And if you're hurting I will replace the noise with silence instead Flushing out your head If you like it violent We can play rough And tumble Fall into bed And I won't breathe so you can recover
Мирон, в целом, не обольщался. Он привык трезво оценивать свои поступки и, в этот раз сам признавал, что действительно перегнул. Facts. Не стоило так откровенно нарываться, и, тем более не стоило бессовестно вешать в сториз инсты фото с полуголыми тёлками, восседающими у него на коленях. С одной стороны, он хорошо изучил характер Славы. Его подобные вбросы в медиапространство не особо трогали, но перформанс вчерашний не для Славы и задумывался. И не Мироном. Это Окси, внезапно заскучав на шумной тусовке, умышленно слил инфу, прекрасно зная, как отреагирует темпераментный и безбашенный Гнойный. А уж на разборки со Славиным сплитом как раз поспешит выволочься из своего угла сознания никто иной, как великий и ужасный Оксимирон. Этот, конечно, накопившиеся вопросы решит кардинально, не жалея метафорического живота своего. Вот только благодаря неумолимой физиологии, все стратегически важные разъёмы у них с субличностью — одни на двоих, а уж жалеть Оксимиронову жопу — не в правилах Гнойного.—
Оглядываясь на пару лет назад, можно было утверждать с полной долей ответственности — повезло им друг с другом, сказочно. Удивительно, что два таких разных по темпераменту и набору жизненных ценностей человека в принципе ухитрились дойти до реализации действий и на серьёзных щах пересечься в одном месте и в одно время, они даже не попытались отнекиваться — всё стало понятно буквально после первого раунда. Обычно соулмейты берут паузу для осознания судьбоносной встречи и раздумий на тему того, насколько каждый из них в состоянии принять произошедшее, а некоторые, обозрив перспективы лицом к лицу, и вовсе уходят в глубокий отказ. Хорошо, что Машнов с Фёдоровым были не из робкого десятка. Единожды дотронувшись до оппонента, Мирон почувствовал нечто, похожее на рождение сверхновой: все его ощущения словно одновременно обострились, сосредоточившись на одном человеке, а спустя пару секунд в груди пульсирующим ритмом разлилось спокойствие и мягкое тепло. Уже спустя мгновение, он с удивлением посмотрел на собственные руки, точнее на рукава. Рубашка, до этого момента казавшаяся грязновато-бежевой, резанула по глазам чётким, насыщенно-розовым оттенком, а худи Гнойного, из невразумительно-бурого, превратилось в ярко-красное. Мирон судорожно вдохнул. Он ждал этого момента слишком долго, откровенно говоря, уже отчаялся встретить кого-то. Оценивающе взглянув на замешкавшегося Славу, что замер, чуть приспустив модные брендовые очки, и вылупив широко распахнувшиеся глаза прямо на него, Окси окончательно убедился, — именно Гнойный был его половинкой. Ошибки быть не могло. Мирон мысленно вздохнул и поклялся себе, как бы хуёво всё сейчас не выглядело, вместе с этим их картинным противостоянием, лавхейтом Гнойного и набором альтер-эго Славы, он приложит все свои силы, чтобы именно Слава от него никуда не делся! Сколько бы и чего там, в его голове, намешано не было. О принятом в моменте решении Мирон никогда, ни единого раза, не пожалел. Хотя, справедливости ради надо заметить, Слава никуда и не собирался. Он с трепетом и странным чувством, будто выиграл в лотерею, не покупая билет, тихо осознавал, что заранее согласен на любые предложения. Едва выключились камеры, Машнов безоговорочно последовал за кивнувшим на неприметную дверь служебного входа Мироном. Едва оказавшись наедине, Слава стиснул Мирона в медвежьих объятиях, уткнувшись носом в макушку вновьприобретенного соула. Так они и стояли, крепко обнявшись, в кабинете владельца «Оперы» и просто дышали в унисон. Потратив полчаса на удовлетворение тактильного голода, Мирон с трудом отлепился от Славки, вызвал такси и утащил согласного на всё Машнова в своё логово. Ужинать, обниматься и спать. Они заключили контракт спустя неделю, которую провели в квартире Фёдорова, наедине друг с другом. Именно столько времени им понадобилось, чтобы наконец перестать судорожно сжимать друг друга в объятиях, и обговорить важные для каждого нюансы. Обсуждались мелкие бытовые и серьёзные личные вещи, допустимые девиации, публичная сторона вопроса и, конечно, они попробовали выпустить сплитов для более плотного знакомства. Когда всё случилось, Мирон в который раз подумал, насколько ему повезло ещё и в том, что из всего бестиария субличностей Вячеслава Машнова, действительным сплитом, делящим с Машновым разум, оказался лишь один Гнойный. В его положении было не до капризов, и он бы, наверное, порадовался, получив в постель раскрепощённую, бессовестную и острую на язык Сонечку, но уж точно не горел желанием выполнять фантазии чудаковатого Лапы. Валентина Дядьку и Птичьего Пепла в качестве спутников Мирон не рассматривал вовсе, ни один из этих двоих не смог бы найти общий язык с его Оксимироном. А вот Гнойный смог. Ох как они поладили, кто бы мог подумать!—
Слава в Мирона, как выяснилось, был влюблён. Упорно молчал, сформировалось ли это чувство до баттла, прорываясь в мир публичным «дерганием за косички», или случилось в процессе осознания родства душ, но Мирону было не важно. В наличии имелся неоспоримый факт: Слава оказался для него идеальным, даже в известных противоречиях, полностью подходящим во всех смыслах. Сахарная вата его нежных чувств не ощущалась удушающим плотным помадковым покровом, но легко обволакивала душу воздушной ванильной пудрой. Машнов не давил, не стремился контролировать, не душил заботой, просто всегда был рядом, охотно отдавая ласку и энергию своей второй половинке. Любовь, как бы странно это не звучало, стала именно той мягкой силой, что окончательно примирила их между собой. Возможно, именно по этой причине Славка всегда шёл на компромисс, старался оградить соула от неприятных эмоций и обсуждать какие-то особо нестандартные хотелки Гнойного заранее. Вёл себя с Фёдоровым так, будто у них реально здоровые отношения, а их отбитые субличности не кайфуют от болезненных, странноватых практик, абъюза и взаимных оскорблений. (Был случай, когда Окси возбудился и кончил только от того, насколько витиевато и нарочито гнусаво Гнойный хуесосил его за небольшую провинность. Просто словами через рот. Раньше ни у Мирона, ни у Окси, такого не было ни с кем и никогда.) Мирон в плане чувств отвечал Славе взаимностью. Он с удовольствием соглашался разговаривать, обсуждать, выбирать оптимальные пути решения того или иного вопроса. У них всё складывалось очень хорошо, скверно получалось лишь в публичных моментах. Чаще всего, конечно, задалбливали любопытствующие. Очень много вопросов появилось после баттла, потому что вырезать пятьдесят семь касаний Мирона было просто невозможно. Ситуации возникали разные, порой весьма неприятные, но они, в самом начале договорившиеся сохранить свою связь в тайне, старались нивелировать ущерб ещё на подлете медийного снаряда, обещающего игру в «горячую картошку». Что-то приходилось решать через Женю, что-то не удавалось скрыть и они вежливо игнорировали слона в комнате, сколько бы каверзных вопросов им не прилетало в директы соцсетей. Мирону нравилось, как складывалось их личное общение, и как они оба реагировали на важные каждому из них моменты. Случалось, слов оказывалось недостаточно и в ход шли пальцы, губы, языки. В такие дни ни один из них не скрывал возбуждения и любой диалог незамедлительно перетекал в горизонтальную плоскость. Слава, несмотря на дерзкий и боевой нрав, оказался очень ласковым, а Мирон с жадностью впитывал всё, что щедро отдавал ему соумлейт. С самого начала их общения Мирон наблюдал за реакциями своего организма и тихо надеялся, теперь-то, вместе с появлением в его жизни уравновешивающего элемента, он сможет попробовать просто быть собой. Не топить безумие в зависимостях, не прятаться от страхов, не заставлять себя терпеть рядом каких-то совсем не подходящих ему, но интересных Оксимирону, личностей. После встречи со Славкой в его личной, до этого адекватностью особо от публичной не отличавшейся, жизни, внезапно нарисовались подкупающая стабильность и ясность. А буйный разум, каким-то немыслимым образом, начал координировать свою деятельность с чувствами. Стоило признать, не всё и не сразу выходило гладко. Как бывают на солнце пятна, так и у Машнова случались откровенно плохие дни. И пусть Слава никогда не позволял себе лишнего, сдерживался, даже зная, насколько много ему в действительности позволено, Мирон знал — когда придёт Гнойный, с него спросят за каждое неосторожное слово и мало ему однозначно не покажется. Внутри их квартета вообще установились очень любопытные отношения. Оксимирон почти всё время выбешивал Гнойного и, когда ему наконец-то удавалось довести того до ручки, происходила феерия, частенько граничившая с тяжкими телесными. По счастью, Слава, неусыпно держал сплита под контролем, особенно когда отдавал ему возможность рулить ситуацией. Машнов был не просто родительской личностью, но и той самой мягкой, сдерживающей силой, железным механизмом внутри заводной плюшевой игрушки, не дававшей Гнойному действительно потрепать шкурку Окси. Даже когда обоим этим дегродам хотелось чего-то максимально неадекватного. Гнойный любил дразнить Мирона. Надо признать, у него прекрасно получалось. Поначалу Фёдорова эта часть взаимодействия ставила в ступор, но потихоньку он привык и уже мог по одним лишь интонациям, немного более ехидным и гнусавым, нежели обычно, понять, кто сегодня выгуливает Славкино тело. Научился он и «переворачивать игру», обезоруживая Гнойного совершенно неприличными, но очень заманчивыми предложениями. Мирон быстро просек фишку и всё, что вне зависимости от причины стеснялся попросить у влюбленного по уши Славы, вскоре мог по щелчку пальцев получить от его сплита. Слава относился к Мирону бережно, да и Оксимирона особо не обижал. Иногда даже специально заменял Гнойного, стараясь лишний раз погладить колючку-Окси. О чём они, конечно, помалкивали. Как физически более сильный и морально устойчивый партнёр, он был вынужден контролировать все виды их коммуникаций, но напрягало его вовсе не это. Вот следить за Мироновой биполяркой и большой любовью Окси запить таблетки вискарем или просто положить болт на их приём было испытанием явно посерьёзнее. До их знаменательного знакомства за всеми манипуляциями с медикаментами следили Женя и Ваня, теперь же и эта ответственность легла на плечи Машнова. Со стороны такой поворот был крайне логичен, ведь помимо идеального совпадения во всех возможных чертах и гранях характеров, соулмейты ещё и чувствовали отголоски эмоций друг друга. Значит, если проблемный Окси пропустит приём препаратов, Слава точно узнает об этом первым, после самого пациента. Когда Слава впервые почувствовал приближения маниакальной фазы, и прямо спросил, какого хуя Фёдоров вытворяет, на свет божий вылез Окси, заявивший, что он «звезда рэпа на русском, ёпта, и поебать». Пришлось вручную понижать уровень ЧСВ Солнцеликого аккурат до значения «примерное послушание». Окси методом был впечатлён. С того раза между Славой и Оксимироном остался один маленький сладкий секретик, о котором они тоже предпочли сознательно умолчать. Оба. У них вообще всё сложилось до крайности гармонично, хоть в Международное бюро мер и весов выставляй. Изредка и у Гнойного, вдруг откуда не возьмись, прорывалось наружу настроение ласкаться. Впервые это случилось примерно через год после подписания партнёрского соглашения и произвело на всех участников процесса неизгладимое впечатление. Мирон сначала впал в ступор, тихо наблюдая из своего уголка, как всегда подчеркнуто грубый, не особо уделяющий время прелюдии Гнойный, буквально вылизывал Окси, затапливая животной нежностью. Полностью сосредоточившись на сознании субличности, Мир ловил отголоски эмоций, испытываемых Окси. Кажется, в тот раз они оба замирали, полностью теряясь под шквалом ощущений, едва сосков, обжигая холодом, касалась кусочки льда, а затем исчезали и вместо них появлялся горячий язык, что принимался вылизывать их грудь, посасывая порозовевшую от воздействия холода кожу. После их настойчиво и страстно трахали языком в рот. Эту небольшую передышку Оксимирон получал лишь для того, чтобы спустя пару минут, длинные умелые пальцы вновь взяли кусочек льда из ведёрка с шампанским и завели сладкую муку на второй, а затем и на третий круг. Гнойный ласкал его, используя язык и пальцы, и Окси кончал без проникновения, дрочки и какой-либо стимуляции руками, сходя с ума от контраста тактильных ощущений. Впрочем, никто не обольщался. Тот же самый Гнойный, под настроение, любил надевать ему на член кольцо, придушивать шелковым шарфом и ебать полубессознательное тело с оттяжкой, едва смазав сжатую дырку. Он мог играть так ночь напролёт, доводя Окси до исступления, но не давая кончить часами. Оксимирон выл, плакал, умолял, ему казалось, он вот-вот рехнётся… Но Слава, всегда хорошо чувствовавшийся своего сплита, контролировал процесс и был гарантом того, что разум Оксимирона останется при нём. Окси не мог понять, как Слава это делает, но принял правила и научился доверчиво пускать ситуацию на смотёк и искренне наслаждался процессом. Ведь ещё больше, чем драконить Гнойного, Оксимирон полюбил трахаться с Машновым. Кто бы мог подумать, что этому самовлюблённому чудовищу будут доставлять неимоверный кайф, например, нежные сношения в рот. Слава всегда ебал его размеренным, медленным темпом, заботливо придерживая затылок, чтобы не сделать чересчур больно, засадив слишком глубоко. Мирон на заигрывания сплита со Славкой смотрел сквозь пальцы, у самого было рыльце в пушку. Не один раз, во время полюбившихся ему, совершенно грязных и бесстыдных вылизываний их общего с Окси очка, Фёдоров осторожно отодвигал субличность, чтобы откровенно насладиться интенсивной стимуляцией языком. Слава тоже его лизал, и Мирон исправно кончал от его языка, но то, что вытворял с ним Гнойный, было реально мерзко. И от этого особенно пробирало. Так они и жили. Окси бесил Гнойного, Мирон купался в обожании Славки, иногда они тихонечко менялись, но чаще всего, составляли между собой устоявшиеся пары с прочной духовной связью. И всё в общем-то было хорошо. В последнее время, даже как-то пугающе замечательно, да складно. Поэтому в том, что Окси не выдержал благолепного штиля и навыебывался на Гнойного — ничего удивительного не было. Сам же Гнойный, судя по упорному молчанию, установившемуся в эфире с прошлой ночи, сегодня будет зол. Очень и очень. А значит Фёдорову надо постараться и максимально хорошо подготовиться ко встрече с любимым сплитом. Мирон выдохнул. Ещё раз подумал о своей многострадальной жопе и пошёл в ванную комнату. Прикинув перспективу, он вытащил из тумбочки средней толщины анальную пробку, огладил хромированный бок, и лишь на минуту задумавшись, кивнул. Размер был именно тот, что нужно: если Гнойный вставит с размаху, будет немного больно, но только чуть-чуть, при первом проникновении. Дальше стеночки, уже растянутые игрушкой, податливо раскроются и всё пойдёт как по маслу. Фыркнув самому себе на счёт максимально избитого сравнения, он пару раз подкинул пробку на ладони, ощущая приятную тяжесть металла. Затем огладил навершие большим пальцем и в который раз усмехнулся разглядывая крупный «бриллиант», увенчивающий ручку. Почему-то эта ядовито- розовая, нарочито отдаленная по внешнему виду от любого из мало-мальски драгоценных кристаллов стекляшка, заставляла его улыбаться. Возможно из-за цветовых ассоциаций, ведь весь спектр оттенков красного им со Славой удалось увидеть только после первой личной встречи, а возможно ещё из-за того, что выбирал этот девайс, естественно, Гнойный. «Ох Оксан, как хорошо этот камушек будет смотреться в твоём очке! — шептал Гнойный ему в трубку, делая заказ в онлайн-магазине для взрослых. — Не могу дождаться, чтобы увидеть своими глазами!» Как только пробка прибыла, Слава сорвался к Мирону прямо из студии, ещё в такси уступив место сплиту. А вот Мирон в тот раз решил задержаться… Ввалившийся к нему спустя полчаса Гнойный сверкнул глазами и с размаху шлепнул Мирона по жопе так, что тот едва не вылетел из штанов! А дальше, как знал заранее, с кем имеет дело, прижал лицом к стене и потираясь о ягодицы начал рассказывать что и как он сейчас будет с Окси делать. Поток несуразных словесных девиаций на заданную тему пришёлся Мирону настолько по вкусу, что он решил остаться и поиграть с субличностью своего Славки. Оксимирон, впрочем, тогда тоже не остался обиженным. Ему поутру принес завтрак в постель Слава Карелин, сделавший вид, что не признал, с кем имеет дело и голубивший Окси так же невесомо и ласково, как всегда любил по утрам Мирон. Нежные глубокие поцелуи, мягкие тягучие поглаживания и потрясающий горловой минет Окси оценил крайне высоко и теперь тоже частенько захаживал. К Славе.-xxx-
Входная дверь хлопает настолько только громко, что пластиковые окна в квартире отдают хорошо ощутимой, и от этого весьма раздражающей, вибрацией. Одно мгновение и дверь в спальню также распахивается настежь. Окси не нужно открывать глаза, он узнает визитера по звуку шагов и тяжелому дыханию. Этот человек всегда заявляется не таясь, ведь каждая Миронова дверь имеет для него свой собственный, индивидуальный, отлично подходящий ключ. Мгновение и сильные руки, умеющие быть столь бескомпромиссно ласковыми, срывают с тела плед, вздергивают вверх прямо за футболку. В лицо, вперемежку с запахом вишнёвой жвачки и табака, летит, хлёсткое, словно удар наотмашь: — Рот открывай, сука! Настало время извинений. Пухлые губы кривит широкая улыбка и Окси, лениво приоткрыв глаз, интересуется: — Что, нервишки шалят, Сладкий? — Да я же конченый, хули мне на такие мелочи, как вежливость заморачиваться? — нехорошо щурится пришелец. — Давай, распахивай обе своих лупоглазки и живо вставай на колени. Руки за спину, ебало вверх, рот открой и чтобы ни слова, пока я не разрешу. В хмуром свете февральского дня спальня выглядит сумрачно, но приоткрыв глаза, Фёдоров очень хорошо видит не только перекошенное злостью лицо, а ещё и голодный, обжигающий взгляд. Это может значить только одно: — О-о-о-о, Гнойный! А моего любимого сладкого мальчика Славочки нету дома? — Какой догадливый Еврей, — гнусавит Машнов и разжимает кулаки, отпуская Окси в свободное падение на постель. — Как будто бы он когда-нибудь позволил себе так тебя, прошмандовку, так шпынять. Славка даёт вам обоим что-то дохуя свободы на всяческие выверты. Мирона он любит слишком, и тебя жалеет, совсем размяк. — А ты, значит, пришел вершить справедливость? — спрашивает Фёдоров, вольготно откинувшись на подушку. — Ох, будь моя воля, ты бы сидел прикованный наручниками к батарее, сутками напролет. Как собака, на маленьком жестком коврике, совершено голый, только в тёплых носочках, с пробкой в жопе и кляпом во рту. И вытаскивал бы их я лично, но исключительно для того, чтобы ты смог получить мой хуй в любое из приглянувшихся мне отверстий, — осклабившись, выплёвывает Гнойный. — И я не шучу. Либо ты сам поднимаешь свою жопу и удобно устраиваешься коленочками на ковёр, либо пеняй на себя, — чеканит он и напоследок хорошенько Окси встряхивает, ибо нехуй. Бабы там какие-то, фоточки, тусовочки. Совсем охуел, бесстрашный. Мирон, поглядывая из своего угла, прикидывает, хочет ли присоединиться к вечеринке. Он наблюдает, как Гнойный рывком стаскивает с себя спортивки и бельё, выуживает трусы из штанин и, свернув из них плотный комок, приближается к кровати. Окси по прежнему не желает вставать, всё ещё пытаясь выёбываться, но Гнойный оперативно решает проблему. Он меняет изначальный план, падает на кровать, наваливаясь всем телом на Окси, и быстро седлает его, больно сжимает щёки, заставляя того открыть рот. Мирон думает, что это может быть интересно и мягко вытесняет Окси, обещая пустить того порулить утром, когда Слава будет нежить любимого в объятиях и отсасывать с проглотом, осторожно трахая натруженную дырку двумя пальцами. Ведь Слава всегда такой внимательный и осторожный, он бережет кукуху и тело любимого соула за всех троих распиздяев, участвующих помимо него в их весёлом квартете. Ткань заполняет рот Мирона, хлопок быстро намокает, впитывая слюну, на языке ощущаются ворсинки, от которых хочется чихнуть, и это неприятно, но дискомфорт сейчас ничего не значит. Окси навыёбывался на Гнойного, Мирон получит наказание за него, зато тот проснётся в объятиях Славы. И будет зацелован, обласкан, вновь урвет себе кусок вселенской большой любви. Каждый из них непременно опять получит именно то, чего хотел и никто не уйдет обиженным. Куда бы им теперь деваться, коли они итак идеальные части одного целого. Четыре четвертинки двух половинок, созданных исключительно друг для друга. И как бы они не менялись, каждый совершенен в своих недостатках. Вселенная никогда не ошибается.—