Ветер Отечества. Эпизод 0: Касим

Хельмаджистан, лагерь наемников близь аула Кямрат, округ Бдакшон, 14 мая 1998 год, 19.15 - …эй, поднимайся! Оглох, что ли! Тяжелый ботинок с размаху врезается под ребра; вскрик застревает где-то в горле. Касим валится навзничь; сиплое дыхание пополам с кашлем вырывается из его легких. Уже пол часа как он не чувствует рук – запястья прижаты к лопаткам и стянуты тонкой бечевкой. Он уже знает, что легкой смерти не будет – он убил слишком многих, и его жизнь чересчур малая плата за содеянное. Его грубо хватают за плечи, вздергивают на ноги и волокут куда-то. Лагерь остается позади, а впереди лишь пустошь, где ветер поднимает тучи песка и над старым, высохшим колодцем сиротливо торчат две скрещенные деревянные балки. Касима сопровождают двое; судя по выражению их лиц подобные задания они выполняют с особым удовольствием. Старший из них, рыжий здоровяк с обожженной правой половиной лица, перебрасывает через балку веревку с готовой петлей. С этого момента его жизнь утекает, словно песок меж пальцев. Песок режет глаза, забивает нос и рот; зажмурившись, Касим считает песчинки, что белыми точками мельтешат под опущенными веками. Захлестнувшись на шее, петля подтягивает его куда-то вверх. Он инстинктивно делает вдох, но выдохнуть уже не удается. Удушающая чернота и боль; объятый паникой мозг заставляет тело извиваться в тщетной борьбе за жизнь. Он выгибается дугой, шейные позвонки, кажется, готовы лопнуть. А секунду спустя Касим отключается, уходя от боли и удушья в спасительное беспамятство. - … твою мать! Сказано же было – этот сучонок еще нужен живым! - Дык… Кто ж знал…? Касим лежит на боку, скорчившись и сотрясаясь от судорожного кашля, и слушает, как над его головой переругиваются конвоиры. Смерть это всего лишь избавление от жизни, она сулит покой. Но чтобы обрести покой нужно миновать короткую, а если не повезет, то долгую, но одинаково мучительную агонию перехода от состояния жизни к состоянию смерти, а переход обратно на практике оказался куда хуже. - Слышь, пацан, - старший из конвоиров переворачивает пленника на спину, поддев носком сапога, - Гаул дает тебе шанс. Умирать чертовски неприятно, как ты уже понял, а мы можем проделать это с тобой не один раз. Если ты приведешь нас к Маджиду, Гаул сохранит тебе жизнь. Касим молчит. Ему необходимо время, чтобы собраться с силами. Впрочем, если бы он даже захотел заговорить, распухшее горло вряд ли дало бы ему такую возможность. Им нужен Маджид. Что ж, этого следовало ожидать. Иначе его пристрелили бы там, на месте. Тот человек… Калинин. Он рассказал им все. Раньше он воевал на стороне Маджида и даже спас ему жизнь, а теперь желает ему смерти… Почему? Внезапно, его хватают за шиворот и грубо встряхивают. Близко-близко он видит глаза бритоголового конвоира. Глаза с опаленными ресницами и расширившимися зрачками, белесые, страшные. - Сопляк просто тянет время, - губы бритоголового странно подергиваются, как будто он готов рассмеяться, но вместо этого он нервно проводит по ним языком, - Знавал я их брата. Воины Аллаха, блядь…. Мы от одного такого маджахеда как-то отрезали по кусочку в течение суток, а он, блядь, ни слова. Фанатики ебанные… Зато развлекуха какая была! И этот такой же, по глазам видно. Хотя, есть один способ его пронять. Оторвав от колодезного сруба тонкий и длинный деревянный брусок, бритоголовый вынимает нож и несколькими движениями широкого лезвия превращает его в заостренный кол. Старший конвоир некоторое время наблюдает за ним, перебрасывая спичку из одного уголка тонкогубого рта в другой, и когда смысл действий напарника доходит до него, слегка округляет глаза и сплевывает. - Ты охренел, что ли!? Или Гаула в грош не ставишь!? Если так, то это ты зря! Бритоголовый ухмыляется, пробуя пальцем острие кола. - Не нервничай, все будет в норме! Гаулу не нужен пацан, ему нужна наводка на Маджида. Помню, в восемьдесят девятом мы взяли пятерых гражданских под Кандагаром. Надо было как-то показать себя, заставить союзническую кодлу обратить на нас внимание. И мы придумали такой вот эффектный способ казни. И сняли все на видео. Насаживаешь тело, словно кузнечика на булавку, и вздергиваешь. А он, собственным весом, потихоньку вгоняет в себя деревяшку все глубже и глубже. Только аккуратно надо, тогда он в течение часа подыхать будет. Умолять будет, чтоб пристрелили, руки целовать будет. Все выложит, лишь бы добили поскорее. - Ну, ты больной, в натуре! - Да? А ты придумай способ, как его разговорить! Пацан хлипкий, быстрее ласты склеит, чем ты чего-то от него добьешься. Слышь, малой! – бритоголовый вновь наклоняется над Касимом, подносит к его глазам заостренный кол, - страшно, тебе, а? - Лицо пленника остается неподвижным, лишь едва заметно расширившиеся зрачки выдают его. – Страшно, - с видимым удовольствием произносит бритоголовый. – Паршивая смерть, паршивая… Он вдруг замолкает, словно подавившись концом фразы. Прямо посередине его широкого оголенного лба, промеж выпученных глаз вспухает черное, с алой каймой отверстие, брызнув кровавыми каплями на побелевшую кожу. И лишь по прошествии доли секунды Касим слышит негромкий хлопок револьверного выстрела.