Ренессанс Республики

Несколько дней после этого пролетели странно. Время то стремительно неслось подобно молодому орлу, заставляя Тео переживать водоворот удивительных и непривычных ему событий, то мучительно тянулось подобно тому, как медленно истлевала свеча. Отъевшись и приодевшись с иголочки, Тео обнаружил, что больше не выглядит как оборванец, каким он был до прихода в дом Пацци. Его короткий и щетинистый ежик волос, сопротивлявшийся аккуратному виду, прятал под собой модный берет с пером, а не серая рыбацкая шапка. Старую конопляную рубаху, серые просторные штаны и зеленую куртку, которые он мог неделями носить, сожгли, вместо них Тео теперь носил белые мягкие рубашки и узкие черные штаны под плащами или котарди в синих цветах семьи. И теперь он мог выбрать вместо них что-то еще, если то, что ему подавали слуги по утру, не приходилось по душе — платяной шкаф в его комнате был заполнен сшитыми по нему вещами. Но не только эти изменения заметил в себе Тео. Он вдруг понял, что начинает забывать привычный воровской и уличный жаргон, который, пусть он его и не слишком часто употреблял, все же был важной частью его лексикона. Теперь Тео чаще замечал, что говорит почти как Франческо или Якопо — длинно и иногда даже витиевато, подбирая перед этим тщательно слова. И почему-то это осознание причинило ему боль. Он вдруг понял, что его новое положение заставляет его отказаться от искренних слов и эмоциональных порывов, вместо этого принуждая становиться скрытным и замкнутым. И это юноше было не по нраву. С каждым днем, с каждой минутой даже Тео находил все больше правоты Эцио в том, что его окружало. Это все не было тем, чего он хотел. Он не хотел быть вором, но и то, кем его пыталась сделать семья, не ощущалось правильным для него. Он все чаще бывал задумчив и угрюм, что тоже разительно отличалось от его прежнего веселого и задорного нрава. Якопо, радовавшийся стремлению юноши учиться и нанявший ему поэтому учителей, все чаще замечал, что Тео отворачивается от книг и смотрит в окно, словно надеясь разглядеть в городской суматохе что-то, чего ему так не хватает. — Твоя душа зовет тебя куда-то, не так ли? — сказал он как-то раз за обедом, и эти слова заставили Тео выронить дессертную ложку. К счастью для них обоих, обедали они тогда вдвоем. Франческо, отсутствовавший в последнии дни все чаще и чаще — Тео подозревал, что отец заканчивает подготовку к нападению, — снова уехал куда-то, оставив дядю и сына дома. — Я… знаю, что не должен скучать по притону и друзьям, — сказал Тео, почему-то чувствовавший искреннее желание довериться Якопо. — Но иногда все же скучаю. Здесь… мне бывает тесно временами. — Только и всего? — Наверное. — Все же нет в твоей новой жизни ничего такого, что могло бы убедить тебя не воровать больше, — Якопо тяжко вздохнул. — Мне жаль это слышать. — Это несправедливо, — Тео пристально посмотрел на Якопо. — Я ничего не своровал с тех пор, как пришел. И вы это знаете. Это вообще не про воровство, я не хочу этим заниматься больше. — Так в чем же дело тогда? — Я… не чувствую себя на своем месте. Я не принадлежу миру воров, хоть и умею воровать, но этот мир… я не нахожу себя и в нем. Мне как будто нигде нет места. Я не знаю кто я, что я, как мне теперь жить. — Это все блажь, мальчик, — Якопо отмахнулся от его душевных терзаний так, словно они были летающей над его тарелкой мухой. — Все ясно как Божий день. Ты выучишься на банкира, продолжишь наше дело. Обзаведешься семьей и продолжишь род. К слову об этом. Учитывая твое прошлое и ошибки твоего отца, я вынужден спросить. У тебя не было подружки, которую ты посещал в свободное от воровства время? Тео вспыхнул от гнева, вызванного этим бестактным вопросом, и поджал губы, не желая отвечать. Но Якопо продолжал выжидающе смотреть на него, требуя ответа, и Тео был вынужден сдаться — он не хотел проверять глубину его терпения. Тео покачал головой. — Вот и славно, — сказал Якопо с различимым удовлетворением в голосе и откинулся на спинку стула. — Конечно, стоило бы подыскать тебе жену из Солэ прежде, чем мы станем изгоями, но что поделать. В Эмилии достаточно своих хороших семей. Гнев Тео усилился от этих слов. Резко перестало хватать воздуха в легких, а щеки запылали румянцем. Перед глазами почему-то возникло лицо Лючии, которая была так к нему добра и тем самым тронула его сердце. Все это было уже слишком для юноши. — Я хочу выйти, пройтись, — сказал он. — Без всяких там глупостей. Просто прогуляюсь до сада. — Иди, мальчик, освежись, — кивнул ему Якопо. — Надеюсь, прогулка приведет тебя в чувство. Тео с трудом сдержался, чтобы не выскочить из-за стола и дать тем самым Якопо повод передумать, и спокойным шагом вышел из дома. Только оказавшись на достаточном от него расстоянии Тео позволил себе пробежаться проулками, и это было первой порадовавшей его вещью. Так он добрался до сада Бурбон, который всегда мечтал посетить в качестве порядочного гражданина. Теплый день поздней весны перетекал в вечер. В саду было немало прохожих, но никто из них не смотрел на Тео — преимущество его нового образа, единственное, должно быть. Он прогуливался по дорожкам, пока не заметил знакомую фигуру на берегу искусственного озера. — Тебе позволили так поздно выйти, Лючия? — спросил он, подойдя ближе. Лючия, испуганная его появлением, взвизгнула, отступила назад, споткнулась о незаметный в траве камень и чуть было не упала в воду. Тео успел подхватить ее и помог устоять на ногах, чем явно смутил девушку. — Тео Пацци! — в притворном гневе воскликнула она, несильно стукнув его по плечу кулачком. — Ну кто так поступает! Ты меня до смерти напугал! — Извини, извини, — Тео поднял руки, прося о мире. — Так что? Ты здесь в поздний час. Прогуливаешься? Или же сюда тебя привело что-то серьезное? — Не совсем, — Лючия оглянулась на воду и кивнула ему на одну из лодок, на которых могли поплавать приходящие в сад посетители. — Клариссе нужен был повод выйти, чтобы увидеться с нашим общим другом, Эцио. Ты его тоже знаешь, верно? Тео проследил за направлением ее взгляда. В катающихся на одной из лодок он и вправду узнал беседующих Клариссу и Эцио. Где-то под ребрами заныло. Почему-то ему захотелось присоединиться и поболтать с ними, как прежде. Все-таки он скучал по друзьям, хоть и не хотел в этом признаваться. Настроение его стремительно испортилось, едва приподнявшись от встречи с Лючией. — Верно, — пробурчал он. — Ладно. Я пойду. — Нет, постой! — девушка задержала его прикосновением к локтю. — Ты расстроен? Что случилось? Я же вижу… Вы с Эцио поссорились из-за того, что ты узнал о себе, да? — Ничего такого. Не бери в голову. — Тео, мне очень жаль, что я не догадалась сразу. Прости, пожалуйста, — Лючия смотрела умоляюще. — Тебе необязательно общаться с ним, если ты этого не хочешь. Но не отказывайся из-за этого от общения со мной и Клариссой. Эти слова были справедливы. А благожелательный вид Лючии заставил тьму отступить от израненного сердца Тео. Впервые за дни жизни в доме Пацци Тео подумал — должно же быть что-то, что он в состоянии самостоятельно для себя решить, в самом-то деле. Семья может выбрать ему судьбу и жену, но свой круг общения он будет выбирать без указки со стороны. И каким-то образом эта мысль словно сбросила большой груз с его плеч. Тео осмотрелся и заметил, что к одному из нескольких причалов только что вернули одну из лодок. Это подало ему идею. — Пошли, — сказал Тео, утягивая Лючию в ту сторону. — Не дело это — стоять в стороне, если можно хорошенько развлечься. — Это неприлично, Тео! — смущенная Лючия сопротивлялась, но он по голосу слышал, что ей ужасно хочется прокатиться на лодке. — Что если кто-нибудь увидит? — В сумерках нас легко принять за кого угодно. Это убедило Лючию. Она залезла в лодку с помощью Тео и позволила ему прокатить их до середины озера. — Ты давно знаешь Эцио? — спросил он, размеренно работая веслами. Почему-то вдруг это стало интересно ему. — С самого детства. Наши с Кристиной семьи всегда общались с его. Клаудия, его сестра, моя лучшая подруга. Я ужасно по ней скучаю — Где же она сейчас? — Ей с матерью и младшим братом пришлось уехать. Сам понимаешь почему. — Вот как. И что он за человек? — Странный вопрос для того, кто его знает. — Мы недавно знакомы. И не особенно-то и хорошо. Так что, Лючия… Расскажешь ли ты мне что-нибудь о нем? Мне правда очень важно… — Что же… Эцио сложный человек, Тео. Он добрый, любящий и сердечный, он обожает свою семью и друзей, но у него много пороков, тянущих его на дно. Прежде он им совершенно не сопротивлялся и даже потакал. Когда дож отослал его близкого друга и обязанного, мы все чуть было не потеряли его — Эцио был так опечален, что находил утешение только в вине и гуляниях. Мы пытались с ним поговорить, но он никого не слушал. Федерико, его старший брат, собирался даже его побить легонько, чтобы отвадить от плохой компании, но дож снова вмешался. Он нашел для Эцио некоего наставника и отослал на учебу. Мы не видели его много дней, пока как-то раз он не пришел ко мне с просьбой взять на службу Клариссу. После он отправил ко мне вас обоих. Почему ты спросил? Тео тяжело вздохнул. — У нас с ним сложные отношения, Лючия. Мы оба наломали дров, но Эцио все же сделал кое-что, что я не смогу ему простить. Но в то же время я могу понять, почему он так поступил. Так что я теперь не знаю, как мне к нему относиться. Я думал, что твои слова как человека, знавшего его дольше и лучше моего, помогут мне это решить. Но теперь мне кажется, что я еще больше запутался. — Все люди сложные. И отношения тоже, — Лючия пожала плечами. — Мне тоже нелегко с Клариссой, если начистоту. Я люблю ее, видит Триединый. Она добрая и славная, я рада, что Эцио познакомил меня с ней. Она хорошо справляется со своей работой, но порою… она так напоминает мне Клаудию, когда опечалена чем-то или сердится на что-то… Даже говорит и смотрит так же. Меня это так злит, что порою я третирую ее. И сержусь на себя за то, что не могу перестать их сравнивать. Она же в этом не виновата… И, знаешь. Вы с ней очень похожи. Смотря на вас, я чувствую, что вам как будто тесно, вы словно места себе не находите. — Все так, — кивнул Тео. — Не знаю, как чувствует Кларисса, но мне и правда не по себе в доме Пацци. До прихода к ним я вел отвратительную жизнь, к которой не хочу возвращаться. И перед тем, как я ушел, Эцио сказал мне, что я не смогу ужиться там, куда отправляюсь. Я не хотел признаваться в этом все эти дни, но, боюсь, он прав. Мне не место у Пацци. Но мне больше некуда податься. Лючия ничего ему на это не сказала. И сам Тео не решался сказать что-то еще. Он отпустил весла, и лодка застыла на одном месте, слегка разворачиваясь в сторону берега. Так они сидели молча какое-то время, раздумывая каждый о своем. — Эй, кто это тут у нас, — услышали они вдруг знакомый голос. Это Эцио подвел их с Клариссой лодку поближе к ним и остановился рядом. — Что думаете о небольшой игре? Скажем, кто быстрее доплывет до вон того причала на другом конце озера? — Я за! — вскрикнула Лючия, к удивлению не успевшего ответить Тео. — Давай, Тео! Нам надо развеяться. Ну же! Тео скорчил ей гримасу, изображая, что собирается отказать. И тут же, увидев, что обманул всех этим, налег на весла с криком: — Догоняй! Лючия звонко засмеялась, а Эцио и Кларисса разразились возмущенными возгласами. Две лодки наперегонки помчались к пристани, сопровождаемые взглядами немногочисленных отдыхающих. Победителя определить не удалось. Они оба достигли финиша одновременно. Привязав лодки, юноши выскочили на пристань и помогли подругам выбраться. — Теперь, когда вы убедились, что равны в этом, — сказала Лючия, внимательно смотря на юношей, — помиритесь. Я не знаю, что у вас случилось, и, признаться, мне все равно. Я лишь уверена в том, что вы за короткий срок стали друг другу близкими друзьями. Не позволяйте чужим предубеждениям вас рассорить. Эцио и Тео, смущенные ее словами, переглянулись. Они оба явно много поняли за время, что не общались, но гордость не позволяла никому из них сделать шаг навстречу первым. Они так бы и стояли молча и отведя глаза в сторону, если бы не выдержала уже Кларисса. — Да ради Триединого, — пробормотала она, взяв юношей за руки и соединив их ладони друг с другом. — Пожмите друг другу руки и забудьте эту глупую ссору. Мы все исстрадались порознь. Пора это закончить. Теперь уж им было не отвертеться, да и не то чтобы кто-то из них в глубине души хотел бы отказаться. Юноши пожали друг другу руки, чем заставили подруг улыбнуться. — Хотели бы мы задержаться и поговорить еще, — сказала Лючия, убедившись, что все теперь в порядке, — но сейчас уже слишком поздно. Нам пора возвращаться, если я не хочу, чтобы родители посылали на мои поиски. — Вы дойдете сами? — спросил Тео. — Может, мне вас проводить? — Это будет не совсем уместно, — возразил Эцио. — По крайней мере, не раньше, чем тебя официально представят. Родители Лючии очень строгие, если они узнают, что ее провожал кто-то совершенно незнакомый, то запрут их с Клариссой дома. — Все будет хорошо, не беспокойся, — беспечно сказала девушка. — Вы тоже себя берегите, ладно? И постарайтесь больше не вынуждать нас вас мирить. С этими словами девушки поспешили покинуть ставший немного мрачным в темноте раннего вечера сад Бурбон. Эцио и Тео молча смотрели им вслед до тех пор, пока их фигурки не свернули за ворота. — Я понимаю, что не заслужил твоего прощения, — тихо сказал Эцио прежде чем развернуться в другую сторону и тоже уйти. — И буду делать вид что у нас все в порядке ради них. Просто… береги себя. Он, явно не ожидавший ответа, сделал несколько шагов прочь. И Тео понял — сейчас или никогда. — Ты был прав, — так же тихо ответил он, но в вечерней тишине почти опустевшего сада Эцио услышал и остановился. — Франческо оказался таким, как ты сказал. Мне не нравится то, что я это говорю, но я не могу отрицать очевидное. — Тогда почему бы тебе не вернуться? — Эцио снова приблизился. — Вольпе будет рад принять тебя обратно… — Мне нет места в притоне. Я никогда ему не принадлежал. Пока я не пойму кто я такой, я не покину дом Пацци. Эцио, — снова остановил Тео сделавшего шаг в сторону Аудиторе. — Скажи Вольпе, что все случится на мессу. — Он знает. Мы расшифровали записки заговорщиков. Не знаем только где именно нанесут удар. Франческо, быть может… обсуждал что-то с тобой? — Нет. Опасается, что я предам. Не зря, как видишь. — Ты не предатель. Ты делаешь то, что считаешь правильным для себя. — Это бесполезно. Я ничем не могу помочь ни им, ни тебе, ни Клариссе. За нее я особенно боюсь. — Почему? Выслушав историю о поездке Якопо в монастырь, Эцио побледнел. — Подумать только, сестра Теодора вынуждена скрываться из-за него, — возмутился он, качая головой. — Это все слишком. Нужно вывозить ее… нет, всех, кого только можно из Солэ. Заговорщики атакуют у всех на глазах, начнется суматоха. Они будут в большой опасности. Вот если бы они выехали из города и скрылись, ну, к примеру, в Монтериджони, у моего брата… Никто их не посмеет тронуть там. — Так пусть они и правда уедут, — сказал Тео. — Ты можешь организовать письма от своего брата к семьям Лючии и Кристины с предложением покинуть город? — Это невозможно, — ответил Эцио. — Если они уедут прямо перед мессой, это вызовет большие подозрения, и заговорщики затаятся или придумают что похуже. Мой дядя со дня на день приедет на службу, затем снова уедет и вернется только на заседание Сеньории. Он — их единственный шанс покинуть город. Но организовать все заранее трудно — мы потратим драгоценное время только на переписку. Даже Вольпе не сможет так скоро передать ему весть. — Пусть в таком случае Вольпе передаст ему твой план сразу же, как твой дядя окажется в городе. Так он успеет поговорить с семьями на приеме или мессе. Пусть это случится прежде, чем произойдет трагедия. В суматохе никто не обратит внимания на то, что несколько отпрысков знатных семей покинут город. Особенно если они уедут сразу же, как все случится. — Звучит разумно. Я подумаю, как это можно устроить. Вопрос лишь в том… поедешь ли ты с ними? — А есть ли у меня такое право? И, что важнее, возможность? Франческо слишком занят заговором, после же будет разбираться с последствиями. Заниматься мною продолжит Якопо. Вот он не позволит мне скрыться. Не после того, как был захвачен Вьери. И даже если я сбегу, я все испорчу. Якопо будет думать, что меня захватили в лучшем случае, в худшем — что я предатель. Он либо ополчится против Вольпе и нападет, либо, если трагедия будет предотвращена, попадет в заключение вместе с Франческо. — Конечно, будет лучше, если случится второе. Ему в заключении, конечно, не понравится, но тюрьма будет меньшей из его проблем. Для тебя же отъезд будет спасением. Посуди сам. Не будет ли лучше, если ты останешься на свободе, и о тебе будут знать, что ты не запятнал свои руки кровью, чем попадешь в опалу и будешь вынужден скрываться от преследования? Говорю тебе как человек, находящийся в розыске уже несколько месяцев: это не то, с чем хотелось бы столкнуться. Не видеть родных, не иметь ни угла, ничего, постоянно опасаться даже тени… Я никому такого не пожелаю. — Мне просто немного жаль Якопо, — вздохнул Тео. — Он, конечно, тоже натворил делов. Но он был добр ко мне и даже к Вьери… Вот если бы я мог заставить его сдаться вам вместо того, чтобы прятаться в Эмилии… — О, это может сработать, — заметил Эцио. — Я не знаю, как развернутся события, но если будет хоть малейший шанс на такой исход — постарайся им воспользоваться. Схвати его и найди способ покинуть город по дороге, ведущей в Монтериджони. Их две, тебе будет нужна длинная. На пути будет постоялый двор, который держит наш наемник. Там тебе помогут добраться до виллы моей семьи, неважно, будет ли с тобою Якопо или нет. — Хорошо. Буду иметь в виду. Юноши поговорили еще немного, пользуясь возможностью. Чем сильнее сгущалась тьма над их головами, тем яснее они понимали, что пора расставаться и возвращаться к своим делам, но именно сейчас нашлось столько всего, что им по-настоящему хотелось бы обсудить. В какой-то момент, конечно же, они были вынуждены остановиться. — Послушай, — сказал Эцио прежде, чем они расстались. — Если получится так, что ты все же доберешься до виллы, сможешь ли ты оказать мне большую услугу? — Какую? — Очень… очень большую. Настолько, что я пойму, если ты откажешься, — Эцио явно колебался и заставлял себя произнести то, что он хотел. Он вытащил из кармана в плаще пачку зачитанных писем. — Это переписка сестры Теодоры и моего отца насчет Клариссы. Там… правда о ее рождении и доказательство того, что она дочь моего дяди, Марио Аудиторе. Если вы — ты и Кларисса, — оба окажетесь в Монтериджони и познакомитесь с ним, и ты сочтешь его достойным человеком, способным позаботиться о ней… Расскажешь ли ты им правду? Я сделал бы это сам, будь у меня такая возможность, но, боюсь, у меня еще не скоро появится возможность обменяться с дядей хотя бы парой слов. Вряд ли сделает это сестра Теодора — она уехала совсем далеко, куда-то к границе. Больше мне некого об этом просить. Это и правда была большая услуга. Очень серьезная и ответственная. Особенно если подумать о том, что из-за чего-то подобного они с Эцио чуть было не разрушили свою дружбу. Тео думал о том, готов ли он взвалить на свои плечи подобный груз и подвергнуть тем самым риску их с Клариссой родственные узы, и смотрел на бумажки в руках Эцио так, словно бы они были способны обжечь его руки в ту же секунду, как он их коснется. Но в то же время он был польщен этой просьбой и чувствовал, что никому другому он и сам бы это не доверил, кроме как себе или Эцио в худшем случае. — Хорошо, — сказал он, принимая из рук Эцио письма. — Если для этого сложатся все нужные условия, я расскажу им правду. Но, полагаю, до этого может и не дойти. Скорее, вы с Вольпе предотвратите трагедию, и правда всплывет на поверхность сама собой. Ну, знаешь, как иногда рыбы всплывают брюхом вверх. Эцио засмеялся, и Тео засмеялся тоже. — Я не знаю, как все получится в итоге, — сказал Тео, отсмеявшись. — Но постараюсь выкрутиться как-то. Ты же… раз взялся за это, постарайся не оплошать, хорошо? — Постараюсь, — пообещал Эцио. Они, пожав друг другу руки, все-таки разошлись в разные стороны. Эцио скрылся через малые ворота сада, а Тео вышел через главные и прогулочным шагом вернулся к дому Пацци. У дверей он к своему удивлению увидел большую и красивую карету с незнакомым гербом на дверцах. Рядом с гербом он увидел крестное знамение и подумал — неужто какой-то важный священнослужитель посетил их? Он вошел в дом и узнал от слуги, что дядя велел ему пройти в библиотеку сразу же по возвращению. — А, вот и ты, — сказал Якопо, когда Тео поднялся и вошел в библиотеку. — У нас гости. Кондотьер, госпожа Борджиа, озвольте представить вам моего внучатого племянника, Таддео Пацци. В кругу семьи мы называем его Тео. — И почему же мы не слышали о нем до сегодняшнего дня? — спросил человек, которого назвали Кондотьером — низкий и полный мужчина в дорожном платье и гигантским крестом на груди. — Он что же, не покидал тайных покоев вашего дворца в Эмилии? — Он внебрачный сын Франческо, Родриго, — Якопо признал это устало и печально. — И всю свою жизнь провел вдали от семьи. Мы только недавно смогли разыскать его и добыть доказательства нашего родства. Теперь я занимаюсь его воспитанием. Я собирался отписать о нем и попросить крестить. Но, боюсь, это подождет. — Удачно, что вы нашли его сейчас, — Родриго оценивающим взглядом рассматривал Тео, и от его взгляда юноше было не по себе. — Один ваш отпрыск нас уже подвел. Надеюсь, этот окажется лучше. Подойди, юноша. — Поцелуй руку Кондотьеру-Богослову, — шепнул Якопо, когда Тео неуверенным шагом прошел мимо него в сторону гостя. Тео повиновался и, склонившись, поцеловал тому руку, позволив ему осенить себя крестным знамением. Выпрямившись, он смог наконец разглядеть вторую гостью. То была светловолосая девушка, очень похожая на мужчину, которого сопровождала — скорее всего, дочь. То, как ее одели, Тео нашел вызывающим — красное платье с коротким лифом и глубоким декольте, выставляющее на всеообщее обозрение угловатые изгибы ее девичьих плеч и сжимающее в тисках не успевшую вырасти грудь, скорее подходило зрелой женщине, чем юной и свежей девушке. В этом платье ей явно было жарко и тесно, а в компании двух взрослых мужчин, ведущих свои взрослые разговоры, откровенно скучно, оттого она усердно орудовала веером и скучающим взором сверлила улицу за окном. При появлении Тео же она слегка оживилась и теперь изредка поглядывала в его сторону. — Моя дочь, Лукреция, — проследив за взглядом Тео сказал гость. — Мы направлялись домой, в Вичи, и решили навестить вас здесь перед отъездом. — Приятно знать, что вы не забываете союзников, — Якопо сказал это таким кислым тоном, словно съел дюжину лимонов перед этим. — Грех отпускать вас в путь голодными. Подайте ужин и соберите кондотьеру в дорогу корзинку, — приказал Якопо слуге, которого вызвал колокольчиком на столике подле кресла, после чего повернулся к юноше. — Тео, будь умницей, покажи милой гостье нашу портретную галерею, после чего сопроводи в столовую. Нам с ее отцом есть о чем поговорить. Тео с облегчением выдохнул и поспешил подать девушке руку, чтобы помочь подняться с кресла у окна. Вместе они вышли из библиотеки в коридор и пошли к лестнице. — Если хотите, мы можем пойти сразу в столовую, — предложил Тео Лукреции. — В галерее скучно… — Я знаю, — томно вздохнула девица, стрельнув в его сторону взглядом. — Ваш дядя уже ее показывал. Есть ли еще чем заняться в этом доме? — Боюсь, что нет. — И чем вы занимаетесь? — Учусь, в основном. Или же прогуливаюсь. Как сегодня. — Что же, тогда вам понравится в Эмили. Пару раз ваш отец приглашал нас погостить. Город небольшой, но живописный, особенно весной и летом, когда на полях цветут маки и вереск, а высокие башни отбрасывают глубокую тень в жаркий день. — Звучит неплохо. Я буду рад покинуть Солэ и увидеть новые места. — Мой отец предложит вам с дядей поехать с нами сегодня, — сказала вдруг Лукреция, остановившись у окна. В свете выглянувшей из-за облаков луны она выглядела еще младше. — Но я бы на вашем месте не соглашалась. — Почему? — Вы же знаете, что они планируют нападение? — Удивительно, что это знаете вы. — Папенька думает, я глупая девица, которой нет до этого дела. Но я многое слышу и понимаю. Думаете, почему я не переживаю оттого, что не попаду ни на один прием или мессу? Я знаю, что дома буду в большей безопасности, чем тут. А приемы… и после всего их будет немало. — Так почему же вы считаете, что не следует уезжать мне? — Потому что папенька велит избавиться от вас с дядей прежде, чем мы доедем. Ваша семья нужна была ему до тех пор, пока оплачивала расходы армии. Но вот уж несколько недель никаких денег не поступало. Папенька велел расследовать и узнал, что вы обеднели. Поэтому вы ему больше не нужны. Ваш отец в любом случае будет казнен, неважно, удастся ли его покушение или провалится. И вас он тоже в расход пустит. Чтобы не болтали. Тео сглотнул. Его удивили и напугали не столько слова девушки, сколько тон, каким она их произнесла. Будничний, скучающий даже. Как будто она была привычна к насилию и жестоким интригам. — Зачем вы мне все это рассказываете? — Вы симпатичны мне. Будет жаль, если вы так глупо погибнете. Был бы тут мой брат — я бы уговорила его взять вас к себе обязанным, и, кто знает, быть может, вы принесли бы пользу большую, чем ваша семья. — И что бы вы сделали на моем месте в такой ситуации? — Нашла бы мужа и позволила ему защищать меня. Но вы так поступить не сможете. Потому вам пора обзаводиться союзниками, способными вытащить вас из передряги. — Благодарю за совет, — сказал Тео со всей доступной ему искренностью, но Лукреция не дала ему договорить. — Не относитесь к моим словам слишком серьезно. Быть может, мой отец уже отказался от своих планов, иль я и вовсе поняла его превратно. Мир наших родителей редко бывает откровенен со своими обитателями так, как была откровенна я. Так что… Вполне возможно, я и правда ошиблась и зря вас напугала. — Не переживайте об этом, — улыбнулся Тео. — Что бы ни случилось позже, наш разговор останется между нами. Эти слова явно вызвали облегчение у девушки. Только после этого она снова подала ему руку и позволила сопроводить себя в столовую. Они не успели рассесться и разговориться снова, слуги даже не успели подать им закуски. В столовую вошли Якопо и его гость. Бросив на последнего взгляд, Тео увидел, что тот хмурится и кусает губы. Видимо, Якопо разгадал его уловку и отказался ехать с ними. — Пойдем, Лукреция. Мы уезжаем, — объявил Кондотьер-Богослов. — И не останемся на ужин? — надулась девушка. — Мессер Пацци, я надеюсь, вы не сочтете это за неуважение к вам. — Нет, что вы, — Якопо слегка склонился. — Как можно? Кроме того, я разделяю мнение вашего батюшки. Чем раньше вы покинете город, тем будет лучше для всех нас. Вот и все, понял Тео. Меж ним и Борджиа случился разлад. На том и распрощались. Тео и Якопо проводили гостей до кареты. Смотря им вслед, Якопо произнес то, что Тео меньше всего ожидал от него услышать: — Я выхожу из игры, мальчик, — он горько усмехнулся в ответ на удивленный взгляд Тео. — Да, выхожу. Я старый и больной человек. Я больше не вынесу подобных потрясений. Все, чего я хочу — освободить Вьери и увезти вас обоих в Эмилию. Пусть Франческо губит себя, коли ему так хочется, но не тянет нас за собою. — В таком случае, позвольте мне предложить вам другой вариант, — смекнув, что к чему, сказал Тео. — Тем более, что моя идея как нельзя лучше перекликается с вашей. Он увел Якопо в свою комнату и там посвятил его в свою рискованную идею. Действуя спонтанно, он был готов к закономерной реакции, ожидал, что Якопо раскричится и в гневе наговорит ему всякого. Но Якопо молчал. Долго. И выжидающе смотрел на Тео. — А ты и правда умен, — с тихой горечью в голосе сказал он наконец. — Настолько умен, что обхитрил меня. Или же это я так сдал, что не раскусил тебя. В любом случае… твоя идея тоже имеет право на существование. И, вполне возможно, именно ей и суждено спасти наш род. — Но все же вы не хотите принимать в этом участие. — Ты прав, я не хочу участвовать в этом. Гордость дворянина, противостоящего другому дворянину, не позволяет мне согласиться на капитуляцию перед врагом. Но мой долг главы рода важнее гордости. И потому… мне придется согласиться на это вопреки нежеланию. Организуй мне встречу с Кондотьером-Генералом через своих друзей. Я подумаю, что могу предложить в обмен на Вьери. — Предложите ему ту небольшую поддержку, какую можете оказать, — честно сказал Тео. — Если они увидят, что мы готовы оставить в прошлом обиды и столкнуться с последствиями своих ошибок, то наверняка позволят поступить по совести. В таком случае дальнейшее заключение Вьери потеряет всякий смысл. — Поддержать врага, — со всем доступным ему скепсисом пробормотал Якопо, — противостояние с которым длилось столько лет… — Ничто не мешает перевести это противостояние в другое русло. Когда все наладится, банк Пацци обзаведется новыми клиентами и сможет конкурировать с банками Медичи и Аудиторе, как это, полагаю, было прежде. Неужели такое противостояние хуже того, что губит людей и превращает нас в убийц? Якопо не ответил ему на это. Лишь вздохнул, похлопал по руке и ушел из его комнаты к себе. Тео же открыл окно и выскочил наружу. Ему срочно было нужно кое-кого навестить.

***

Ранним пятничным утром художник Ботичелли, сопровождаемый двумя юношами в плащах, постучался в двери палаццо Медичи. Слуга, открывший тяжелую обитую металлом дверь, узнал его и сразу же должен был пустить, но замешкался при виде незнакомцев. — Это со мной, — сурово сказал художник. — Господин ждет их. Слуга отступил, пропуская их внутрь. Ботичелли шагнул во дворец, юноши следовали за ним. Они стремительно прошли по коридорам, увешанным картинами и гобеленами и уставленным статуями и вазонами с цветами. — Никогда в своей жизни столько не общался с дворянами, — пробормотал Тео, оглядываясь по сторонам. — И не видал столько дворцов. — Привыкай, дружище, — усмехнулся Эцио. — К лучшему или худшему, ты теперь один из нас, и благодаря тебе этот застойный мир меняется. — Надеюсь, я не пожалею о своем решении в нем оставаться, — Тео грустно улыбнулся. — Это вопрос будущего, — сказал, обернувшись к ним, Ботичелли. — В настоящем нам пока что не до сожалений. Так что заклинаю вас, давайте отбросим лишние сантименты и сконцентрируемся на деле. Юноши ему никак не ответили. Слуга уже подвел их к кабинету хозяина дома и, открыв дверь, впустил внутрь. — Мессер Ботичелли со спутниками, — объявил он прежде, чем оставить их. Оказавшись в кабинете, Тео огляделся и подумал: вот, должно быть, как выглядят дома банкиров, у которых дела идут неплохо. И вот как может выглядеть его дом, если он каким-то чудом вытащит свой — как же странно было об этом думать! — банк со дна. Среди шкафов, забитых под завязку книгами и пергаментами, он замечал множество красивых вещиц на столиках, а гигантские напольные часы напугали его своим боем. Стол, за которым сидел хозяин дома, оказался гигантским и тяжелым, заваленным бумагами и счетными книгами. Сам же хозяин был усталым мужчиной средних лет. Он массировал виски, видимо, пытаясь прогнать головную боль от долгой работы. Подняв глаза на вошедших, мужчина улыбнулся, и от этой его приветливой улыбки у Тео почему-то потеплело на сердце. — Сандро, — мужчина поднялся и, шагнув навстречу гостям, обнял художника, а после него и Эцио. — Эцио, я рад видеть тебя спустя столько времени. Рад, что ты в порядке, — затем он повернулся к Тео и нахмурился, рассматривая его. — А это у нас… — Тео… то есть, Таддео Пацци, — представился Тео. — Внебрачный сын Франческо Пацци. — О, Боги! Ты тот самый мальчик! — воскликнул мужчина. Удивив юношу, он подошел и обнял и его тоже. — Я слышал о тебе и вспоминал порою, думал, что должен приглядывать за тобой и тем самым хоть немного искупить нашу вину за случившееся. Но Джованни убеждал меня, что ты под должным присмотром… Прости, если сможешь, за то, что я не настоял. Мы так… виноваты перед тобой за то, что тебе пришлось пережить. — Еще недавно я согласился бы с вами, — горько улыбнулся Тео и следом оглянулся на смущенного Эцио. — Но на днях я понял, что если кто и виноват, то мой отец. Он… если бы он правда меня хотел, то никогда не позволил бы меня забрать. И никто не помешал бы ему. Но он не хотел. Так что глупо было винить тех, кто спас мне жизнь, даже если это было неправильно. — Ты добрее, чем мы того заслуживаем, — понимающе кивнул ему мужчина с такой же горькой улыбкой. — В любом случае, у нас еще будет много возможностей разобраться с этим. Зачем же вы пришли сейчас? — Это письмо от моего дяди, мессер Лоренцо, — сказал Эцио, вытаскивая из кармана конверт. — Вчера днем он вернулся в Солэ и встретился с несколькими союзниками. В том числе, одним новообретенным. — Что? Кем же? — Лоренцо, удивленный этим, метнулся к столу за ножиком и вскрыл им письмо. Пробежав по нескольким коротким строкам глазами, он вскрикнул. — Якопо Пацци? Быть не может! — Но это так! — Юноши, вы спятили, если решили, что Якопо согласится не убивать меня и моих близких после всего, что между нами было. — Он не отказывается от противостояния с вами как такового, — объяснил Тео. — Он лишь понял наконец, что никакого будущего у его рода не будет, если он позволит плану Франческо воплотиться в жизнь. Он не фаталист и не сумасшедший. Если вам будет проще в это поверить, осмелюсь открыть вам тайну. — Какую же? — Якопо, конечно, редкий… уж простите за выражение, засранец, тут иначе и не скажешь. Но среди его недостатков есть один сносный. Он слишком зациклен на продолжении рода. И вообще на его существовании. Ему не страшно погубить одного или двух членов семьи, если он знает, что все остальные будут в порядке и продолжат дело. Но когда есть риск погубить всех… это другое. Несколько дней назад Кондотьер-Богослов, организатор заговора, как я понимаю, посетил наш дом с предложением уехать из города. Пока он обсуждал это с Якопо, я поговорил с его дочерью, и та призналась, что мессер Борджиа убьет нас по пути, а Франческо будет казнен за убийство — или неудачное покушение. Якопо, должно быть, понял это сам. И отказал. Он собирался увезти меня в Эмилию и придумать как вызволить моего сводного брата, но я убедил его не сбегать, а забыть о вражде на один лишь миг. Я сказал ему, что мы всегда сможем продолжить наше противостояние, просто иначе, и ему пришлось согласиться. Он не был рад этому. Но он понимает, что другого выбора нет. Лоренцо, дослушав его, крепко задумался. Его внимательный взгляд смотрел в это время на Тео, словно бы пытался понять — искренне ли он все это сказал, или же это хитроумный план его дяди? — Лоренцо, я понимаю, то, что мы предлагаем, кажется рискованным. Тем более, что вы не знаете Тео, — сказал Эцио, видя, что Лоренцо колеблется. — Поэтому сегодня утром мой дядя поговорил с Якопо по моей просьбе. Там также присутствовал еще один человек, которому доверяет мой отец, и он готов поручиться как за Тео, которого воспитывал все эти годы, так и за то, что Якопо был абсолютно серьезен в своем намерении нам помочь. Но это будет единственный раз, когда он пойдет на такое. Мой дядя согласен с этим. — Что же, — Лоренцо вздохнул и пригласил их сесть. — Раз так, ничего не остается. Сандро, что ты узнал из писем? — Они собираются напасть на вашем приеме перед мессой. Поскольку в этом году мы организовали небольшой маскарад и танец с игрушечными мечами, они решили воспользоваться этим и пронести с собой настоящие, но замаскированные, — рассказал Ботичелли. — Это их главный план. Они долго не могли договориться, если судить по количеству писем. Чудо, что в конце концов пришли хоть к какому-то решению. — Кто из известных заговорщиков планирует прийти? — Из Совета Кондотьеров — Адмирал Франческо Пацци и Глашатай Уберто Альбици, — начал перечислять Эцио. — Также Бернардо Барончелли, Франческо Сальвиати и Карло Гримальди из Совета Десяти. Все они, за исключением Альбици, будут иметь при себе оружие. Это лишь те, кто приедут на прием. Некоторые приедут позже, на мессу. Чтобы «помочь установить порядок в городе», как пишут, допустим, некоторые из Гримальди. Также посол Макиавелли послал мне записку. По его просьбе одна персона из Империи связалась со знатью в Королевстве и недавно прислала ему отчет. Наш второй Кондотьер-Посол, Микелетто Корелья — правая рука сына Кондотьера-Богослова, получивший эту должность с его помощью, — активно вербует союзников для своего благодетеля. Среди них, поговаривают, сам король. Вопрос вмешательства королевчан в происходящее — вопрос времени. — Мы, конечно, это понимали, — горько усмехнулся Лоренцо. — С того самого дня, как Джованни выбрал курс на мир с Империей. Многие сочли его выбор предательством, учитывая нашу долгую историю отношений с Королевством, и даже не заметили, как быстро пролетели семь мирных лет… Что же… Интересно, как им понравится ответ имперцев. — О чем вы? — искренне удивился Тео. — Причем тут вообще имперцы? — Я думал, что Макиавелли упомянет это в своей записке вам, но, должно быть, он забыл или решил оставить это мне, — Лоренцо нашел среди вороха бумаг большой пакет документов и показал его гостям. — Это копия засекреченного документа, который посол получил ночью от императора, и вот, что мы из него узнали. У Сеньории не получилось скрыть происходящее. Мессер Мельци, республиканский купец, проживающий в Империи, узнал и сообщил об аресте Джованни императору спустя неделю с того злополучного собрания. Император не имел намерения вмешиваться в наши дела, но его мнение изменилось, когда в Империю прибыла Мария Аудитория с младшими детьми. Предвосхищая твой вопрос, Эцио, это и правда твои близкие — твой обязанный да Винчи подтвердил их личности императору. — Слава Триединому, — Эцио выдохнул так громко и сильно, что вызвал у собеседников понимающие улыбки. — Только вот… Известно ли, о чем она говорила с императором? — Известно. Это был запасной план Джованни на случай, если мадонна Аудиторе не сможет получить поддержку у семейства Моцци, своей родни, и с их помощью сплотить вокруг себя других кондотьеров и гонфалоньеров, — Лоренцо, довольный хорошими новостями улыбался, рассказывая это. — В таком случае она должна была — и мы знаем теперь, что именно так она и поступила, — отправиться в Империю и в качестве официальной представительницы республиканского дожа обратиться к императору Малику Аль-Саифу с просьбой об интервенции в Республику с целью освободить мужа, помочь установить правосудие и запустить процесс переизбрания дожа. В ближайшее время император соберет — если еще не собрал за время, что шел этот пакет, — Большой Совет наместников и поднимет там эту тему. Как я понимаю, от исхода совета будет зависеть размер сухопутных войск, которые поведет главнокомандующий Ла-Ахад, и принято решение о целесообразности вторжения имперских кораблей в республиканские воды. — Очень суровый, но разумный план, — заметил Ботичелли. — Особенно если учесть, что с вероятной казнью Франческо Пацци Республика лишится Кондотьера-Адмирала. Если только один из его сыновей не воспользуется правом наследства и не примет его обязанности на себя. Все присутствующие развернулись в сторону Тео, и он, удивленный этим, смущенно икнул. — Что вы имеете в виду? — решился спросить он. — Что как старший и признанный Франческо наследник дома Пацци ты имеешь право потребовать себе его должность в Совете Кондотьеров, когда Франческо ее лишится. Ну, например, если его посадят в темницу за покушение или казнят за убийство, — объяснил Эцио. — Но разве мне позволят? Я бастард без образования и какого-либо понимания морского дела, — возмутился Тео. — Почему в случае с такой должностью родство с человеком, занимающим ее, вообще имеет какое-то значение? — Потому что это ужасно удобная экономия времени и сил, — объяснил Ботичелли. — Видишь ли, Тео, такое положение дел напрямую связано с появлением этой системы. Когда Республика только создавалась, правители регионов долго не могли договориться о том, какой должна стать новая система управления. То, что власть больше нельзя было вручать в руки одному лишь правителю центрального региона и следовало разделить между всеми знатными родами страны, не вызывало сомнений. Проблема была лишь в отсутствии понимания того, какой должна стать институция, в которой они все имели бы право голоса. После долгих споров, проб и ошибок появилась Сеньория — сложная организация с множеством ведомств и бюрократических условностей. Ведомства в конечном итоге сгруппировали и поделили между собой по направленности их деятельности и подчинили нескольким конкретным людям — они тебе известны как члены Совета Кондотьеров. На случаи, когда встававшая перед ними проблема выходила за рамки их сфер деятельности или угрожала всей стране, предполагалось, что из правителей регионов или значимых членов общества, не получивших должности в этом совете, будет собираться еще один важный совет, Совет Десяти. — Грубо говоря, — вмешался в разговор Эцио, понимая, что Сандро начинает уходить не в ту степь, — конечно, можно выбрать новым Адмиралом другого человека, не обязательно даже кондотьера или гонфалоньера. Это может оказаться любой дворянин или даже простой служащий Сеньории, снискавший признание и достигший чего-то. Такое даже случалось раз или два, правда, с другими должностями. Но чтобы удержаться на таких должностях нужно иметь опыт управления землями и людьми, достаточно внушительные средства не только на поддержание благосостояния семьи, но и своего региона и полученных в подчинение ведомств, и, что важнее всего, союзников. У тех, кто обычно получает эти должности, есть все для этого, включая образование — многих специально воспитывают для того, чтобы в будущем они могли занять должность. Вот почему это экономит время и позволяет не устраивать выборы лишний раз, особенно в кризис, как сейчас. — Кроме того, важно понимать, что твой отец, Тео, исключение из всех правил, — добавил Лоренцо. — Обычно должность Кондотьера-Казначея занимал хозяин одного из Четырех Банков — Моцци, Медичи, Пацци и Аудиторе. Первые, как правило, почти сразу же проигрывали эту борьбу из-за своего склочного характера и устаревших взглядов, поэтому, если ты посмотришь на имена всех, кто занимал эту должность, увидишь лишь носящих три остальные фамилии. В последние выборы сложилась неприятная ситуация. Многие семьи примерно в то же время породнились между собой или потеряли кого-то и, тем самым, оказались связаны условностями. Так, к примеру, Джованни Аудиторе был вынужден принять на себя обязанности отца и стать главой не только банка Аудиторе, но и Кондотьером-Генералом вместо своих отца и брата. Так он потерял право претендовать на другие должности. Твой же отец проиграл мне выборы на должность Кондотьера-Казначея. Почти все остальные должности, кроме должности Кондотьера-Адмирала, тоже были заняты. Тогда Сфорца, хозяева Фьюме, подарившие нам больше всего адмиралов, породнились с Джироламо Риарио, родственником Папы Ромуланского, и, занятые урегулированием личных вопросов, отказались от этой должности. Кроме них был лишь один претендент на эту должность. Не желая отказываться от права состоять в Совете Кондотьеров и почему-то не рассматривая Совет Десяти в качестве своего места в Сеньории, твой отец убил этого претендента так, что его участие не смогли доказать, и получил должность. Он, как и ты, не имел знаний о море, но был сносным стратегом. Благодаря отчасти этому и преимущественно мирной политике последних двух дожей ему не приходилось участвовать в морских сражениях, так что ни у кого не было проблем с тем, что он занимал эту должность. — Однако, сейчас все иначе, — Тео, чья голова разболелась от такого обилия информации, начинал паниковать все больше и больше. — Вы сами только что сказали, что имперцы могут напасть на Республику с моря, чтобы вынудить Сеньорию отпустить Джованни Аудиторе и начать выборы. Таким образом, если я воспользуюсь правом родства и получу место в Совете Кондотьеров как Кондотьер-Адмирал, мне придется воевать при таком раскладе. Раз я это понимаю, то люди в Сеньории тем более поймут, когда поднимется этот вопрос. Даже если они закроют глаза на то, что я сын заговорщика, они не позволят занимать эту должность неумелому и необразованному человеку. — Тео прав, хоть мне и не нравится это признавать, — вздохнул Эцио. — Его не выберут. По крайней мере, не сейчас. — Выберут, если мы поспособствуем этому. Родриго Борджиа будет это выгодно, даже если затея Франческо убить меня провалится. Он подкупит остальных. Они примут эти деньги и позволят Тео войти в Совет Кондотьеров, но впоследствии будут саботировать его деятельность. Поэтому есть смысл сделать красивый жест, который также будет всем на руку, — Лоренцо усмехнулся. — Позволить Тео воспользоваться еще одной лазейкой и передать титул Кондотьера-Адмирала юному Оттовиано Сфорца. — Он же сын Джироламо Риарио, — нахмурился Сандро Ботичелли. — Заговорщика. Да, зная это, Родриго согласится на такую передачу, но ему же это на руку. Они с Риарио будут управлять за мальчика. — Для этого им придется убить его мать, Катерину Сфорца, нашу союзницу, в действительности отвечающую за этого мальчика, — улыбка Лоренцо становилась все шире и шире. — Она выгнала Риарио прочь сразу же, как узналала о его предательстве, он больше не имеет доступа к Фьюме, речным перевозкам и морскому флоту. Именно поэтому всем будет выгодно согласиться с ее кандидатурой как регентши при сыне Кондотьере-Адмирале, даже нашим врагам — они будут надеяться, что Катерина одумается и позволит Риарио влиять на сына, то есть, управлять вместо него, но когда они узнают правду и спохватятся будет уже слишком поздно. Таким образом, мы убьем двух зайцев. Выведем семью Пацци из круга заговорщиков и поля интереса Борджиа и займем освободившееся в Совете место союзником. — Это все хорошо, конечно, — сказал Тео, не до конца способный уследить за скорым полетом мысли своих собеседников. — Но как это все поможет нам предотвратить текущее нападение? — О, об этом не волнуйся. Я уже отдал указания насчет досмотра всех гостей, — Лоренцо лениво отмахнулся. — Они будут бурчать, конечно, но что поделать, скажу я, времена сейчас неспокойные. К тому же, заговорщики ожидают, что вся моя семья будет на празднике, чтобы покончить с нами одним ударом. Поэтому мой брат не появится, сославшись на занятость, а сыновья будут в гостях у доверенных лиц. Заговорщики будут вынуждены либо напасть лишь на меня, либо отказаться от нападения как такового и спланировать что-то еще. Нам тоже нельзя сидеть на месте, чтобы не дать заговорщикам выбить нас из колеи своими грязными играми. — И вы уверены, что они нападут именно на завтрашнем празднике, а не на мессе? — Тео не мог отделаться от странного предчувствия. — Что им помешает напасть в храме? — То, что это дом Господень, — Ботичелли смотрел на него с удивлением. — Право, юноша, вы слишком тревожитесь. Ваш отец, конечно, преступил грань разумного, однако даже он не столь безумен, чтобы убивать в святой день в доме Триединого. Его богобоязненность, должно быть, единственное хорошее и светлое, что в нем осталось. Эти слова заставили тревожный голос, предостерегающий о чем-то страшном, звучать тише в разуме Тео. Поэтому он позволил втянуть себя в дальнейшее обсуждение плана и почти не возвращался к своим жутким тревогам. Но голос стал звучать громче вновь стоило ему покинуть дом Медичи и вернуться в дом Пацци. Там он, к собственному разочарованию, столкнулся с отцом. Франческо громко о чем-то спорил с дядей в фойе дома. Обернувшись на звук открывшейся двери, он увидел сына и нахмурился: — Где тебя носило? — Он ходил в Розарий, — сказал Якопо, не дав Тео даже рта открыть. — На первый урок фехтования. — Да? — брови Франческо, изрядно удивленного, поползли вверх, под самую сальную челку. — И как прошло? — Скверно, — ответил Тео, отводя в сторону глаза. — Из меня отвратный боец. Эти длинные мечи с тяжелыми рукоятками… не мое это. Вот были бы у меня ножи, я бы с ними столько сделал… — Привычка — вторая натура, да? — эта явная даже для Якопо ложь почему-то одурачила Франческо, улыбнувшегося сыну. — Ладно, я раздобуду тебе ножи, пусть твои навыки послужат нашему делу. Но идея дяди хороша. Мой наследник не может быть посредственным воином, — признал он. — Ножом как оружием убийства или даже защиты тоже нужно уметь владеть. Будешь учиться хотя бы этому. — Хорошо, — буркнул юноша. — Я могу идти к себе? — Ступай, — кивнул ему Франческо, после чего снова обратился к Якопо. Тео не стал их подслушивать. Поднимаясь по лестнице, он думал: Якопо, неоднократно сетовавший на умственные способности племянника, был прав. Франческо и правда полный дурак.