Костяные крылья тоже любят вас

Я лежала на кровати девочки и уже третий день просто плевала в потолок от безделья. Так себе перспектива. Не сказала бы, что лишиться всего этого комфорта было бы для меня фатальной ошибкой (даже одной сотой части тех сокровищ, что выкинуло в мир вместе со мной, думаю, хватило бы на долгий срок безбедного существования), просто сейчас я никак не могла определиться, что мне делать: бояться, что запрягут до смерти, или опасаться, что опять не только потеряют в памяти, но выпустить забудут. Как я и предполагала, бедная девочка была бедной только на человеческую ласку, но уж никак не в плане материальных благ, - за потеряшкой, естественно, быстро пришли. Спустя три месяца. Дежурили они, что ли?.. Пока меня увозили, я не заметила хоть мало мальски населённых пунктов. После того, как мне вручили боже-срам-какой лопату, на рукоятке которой возник уже знакомый символ, я оказалась вместе с Буне в своеобразном лифте, высоком столбе света, переместившем меня – нет, не в нормальное место для начала путешествия, - на самое дно, откуда меня выковырял позже отряд солдат и один из генералов, отвечавших за местный регион. Выход из подземелья, называвшегося в этом мире Лабиринтом, занял определённое время, так что я всё-таки смогла вытрясти из доставшегося мне в партнёры джинна максимум информации. Рух. Магой. Волшебство. Магия. Короли. Легенда. Они тут на коврах летают! Я словно попала на страницы арабской сказки. Это просто... удивительно! Я до сих пор помню звон жестких монет под моими руками и спиной. Такие колкие, отпечатались не только в памяти, но и на коже... “Давай на чистоту, моя королева. Первостепенна для меня душа, пристанищем её легко я манипулирую. Я признал тебя, готов подчиняться твоей воле, я вижу твою сущность. И я доволен тем, что подглядел, так что дам совет на будущее: не считай меня и мне подобных богами, покровителями людей, если нужно – доверяй только душу целиком, а не тысячу и один отдельный фрагмент. Подобно той горе драгоценного металла, на которой ты сейчас протираешь девичью пятую точку, огромное количество потенциально полезного на деле редко когда оборачивается истинно тем, чего ты желаешь, а вот вон тот приятно огранённый гладкий сапфир, прикреплённый к шелковой ткани, несравненно лучше иных побрякушек, - он рабочий артефакт, он, словно сотня дней трудной поездки на лошадях, требующих полной отдачи и жертвования свободным временем, сложенный в единое пятичасовое воздушное перемещение, когда вытянуть нужную информацию из изнеженного солнышком и фруктами люда особенно легко. Но слабое тело не равно слабому духу. Послушай меня, в этом мире воля джиннов принадлежит не только их кандидатам в короля, но и Маги. Они – волшебники высшей категории, любимцы рух. Они призывают и запечатывают наши пристанища, они мудрецы и лучшие повелители магой. Если ты столкнёшься с маги, если он возжелает узнать о тебе от меня, то я повинуюсь. А с интересом хотя бы одного из них ты столкнёшься в любом случае: без воли маги никто, кроме владельца иного сосуда, не может пройти Лабиринт до конца, вообще любого, не обязательно победного, так что тебе крупно повезло, что мой собрат разрешил тебе воспользоваться им в качестве легального партнёра. Поэтому позволь мне в случае вызова моей персоны просто ответить про хату с краю и избавь от излишней персонализации наших отношений. Я – целый мир. Ты – иной. Пусть они и пересеклись, пусть мы и так выделились, давай оставит всё вот так.” Хах, и не говори – я могила. Закрываю свой рот, ибо моя душа и так только на одного человека. Девочка оказалась десятой принцессой тамошнего Императора, слабой двенадцатилетней кандидаткой в очередные жёны с политическим лидером другого государства. Вроде как, даже была уже кому-то обещана. Страна, в которой та родилась, одна из наиболее крупных военных держав, Империя Ко, которая заработала авторитет на мировой арене по средством поглощения территорий разрозненных малых королевств и проведением многочисленных сражений и походов. На её счету так же многие покорённые народы, не имевшие чётких государственных границ, но обладавших таким ценным для военных действий ресурсом, как люди. Её боялись, пред ней трепетали, её поили кровью и слезами, отдавали жен и сыновей, она продолжала процветать и концентрировать магическую мощь. В такой обстановке, где земля перенесла смену правящей династии, хотя, сказать точнее, семейной ветви, кровопролитные войны, возникновение Лабиринтов, родилась Коян Рэн, чья судьба была омрачена волей Императора с самого начала. Получившая жизнь от одной из наложниц, что скончалась сразу после родов, она появилась, переняв от отца лишь розоватые блики в глазах, и уже была сослана в самую отдалённую часть малого женского дворца. Её волосы слишком сильно напоминали характерную черту рода первого императора, Хакутоку, который погиб явно не своей смертью вместе с парочкой наследников. Хотя они и не дотягивали до чистейших локонов глубокой синевы, однако оставляли после себя неприятное послевкусие, заставляющее задуматься о происхождении девочки, а у некоторых будили лишние мысли. Слишком светлая для одних, слишком мутная для других, она нигде бы не могла быть принята. Естественно, избавиться от неё могли только посредством замужества, так как иной метод вызвал бы разумное возмущение от потомков первого правителя земель. Я слышала, как служанки шептались о том, что Коян даже повезло – её явно выдадут за того, кто не посмеет и открыть рот в сторону Империи, того, кто даже не посмеет и в мыслях ругаться на то, что ему подсунули “брак”. Не красноволосую или не темноглазую - что-то с чем-то. Я только злостно фыркала. Девочка, оказавшаяся чуть старше, чем я думала, не пользовалась популярностью даже у прислуги. Слабая, зашуганная, слишком мягкая, она не ответила бы и последней уборщице за колкие слова, брошенные будто бы невзначай. Даже её имя уже несло отрицательный оттенок, лишь с виду оставаясь благоприятным. Всё тут кривое, с двойным дном. Коян. Алая ласточка. Могло бы показаться, что эта птица, символизирующая счастливую семейную жизнь, привечающую рождение сильных потомков и будущий успех, не может принести на хвостике ничего, кроме удачи его владелице, родившейся весной, но в народе алой ласточкой называли бурейн, местных волшебных тварей, алого оттенка ящероподобных пташек, падальщиков, любящих как полакомиться мертвечикой, так и залететь в окно к людям, стащить у них не только пищу, но и блестящие побрякушки. Слишком жестокая насмешка от отца для несведущей в подковёрных играх девчушки. Если она так ему немила, тогда с чего решил сделать её официальным дитём двора? Мог же вообще не признавать, забыть, как о раздражающем бастарде (хотя куда уж сильнее). О её матери, наделённой вроде как удивительной красотой, и в самом гареме ходило немало гнусных слухов – что подворовывала украшения, что ходила налево со всеми, с кем только можно было и нельзя, что в матерях прятала разбойников, что была проклята. Как говорили, девочка переняла всю эту грязь, но никак не истинный облик той чаровницы. Глядя на тонкие черты лица в зеркале, я думала, что тут все зажрались со своими принцами, принцессами и королями. Вспоминая свои... ах, оставим. Идиотки. Тупые завистливые рожи. Я же ведь, за время восстановления видела, что из помещений пропадали дорогие предметы. Как по волшебству, да? Как бы не так! И император тоже такой же. Повёлся на россказни бабской своры, голодной до золота и власти. “Мне не нужна лишняя запара. Как и тебе, думаю. Слишком негодная для игр, в которых точно проиграешь. Так что не думаю, что ты сдюжишь внимание двора. Тебя сожрут. Ты знаешь? Место, которое я выбрал для пристанища, сопряжено с секцией многоэтажных подземных тоннелей. Выходы из них расположены в многих лигах отсюда. Ты вполне можешь соврать, что помимо тебя в зачистке лабиринта участвовал другой человек, уже имеющий сосуд, который любезно оставил тебе катану и сдрыснул в один из тоннелей вместе с моей персоной, через который и попал ко мне в гости. Да, так будет лучше… Если уж они не соизволили найти мне хозяина за семь лет, то и теперь могут полениться выяснять правду. Хах, мне нравятся такие люди.” Я была согласна с ним. Я не собиралась махать прости-господи-о-боже лопатой и кричать что-то в стиле “Смотрите, я гений! Мне двенадцать, я мелкая девочка и уже прошла опасное подземелье!”, так как вовсе не желала пристального внимания сильных мира сего. Военная держава бы точно запрягла по полной и вскоре отправила бы на поле боя. Мне это было не нужно. Так, собственно, я и сказала всем тем дядькам, которые начали интересоваться местоположением сосуда джинна вечного ничегонеделания. Ну, в смысле, не прямо так, а просто открестилась от владения оружием (а ведь и не соврала - оружием я, собственно и владела, нда…). Мне кажется, эта девочка за всю свою жизнь столько внимания не получала. Состроив рожу кирпичом, что скоро рассыпется от сдерживаемых слёз в прах, выдала им сюжет про таинственного незнакомца с коричневыми волосами (побоялась упоминать какие-нибудь фиолетовые, розовые или синие, сочтя тех слишком приметными для абстрактного господина ленивца и кого-то там ещё) и сияющим браслетом, выпускающим огонь. Доброго самаритянина, сохранившего мне жизнь и оружие, которое, кстати, принадлежало одному полководцу, Алзесу, мужчине, тепло относящемуся к Коян, почти старичку, которого она, возможно, считала отцом (не поняла, почему катана была не у него, служанки отказывались напрямую делиться слухами, бурчали что-то про постельный режим, а сами несвежие сплетни не собирались обсуждать), а потом скрывшегося в одном из уцелевших после исчезновения башни тоннелей. В итоге, мужички в доспехах, вытянувшие из меня максимум того, что я могла им позволить узнать, одновременно довольные и нет моей никчёмностью, пожурили и, по приказу императора, в благодарность, одарили парочкой золотых колечек с камушками, дорогих нарядов и отпустили с миром в тот самый дальний пыльный уголок дворца. И не мудрено – я бы и сама поверила облику дрожащей маленькой девочки с отсутствием живого места на теле. Но потом меня умудрились ещё и отругать служанки и воспитательницы за то, что лишилась волос (оказалось, это тут даже страшнее, чем потеря мозгов) и наставила себе потенциально долговременных царапин. "Хах, да она просто паразитка. Там ей помогают, здесь спасают... люди гибнут, а это маленькое исчадие ведьмы до сих пор здравствует и пожирает пищу. Скажите, ведь это совершенно непростительно, так?" "Элал, фу-фу, а я и не замечала за тобой раньше таких простолюдинских наклонностей. К чему тебе эти толки о мухах за здешними драгоценными витражами?" "Это совершенно непростительно, быть такой занозой в горле Бога, а заодно и обращать косые взгляды и на нас, прислуживающих ей. Я чувствую себя дочерью лицедейки, которую соседи закидали отбросами, каждый раз, как она попадает мне на глаза. А я не на это рассчитывала, устраиваясь сюда на работу." "Ахах! Я чувствую тоже самое, милая, но попасть к ней в свиту не так уж и плохо - тот милейший подносик принёс мне хорошие деньги." "Милый так милый, но не намекаешь ли ты вскользь, что и меня за одно словцо продашь? Ты же знаешь, я леди строгих правил: держу врагов ближе, чем друзей..." "Мне мил любой твой флирт, но денюшек не получишь со слов, идентичных всеобщим перешептываниям. Пусть даже наша золотая мышка освежила люд на пару деньков, тема её прошлого и будущего всех уже раздражает." "Ахах, ты права." Меня уже тошнит от этого. Ну что за люди… Сразу видно, как сильно они ценят тут человеческие жизни. Побочный ли это эффект частого военного положения, менталитет кровожадной страны, просто поганые душонки или это я такая им вся не понравившаяся до конца, так и не поняла. В то время я сильнее печалилась из-за того, что у меня отобрали катану. Словно ребёнок, лишившийся понравившейся игрушки, ходила и дёргала пальчиками, колющимися от отсутствия оружия. Его отчаянная тяжесть стала для меня несколько привычной. Жаль, что тот контракт был временным. Мою супер-совсем-не-пупер лопату, кстати, тоже занесли во дворец. Положили в какой-то сарай. Знали бы вы, чего мне стоило её отыскать на этой огромной территории… “Я вижу презрение и сомнения, выгравированные на этом девичьем лице, искалеченном мною же. Ничего, я тоже часто повреждаю маску человека. Я оказал тебе услугу – у заблудшей души и быть не может ничего, к чему она бы была привязана, а ведь только такие вещи, металлические сосуды, подходят для джиннов. Ты, конечно, можешь раздолбать мою дорогую лопату, единственное, что осталось от моей прошлой жизни, в конце которой, я, по сути, так же, как и ты, покинул свой мир, мою милую часть сознания, мою память, которую я с огромным трудом сохранил, уберёг от всех невзгод, а потом выбрать какую-нибудь золотую алебарду, изумрудное колье или золотую изумрудную люстру себе на пустую башку, однако получишь по роже, так и знай. И я даже не скажу точно от кого. Помни – связь с сосудом определяется твоими чувствами. Если хочется плакать, нафантазируй, что из-за того, что любимая лопатка далеко-далеко, если смеяться – из-за того, как она прекрасно сверкает на солнце, как сильно желает защитить от воли небес, желаний богов и ударов вражеских мечей алчных людишек. Мне не важна плоть, мне дороже то, над чем я не имею власти. Я повинуюсь сильнейшему, тому, кто сможет покорить меня, но всегда готов на риск. И да - я всё ещё не сказал, от кого ты заполучишь по фонарю на каждую бесполезную гляделку...” Закрыв глаза, отдавшись порыву, я последовала за возникшими передо мной солнечными зайчиками, так знакомо одаривающими теплом. Да, веки отделяли меня от мира, но зато открыли нужную тропу, не привязанную к обыденности. Так это всё-таки птички, да?.. Пусть я буду думать, что они сочли меня братом, а потому и стремятся лететь рядом. Я всё приняла. Только вот я точно однажды сделаю так, что Коян Рэн будут звать стрижом*, а не отпрыском мерзкой воровки или милой мягкой домашней ласточкой. На самом деле лопата не была так уж плоха, как я поначалу считала – ни единой деревянной щепки, вся отлитая из чернёного серебра с простеньким, но частым орнаментом на рукояти, из-за которого не было видно толком печать Соломона (так этот знак назвал Буне), она была слишком дорогой для того, чтобы отдать кому попроще, слишком статусной и памятной, чтобы продать под слоганом “прямо из Лабиринта”, и слишком тяжелой, чтобы местные ленивые работники решились напрячься и использовать сей инструмент, закинутый в дальний угол одного из сараев, по назначению. За мной, не пользующуюся покровительством Императора даже по праву крови (почему-то в голове даже и не возникало мысли, что он не биологический отец Коян), а, значит, и не способной рассчитывать на его кару для обидевших девочку, откровенно не следили. Да, дали лекарства (и очень хорошие, всё-таки, это дворец, как-никак), делали поначалу мне перевязки, когда это было особо необходимо, но, так или иначе, барышня была предоставлена сама себе почти круглые сутки напролёт. Всех волновала Коян лишь как потенциальная мать воинов, как способ создать политически благонадёжный брак с соседним государством. С обучением на ту налегали не сильно, так как девочка делала всегда большие успехи и была прилежна. Даже чрез меры. С другой стороны… я была так же лицемерна, как и они все. Я тоже, исходя только из её тонкого болезненного тела маленькой симпатичной человечки, сразу решила, что её судьба потрясающе ужасна, а все вокруг злые дяди и тёти. Я действительно не знала ничего о ней, как о личности, я не унаследовала ни воспоминания, ни мышечную память, так как, по сути, она ничем особо и не занималась, кроме письма. А если она была и в правду той ещё... Хм. Да нет, вроде не должна быть. Она, исходя из прислуги, которая совсем не считалась с положением девочки не из-за "да даже если я ей таракана в тарелку прямо под носом кину, и она побежит жаловаться, ничего не случится", а из-за "она на меня и так даже взор не поднимет, не говоря уже о конечностях". Для двора она была жалкая в этом смысле. Пока приходившие к ней учителя начитывали лекции по истории, этикету, некоторым точным науками и иностранным языкам (да и тот, на котором я разговаривала был таковым, однако стеснений ни в написании чего-либо, ни в речи не испытывала, так что была рада, что не стала прикидываться заручившейся амнезией - меня ни о чём таком не спрашивали), я лежала, силясь придумать, как мне реализовать себя в этом мире. Как поняла, все джинны обладают неким “покровом”, трансформирующим тело и сосуд, дарующим его обладателю сверхъестественные даже для этого измерения силы. Но какие именно в моём случае? Как жаль, что я не спросила об этом у Баку, а связаться с ним теперь, без помощи этих самых маги, было, похоже, невозможно. “Знакомство с джиннами подобно билету в иной мир. Каждый из нас, синепокровных, может и своего хозяина вслед превратить в уродливую пафосную тварюшку. Это такая извращённая месть за посмертный небесный зад. Покров... Лично мне это не нравится: каждый раз я буду ощущать себя тобой каждой частичкой этого хрупкого тела, а ведь костюмчики-то всегда один стыд и срам… Отрастают руки, появляются новые глаза во лбу, тонкие ткани из поднебесной, что на самой грани с материальностью, доспехи, что скорее подчёркивают, нежели защищают, украшения, тесёмочки, рюшечки – это всё не по мне. И не смотри так на мою тогу, чуть выше взгляд, такие кубики не за красивые глазки даются, рано тебе ещё.” Брр… Нет уж, пока мне не будет хватать сил хотя бы на десять отжиманий и нервов на спокойствие перед взглядами других, ни о каких покрытиях и думать не стоит. Маленькой девочке не пристал "стыд и срам". Так какой же точно способностью обладает Баку? “Могилы, трупы, захоронения… Он наделяет владельца талантами некроманта? А как же все эти птицы рух, Соломон, печати?.. Сам он, случаем, не из демонов Гоэтии?.. Да нет, он вроде как джинн… А ведь сами его слова про первенство души над телом и имя очень сильно походят на сущность аякаши, который манипулирует человеческими снами…” – размышляла я, прогуливаясь в садах и почёсывая царапины, пока не наткнулась на одну из служанок, сначала споткнувшуюся обо что-то, а потом яростно начавшую топтать нечто перед собой, шипя оскорбления. О корягу, что ли, запнулась? И пострадал, конечно, мизинчик… Но нет. Что-то хрустнуло, и вскоре она, придерживая стопку красных тканей, поспешно скрылась за кустами. Она даже не огляделась. Просто вытерла подошвы о грунт. Я бы не сказала, что имела повышенное чувство справедливости. Я бы не сказала, что сталкивалась в “плохими” людьми достаточно часто, чтобы надеяться на право наказывать тех, кто вызывает во мне раздражение. Но это было не раздражение. Это был другой мир, а на голове ощущалась корона, которую я получила взамен на вечное молчание друга моего покровителя. Я была королевой, приняла правила игры, а, значит, должна наказывать тех, кто поступает не так, как я хочу. Я уверена, что не стану делать это с другими, когда совсем не останется тех, кто поступает плохо. Ведь я скора на расправу. Я накажу и себя, если задумаю подобное. Я накажу себя, даже если мои устои изменятся в противоположную сторону от табу той, кто принял корону. Я уверена в этом. При дворе слишком много лживых, мерзких, подобострастных и алчных женщин и мужчин. Почему так? Потому что всех порядочных личностей отправили на войну? Решили запереть заразу внутри, надеясь, что переварят? Или они сами такие гнилые и собрались перетравить иных оружием других стран? Это не ответ. Это другой мир. Эта сила этого мира, что у меня в руках… Это труп переломанного котёнка, что, наверно, пару дней назад был совсем наг. Он лежит у моих ног – перемотанных бинтами, но всё же укрытых дорогими шелками, сохранённые лучшими лекарствами. Мои руки даже не дрожат, когда трогаю его за измазанную кровью и грязью холку. Всё равно зараза к заразе не цепляется, ничего страшного. Этой же ночью я выскальзываю из комнаты и, минуя стражу, с лопатой наперевес по какому-то необыкновенному запаху нахожу труп, что так и лежит на том самом месте. Я оттаскиваю его в уголок, где никто бы не увидел ни света, ни тьмы, куда бы никто и не взглянул и ясным днём, вырываю ему могилку. Когда уже засыпаю его землёй (засыпать - это почти как засыпать на мягкой кровати, не правда ли иронично?), руки покрываются чёрным маревом до самых плеч, на них проявляются трещины, из которых, казалось, кто-то глядит на меня, а лопата становится куда острее и темнее, почти как копьё. Я втыкаю в бугорок восемь цветочков, а затем прямо под их лепестками вспыхивает Печать. Из земли выскакивает лев, чья шерсть, глубокие пустые глазницы и округлые кости, - всё, что он имеет, пылает несбывшимися надеждами, готовностью к последней забаве, ярким синим. Он останавливается прямо передо мной, лижет мне щёку и ускользает в даль, ведомый запахом собственной крови. Если уж он весь не стоит и единого беспокойства за такое неприглядное убийство, то что уж и говорить о каплях крови на стопах. Наверняка, она, ежедневно унижаемая и унижающая, могла и счесть это за оцелование её ног самой природой, как знать. С силой прижав два чёрных пальца с сапфировыми когтями к губам, я отправила воздушный поцелуй вслед духу. Появившиеся на остриях маленькие колокольчики тихо звякнули. Джииииин~ Надеюсь, следов на лице не останется. *** Да, визжала она так, что, думаю, и на том свете было слышно. Укрывшись одеялом по самую макушку, обняв тонкие плечи, я беззвучно хохотала, ёрзая в удовольствии от собственной удачной шалости. Ну, а что такое? Раз кричит, значит, от страха иль чего другого не умерла. Значит, всё нормально. Хотя, я была бы не против закопать и её тело, чтобы потом использовать для чего-нибудь. Кто знает, может, и она сгодилась бы, раз считает, что до смерти и после никто особе не меняется (качественно, конечно, ведь обретаясь в телах опарышей и прочих насекомых, мы всё-таки преображаемся в маленькую всёжрущую армию). Если бесполезные ничуть не меняются, то я могу, из женской солидарности, поразмыслить, вытравить из неё хотя бы дух и пустить его на что-нибудь. Надеюсь, никто не решит, что на нас напали, или что это проделки вражеских шпионов и наёмников… Да и кто в трезвом уме и здравой памяти вообще решит напасть на сам императорский дворец с его жителями в полном составе?.. Под пальцами чуть зашевелился тот самый ковёр-самолёт, называемый здесь магическим артефактом (удалось свистнуть и утаить, даже горжусь), импульсом будя во мне мысли о желаемом будущем. Конечно, выходить замуж за неизвестного я не собираюсь, у меня есть самоуважение, и желание послужить этой стране не испытываю. А за все года воспитания и кормления девочки можно вполне заплатить теми сокровищами из дома Баку. Конечно, больше всего хотелось бы увидеть здешние края. Всё-таки не каждый день попадаешь в иную реальность, полную волшебства, чудесных животных, джиннов, магов… ..а так же работорговцев, войн, грызни за территорию, смертоносных башен и ещё кучи всего того, что мне нужно будет преодолеть, если действительно удастся вырваться из стен Империи Ко. Во всяком случае, у меня есть Баку и моё Правило. Я не сдамся. Глаза в отражении в огромном сапфире казались двумя бездонными провалами, прямо как у того прибитого котёнка. Стоило, наверно, оторвать взгляд или моргнуть, но я не стала шевелиться. И так и сяк, я ведь тоже призванный дух. Мертвец со способностями. Лич. “Что бы тебе сказать напоследок… М-м-м… Хотел промолчать, но всё же: вряд ли у тебя получится всё то, что ты задумала. Побеги, свобода, власть – я знаю цену этому. Но не беспокойся, так всегда бывает у героев книжек. Если уж у них всё идёт наперекосяк, то тебе не о чем трепыхаться. Засыпай.” Я оторвалась от подушки и принялась одеваться. Сегодня будет новый, интересный день. Прямо как джинн у меня: новый, не такой раздражающий поганец. На нём одном я уж точно не остановлюсь. Много силы не бывает, как и нервов. “Глупо дразнюсь? Ну что поделать… Такой твой король и слуга. Всё для моей королевы и личной кроватки.” *** Ещё раз! Гуан-дао рассекало воздух, который, судя по звукам, что, словно фантомные боли дворца, эхом разносились вдоль стен, имел в воображении темноволосого юноши вполне конкретный образ. Сначала сидящий на кое-чём (Как легкомысленно! Думаешь, победа так просто дастся в руки?), потом держащий посох (А сможешь ли ты?), а затем и вообще раскинувший руки в жесте истинно проигравшего (Наивно! Самодовольно! Это всё пока мечты!). Ещё раз! Он должен стараться в десять раз сильнее, если действительно желает вернуть украденное. Он выгравировал это на внутренней стороне черепа, даже когда ещё не знал, что он её имеет, - тянущиеся к нему дрожащие руки, его родные, горящие и плачущие, казались почти живыми, целыми. Пусть даже во снах. Пусть даже там они кричали так громко, что он начинал желать, чтобы они уже умерли и прекратили мучиться, ненавидя себя при этом всей душой. Кости не горят – пока что, это всё, что он знает про трупы. Ещё раз! - Хах, кажется, у нашего плаксы до сих пор ничегошеньки не получается. О, Небеса, как же так получилось? Он узнает этот ядовитый нежный голос и среди тысячи вопящих в агонии, ибо только его собственного крика там не будет – Джудар донимал его именно тогда, когда Хакурю изо всех сил старался, сжимал челюсти, корчась от собственной убогости. Старался, но ничего не получалось. Ещё раз. Сильнее. Быстрее. Используя узкую фигурку с огромной уродливой косищей, похожей на вытащенные кишки монстра, не смогшего переварить откусанные человечьи головы, в качестве более удачной мишени. Вон он, стоит на мерзком балконе, мерзко ухмыляется, пожирает свой мерзкий персик и изрыгает мерзости - ещё раз, ещё раз и ещё раз. С тонким свистом оружие рассекает воздух и, на какую-то секунду, оракула. Тот только смеётся и, играючи размахивая руками, прогуливается по карнизу. Кажется, что он балансирует между теплым деревянным полом и возможностью переломать кости, но, конечно же, это всего лишь ещё одна иллюзия, разделяющая их способности - принц лишь видит их, страдает от них, а маги их творит, для них, да и вообще для всех вокруг, он бог и дьявол. Рю всегда пытается выглядеть так, словно держит ситуацию под контролем (давайте надеяться, что комментарии маги про дутые щёчки и задранный, словно у девчонки, нос, всего лишь побочный эффект его сверхчувствительности), прикладывая огромные усилия, а Джудар надевает маску простачка, когда тому скучно, и с помощью своего могущества легко может устранить любую помеху его веселью. Ещё раз! Если бы он так не раздражал, не маячил перед глазами назойливой мухой, это бы действительно не было такой уж и проблемой. Оракул уничтожает любые преграды, но сам множит проблемы, этот чёртов эгоист. Хакурю же нужно разрешить проблемы, распутать их, словно клубок нитей, а уж потом… Ещё раз! Пока он тренируется, ему незачем думать об этом. Потому что, да: таки не любую, хвостатый дурак, таки всё же не так уж он, одноглазый, и понимает, чего желает, и что из этого в категории “натворить”, а что в “свершить”. Но он должен избавиться от этих нелепых сомнений и точка. Ещё раз! - А это не ты, случаем, так пронзительно визжал этой ночью, ммм? Я сначала думал, что это даже может обернуться весёленьким сражением, но столько в этом “А-а-а!” было от истерички, обнаружившей мышь перед носом, что версия с хныкающим от кошмарика Рю-чаном стала живее некуда. Ещё… Что? Гуан-дао остановилось в воздухе, а удар холодным оружием заменил полный подозрительности взгляд, попавший в тёмного маги, но, к сожалению, даже не поцарапавший того. Поганец даже не почесался. Крики? Так ему не показалось? Что-то действительно случилось? Это была атака? Кто-то убит? Звуки доносились со стороны женского дворца, жительниц которого, правда, действительно могла напугать сущая мелочь, но всё же… Ему ничего не сообщали, а ведь, по идее, принца не могли оставить в стороне от мобилизации, да и за любой слух мог уцепиться этот злостный любитель персиков, чтобы его подоставать. - А это точно не были отзвуками будущего из твоего ужасно магически одарённого желудка, идиот? Если ты собрался обглодать все деревья в округе, то скоро точно станешь вопить, умоляя дать лекарство тех самых девок и истеричек. Когда Хакурю, наконец, смог выдать нечто колкое, более-менее конструктивное, на что действительно возложил надежды на уязвление красноглазого урода, в его лицо прилетела лишь склизкая косточка. Ах, ты, мерзкий… Мерзкая… Да, надежда умирает последняя. Хорошо, что та так часто воскресает, и нужно для этого столь малое. Такое, как, например, узкие перила, ставшие скользкими из-за его же съеденного персика. Теперь уже Хакурю ухохатывался, глядя на потирающего макушку маги. За что, ему, конечно же, прилетело ледяным копьём. Ещё раз! Разрубленные единым чётким движением осколки снаряда растворились в воздухе. Надежда, да?