Еврейское гостеприимство — это искусство задерживать гостя так, чтобы не помешать ему уйти.
— Я приеду не один, Слав. Ты не против? — спрашивает Мирон устало. — Ну как я могу быть против, квартира-то твоя? Стесняюсь спросить, Мирон Янович, мне подготовить комнату для гостей или самому туда переместиться? — уточняют с ленцой на том конце провода. — Слава-Слава, всё рамки дозволенного гнёшь? Не нужно. Сам всё знаешь. — Ты не ответил на вопрос, Мирош. — Твоё место в нашей спальне у меня под боком. Чтоб постель грел и не выёбывался. Это хотел услышать? Со мной ребёнок. — Что? В смысле? Мирон, объяснись!!! — Всё при встрече, надо бежать. Целую в нос! — Жду. И я тебя.***
Загорелый, длинный, цыплячье-угловатый, с прозрачными синими глазами и тёмными непослушными кудряшками («Так похож, господи, да быть не может! — мельком думает Слава. — Мирон бы сказал, если его. Сказал бы же?» — думает, но быстро заставляет себя успокоиться) подросток на их кухне выглядит на шестнадцать и немного неуместно. Не то чтобы здесь вообще кто-то мог органично смотреться в этой хромированной холодности хай-тека, кроме них самих и кота, естественно, но этот, улыбчивый и лупоглазый, вот вообще нет. Этого зовут Элай: «кто как Бог» с иврита, и вообще-то через букву «И», «Илай», но не суть. Между прочим, не Веня или Изя там какой-нибудь, но сокращается смешно и по-девчачьи до странного — Элька. Он сын одного из видных израильских бизнесменов, друга семьи Фёдоровых. Отец семейства, Лев Абрамович Геликман, отправившись на Санкт-Петербургский экономический форум, прихватил подростка с собой, имея целью познакомить его с Северной Пальмирой, где вырос сам и где много лет жила их семья. Но в процессе обогащения новыми полезными связями и заключения торговых контрактов образовалась поездка в Финляндию, а у младшего Геликмана как назло закончился шенген. По счастью, еврейский папа удачно вспомнил, что старший сын его хорошего университетского товарища, ныне академика Яна Фёдорова, Мирон, как раз живёт в городе на Неве. Да не просто проживает, но ещё и занимается музыкой и продюсированием, что-то читает, то ли рэп, то ли книжки, до конца не понятно. Но в общем зарабатывает на жизнь чем-то творческим (и совершенно не серьёзным), однако, судя по всему, весёлым и прибыльным, а значит не ахти как урабатывается и уж точно не будет против приютить пацана! Ну не оставлять же кровиночку без присмотра в чужом городе с платиновой карточкой швейцарского банка в кармашке?! На том и договорились. Согласен ли флагман батОл рЕпа переквалифицироваться из революционера в няньки, взрослые решили не уточнять. Полдень, заставший Окси в Пулково и ознаменовавшийся звонком папеньки, испортить было трудно хотя бы потому, что он наконец-то спустя две недели возвращался домой к Славику. В их общую квартиру, к холодным берегам Невы за окном и уютно мурчащему на подоконнике Филечке. Услышав прохладный голос родителя, Мирон сразу понял, что отказаться от такого «подарочка» не может, хотя отец в этот раз, для разнообразия, видимо, авторитетом не давил. Диаспора, взаимовыручка, перспективы удачного сотрудничества, если понадобится, в общем, мазаль тов, все дела. Элька, впрочем, оказался обычным подростком, даром, что с гражданством Израиля и упакованным в ненавязчиво дорогие шмотки. Увидев, что его надзирателем будет небезызвестный Оксимирон, парень мгновенно оценил перспективы: робко улыбнулся, уверенно пожал татуированную длань и тут же засветился стоваттной лампочкой. А уж когда речь зашла о том, чтобы у этого самого Мирона Яновича пожить пару дней, чуть не упал в обморок от счастья. Встретившего их на пороге Славу поначалу застеснялся, потом смущённо рассматривал, чуть запрокинув голову, и что-то там в этой кудрявой черепушке для себя осознавал, понимал: Оксимирон, он же всегда с девчонками, а этот что же тут, такой домашний, в мягких трениках и майке с имперским лого, расслабленный, спокойный… Да ладно, но вот же! А едва освоившись (читай, сходив помыть руки), повёл себя, как самый дружелюбный щенок на свете: изловил и затискал одуревшего от такой наглости кота, полез рассматривать татухи Мирона, засыпал Карелина вопросами, похлеще Дудя и Собчак вместе взятых. Ему интересен весь жизненный путь каждого из альтер-эго Машнова. За ужином за обе щёки наворачивал и нахваливал Славкину стряпню, а во время игры в Дженгу, совсем уж проникнувшись духом вседозволенности, невзначай поинтересовался у Мирона сроком выхода третьего микстейпа, чем довёл Гнойного до исступлённого смеха. Вечер проходит сносно, в тёплой дружеской обстановке. Они обмениваются планами на завтра, поочередно предлагая гостю те или иные развлечения, и сходятся на том, что менее занятой на этой неделе Слава возьмёт на себя знакомство Эльки с культурной (и не очень) жизнью Северной столицы. Когда наступает время расходиться по спальням, Мирон сначала следит за тем, чтобы гость устроился с комфортом и ни в чём не нуждался: выдаёт планшет, дополнительный плед, показывает, как управлять «умной подсветкой», и, убедившись, что пацан и так валится с ног от переживаний дня, плотно прикрывает дверь гостевой спальни. А после, основательно растянув себя в душе, уверенно ныряет к Славке под бок, мысленно благодаря звукоизоляцию, проложенную в тогда ещё его комнате при последнем ремонте (Женечка настояла, благослови её, Боженька). Стоит ему только прилечь, запахнув одеяло, как торс поперёк обхватывают загребущие длинные руки (самые желанные и необходимые длинные руки), прижимая близко-близко, а за ухом, по шее, рассыпаются мелкие влажные поцелуи. Мирон плавится от этих простых ласк, но не выдерживает долго, игриво ведёт задницей, нетерпеливо ёрзая по Славкиным бёдрам. — Соскучился? — шепчет Карелин в самое ухо. — Пиздец как, Славка, просто пиздец как, — мурлычет Мирон, и в этом голосе нет ни одного оттенка привычного, немного давящего властного и надменного речитатива. Лишь похоть вперемешку с только им двоим понятной грубоватой нежностью. Карелин знает не только порядок и очерёдность механических действий, давно приноровился угадывать и желания своего Окси. Он легко перемещается, подминая Мира под себя, целует подставленные губы, ведёт носом по линии челюсти, вдыхает хорошо знакомый запах разгорячённой кожи, припадает к ключицам, кусается несильно, игриво. Мирон смотрит на него ласково, лениво щуря обрамлённые пушистыми ресницами глаза. Ни одна карелинская девочка на него так не смотрела, ни одну свою девочку, даже самую горячую, он никогда не хотел сильнее, чем уже два года хочет этого жилистого, лупоглазого, носатого мужика. Это ли не показатель? В груди разливается тепло, и Славке очень хочется приласкаться. Он спускается поцелуями от ключиц к соскам, прикусывая каждый поочередно, и, вызвав этим одобрительные вздохи раскинувшегося под ним Мирона, ведёт кончиками пальцев от рёбер до тазовых косточек, мягко поглаживая круговыми движениями кожу на внутренней стороне бёдер, приподнимаясь, садится между широко расставленных ног. Фёдоров распахивает глаза, не понимая, почему любовник отстранился, но не успевает возмутиться, получив лёгкий шлепок по бедру. Слава перехватывает его ноги за лодыжки, разводит в стороны, сгибает в коленях и укладывает на свои плечи, покусывая и тут же зализывая кожу в районе ахиловых сухожилий. — Ахиллес. Черепаха. Пятка, — пусть и с чувством, но не так уж грозно, как на ИХ, декламирует Окси, и Слава, напоследок больно прикусив над косточкой (нечего тут!), резко подтягивает его на себя, проводя возбуждённым членом по расселине между ягодиц. — Допиздитесь, Мирон Янович, выжму, как тряпочку! — рычит Слава и, зафиксировав руки любовника вдоль его же тела, наваливается сверху, продолжая свои провокационные действия. — Да ты блядь только обещаешь, — шипит в ответ Окси. — Я две недели жду, может все ладошки стёр… — и прерывается на полуслове, ощутив как Слава проникает внутрь его тела одним слитным движением. Он сразу же берёт бешеный темп, нависает ещё ниже, пригибаясь (отчего Мирон чувствует себя сложенным пополам), одной рукой опирается о постель, второй продолжает придерживать любовника под коленом. Поза не самая удобная, но угол подобран замечательно, что подтверждают не только хриплые ругательства, но и стоны, воспроизводимые Оксимироном в коротких промежутках между потоками нецензурщины. В койке Карелин неутомим, неизменно внимателен к партнёру, а с некоторых пор и вовсе старается прежде всего ради удовольствия Мирона, вне зависимости от того, кто ведёт. Для него важно сделать партнёру максимально хорошо, так он демонстрирует чувства, о которых всё ещё трудно говорить вслух. Слава снова прикусывает лодыжку и слышит сбивчивый шёпот: — Прекрати ты слюнявить мне ноги, иди быстро сюда! Другого приглашения не нужно, потому что за два года и хардкорной, и ванильной «ебли на коньках» взаимные желания и предпочтения изучены досконально, а значит сейчас Окси хочет чуть больше трения собственному члену и целоваться. Не просто там соприкоснуться губами, не-е-ет, ему требуется лизаться слюняво и совершенно по-девчачьи, посасывая губы и играясь языками, как в стандартном лесбийском порно. Получив желаемое, Мирон отвлекается, расслабляя нижние конечности, отчего пяткой едва не попадает Славке в ухо. — Ноги свои скрести и держи, идисюдакалка, — подтрунивает Карелин, но послушно продолжает вылизывать подставленный рот, стараясь не менять ритм, проводит языком по губам Мирона. Тот не теряется и тут же засасывает бойфренда, хнычет, сильнее трётся членом о мягкий славкин живот и, довольно куснув губы, спускает, позволяя себе отключиться от реальности на пару секунд. Слава не может оторвать взгляд от выражения лица Окси, понимая, что разгладившаяся поперечная морщинка на переносице любовника — единоличная заслуга его волшебного хера, не иначе, заканчивает следом, полностью укладываясь сверху. — Слава, блядский же ты потрох, ну нахуя было кончать внутрь?! — шепчет беззлобно Мирон и всё-таки (легонько) пинает Карелина пяткой. — И это вместо «спасибо, Славка, повтори», — шлепком по бедру возвращает Окси оппонент. — «Спасибо» тебе Сбер начислит, а я тебя люблю, но иногда лучше без спермы в жопе. Слава строит оскорблённую мордаху и приподнимается на руках, чтобы отстраниться, но Мирон не даёт, держит ногами. — Не выходи пока, давай так полежим, — примирительно мурлычет он, наслаждаясь теплом и тяжестью любимого человека. Они оба знают, что Окси сейчас кайфово и пресловутая сперма в жопе тоже придаёт особой пикантности. Не снизойдя до ответа на предыдущий пассаж, Карелин натягивает на них одеяло, прижимается губами к влажному виску выдыхает миролюбиво: — Хочешь потом второй заход или в душ? Мирон не отвечает, потирается носом о Славкину шею, легонько ласкает ступнёй обратную сторону карелинской коленки. Сопит задумчиво. — Эй, Мир, ну чего ты? Устал, да? Будем отдыхать? Или хочешь отсосу? — участливо бубнит Славка, поглаживая отросшую щетину на затылке Фёдорова. — Хуево без тебя, Слав. В следующий раз поедешь в Москву со мной, — веско произносит Мирон, — и да, я хочу минет прямо сейчас, вперёд. Карелин согласно кивает, он тоже соскучился и готов выполнить любое желание Окси, зря что ли продрых полдня, планируя измотать Фёдорова до сорваных криков. Когда Слава делает первый протяжный и мокрый мазок языком вдоль ствола, из соседней комнаты отчётливой слышится звук приглушённого падения. Слава шум игнорирует, обводя головку круговыми движениями языка, словно лижет карамель на палочке. Мирон напрягается, широко раскрывает глаза и оттягивает Карелина, продолжающего безмятежно вылизывать его член, от себя за челку. — Мирош, ну какого хрена в самом деле! — возмущается он на полном серьёзе. — Ты что, не слышал? В гостевой комнате что-то упало! — Тебе случайно ветром в уши не надуло? В нашей-то спальне вроде проведена звукоизоляция! Окси, тяжело вздохнув, бросает взгляд на невинно возлежащего в комнате кота, припоминая, что Филечки с ними сюда не входило. — Наш питомец эволюционирует. Он уже второй раз за этот месяц сам открывает дверь! — оповещает Окси любовника. — Слава, надо посмотреть, что там, — продолжает настаивать Фёдоров. Нарочито громко кряхтя, Карелин встаёт с постели и, натянув пижамные штаны, не без мстительного удовольствия смотрит на бойфренда, пытающегося разместить в трусах полувозбуждённый член. Проследив направление славкиного взгляда, Мирон лишь закатывает глаза и кивает в строну двери. Кот, доселе спокойно дрыхнувший (или успешно имитировавший сон) в кресле, тоже оживляется и, грациозно потянувшись всем тельцем, зевая, идёт в след за старшими товарищами. Осторожно приоткрыв дверь, Мирон видит Эльку, замотанного в одеяло на манер шаурмы, преспокойно спящего на полу. Судя по всему, подросток ухитрился упасть с кровати и даже не проснулся. — Ну, убедился, что всё в норме? Мы можем продолжить на том месте, где остановились? — шёпотом спрашивает нависший сверху Карелин. — Нет, Слав. Как мы его на полу оставим? Простудится ещё! — Что ты мне предлагаешь, Мери Хипхоппинс на минималках? Я лосят иудейских тягать не нанимался! — бурчит Слава больше для проформы, заранее зная ход мыслей бойфренда и прекрасно понимая, что Мирон сейчас его быстро уговорит. — Славуш, ну ты же подкачался, такой рельефный сейчас, что тебе стоит поднять худенького мальчишку? Меня же носишь, — подключает всё своё еврейское обаяние Фёдоров. — Мир, ты, пожалуйста, одно с другим не путай. Тебя я ношу совсем вот с другим распределением веса… — Да-да, не спорю, у меня есть надежная точка опоры… — мягко мурлычет Окси, припоминая, как замечательно и удобно ему было, плавно покачиваясь при ходьбе, висеть на торсе Карелина словно коала. Со славкиным хером, давящим аккурат на простату, в жопе. Томно вздохнув от нахлынувших воспоминаний и почувствовав, как кровушка вновь отливает от мозга, он бросает беспроигрышный аргумент: — А я тебе потом спинку помну, как ты любишь, мммм? — С массажным маслом? И прям долго-долго? — И даже твои любимые *«рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» поделаю! — лукаво улыбаясь, обещает Окси. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, — это крайне серьёзный аргумент! Надо ли говорить, что Слава позорно капитулирует. Предвкушая второй заход и утренний массаж всего себя, он, мягко ступая босыми ногами по ковру, направляется водружать упавшее тело на место. И вовсе не удивляется, что Элька в процессе «спасательной операции» даже ухом не ведёт. — Чтоб я так спал, — восхищенно заявляет Мирон, когда они оба оказываются в их постели. — Вот сейчас я тебя укатаю, не хуже будешь, — обещает Слава, пошло поигрывая бровями, и ныряет под одеяло, стягивая с Окси бельё. Он успевает приласкать языком головку вновь возбуждённого члена, когда со стороны коридора вновь слышится непонятный глухой стук. Карелин вопросительно поднимает глаза на Мирона, и тот охнув вплетает пальцы в Славкины волосы, тянет на себя и отстраниться не даёт, возвратно-поступательными движениями подтверждая, что этот минет хочет получить полностью. Но после кайфового обоюдного оргазма, чтоб лечь спать со спокойной душой, Мирон всё же направляет Славку повторно перемещать тело спящего подростка с пола на постель. Миссия проходит успешно, и далее никто не падает с широченной кровати. И это полностью Славина заслуга, ведь не любящий форс-мажоров (особенно тех, что мешают ему насладиться любовными игрищами с Носатым) Карелин со всех сторон обкладывает гостя декоративными подушками, коих в дизайне гостевой спальни использовалось немерено. Третьего эпизода с падением не происходит. Слава получает оргазмический массаж от МиронЯныча.***
Утро встречает их небывалым для осеннего Питера солнышком и запахом чего-то съестного, доносящимся со стороны кухни. Осознав, что оба сейчас лежат в тесно переплетённых объятиях друг друга, а значит завтрак готовит Элька, они одновременно подскакивают, смешно путаясь в руках друг друга. Натянув треники и майки, они, помятые (у Мирона след от подушки на щеке) и лохматые (Слава, да?), высовываются из комнаты, застав идиллическую картину: на столе, под пластиковой крышечкой из микроволновки остывают горячие бутерброды, кофемашина утробно урчит, а Элька дорезает овощной салат, нежно воркуя с мурчащим в ответ Филимоном. Мирон, умилившись увиденному, хватает Славу за толстовку и, затащив за угол и глядя в глаза, просит: — Может не будем рассказывать, что он как неваляшка с кровати падал? — А если он спросит, откуда подушки вокруг него взялись? — Хорошо, но только если спросит! Не нужно его смущать лишний раз… Кстати, давай договоримся заранее на счёт вечера? Настоятельно прошу, не тащи его на вписки, как бы он не просил! А он будет! — Не сомневаюсь, — хмыкает Славка, — но что можно предложить любопытному еврейчику кроме атмосферной экзотики Питерской богемы? МиронЯныч, вы, как бывалый, посоветуете может? — Да что угодно, Славуш, ты как вчера родился! По городу его покатай, хочешь на лошади, хочешь на катере, в Кунсткамеру сходите, или вот в парк аттракционов, а вечером встретимся в семнашке, я подтянусь, Айвана возьму! — Мирош, ему пятнадцать, тебе не кажется, что аттракционы это совсем детский сад? — Нихера мне не кажется. Нормально ему зайдёт, с тобой вообще интересно гулять. Элька, по сути, ещё мелкий, впечатлительный. Я что буду Гейликману потом говорить, если его деточку какой-нибудь андеграундный хипстер растлит?! Вместо ответа Карелин закатывает глаза, проглатывая шутку о гиперопеке, но всё равно согласно кивает головой, усмехается и целует Окси в губы. Он не собирался и не будет тащить на вписку забавного и любопытного еврейского подростка. Ведь они, мальчики, бывает на таких мероприятиях впечатляются посредственными рифмами и дурным рЕпом, находят кокаин и отвратительных абьюзивных немецких мужиков. Ему ли не знать, ведь он едва отбил одного такого лупатого жидочка себе.