серьезным видом, что Леонардо с трудом смог удержаться от смеха. Воистину, думал он, жестокость от кого-то вроде него творит чудеса с избалованными юнцами вроде Эцио и Салаи. Клаудия была права. Он и правда может вить веревки из людей подобным образом. При воспоминании об Эцио и Клаудии что-то заныло под ребрами, так сильно и болезненно, что даже грустно стало. Леонардо подавил тяжелый вздох. Посол Макиавелли рассказал ему о причине своего отъезда, и теперь, снова думая об этом, Леонардо жалел, что не остался в Солэ. Да, он мало что смог бы сделать, но ему было бы гораздо спокойнее. Неважно, остался бы он в выделенных ему покоях в Палаццо Рояле, переехал бы в купленный на жалованье дом, в одну из мастерских близких друзей или учителя, даже в родной город, к родственникам, он все равно был бы в Республике. Эцио, неизвестно где находившийся, мог бы разыскать его, прийти и найти убежище в его доме, и Леонардо был готов обеспечивать его этим убежищем так долго, как необходимо. Риск не пугал Леонардо. Его пугала неизвестность. — Не переживайте, — сказал ему Никколо перед отъездом неделю назад. — Я сделаю все, чтобы разыскать наших добрых друзей. Держите связь со мной через мессера Мельци, которому я вас представил. И молитесь, мой друг, молитесь. Это будет полезнее, чем волноваться о том, что вы не в силе изменить. Эти слова утешили Леонардо на первое время, но чем больше проходило этого времени, тем труднее ему становилось сохранять спокойствие. Он старался, правда старался, но в последние дни Эцио стал приходить на ум все чаще, принося с напоминаниями о себе, возникающими то тут, то там, сильную тревогу. Поэтому Леонардо поспешил покинуть выделенный ему дом, где все больше вещей напоминало ему об Эцио, и в компании Салаи отправился во дворец Мельци с намерением отвлечься от волнения хоть ненадолго. За недели, проведенные в Столице Империи, Леонардо неплохо узнал город. Он часто навещал владельца кофейни Хакана Реяза и госпожу Гюльнихаль, с которыми познакомился в первые дни своей жизни здесь, и проводил в их компании много времени, обсуждая не только собственные проекты, но и самые обычные вещи. Обменивался воспоминаниями, слушал их личные истории и истории о стране, в которую приехал всего лишь на год. Познакомившись с соотечественником Мельци, Леонардо стал ходить и к нему почти каждый день. И так, ходя по трем разным районам города, Леонардо запомнил о нем очень многое. Запомнил, как узнать происхождение жителя трущоб по тому, как он строит свое убежище из мусора, как отличить дом торговца средней руки от дома горожанина среднего класса, как отличить дворец имперского дворянина от дворянина приезжего и узнать, откуда этот приезжий — из Королевства или Республики. Даже несколько домов приезжих богатых торговцев с островов сумел отыскать в переплетении городских улиц. Так он отвлекался от простого чувства разлуки, но сейчас, направляясь к Мельци, Леонардо чувствовал — изучения домов ему для отвлечения уже недостаточно. Обстоятельства изменились, и, к сожалению, в худшую сторону. До дворца Мельци они добрались быстро. Это светлое здание в традиционном республиканском стиле было самым простым в отделке (всего лишь медный герб над входной дверью), но одним из крупнейших среди всех республиканских зданий Столицы — яркая демонстрация состояния владельца. Двери были открыты: Леонардо давно ждали здесь. Слуга, расторопно выскочивший, завидев гостя, проводил архитектора и сопровождавшего его Салаи в гостиную на втором этаже и предложил выбрать напиток, чтобы скрасить ожидание хозяина. — Кофе, пожалуйста, — попросил Леонардо. Когда слуга, поклонившись, вышел, Леонардо вернул свое внимание Салаи. — Не стой как истукан посреди комнаты. Держись у дверей и подмечай все. И Бога ради, прошу, веди себя достойно. Салаи, поразив его, впервые повиновался именно так, как должно было. Встал у дверей, там, где обычно полагалось держаться слугам, да так ровно и спокойно, что, казалось, он не первый год служит лакеем. Леонардо с трудом подавил усмешку — пока что усердие Салаи его радовало, вопрос был лишь в том, на сколько хватит его терпения. Подумать об этом еще он не смог. — Леонардо, мой добрый друг, — в гостиную вошел Джероламо Мельци, хозяин дома. — Наконец-то вы почтили меня своим присутствием! Я рад, очень рад… Они пожали друг другу руки и сели в кресла друг напротив друга. Подали кофе и сладости. Салаи помогал слуге Мельци и подал Леонардо такой кофе, как тот любил и всегда просил делать, чем сильно поразил своего господина — оказывается, он запомнил инструкции и мог их достойным образом применить. Пообещав себе разобраться с тем, что, несмотря на это, Салаи умудрялся портить кофе, который он готовил все остальное время, позже, Леонардо поспешил вернуть свое внимание хозяину дома. — Мне очень приятно посещать вас каждый день, мессер Джероламо, — улыбнулся он, — однако, не могу не опасаться того, что наскучил вам, а вы по доброте своей стесняетесь сказать мне об этом. — О, что вы, — отмахнулся Мельци. — На любом конце земли трудно найти достойного собеседника, и я рад обрести вас в этом качестве. Кроме того, очень лестно для кого-то вроде меня принимать у себя такого достойного мужа — архитектора, младшего канцлера сеньора Дуэ Аудиторе, соотечественника, в конце-то концов. И в связи с этим… буду честен, Леонардо, у меня еще в день нашей первой встречи назрела просьба к вам… и вот о ней я как раз стеснялся поговорить. Леонардо подавился кофе от удивления. Постаравшись откашляться побыстрее, Леонардо всучил кружку со злосчастным напитком расторопно подскочившему Салаи и выпрямился, надеясь, что не выглядит слишком взволнованным. Посол предупреждал его о том, что соотечественники могут просить его о чем-то, и выразил надежду на осмотрительность Леонардо. Теперь же Леонардо жалел о том, что не попросил его разъяснить столь общую фразу. — Изложите же ее, мессер, — сглотнув, сказал Леонардо. — Я, конечно, ничего не могу обещать так сразу, но, надеюсь, смогу хотя бы подумать об ее исполнении. Мельци, удивив его, расхохотался. — О, друг мой, ваш испуг столь невинен, что я даже рад, что никому больше не повезло его увидеть, — промолвил он, утерев набежавшие в уголки глаз смешливые слезы. — Это очень простая просьба, с которой к вам, должно быть, не раз уже обращались. Видите ли, из трех моих сыновей в живых остались только двое, Франческо и Бартоломео. Они уже достаточно взрослые, чтобы помогать мне вести дела. И если младший, Бартоломео — прирожденный торговец, обладающий чутьем и подающий большие надежды, то Франческо, его старший брат… Что же, как ни странно, он совершенно непригоден для того, чтобы продолжать семейное дело, и я совершенно этим не расстроен, вы не подумайте. Он отличный юноша, и я горжусь им… — Кажется, я понимаю, — Леонардо, успокоившись, тепло улыбнулся. Он и правда понимал, о чем говорит Джероламо, кроме того, к нему действительно не раз обращались с похожими вопросами. — Вы, как и любой отец, волнуетесь о будущем своего сына. И сейчас вы говорите со мной об этом, поскольку считаете, что я неким образом могу поучаствовать в его устройстве, не так ли? — Вот! — Джероламо хлопнул в ладоши, преисполненный искреннего восторга. — Вот почему я считаю вас одним из лучших своих собеседников, дорогой Леонардо, ибо вы как никто лучше сумели понять, о чем я! Все так! Я не раз замечал Франческо рисующим, кроме того, он проявляет большой интерес к естественным и точным наукам, в которых вы, как я знаю, подкованы. Скажите, Леонардо… возможно ли для Франческо стать вашим учеником и освоить любое дело, которому вы сочтете необходимым его обучить? Архитекторское дело, живопись, что угодно. Состоянием я его обеспечу, я лишь мечтаю о том, чтобы у него появилось дело… Профессия, если угодно. — Это звучит весьма интересно, — ответил Леонардо, подумав немного. — Но есть несколько обстоятельств, которые могут помешать этому. — Каких же? — Во-первых, как я понимаю, вы пока не намерены покидать Империю, когда как мое положение при местном дворе весьма шатко. Мой контракт на создание чертежей и постройку зданий по ним действителен год, но его величество имеет право расторгнуть его в любой момент, сочтя проделанную мною работу достаточной. Вернуться же в Республику я смогу с большим трудом по известным вам причинам… — Что поставит вас в крайне затруднительное положение, я понимаю. Что же, это весьма легко решить. Я с удовольствием оплачу все ваши расходы и выделю вам покои на время, необходимое для обучения Франческо, если в какой-то момент вы лишитесь работы у императора. — Благодарю вас за щедрое предложение, мессер Джероламо, — Леонардо с облегчением выдохнул, услышав это. Сделав еще один вздох, собираясь с мыслями, он продолжил. — И теперь второе, но не менее важное обстоятельство… Что думает об этом сам ваш сын? Поймите меня правильно, мессер. Для меня будет большой честью учить вашего сына, однако, никакая учеба не пойдет ему на пользу, если не будет ему интересна. — Я понимаю, мой добрый друг, — Джероламо продолжал улыбаться. — И смею вас заверить в том, что Франческо крайне заинтересован в каждой из упомянутых мною сфер. Кроме того, он большой поклонник ваших картин — мы видели их в картинной галерее палаццо Рояле в прошлом году. Учиться у вас — его заветная мечта, о которой он из своей природной застенчивости почти не говорил, но ее трудно не заметить. Поэтому ваше согласие будет большой честью для нас обоих. Не торопитесь с решением, — сказал он, жестом остановив уже собравшегося ответить Леонардо. — Хорошенько подумайте, ведь это большая ответственность и нагрузка. Я подожду вашего ответа сколько потребуется. — Думаю, мне хватит времени до нашей следующей встречи, чтобы принять решение, — сказал Леонардо. — Я дам вам ответ на празднике в честь их высочеств через три дня, если вас это устроит. — Конечно устроит, — кивнул Джероламо. — Какая удача, что нас обоих пригласили! И какой редкий шанс! Не так-то просто приезжему, даже нашего положения, попасть на праздник в честь наследников! Буду рад увидеть вас там. Они еще немного поговорили — главным образом обсудили более тщательное знакомство Леонардо с юношей, которого, возможно, ему предстояло учить, и которого он видел лишь дважды и мельком, навещая его отца, и подарки, которые подумывали преподнести наследникам. Покидал Леонардо дворец Мельци со смешанными чувствами. О проблемах с Салаи он и думать забыл до тех пор, пока сам Салаи не напомнил о себе заискивающим притоптыванием у его стола по возвращению в дом. — Что ты хочешь, Салаи? — отстраненным тоном спросил задумавшийся Леонардо, рассматривая высохший чертеж. — Узнать… оставите ли вы меня… Эти слова заставили Леонардо вернуться из смутных размышлений в четкую реальность и вспомнить о том, что он сказал слуге перед уходом. Окинув Салаи непроницаемым взглядом, Леонардо поджал губы, не намереваясь показывать, что оттаял к нему. — Ты вел себя вполне сносно, — вынес наконец он свой вердикт. — Думаю, пока что ты останешься, но надолго ли… Посмотрим. — Может… мне сделать для вас что-нибудь? — проблеял Салаи, непривыкший к такому обращению от обычно доброго и ласкового Леонардо. Наблюдая за Салаи, Леонардо вдруг подумал — как же все это странно. Как же сейчас похож Салаи на его Эцио, по которому Леонардо скучал все эти месяцы, и о котором волновался всю последнюю неделю. Они оба садились ему на шею и третировали его на все лады до тех пор, пока он был с ними собой — добрым, мягким, податливым даже. Но стоило ему переменить поведение в сторону, которую он никогда не любил в себе и других — холодную, высокомерную, отстраненную, грубоватую и злобную порой, — как они словно шелковыми становились. Возможно, думал Леонардо, дело в разнице в возрасте. Юноши, не умевшие читать других так хорошо, боялись неуловимых изменений в отношении к себе и были готовы терпеть даже самую жестокую манеру обращения, лишь бы не терять то, что им дорого. Конечно, это льстило какое-то время. Быть окруженным заботой, лестью, полным вовлечением в его благополучие было весьма приятно. Но стоило вспомнить о том, что для ведущего себя так это было сопряжено с вечным страхом потери, напряжением и ожиданием наказания, как все наслаждение развеивалось подобно утреннему туману. Вот уж чего Леонардо не хотел для себя и других больше, чем быть холодным и жестким. Поэтому он расслабился сам и грустно улыбнулся Салаи. — Забери мои вещи из прачечной и разложи их по шкафам, — сказал он, памятуя о том, что одна из уличных галерей Дворца Розы находится аккурат напротив прачечной. — После можешь заняться своими делами. Но чтобы без праздношатания и прочих глупостей! Салаи, просияв, пообещал не делать ничего, чего не одобрили бы апостолы, после чего его ветром выдуло из гостиной и рабочего кабинета по совместительству. Покачав головой, Леонардо вернулся к своим чертежам.

***

— Куда мы идем, мама? — спросил Тазим, торопливо перебирая маленькими ногами в попытке догнать Нилюфер. — Я веду тебя на праздник в честь твоего дня рождения, — ответила немного волнующаяся Нилюфер. — Сегодня все будет иначе, дорогой. Сегодня ты впервые увидишь своих будущих подданных, а они увидят тебя. Все будут тебя поздравлять, дарить подарки… Ты заведешь новых друзей — среди гостей будет много мальчиков твоего возраста. Будет очень весело, вот увидишь. — Зачем все это, мама, — смущенно возразил мальчик. — У меня уже есть друзья… Зачем мне новые? Услышав в его голосе страх, волнение и что-то непонятное, Нилюфер остановилась и, развернувшись к сыну, присела так, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Тазим, в чем дело? — спросила она. — Что тебя тревожит? — Там будет много людей, — Тазим отвел взгляд. — Я боюсь. Почему нельзя как раньше? Только с тобой, папой и сестрой? И Даримом и Сефом? — Тазим, мой драгоценный львенок, — Нилюфер погладила сына по макушке. — Я знаю, ты не привык к вниманию. Но так нужно. Ты — юный принц. Тебе предстоит править целой страной. Это значит встречаться с многими людьми каждый день. Как же ты будешь делать это в будущем, если не можешь сейчас? — Но это же будет не сейчас, а когда я вырасту… — Послушай, Тазим. Я понимаю, почему ты боишься. Ты привык, что кроме нас с отцом рядом с тобой никого больше нет. Но это не так. Мир не ограничивается дворцом и твоей семьей. Это еще и земли и города за пределами дворца. И люди. Много людей. Все они рассчитывают на тебя. Это ответственность. Я понимаю, кажется, что ты не вынесешь ее груза, но это не так. Дорогой мой малыш, всему этому можно научиться. Сегодня твой первый урок. Сходишь на него ради меня и своего отца, который тебя очень любит и очень старался, устраивая этот прекрасный пир? Выслушав эти материнские слова, Тазим нахмурился. Он не то, чтобы многое понял, но очевидно для него было одно — его родители все еще любят его, и им очень хочется познакомить его с неким миром, который ему еще был незнаком, и людьми, которые в этом мире живут. И эти люди пришли поздравить его с днем рождения, специально, только ради него… Раз это так важно для них и, что самое главное, для его родителей, которых он очень любит, как он, Тазим, может подвести их? — Хорошо, — сказал он с долей нерешительности в голосе. — Я пойду. Проводишь меня? — Разумеется, львенок. Пойдем. По коридору, использовавшемуся членами королевской семьи и слугами, Нилюфер вывела Тазима к дверям Зала Пиров, единственного во всем дворцовом комплексе помещения, где столетиями принимали гостей. Император и его гости ждали внутри — даже через закрытые двери слышались музыка и гул голосов. Тауфик, ждавший появления принца, подошел к Нилюфер и, приняв из ее рук маленькую ладошку Тазима, подвел его к дверям. — Глубокий вдох, ваше высочество, — посоветовал он. — Сейчас мы зайдем внутрь. — А как же мама? — нахмурился готовый заплакать мальчик, почти через шаг оборачиваясь в сторону Нилюфер. — Боюсь, Нилюфер-лира туда нельзя, господин, — Тауфик покачал головой. — Этот праздник только для мужчин и мальчиков вроде вас. Матери и девочки празднуют в гареме. Ваша матушка присоединится к ним и будет ждать вас там. Мужайтесь, ваше высочество, ибо нам пора. Все ждут. — Ты справишься, львенок, — сказала Нилюфер прежде, чем уйти. Поцеловав сына в макушку, она торопливо скрылась за гобеленом, прячущим проход. Тазим не успел позвать ее, остановить, даже заплакать не успел. Тауфик постучал в двери, и они открылись внутрь. Вместе с евнухом принц вошел в зал. — Его императорское высочество наследный принц Тазим Аль-Саиф, — провозгласил Тауфик, остановившись на самом пороге и отпустив руку мальчика. Голоса умолкли, музыка остановилась. Головы всех присутствующих повернулись к принцу. Тазим, испуганный донельзя, сглотнул и нервно осмотрелся. — Ступайте к отцу, ваше высочество, и ничего не бойтесь. Не оборачивайтесь и не отступайте. С этими словами Тауфик растворился в толпе, оставив Тазима одного в центре прохода, и мальчик на миг испугался, решив, что все бросили его. Но, увидев в конце прохода красивый помост с подушками, где его уже ждал Малик в компании дяди-сателлита, как называли его дети, и его сыновей Тазим немного успокоился и направился к отцу. Вскоре пристальные взгляды наблюдающих гостей перестали его пугать. Разве что доносившийся со всех сторон шепот немного смущал. — Мне казалось, принц старше… — Такой крошка, но ступает так уверенно. — Он очень похож на отца. Кто его мать? — Говорят, наложница из муаммаров. — Хорошо, что в нем течет кровь народов Империи. — Верно. Кровь династии должна быть чистой и горячей, неразбавленной холодной королевской кровью. — Благослови Абхамул императора! — Пусть Абхамул и Альгиль хранят принца! Чем ближе подходил Тазим к помосту отца, тем тише звучал шепот вокруг. Когда мальчик встал напротив помоста, шепот стих окончательно. Все присутствующие в зале замолкли в ожидании. Малик встал и взял забравшегося на помост сына за руку. Вместе они предстали перед взирающей на них толпой. — Многоуважаемые господа, добро пожаловать, — провозгласил Малик. — От имени моей династии, всей моей семьи, я благодарю вас и ваших близких за то, что вы пришли разделить этот радостный день со мной. Это первый публичный день рождения моих наследников, и я счастлив видеть всех вас здесь. Давайте же возблагодарим богов за самое дорогое, что они нам позволили иметь — за наших детей! — За наших детей! — воскликнули взрослые мужи, после чего разразились хором пожеланий и восторгов. Дав Тазиму в полной мере ощутить торжественность момента, услышать десятки голосов, желающих ему всего самого лучшего, Малик высвободил руку из плена его маленьких пальцев и жестом попросил толпу помолчать. — Я также хочу выразить признательность тем из вас, кто привел на наш праздник своих жен и детей. Как вы знаете, сегодня мы также празднуем день рождения моей дочери. Впервые за четверть века в императорский гарем вошли прекрасные гостьи, и я мечтаю сделать это традицией! — Малик обвел взглядом гостей, большинство из которых были шокированными его словами имперцами. — Я мечтаю о том, чтобы любая женщина и девушка имела право праздновать что-то доброе и светлое в компании хороших подруг также, как любой мужчина и мальчик может делать это в компании верных и добрых товарищей. И я благодарен каждому из вас и выражаю надежду на вашу помощь в укреплении этой традиции. Давайте же отпразднуем все это! Веселитесь и наслаждайтесь! Грянула музыка, гости, отошедшие от первого шока, пустились в бурные обсуждения, пока их сыновья вытягивали шеи в попытке рассмотреть принца. Малик же уселся на подушки сам и усадил рядом сына. — Я горжусь тобой, Тазим, — сказал он, потрепав по плечу мальчика. — Ты очень храбро и уверенно вошел в зал. — Благодарю, — Тазим надулся от удовольствия — он обожал, когда его хвалили, особенно за дело. Но потом он вспомнил о матери и вздохнул. — Жаль только матушка не может посмотреть на праздник. Должно быть, ей скучно одной в гареме. — Не переживай, — Малик улыбнулся. — В гареме празднуют день рождения твоей сестры. К вашим матерям и Мелек пришли гостьи, они веселятся, как и мы здесь. — Тогда я рад, — на губах мальчика заиграла неуверенная улыбка. — Я, конечно, хотел бы праздновать вместе с Мелек и всеми остальными, но если так надо… Не заметив тени, пролегшей на отцовском лице, Тазим переключился на сладости, выставленные перед ним. Малик же наблюдал за тем, как лакомился его сын, и чувствовал, как накатывает волна едкого стыда. Сейчас, видя расстроенного немного сына, и вспоминая о послании Янбу, обеспокоенной утренней истерикой желавшей праздновать вместе с братом Мелек, он думал — стоило настоять, пригласить всех в один зал или устроить праздник в саду. Что угодно сделать, но позволить детям праздновать вместе, не делить гостей и именинников на мужскую и женскую половину. В конце концов, то был устаревший порядок дел, истоков которого уже было не найти, да даже если бы и нашлись они — что бы это изменило? Сейчас совсем другое время, его время и время его детей, и правила должны диктоваться ими. — Первые гости подбираются с подарками, — сказал Альтаир, наклонившись к нему и указав на приплясывающих неподалеку в ожидании министров. — Позволишь им подойти? Малик поблагодарил сателлита взглядом и жестом пригласил министров ближнего круга к помосту. — Ваше величество! Ваше высочество! Главнокомандующий! Юные господа! — поклонился Рафик каждому из присутствующих на помосте. — Я и мои верные помощники выражаем вам свою благодарность за приглашение и желаем вам всего наилучшего! Позволите ли вы преподнести подарки? Они, получив разрешение Малика, по очереди вручили принцу дары. Рафик подарил Тазиму игрушечного коня, Нумаир — мехового набитого соломой медвежонка, Карим — разноцветную стеклянную лампу, стекла в которой светились и переливались разными цветами, стоило поместить в нее зажженную свечу. Получив благодарность августейших особ, министры отступили и освободили место следующим гостям с подарками. Так началась самая сложная для Тазима часть. Представляя сыну гостей, Малик задерживал тех из них, что пришли с сыновьями, и отмечал тех из них, что вызвали его интерес. Оттого все затянулось на добрый час, по истечению которого юный принц порядком устал и начал было скучать. К счастью для него и всех остальных гостей последним шел республиканский архитектор да Винчи. — Ваше императорское величество! Ваше высочество! — Леонардо со всем почтением поклонился каждому из них. — Главнокомандующий! Юноши! От всей души благодарю вас за щедрое приглашение. Мой подарок… весьма необычен. Я… с согласования с вашими министрами взял на себя смелость подготовить небольшое развлечение для вас и многоуважаемых господ. Позволите ли вы моим помощникам вынести все необходимое? Заинтригованный Малик поспешил дать ему свое позволение. Расчистили немного места перед помостом, слуги суетливо выкатили на тележке нечто похожее на клетку, покрытую тканью. По просьбе Леонардо погасили часть факелов. Только после этого представление началось. Леонардо стянул с необычного предмета ткань, явив всеобщему вниманию необычный механизм, действительно заключенный в клетку. Позволив всем позади обсуждать и гадать, что же он такое показывает, Леонардо принялся заводить механизм длинным ключом. Раскрываясь сверху, клетка высвобождала поднимающуюся и разворачивающуюся внутреннюю часть. Вылезали и извивались металлические стебли лозы, загоралось от невесть откуда взявшейся искры промасленное днище, поднималась вверх т-образная жердь. На жерди двигался и разминал словно затекшие конечности… механический орел. Он вынул из-под большого крыла голову и повернул ее к сидящим на помосте, блестя драгоценным рубиновым глазом, взмахнул крыльями и качнулся на жерди. Распрямив крылья на полную, орел раскрыл клюв и издал поразительный скрежет. Увидев его, пораженные зрители зароптали и загалдели, послышались возгласы «Колдовство!», «Что за Шайтаново отродье!», «Это чародей!», напряженный Альтаир даже схватился за рукоять ятагана. Леонардо, удивленного такой реакцией, схватили бы, не поднимись на ноги заинтересованный до глубины души Малик. Он подошел к механическому орлу и принялся внимательно рассматривать его, махающего крыльями. — Подумать только! Такое сложное устройство! — восторженно сказал он. — И вы сделали его за какие-то три дня? — На самом-то деле я привез его с собой из Республики с намерением работать над ним интереса ради, — Леонардо с улыбкой развел руками. — Я мастерил его в свободное время и даже смог закончить недавно. Получив приглашение на празднество, я подумал… что это единственный достойный вашего благословенного сына подарок, который я способен преподнести. Примите ли вы его, повелитель? — Что скажешь, Тазим? — спросил Малик у подбежавшего посмотреть поближе сына. — Примешь подарок? — Он такой красивый, — воскликнул Тазим, поглаживая орла по металлическому когтю. — Конечно, я его приму! Как его запускать? Леонардо с большим удовольствием объяснил императору и его сыну принцип работы орла, показал им как выпускать его и убирать обратно в клетку. Увидев, что император и наследник настроены благосклонно, присутствующие расслабились и даже убедились в том, что это не колдовство, всего лишь хитроумное устройство. Праздник пошел своим чередом. Малик позволил Леонардо сесть рядом с ним и Альтаиром, дети убежали играть с новыми знакомыми. Как доложили спустя время Малику, в гареме праздник тоже шел хорошо — Нилюфер и Янбу были хорошими хозяйками для жен и дочерей присутствующих гостей, Мелек же была в восторге от того, что во дворец пригласили много девочек и искренне радовалась подаркам. Все шло прекрасно до тех пор, пока к Малику не подошел бледный Тауфик с неожиданным известием. — Повелитель, необычная посетительница пришла к воротам дворцового комплекса, — прошептал он так, чтобы его слышали лишь Малик и Альтаир. — Она называется Марией Аудиторе, с ней двое детей, слуги и пираты-сопровождающие, должно быть, именно на их корабле они приплыли. Она приносит свои глубочайшие извинения за нарушение вашего спокойствия и просит личной аудиенции. Малик приподнял брови, выдавая свое удивление. Мария Аудиторе в Империи? Звучало странно и по меньшей мере неправдоподобно. Однако, если в планах дожа с самого начала было сохранить поддержку Малика как правителя союзного государства, логично было отправить к нему жену и детей в качестве политических беженцев, имеющих также право просить об интервенции в случае, если дело будет дрянь. Если же это какая-то знатная беженка из Республики, прикрывающаяся именем жены дожа, ее все равно стоило принять. Она может быть посланницей своего заключенного в тюрьму правителя и иметь при себе важные документы. Как ни посмотри, поводы принять неожиданную гостью были. — Мы примем эту женщину. Пусть гости начнут расходиться через четверть часа после нашего ухода, — сказал он Тауфику, кивнув на клюющего носом сына. — Будет лучше, если они вернутся домой до темноты и отдохнут немного в окружении семьи. Мессер да Винчи, — заговорил он громче, повернувшись к почти что подпрыгнувшему от звука его голоса архитектору, — я попрошу вас пройти со мной. Во дворец заявилась женщина, называющая себя Марией Аудиторе. Я прошу вас, как знающего ее в лицо, подтвердить ее личность. — Разумеется, повелитель, — воскликнул Леонардо, искренне взволнованный услышанным. Они покинули зал очень удачно — внимание гостей было приковано к выступающим в центре зала актерам. Даже Тазим благосклонно отнесся к тому, что отец оставил его смотреть спектакль в компании друзей. Пройдя за Тауфиком до одной из публичных гостиных, Малик сел в одно из кресел, Альтаир и Леонардо остались стоять — императорский сателлит встал за спиной господина, в то время, как архитектор неловко замер у камина. Ждать им долго не пришлось. Двери снова открылись, пропустив женщину и двух детей в дорожной одежде. — Ваше величество, — среднего роста женщина с проседью в каштановых волосах и явно недавно появившимися морщинами поклонилась и поприветствовала императора на хорошем имперском с республиканским акцентом. — Я благодарю вас за то, что вы приняли меня так скоро, и прошу прощения за то, что нарушила ваш покой в благословенный праздник, день рождения вашего сына. Она хотела было сказать что-то еще, поприветствовать Альтаира, но, заметив Леонардо, радостно ахнула и протянула к нему руки. Леонардо, узнавший ее, потянулся к ней и сам со слезами на глазах. — Мадонна Аудиторе! Какое счастье видеть вас живой и здоровой! — воскликнул он, обняв женщину и совершенно не смутившись присутствия императора. Отстранившись, он обнял ее детей. — Клаудия! Петруччо! Я так счастлив, что вы в порядке… Но… Где же Эцио? Он не с вами? — Боюсь, что нет, дорогой Леонардо, — Мария покачала головой. — Он остался в Солэ… — Это все очень трогательно, — сухо прервал их Альтаир, видя, что Малик, тронутый этой сценой, не торопится это сделать. — Однако, нам хотелось бы узнать причину вашего внезапного появления в Столице Империи. — С большим удовольствием, — сказала Мария. Она, воспользовавшись предложением Малика, села на диван напротив него вместе с детьми и продолжила говорить. — Надеюсь, времени у вас в достатке, повелитель, ибо история наша длинна и непроста.