***
Ночью Юта не сомкнула глаз. Ей всё время казалось, что она слышит шелест крыльев и чувствует запах серы, как после сгоревших фейерверков. Каждый раз она вскакивала, бежала на башню и до боли в глазах вглядывалась в темноту. Принцесса притащила факелы, сложила их на открытой площадке, отыскала маленькое огниво и убрала его в мешочек, который повесила на пояс своей хламиды. Когда же она в очередной раз поняла, что возвращение Армана ей только почудилось, Юта зажгла факелы и села рядом с пламенем. Девушка пыталась согреться, хотя понимала, что стынет изнутри, от тревоги за её дракона, которому так некстати понадобилось куда-то лететь. «И зачем он полетел, горгулья его забери? Куда? Для чего? По каким таким драконьим делам ему приспичило лететь?» — думала Юта, кутаясь в рогожку, служившую ей одеялом, — «Какие могут быть у дракона дела? Ну охота, это понятно. Но еды у нас более, чем достаточно. Ещё он может просто так летать, чтобы размяться. Так обычно он это делает над замком или морем, ему нравится, когда я наблюдаю за ним.» Юта улыбнулась своим мыслям нежной, но вымученной улыбкой. Она беспокоилась все сильнее и, пытаясь отвлечься, продолжила попытку мыслить логически: «Чем ещё обычно занимаются драконы? Дерутся с рыцарями, намеревающимися освободить похищенную принцессу. Но эти обычно приезжают сами, даже можно сказать добровольно. Кстати, вот ещё прямая обязанность дракона — похищать принцесс. Лучше всего прекрасных. Но тут уж как пойдёт…» Юта фыркнула, но вдруг, пронзённая внезапной догадкой, вздрогнула и вскочила. Ей стало жарко, даже душно, она прижала ладони к пылающим щекам и, задыхаясь от накатившего гнева, громко заговорила, обращаясь к темноте: — Если, если только ты, три тысячи горгулий… Ты, узнав предсказание, понял, что тебя ждут любовь и счастье. И тебе взбрело в драконью твою тупую башку, что теперь нужно срочно лететь, чтобы найти себе другую принцессу, распрекрасную, как и положено. Вместо меня… Но разве хоть одна из этих жеманных куриц выдержит даже день здесь, в этих каменных развалинах, без слуг и горничных! Хоть одна сможет питаться месяцами только вяленым мясом и сухими лепешками! А главное — хоть одна приличная принцесса в здравом уме и твёрдой памяти станет терпеть мерзкий характер угрюмого, склонного к самобичеванию и стихосложению ящера?! Юта в ярости пнула груду факелов, которую сама же совсем недавно аккуратно складывала, больно ушиблась и запрыгала на одной ноге, призывая в свидетели целые полчища горгулий. Потом она плюхнулась на каменный пол, и, потирая ушибленную ногу, захихикала сквозь ещё непросохшие слезы: «Да что ж это такое?! Я ревную… Дракона?!» Мысли принцессы, растрёпанные как она сама, пролетали в её голове стаями испуганных птиц. Она пыталась вспомнить, испытывала ли она подобное раньше. Примирившись с участью уродины, она не ревновала родителей к младшим сёстрам. Ей даже в голову не приходило обвинять кого-то, кроме себя, в сложившихся обстоятельствах. Так странно было бы репейнику требовать к себе внимания и умиления, которое обычно достается только фиалкам и маргариткам. Даже право Оливии на восхищенные взгляды Остина Юта признавала безоговорочно. Да, явная симпатия предмета её девичьих грёз к другой доставляла принцессе невыносимую боль. Но она смирилась с тем, что судьба забыла оставить ей даже надежду на счастье. Конечно, титул принцессы и положение старшей дочери короля давали шанс получить предложение о замужестве, если какой-то не слишком разборчивый или подслеповатый рыцарь вдруг вздумает занять трон Верхней Конты. Вот только Юта была достаточно горда, чтобы не принять такое предложение. Будь она глупее или слабее характером, принцесса могла бы стать гораздо счастливее. Эта мысль заставила девушку снова улыбнуться. Продолжая сидеть на каменном полу, обхватив колени руками, она думала, что не только ничего не возвращается просто так, всё происходящее в жизни подчиняется каким-то неведомым законам. Всё будто было предрешено заранее. И странный дракон, непохожий на своих многочисленных предков, исключивший из своего рациона девственных особ королевской крови. И не менее странная принцесса, для которой чудо полёта затмило все прелести жизни во дворце. И даже мерзкая Оливия, спровоцировавшая Юту на драку в тот роковой день шляпного карнавала. И милая, добрая малышка Май, подарившая невезучей сестре не только свою голубую шляпку, но саму возможность обрести счастье… Эти мысли, тёплые и нежные, калидоньим пухом окутывали принцессу, позволяя забыться в предрассветном сне без сновидений.***
Когда Юта проснулась, солнце было уже высоко. Она с трудом поднялась, пытаясь размять затёкшие ноги, и, шмыгая носом, спустилась вниз. Армана не было. Чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, а заодно согреться, принцесса решила заняться домашними делами. Но всё валилось у неё из рук, простые действия занимали непривычно много времени и давались с огромным трудом, как будто через силу. Поэтому, когда Юта закончила уборку и собрала нехитрый ужин, было уже темно. Она решила не подниматься на башню, а немного посидеть в кресле у камина, чтобы собраться с мыслями, которые, видимо, решили посещать её исключительно по ночам. Принцесса налила себе стакан горячего вина, надеясь, что это придаст ей сил и избавит от озноба, но не выпив и половины, забылась тревожным сном. Во сне Юта увидела странную процессию, идущую вдоль берега моря: впереди торопливо шагал богато одетый красивый мужчина в короне на светлых кудрях, рядом с ним семенил невысокий человек в сером плаще с капюшоном, низко надвинутым на лицо. За ними шли стражники, которые вели под руки девушку в длинном белом платье. Её голова с копной каштановых волос, скреплённых золотым обручем, свешивалась на грудь как у тряпичной куклы. Чуть поодаль брели несколько ремесленников с тяжёлыми молотами и цепями в руках. Подойдя к скале, подножие которой будто облизывали вздымающиеся волны, мужчина в короне отдал приказания каменщикам и страже, те довольно споро приковали к скале несчастную, которая, казалось, наконец пришла в себя и, осознав происходящее, подняла голову, тряхнув волосами. Юта даже во сне похолодела от ужаса: девушка узнала свой длинный нос и лягушачий рот, а глаза, презрительно сощуренные, казались ещё меньше. Без сомнений, это была она, принцесса Верхней Конты! Но кто же тогда коронованный красавец? Юту снова скрутило от страха: сон превращался в настоящий кошмар — скрестив на груди руки, кривя полные губы в торжествующей усмешке и нетерпеливо притопывая ногой, обутой в сапоги из тонкой кожи, на безопасном расстоянии от воды стоял… Остин! Но что же происходит? Зачем и по какому праву он велел приковать её к скале, будто готовя в жертву морскому чудовищу?! И тут, подтверждая самые страшные догадки, море вздулось, забурлило, хлынуло к подножью скалы, словно выталкивая из своего чрева жуткое создание, похожее на гигантскую чёрную жабу с клешнями и щупальцами. Чудовище неторопливо направилось к скале с явным желанием исполнить свой древний дикий ритуал. Юта жалобно застонала, силясь проснуться и избавиться от пугающих видений, но кошмар не отпускал её сознание, сводя с ума реалистичностью видений. И когда навстречу монстру из-за скалы с прикованной жертвой метнулась крылатая бронзовая тень, Юта испытала такой ужас, что её крик из сна прорвался в явь, оглушив несчастную принцессу: — Арман!!! Раздался звон разбившегося стекла. Внезапно проснувшись, девушка дико озиралась вокруг, не веря, что это был только сон. Она посмотрела на свою сжатую в кулак руку, по которой стекали темно-красные капли. Тонкий стакан с недопитым вином лопнул в её стиснутых страхом пальцах. — Надо меньше пить… — невпопад произнесла Юта, удивляясь, что рука практически не пострадала. В отличии от ковра, на поверхности которого расплывалось багровое пятно, и тускло блестели в пламени камина осколки. Принцесса встряхнула головой, прогоняя остатки кошмара, и вдруг услышала долгожданное хлопанье кожистых крыльев у стен замка.