That's the price you pay
When you give your love
But don't give all the way
Мирон лежит, вольготно раскинувшись на внушительного размера кровати. Вся его поза нарочито открытая, демонстрирующая некую вальяжность. Но ни закинутые за голову руки, ни широко разведённые локти и расслабленные плечи, ни плавные контуры вздымающегося при дыхании пресса, не смогли бы никого обмануть, ведь дело во взгляде. Он смотрит неотрывно, пристально и напряжённо следит за каждым движением вышедшего из душа любовника. Слава, светлокожий, стройный и длинноногий омега, чья нагота прикрыта лишь узким, едва держащимся на бёдрах, полотенцем, спокойно входит в квадрат солнечного света, падающего в номер из панорамного окна. Он довольно жмурится, подставляя лицо навстречу редким для зимнего Питера солнечным лучам. А в сторону Фёдорова, внимательно следящего за каждым его движением, принципиально даже не поворачивается. Мирон не имеет достаточного терпения, во всяком случае, не по отношению к почти голому Славе. Он встает, делая это намеренно шумно, давая понять, что время, отведённое для принятий солнечных ванн, подходит к концу. Карелин не двигается, кажется, даже ресницы его не дрожат, только лишь на губах блуждает лукавая, самодовольная улыбка. Он хорошо знает, что здесь — в безопасности, что его не обидят и не причинят боли, даже если он будет вести себя как последняя дрянь. Мирон на него готов молиться, превозносить на постамент и распадаться пылью у ног. А досадное неумение Мирона наслаждаться малым и любоваться издалека — проблемы исключительно Мирона. Но в этом-то и вся прелесть! В любом месте, где они остаются наедине с Фёдоровым, тот не может держаться на расстоянии. Слава — калиф на час, украденный ими обоими у себя самих же. И оба хорошо понимают, что святилище его — замок из стекла, хрупкий и уязвимый, как и сама их теперешняя связь. Мирон направляется к замершей у окна фигуре, встаёт сзади, бережно оглаживает плечи и острые лопатки, ведёт ладонями вниз по спине, останавливаясь на пояснице. Ниже — симпатичные крестцовые ямочки и кромка полотенца, держащегося на честном слове. Он прижимается грудью вплотную к Славиной спине, целует ему шею, долгим движением языка лижет перекат плеча. — Мммм, — выдыхает он, едва не курлыча от удовольствия, — сейчас гораздо лучше. — Ты избаловался, Мирош, — не открывая глаз мурчит в ответ Слава. — Стал слишком требовательным к мелочам. — Разве запах чужого альфы на тебе, это такие-то уж мелочи? В средние века и за меньшее омегу могли казнить! — О, только не заводи эту волынку снова! Какое счастье, что тебя не слышит Замай! Иначе вы бы опять непременно схлестнулись на почве эксплуатации и бесправия омег, живших во времена едва ли не «Домостроя», — с иронией в голосе бормочет Слава. — Не припомню, чтобы твой дорогой Дюша особенно обламывался, и топил за равноправие, когда дело доходит до его личных пристрастий в области сладеньких девочек и текущих омежьих жоп, — рыкает Мирон, прикусывая Славе загривок. — Эй, Мир, полегче! — просит Карелин, дёрнувшись в попытке отстранится. Ему только свежей отметины от альфьих зубов на своей шее для полного счастья не хватает. — Прости, я немного увлёкся, — не выпуская Славу из нежных, но крепких объятий, бормочет Мирон. Стараясь загладить чрезмерную резкость, он виновато протирается щекой о место укуса. — Держи себя, пожалуйста, в руках, — бросает Слава холодно. Между ними повисает тишина в которой Слава отчетливо слышит невысказанный укор, мол, «Разве я так много прошу?», но моральные терзания альфы его мало волнуют. Мирон сдерживает себя, ведь в случае реальной дискуссии по фактам ответить ему будет нечего, а происходящее теперь между ними — исключительно на его совести. И сколько воды утекло с тех времён, а Слава никак не может простить… Карелин много раз уже хотел послать всё к черту, да прекратить эти встречи, но его глупое, нервное сердце видимо уж слишком любит соль из глаз, бессонные ночи, трагичные страдания и сладкие, ни с чем другим не сравнимые, встречи. — Пойдём в постель, — примирительно просит Слава, заранее понимая, что отказываться от основной цели их встречи не пожелает ни один из участников. Что бы они тут друг другу не наговорили, как бы не пытались задеть, в конечном итоге желание обладать своим победит. Мирон не спорит, он вообще приучился никогда Славе в спальне не перечить. В одно мгновение Окси срывает со Славки полотенце и ловким движением сделав подсечку, ловит любовника в собственнические загребущие объятия. Тащит к постели, словно первобытный альфа, «добытого» омегу. Там укладывает на мягчайший матрас, а сам набрасывается сверху. Он грозно скалится, показывая клыки, едва не капает на Славку слюной, а тот, ловко изогнувшись, лишь толкает Мирона изящной ступнёй в солнечное сплетение, отбрасывая назад. Мирон вновь подрывается вперёд, рычит, глаза отсвечивают красным. Он с силой хватает Славку за лодыжки, протаскивая к себе спиной по постели так, чтобы оказаться как раз между стройных бёдер. Карелин немного сопротивляется для вида: брыкается и хнычет. Но делает это сознательно и даже не в полсилы. Оба знают, — постельные игры в сопротивление между ними, это всегда действительно всего лишь игры. Придать пикантности, не более. — Что за непослушная омежка досталась мне сегодня на обед? — сурово спрашивает Мирон у раскинувшегося перед ним Славы. — Очень даже замечательная омежка, — дразниться Карелин, скрещивая ноги у нависшего сверху Окси за спиной. — Симпатичная, немного капризная и уже текущая, всё как ты любишь, — томно тянет Слава, прикрывая глаза и запрокидывает голову назад, показывая альфе своё смирение и беззащитное, чистое горло. Фёдорову кажется, он сходит с ума, потому что нельзя переживать столько всего за один раз. Не должно быть так сладко, и томно, и больно, и горько одновременно. Умом понимать, что не можешь отказать, подчинить, заявить свои требования. Вместо этого соглашаясь на любые условия, смертельно боясь в противном случае получить хлесткий отказ, знать, что никогда не сможешь присвоить любимого омегу полностью. Такое знание может привести к остановке сердца. Слава считывает его метания мгновенно. Он не желает очередного повторения разговора, который Мирон заводил уже не раз. Ему не нужны объяснения и клятвы и пустые слова. Всё тлен, и только тело не врёт. Очень сложно обнять человека, который однажды «сломал тебе руки», но у Славы пока отлично получается. Отбросив лишние мысли он поднимает ладони к груди, задевает тонкими пальцами соски, томно гладит свою шею и наконец-то зарывшись пальцами в отросшие волосы едва слышно шепчет: — Давай, Окси, выеби меня! Мирон, до этого итак едва сдерживавший себя, набрасывается на Славу как голодный путник на горячую пищу. Сколько бы Славик не ершился как бы не капризничал, Окси уже давно не может ему отказать, и дело не только в сексе. Каждая клеточка его тела, каждый нейрон и рецептор максимально настроены на удовлетворение любого желания этого омеги. Карелин мог бы иметь всё, что пожелает, но выбирает лишь отменный трах несколько раз в месяц. И это исключительно, одного лишь Мирона вина.-
Слава просыпается на закате. Он чувствует, как стянула кожу на животе подсохшая сперма, не вытертая вовремя из-за банальной лени. После охуенного изматывающего секса с Мироном ему всегда хочется комфорта и он обожает спать, свернувшись клубочком в крепких объятиях альфы. У всех свои причуды, так что, почему бы и нет? Этот, один из немногих, действительно важных для него капризов, Фёдоров, чистоплюй до дрожи в коленях, всегда выполняет с радостью. Тем более, что и сам Мирон, в редкие минуты подобного единения, чувствует себя поразительно счастливым, а это дорогого стоит. Осторожно выскользнув из разворошенной постели Слава направляется в душ, где тщательно вымывшись приводит себя в порядок. В их мире публичному незамужнему омеге репутацию себе можно испортить одним лишь намёком на запах чужого альфы. И пусть Карелину отчитываться некому, он знает, что Андрей, прилежно играющий роль его «тайного любовника», всегда с осуждением закатывает глаза, если от Славки слишком уж откровенно несёт запахом Фёдорова. — Мирош, — мягко шепчет Слава, склонившись над спящим, — Мирош, я ухожу. Мирон сонно морщится и Слава позволяет себе нежно провести пальцами по его переносице, невесомо разгладить морщинки. Фёдоров берёт его ладонь в свою и, поцеловав внутреннюю сторону, тянет Славкину руку себе под щёку, укладывая на неё голову. Карелин по-доброму смеётся над этой детской попыткой задержать его чуть подольше. Он, может быть и хотел бы, но сегодня его время крайне ограничено. — Мирош, отпусти, хорошего понемногу. У меня стрим с Артёмом в семь, итак слишком много разговоров сейчас, что я регулярно опаздываю на заранее оговоренные мероприятия и встречи, — произносит Слава шепотом, руку, впрочем, из-под Мироновой щеки не отнимая. — Слишком много Артёма в твоей жизни сейчас, Слав, — недобро прищурив сонные глаза бросает Мирон. — Это не тебе решать, — спокойно произносит Карелин. — Алишеру — привет. Холодно улыбнувшись, будто и не было между ними тягучей, выворачивающей душу нежности, Слава плавно встаёт с постели, и медленно покачивая бедрами, направляется к выходу. Накинув тёплую парку он посылает Окси воздушный поцелуй и покидает номер. Мирон прикрывает глаза. Ему почти физически неприятно, но ответить на выпад нечего. Слава, как умеет делать только он, вынес его одной фразой. Бадибэг!-
— Чего ты хотел? Давай не долго, — вместо приветствия просит Андрей недовольно. Мирону понятна такая реакция, Замай всегда был для Славы какой-то ядерной смесью заботливой няньки, родного папки и мудрого наставника, с чего бы ему любить бывшего мужа Карелина? — Что у него с этим Артёмом? Я знаю, ты в курсе всего, даже какие на Славке сегодня трусы, поэтому будь добр, не увиливай от ответа! — включая альфа-силу произносит Мирон. — Фёдоров, ну что ты за пиздец такой, серьёзно? Во-первых я бета, помнишь? Твои инфракрасные фонари на меня не действуют категорически никак. Во-вторых, конечно я знаю про его трусы, он же так и не переучился выходить из спальни по утрам без штанов! Поэтому голубые, если тебе важно, — с кривой улыбкой отвечает Андрей. — Спасибо большое, Замай, мне полегчало. Так что с Артёмом? — настаивает Мирон. — Слушай, это не моё дело. Я, в конце-концов, просто играю удобную для всех роль и Слава не отчитывается мне о том, с кем и как проводит время. Это его личные вопросы, тебе не кажется? — Нет, мне не кажется! Это мой омега, а вокруг него постоянно вертится какая-то патлатая мутная хуйня! И я хочу знать, что между ними происходит! — рычит Мирон и от него так шибает альфа-феромонами, что несколько молоденьких омежек, сидящих за соседними столиками в уютной восточной кофейне, невольно ведут чуткими любопытными носиками в его сторону. — Это твой бывший омега, — отпив глоток крепкого черного кофе буднично напоминает Андрей. — И ты его в прямом смысле проебал, Мирон! — Спасибо большое, амнезией не страдаю. Но как и прежде желаю Славе только добра, а что может дать ему общение с этим геймером, кроме даром потраченного времени и двух банок безалкогольного пива? — картинно приподняв брови бросает Окси. — У Славы восстановились течки, — отведя глаза поизносит Андрей. — И я говорю об этом только потому, что знаю, он всё ещё тебя любит. Пусть где-то глубоко и очень своеобразной, не совсем здоровой любовью, но тем не менее. И ты, если я правильно понимаю, тоже к нему не равнодушен? Так, может, есть смысл дать им шанс? Пусть Слава попробует быть счастливым с кем-то другим, с кем-то, кто не предавал его? Артём, — молодой здоровый альфа, вполне привлекательный и приятный в общении. Не настало ли время разрубить этот гордиев узел и перестать быть собакой на сене? Отпусти его, если сможешь принять такое решение или прекрати это шапито. Хочешь омегу — добейся, м-м-м? От тебя не много требуется сделать, просто перестать ебать всё, что кажется тебе симпатичным, Мирон. Быть верным своему омеге, тому, которого ты выбрал, взяв когда-то в мужья, разве это так сложно? Фёдоров ошарашен новостью настолько, что и ответить на проповедь Замая толком ничего не может. Он не понимает, почему не почувствовал, не услышал, не рассмотрел, не понял. Неужели, он настолько перестал чувствовать своего омегу? Может быть, в таком случае и правда пора перестать пытаться усидеть на двух стульях и дать Славке спокойно жить дальше? А самому, наконец-то ответить на явные авансы Алишера и зажить с новым омегой? Может даже переехать в Дубай и осесть там, привыкнуть… А у Славы тоже будет своя жизнь, здесь, в Питере и они больше не пересекутся наверное никогда… Но, в смысле… Что? ЧТО?! — Ну нихера подобного! Если у Карелина и будут дети, то исключительно от меня! — злобно сверкнув глазами рявкает Мирон и подхватив телефон и пальто срывается с места. Замай, примерно на такой эффект от своей тщательно спланированной речи и рассчитывавший, жестом подзывает официанта, просит повторить ему кофе. Как иногда всё-таки просто бывает подтолкнуть человека к принятию правильного решения, особенно, если он сам заинтересован. Главное — верная мотивация!-