Ренессанс Республики

Они выехали из палаццо Рояле поздней ночью, спустя пару часов с отъезда Эцио, настолько незаметно, что в это было трудно поверить. Пока слуги тихо выносили вниз сундуки с вещами и убирали их в обычную телегу, Мария вместе со своей служанкой Анеттой отправилась будить детей. К своему удивлению, она обнаружила их обоих проснувшимися и собравшимися в комнате Клаудии. Девушка, судя по голосу взволнованная, утешала младшего брата. — Я слышал, как Рэниро увел его к родителям, — плакал Петруччо. — И пошел послушать, о чем они будут говорить… — И что же? — Клаудия, они услали его! Велели ему уехать! И, что хуже всего, нам придется уехать тоже! — С чего ты взял? — искренне удивилась Клаудия. — Отец так сказал! — Что еще ты слышал? — Ничего! Рэниро заметил меня и велел вернуться в комнату. — И правильно сделал, — прервала их разговор вошедшая Мария. — Не так вы должны были узнать об этом. — Значит, это правда? — Клаудия поднялась с кровати, на которой сидела рядом с братом. — Матушка, что происходит? Куда услали Эцио? И почему должны уехать мы? — У нас нет времени на вопросы, — Мария редко говорила строгим тоном, ярко характеризовавшим серьезность обсуждаемого вопроса и никогда не располагавшим к возражениям. — Так нужно для безопасности и благополучия нашей семьи. Слуги уже собрали наши вещи и подготовили вам одежду. Переодевайтесь и спускайтесь во двор. Я буду ждать вас там. Дети, привыкшие верить родителям и знавшие, что им обязательно вскоре все объяснят, выполнили указание. Не без помощи служанок они переоделись, взяли по паре безделушек, что влезли бы в карман, из своих комнат, и вышли во двор палаццо. Рэниро помог им забраться в телегу и усесться среди коробок и сундуков. — Я знаю, вы привыкли путешествовать иначе, — сказал он с грустной улыбкой. — С большим удобством. Но сейчас так надо. Перенесите этот путь терпеливо, с достоинством и пониманием ради ваших любимых родителей. Никто не должен знать, что вы едете так, поэтому ни в коем случае не выдавайте себя. Вы все поняли? Смущенные торжественностью, сквозящей в его голосе, Клаудия и Петруччо кивнули, обещая не подвести. Рэниро, зная, что может им доверять, улыбнулся и отошел в сторону, позволяя забраться в телегу служанке Клаудии. Последними пришли Мария и Анетта. Они не без помощи дворецкого устроились на козлах телеги. — Не знаю, что бы мы делали без тебя, — сказала Мария, принимая вожжи из рук Рэниро. — И очень жалею о том, что ты не поедешь с нами. Ты уверен, что хочешь остаться? — А разве у меня есть выбор? — удивился Рэниро. — Я должен оставаться рядом со своим господином до тех пор, пока нужен ему. Выезжайте. Пора. Мария кивнула и хлестнула вожжами по бокам запряженных в повозку коней. Сидящие между ящиков и сундуков Клаудия и Петруччо смотрели, как закрываются за повозкой ворота дворца, что был их домом долгое время, и чувствовали почти то же, что Эцио пару часов назад. Разве что узнать об этом им предстояло еще не скоро. Пока же они тряслись в повозке, гадая, куда направляются. Повозка, управляемая Марией, поехала к городским воротам. Караул сменился уже давно, и теперь выехать стало немного труднее. Досматривали каждого третьего покидающего город на своих двоих и каждую вторую повозку. Шансов проехать без лишнего внимания было очень мало. Но это пока что оно не было слишком уж пристальным. Многие покинули город в последние недели — знать, решившая не оставаться в городе на сезон дебютанток, путешественники, посмотревшие город, бедняки, которым столичная жизнь была уже не по карману. За последних и приняли Марию и ее близких. Их даже не задержали. К чему останавливать двух женщин, вывозящих из города своих детей и немногочисленные пожитки на простой телеге, совершенно непримечательной? Ни к чему. Так рассудили стражники, выпустившие их из города. Вот так, совершенно никем неузнанные, они покинули Солэ. Убедившись, что за ними не наблюдают, Клаудия высунулась и осмотрелась. Дорога показалась ей знакомой — в нескольких местах она разветвлялась на несколько новых дорог, две из которых вели к Монтериджони. — Матушка, мы что же, едем к дяде? — спросила она, подобравшись поближе к матери. — Нет, дорогая, — ответила Мария. — Мы едем в Сан-Лаго. — Город у озер? — удивилась Клаудия. — И к кому же? Неужто нас там кто-то ждет? — Ждет, дорогая, ждет. Мы едем… на мою родину, Клаудия. К моей семье. Услышав это, Клаудия без лишних вопросов вернулась в свой закуток и затаилась в нем надолго, обдумывая услышанное. Их мать была из Моцци — семьи банкиров, гораздо более старой и знатной, чем семья Аудиторе. Они веками жили в Сан-Лаго, одном из старейших республиканских городов, некогда бывшем очень влиятельным, но сейчас превратившимся лишь в тень себя прежнего. И, что всегда интриговало Клаудию, почти никогда не общались с семьей Аудиторе, если дело не касалось банковских вопросов. О семье Моции вообще было мало что известно, кроме этого. Они слыли затворниками, недолюбливавшими нынешнюю власть. Когда-то, когда вместо одной объединенной Республики на ее территории боролись между собою несколько небольших городов-государств, они правили Лагойей — несколькими городами и деревнями, сплотившимися вокруг Сан-Лаго, — и были банкирами правителей других крупных регионов. Но, проиграв в борьбе за право обслуживать Папу Ромуланского, они потеряли поддержку и большую часть влияния. Лагойя распалась, прежние земли отошли к другим районам, вступившим в Республику, клиентов у банка стало меньше. Дальнейшее существование их семьи было под угрозой. Чтобы не потерять все, Моцци, наступив на горло собственной гордыне, также вступили в Республику, но сохранили независимость для своего родного города и нескольких окрестных деревень, подчинявшихся им. Их не трогали — сказывалось уважение к долгой истории их семьи и готовности работать с каждым, кто готов внести значительную сумму в их банк невзирая на своеобразные условия. Так они жили все это время. Затворники и гордецы, ностальгирующие об оставшихся в прошлом возможностях. Ничего больше о них не рассказывали и не писали. Даже сама Мария ни слова не проронила о том, каково ей жилось под фамилией, что она носила до замужества, как бы не расспрашивали ее друзья семьи и собственные дети. Теперь же, когда каждый шаг везущих их лошадей и каждый поворот колеса повозки приближали их к родине матери, Клаудия не могла не думать — что их там ждет? Примут ли их Моцци или же прогонят, невзирая на то, что среди просящих будет часть их семьи? И, что более важно, чем им может помочь семейство, почти не обладающее властью? Множество вопросов тревожили Клаудию, и пока что она не могла найти ответа ни на один из них. Мерная тряска по кочкам укачала ее, и девушка заснула, обнимая прижавшегося к ее боку брата. Сколько им удалось проспать — она не знала. Проснулась Клаудия лишь когда почувствовала, что повозка резко затормозила. Заспанная девушка встрепенулась и завертела головой, пытаясь понять, что происходит. Вокруг мельтешили люди — хорошие кони, плащи, легкое металлическое обмундирование. Окончательно проснувшись, девушка поняла — наемники преградили им путь. — Откуда путь держите? — без обиняков спросил у ее матери один из них, видимо, командир отряда. — И куда? — Переезжаем из столицы к родственникам, — спокойно ответила Мария. Клаудия, присмотревшись к наемникам, поежилась, заметив отсутствие знаков отличия у них на плечах или плащей с гербом тех, кто их нанял. Это были безработные наемники, обитатели небольших городов и растущих как грибы придорожных таверн, люди, как правило, беспринципные и не гнушавшиеся заказных убийств. Все это Клаудия знала о них от дяди, часто имевшего дело с такими по долгу службы, и потому она не могла не переживать. Что нужно таким людям от них? Командир нахмурился и проехался вокруг повозки, осматривая ее. Не преминул он и заглянуть внутрь, посмотреть на сундуки и сжавшихся в испуге детей. Наконец он вернулся к козлам. — Странное время вы выбрали для путешествий, — сказал он. — Никак дело в столице дрянь. — Поэтому мы и уезжаем, — Мария, как показалось Клаудии, говорила даже с улыбкой, с какой обычно объясняла им с братом уроки или читала в детстве сказку на ночь. — Пока не стало слишком плохо. — Тогда мы проводим, — командир сейчас казался не сколько пугающим и опасным, сколько взволнованным. — Очень щедро с вашей стороны. Надеюсь, мы не отвлекаем вас от ваших дел. — Вовсе нет. Нам по пути. Командир сделал знак своим людям, и они, построившись, окружили повозку. — Как бы на нас не обратили лишнего внимания, — пробурчала Клаудия, убедившись, что наемники и правда намерены сопровождать их. Ей казалось, что она говорила достаточно тихо, и что услышать ее мог разве что задремавший на ее плече брат. Но из всех людей ее услышал командир наемников, высокий, темноволосый и морщинистый от постоянных тревог. — Что ты говоришь, девочка? — с насмешкой спросил он через плечо. Клаудия задумалась — отвечать ли этому человеку? И, что самое важное, как изменит ее ответ обстоятельства, в которых они находятся? Наемники — люди непредсказуемые. Кто знает, почему они сопровождают их, и что с ними сделают, если ее слова не понравятся командиру. — Клаудия, — услышала она голос матери, спокойный и даже любопытный, — раз уж ты говоришь что-то о других, имей смелость делать это так, чтобы тебя слышали. Это немного успокоило Клаудию, и она подобралась ближе к матери и ехавшему рядом командиру наемников. — Подобное сопровождение простых путников разве не привлечет ненужного внимания? — сказав это, она заметила, что командир смотрит на нее с любопытством. — Подумайте сами. Нам просто нужно доехать до родственников. Кому вздумается на нас нападать, если видно, что у нас нет ничего, кроме пожитков и нас самих. Сопровождение же… создает обратное впечатление. Командир и Мария переглянулись и рассмеялись. — Умную вещь ты говоришь, девочка, — сказал командир. — Будь вы обычными людьми, подобное и вправду было бы подозрительным. Но вы… другое дело. Вы нужны вашим врагам. Они бросятся на ваши поиски сразу же, как заметят ваше отсутствие. Это быстро случится, уж будь уверена. — И что же? — Клаудия нахмурилась. — Неужто они и правда нападут? — Нападут, нападут. — командир кивнул. — Нападут, схватят вас и запрут где-нибудь. Будут держать вас как пленников и шантажировать главу вашей семьи до тех пор, пока он не выполнит условия. Но вряд ли вас освободят, даже если он их выполнит. Живыми вы им не нужны. Как и он. — Какой ужас! — ахнул маленький Петруччо, подобравшийся поближе вместе с сестрой и внимательно слушавший взрослый разговор. — Давайте же вернемся домой и будем вместе защищаться! Мария бросила через плечо неодобрительный взгляд. Не так она хотела объяснить детям, особенно впечатлительному сыну, причину их отъезда и серьезность их положения. Но ничего с этим уже было не сделать. Они в любом случае узнали бы правду. — Наше возвращение невозможно. Пока, — даже краем взгляда она видела, какое облегчение принесли эти скупые слова. — Потому что только так мы можем защитить и себя, и вашего дорогого отца. Иначе бы мы никогда не расстались. Довольно разговоров об этом. У нас есть более серьезные поводы для волнения. Рассвет скоро, а мы еще и трети пути не проделали. Ее строгий голос заставил детей беспрекословно повиноваться и вернуться на свои места. Убедившись, что они молча сидят, переплетя руки и ноги и прижимаясь друг к другу, подобно котятам, Мария вернула свое внимание дороге. Мария беспокоилась. Сильнее, чем должна была в текущих обстоятельствах, что было трудно себе представить. Казалось невозможным, что что-то может беспокоить ее сильнее, чем то, что она с детьми находилась в бегах, пытаясь укрыться от врагов. Их могли обнаружить и атаковать в любую минуту. И даже если им удастся избежать этого на пути в земли Моцци, каковы шансы, что родная семья, чудом отпустившая ее больше двадцати лет назад, примет ее и поможет? Она не выглядела так, словно волновалась об этом, но она волновалась, и лишь чудом ей удавалось это скрывать. Вскоре Мария устала волноваться. Дорога была неровная, колеса то и дело подпрыгивали на камнях и попадали в мелкие выбоины. Это помогло Марии отвлечься и убаюкало всех, кто был в повозке. Спустя пару часов езды Мария снова обернулась и увидела, что дети и слуги уснули, теперь уже крепко. — Наконец-то, — выдохнула она, повернувшись к молчавшему до этого момента командиру наемников. — Я боялась, что весь путь будут тревожиться. Теперь они спят благословенным сном, и мы можем поговорить. Расскажи мне о своих делах, Бартоломео. Мы давно не виделись. — Нечего рассказывать, — Бартоломео сухо усмехнулся. — Пока Джованни не вызвал меня, я торчал в той убогой таверне. Это все не для меня. Для Лиса, быть может, но не для меня. Мне бы носы ломать да зубы выбивать в хорошей драке, а не элем торговать. — Это точно, — Мария рассмеялась. — До сих пор не могу представить тебя где-то помимо поля боя или казармы. И я восхищена смелостью и решительностью, проявленными тобой и твоими людьми. Как вы собрались так быстро ради нас? — Не пойми меня неправильно, но деньги творят чудеса. Все эти парни, — легким кивком указал на них Бартоломео, — осели в окрестных деревнях, завели семьи, занялись кто чем. Бернардо заделался в фермеры. Лодовико работал на мельнице. Марко чинил крыши. Кого ни спроси, услышишь что-то подобное. Деньги им нужны. Очень. Поэтому просьба Джованни пришлась как нельзя кстати. — Я понимаю, — сказала Мария, выслушав его и помолчав несколько минут, раздумывая. — Теперь понимаю. Всегда лучше выполнять привычную и любимую работу и получать за нее достойную плату. — Даже если это убийство? — Даже если это убийство. Они снова замолчали и проделали еще какое-то время молча. Занялся рассвет, его они тоже встретили молча. Почему-то сейчас это ощущалось правильным. Это были чуть ли не последние мгновения спокойствия, что они могли себе позволить. Кто знает, когда их жизнь будет так же спокойна и безмятежна, как и сейчас. Проснулись дети и попросили есть. Анетта, служанка Марии, разбуженная ею, сказала им, где найти еду среди вещей, и так, не прекращая пути, они позавтракали наспех холодной солониной, сыром и хлебом, запивая его вином, чтобы согреться. К гордости Марии, дети разделили свою еду с наемниками, которых признали как друзей и защитников. А путешествие и не думало кончаться. — Мы подъезжаем к Эмилии, — сказал Бартоломео спустя три часа с рассвета. — Мы с парнями готовы ко всему. Надеюсь, вы тоже. — Ах, Бартоломео, если бы у нас был выбор, — Мария с трудом улыбнулась. — Конечно, мы готовы. Как жаль, что нет другого удобного пути, лишь через Эмилию. За поворотом показались стены города. Высокие, покрытые воронками от некогда попадавших в них пушечными ядрами, которые почему-то еще никто не поправил. Ничего хорошего о городе, который им положено было защищать, они не говорили. — Как странно, — вяло удивилась Мария, бросив на них взгляд. — Пацци стали плохо заботиться о своих владениях. Не похоже на них. — Ничего удивительного, — Бартоломео закатил глаза. — Вот что бывает с городом, чей хозяин отдает свою армию в услужение папе и вкладывает деньги в его крестовые походы. Вот что бывает, когда он забывает о своем родном доме. — Раз город почти не охраняется, значит, мы проедем без проблем, — предположила служанка Аннетта, молча слушавшая разговор до этого. — О, поверьте, город еще как охраняется, — рассмеялся командир наемников. — Франческо не может отказать папе, но Якопо может. Он оставил в гарнизоне столько людей, сколько смог. — Надо же! — теперь удивление Марии было искренним. — В кои-то веки Якопо овладело здравомыслие. — Оттого-то Якопо и носу из города не кажет в последнее время. Проблема не в нем. Проблема во Вьери. — Что с Вьери? — снова подползла к козлам Клаудия, потирая сонные глаза. — Он же в Солэ. — Ну уж дудки. Он вернулся в Эмилию с неделю назад, если не больше, — сказал Бартоломео, положив руку на рукоять своего двуручного меча. — Собрал шайку головорезов и вместе с ними нападает на всех, кого сочтет подозрительным. Нам повезет, если мы избежим столкновения. — Удивительно, что мы еще не столкнулись, — пробормотала, оглядываясь, Клаудия. Закон подлости мог бы сработать с ними, лишить их удачи, но не сработал почему-то. Под палящим полуденным солнцем они покинули земли Пацци, не встретившись с Вьери и его головорезами, и выехали дальше, в Сольдино, последнюю провинцию, отделявшую их от Лагойи. Сольдино они также проехали без происшествий. К вечеру Мария с детьми и сопровождающие их наемники въехали в Лагойю. И почему-то именно сейчас все начало ощущаться странным. Теплые солнечные лучи пропали, скрытые тяжелыми грозовыми облаками. Ухоженные засеянные поля и сочные зеленые луга Сольдино, богатой и преуспевающей провинции, сменились измученной землей Лагойи, сплошь захваченной дикими травами и не имевшей ни намека на иную, благородную растительность. Деревья с подгнившей листвой росли сгорбившись, словно некое горе сломило их волю и стремление к небесам. Копыта коней увязали в болотистой почве, словно раскисшей после долгих дождей. — Здесь так… мрачно, — прошептал Петруччо. — Как будто солнце никогда не касается этих мест. — Не говори так, — одернула его сестра. — Это родина нашей мамы. Она не может быть такой ужасной. — О, дети мои, — Мария, услышав их, вздохнула с непередаваемой печалью. — Боюсь, вас ждет разочарование. Прекрасные в Лагойе лишь озера. О людях, живущих рядом с ними, я такого сказать не могу. Напуганные ее словами, дети снова затихли. А унылый пейзаж продолжал тянуться и становился все более пугающим. Они проехали несколько деревень одна хуже другой. То запертые наглухо дома, из которых ни звука не доносилось, то заброшенные или разграбленные. — Не нравится это мне, — пробормотал Бартоломео, осматриваясь в очередной деревеньке. — Все попрятались, как моллюски. Что за чертовщина тут происходит? — Я не знаю, но так не должно быть, — ответила Мария. — В этих деревнях всегда было много людей. Они жили суровой жизнью и боролись с обстоятельствами, но ни от чего не прятались. Что-то случилось, что-то очень плохое. — Ты знаешь что-нибудь об этом? — Ничего. Я писала брату, но, отвечая мне, он не упоминал ничего подобного. — Значит, он тебя обманул. Впереди, наконец, замаячил сам Сан-Лаго. Серый город, ощетинившийся темными от влаги и времени камнями и решетками, он угрюмо нависал над окружавшим его озером. Озеро, имевшее то же название, что и город, построенный на холме в его центре, измельчало с годами и больше напоминало гигантскую лужу. Холодный промозглый ветер тревожил водную гладь, покачивал торчащие илистые коряги, сушил мох на неровных валунах гранита. Таким был Сан-Лаго, и подобраться к его открытым воротам можно было лишь по окружавшей его воде. Понимая, что им больше ничего не остается, Мария направила лошадей вперед. Телега, подобно лодке, въехала в воду. Наемники следовали за ней с осторожностью — было бы некстати, поранься лошади об острый камень или споткнись кто-то об корягу, спрятавшиеся в густом, закрывавшем землю иле. — Мы как будто переплываем океан, — прошептал Петруччо, осмотревшись. Клаудия ничего не сказала. Она думала о словах Бартоломео, решившего, что семья Моцци обманула их, и о кинжале из комнаты Эцио, который украла перед уходом и спрятала в правом сапоге. Она успела забыть о нем за эти долгие часы путешествия, но лишь сейчас, двинув затекшей ногой, почувствовала его ножны. Это был хороший кинжал. Маленький, но очень острый, он вполне мог ей пригодиться. Девушка постаралась вытащить его как можно незаметнее для других. Это удалось ей не сразу, но удалось. Клаудия засунула его за пояс и накрыла сверху шалью, надеясь, что он не выступает через ткань. Почему-то это внушило ей чувство безопасности, хоть и слабое. Она смотрела на приближающиеся ворота и пыталась не представлять, что же их ждет за ними. Мария с детьми и их сопровождающие преодолели ворота и оказались в городе. И то, что открылось их взгляду, заставило их напрячься еще сильнее. Сан-Лаго был пугающе пустынен. Людей они почти не встречали, а если и встречали, то ненадолго. Стоило горожанам заметить их, как они прятались по дворам и домам, захлопывали калитки садиков, двери и оконные ставни. Люди словно знали, кто они и зачем приехали, и не были от этого в восторге. Все вокруг было пропитано тревогой и страхом. — Вот и все, — сказала Мария, въехав во двор замка Моцци, находившегося на другом конце города, и остановив телегу. — Мы приехали. Вылезайте. Дети и слуги повиновались. Они, разминая затекшие конечности, выбрались из телеги и, пошатываясь, последовали за матерью к главному входу. С ними шел и Бартоломео, оставивший своих людей охранять вещи в телеге. Мария подвела их к большим дверям темного замка и трижды громко постучала в них специальным железным кольцом. Подождав немного, она постучала еще и еще, и стучала до тех пор, пока им наконец не открыли. — Эм-м, — это был юный лакей, должно быть, сын кого-то из местных, взятый на службу по знакомству. — Кто вы? И по какому делу? — Меня зовут Мария Аудиторе, а это мои дети, — Мария сказала это с присущими ей грацией и спокойствием, которое всегда производило на людей неизгладимое впечатление. — Я приехала к своему брату, кондотьеру Моцци, по личному делу. Лакей вытаращился на нее с таким удивлением и даже испугом, словно увидел привидение. Он не сразу смог собраться, а как смог — со всех ног поспешил докладывать. — Чего это он, — удивился Бартоломео. — Так сильно удивляться посетителям… Словно нас здесь совсем не ждут. — Даже если и так, нас примут и выслушают, — ответила Мария так невозмутимо, что это успокоило наблюдавшую за ней Клаудию. И, словно подтверждая ее слова, двери открылись полностью, пропуская их внутрь. Лакей, что открыл им, продолжал выглядеть напуганным, но сейчас он хотя бы не смотрел на гостей как на привидения. Он вел процессию из посетителей по коридору, задуманному как парадный, освещая им путь свечой в маленьком подсвечнике. Пламя свечи нещадно чадило и пускало едкий дым, почти не давая света. — Матушка, здесь так жутко, — прошептала Клаудия, подобравшись к матери поближе и взяв ее за руку. — Ты правда здесь жила? — Да, дорогая, — Мария грустно улыбнулась. — Я знаю, здесь неуютно. Но, как и у всех старых замков, у этого есть свое очарование. — И в чем же оно заключается? — В долгой истории этого места и секретах, что оно успело накопить. Они не успели поговорить о чем-то еще. Лакей подвел их к еще одним дверям и толкнул их, после чего указал на соседнее помещение ладонью. — Проходите. Господин вас ждет. Мария и ее спутники сделали шаг внутрь и попали в большой и некогда красивый зал, бывший, как помнила женщина, парадной столовой. Она была облицована розовым и серым гранитом, потемневшим спустя годы и оттого казавшимся грязным и неаккуратным. Когда-то это помещение было хорошо и красиво обставлено и богато украшено картинами модных художников, статуями знаменитых скульпторов и гобеленами лучших мастеров. Но сейчас Мария не увидела ничего из этого. Рамы пустели, петли для гобеленов в стенах было не разглядеть при плохом освещении. Места, отведенные под статуи, были заняты сложенными друг на друга лавками и столами, за которыми некогда пировали хозяева дома и их гости. Ничего, что напоминало бы о статусе владеющих замком людей, в этом зале не было. Даже двери — та, через которую вошли гости, и еще одна напротив, — некогда отличавшиеся прекрасной резьбой и крепкими замками, держались на честном слове. Все здесь вопило о бедственном положении хозяев дома. Лишь два кресла, предназначавшиеся хозяину и хозяйке дома, стояли на другом конце зала, у большого камина. Они были повернуты спинками к двери, так, чтобы входящие не видели сидящих. Видимо, в одном из них и сидел брат, решила Мария. Она глубоко вздохнула и, понадеявшись, что это шумное проявление тревоги не разнесется под высокими сводами каменного зала, выдавая ее, направилась к нему. Все остальные, пребывая в крайней степени напряжения, ожидали ее у двери. — Дорогой мой брат Горацио, — сказала Мария, подойдя так близко к креслам, что смогла разглядеть над спинками две мужские черноволосые макушки. — Я рада вернуться домой. Одна из макушек зашевелилась — ее обладатель поднялся на ноги и повернулся к Марии. Это и вправду оказался ее младший брат, Горацио, унаследовавший земли и титул отца после его смерти. Нынешний кондотьер Лагойи был очень похож на свою сестру. Такой же крючковатый нос и густые каштановые волосы, даже морщины, подобно кругам в стволе дерева, отмечали его возраст в тех же участках его лица, что и у Марии. Он, немного бледный, широко улыбнулся и распростер руки, приглашая сестру обняться. Мария поспешила принять его приглашение. — А уж как я рад, сестренка, — сказал Горацио, обнимая Марию. — Ты не представляешь, как я был удивлен, получив твое письмо. Мы не виделись с самой твоей свадьбы, и вот, нежданно-негаданно, ты приезжаешь в гости. Ах, как жаль, что отец не дожил до возможности увидеться с тобой и внуками… Они отстранились друг от друга. Прежде, чем вернуть внимание брату, Мария бросила мимолетный взгляд на макушку второго мужчины, все еще сидящего в кресле, и нахмурилась. Что-то знакомое было в этой голове с черными, как смоль, волосами и темно-синем, как чернила, берете накребень. Прежде, чем она сумела озвучить свое подозрение, незнакомец поднялся с кресла и повернулся. Угли, тлевшие в камине, осыпались, и желтые тени остатков огня осветили его лицо. — Я рад нашей встрече, мадонна Аудиторе, — улыбнулся Марии кривой улыбкой Вьери Пацци. — Надеюсь, вы по достоинству оценили нашу заботу во время путешествия. — Боюсь, не понимаю, о чем ты, Вьери, — холодно ответила Мария. — О, неужто? — Вьери подошел ближе. — Разве препятствовал вам кто-то по пути сюда? Нет, никто. Я взял на себя смелость избавить вас от угрозы нападения безработных головорезов… — Приняв их в свою шайку, как я слышала, — Мария поджала губы, стараясь не выдать клокотавшей в ней ярости. — Но это твое дело, которое нас не касается. — Ценю вашу мудрость, мадонна. Могу ли я полюбопытствовать о причине вашего прибытия сюда? — Боюсь, не можешь. Это уже не твое дело, а мое и моего брата, хозяина земель, на которых ты находишься. Надеюсь, ты поспешишь оставить нас и вернуться к своей более занятной жизни. Эти слова заставили Горацио побледнеть и нервно оглянуться на Вьери, что не укрылось от глаз Марии. Дурные предчувствия усилились. — Горацио, — сказала она, — что ты сделал? Горацио не ответил, лишь отвел взгляд и сделал шаг назад, чуть не споткнувшись о кресло. Вместо него заговорил Вьери. — Ваш брат всего лишь разорил семейное предприятие и в попытке сохранить целостность своей земли продал ее нам, — он нагло улыбался, видя, как мрачнеет лицо осознающей степень совершенного Горацио предательства Марии. — И, что более важно, он присягнул нам на верность и с радостью сообщил о вашем скором прибытии. Потому все свои дела вам придется вести со мной, мадонна Аудиторе. Смотря на брата, некогда уверенного, острого на язык и мысль и даже смелого, Мария не могла до конца поверить в услышанное. Чтобы Горацио, всю жизнь мечтавший вернуть семье утерянную славу, разорился и продался Пацци, коих ненавидел больше всего? Это казалось невозможным. Но человек, стоящий сейчас перед ней, имел лишь внешность Горацио, которого она помнила, знала и любила. Личность же его нынешняя не имела с прошлой, такой знакомой, ничего общего. Этот мужчина, сгорбившийся, нервно теребящий край своего потрепанного платья и стыдливо уклоняющийся от ее взора, был сломлен и не вызывал ничего, кроме жалости. Вьери, этот ухмыляющийся юнец, чуть не лопался от гордости. Всматриваясь в его кривящееся от наслаждения имеющейся у него над кем-то властью лицо, Мария видела, какой он на самом-то деле слабый и несчастный. Только такого человека могло обрадовать чужое отчаяние и горе. Только такой человек, лишенный принципов и чести, наслаждался обманом и считал допустимой подлость. Вьери был совсем еще юным, но его душа, настрадавшаяся от отеческой жестокости и равнодушия, огрубела и зачерствела, делая для него невозможным сопротивление искушениям и грехопадению. Но, каким бы он ни был, сейчас Вьери был в лучшем положении, чем Мария и ее спутники. Он определенно где-то прятал своих наемников, которым заплатил достаточно много ради верности, пусть и временной. Даже если Мария и дети смогут скрыться, ничто не гарантирует их безопасности в любом другом месте — у Вьери и его семьи повсюду тоже есть информаторы, способные выдать их преследователям. Но ускользнуть им было необходимо. Оставалось лишь понять как. — Что же, в таком случае нам незачем здесь более задерживаться, — сказала Мария. — Я полагала, что еду в гости к брату, готового принять меня как члена своей семьи, но никак не ожидала встретить здесь тебя, Вьери. Мы уезжаем. Мария развернулась и пошла было к дверям, у которых замерли в мрачном ожидании дети и Бартоломео. Но, как она и боялась, отпускать их в планы Вьери не входило. — Боюсь, мадонна, обратный путь вам придется отложить, — он быстро догнал ее и схватил за локоть. — Именем Пацци я задерживаю вас как нарушительницу установленных мной на своей земле законов. Ваших подельников я также задерживаю. Воины, — позвал он, — заприте этих людей в свободных комнатах и держите там до тех пор, пока мы не соберемся в путь. Из соседнего коридора, закрытого от взора второй дверью, вышли вызванные Вьери наемники. Числом они превосходили наемников Бартоломео и были лучше вооружены. Им не составило никакого труда выполнить данный им приказ.