Pieces of Humanity

Жизнь любого существа заключается в борьбе. В извечной борьбе за жизнь, за существование, за чувства, за самого себя. Именно в борьбе проявляется наша истинная суть, сила, чистая и неукротимая, что бьет ключом в разгаре нашей жизни. Жизнь — это борьба. Каждый день — это борьба. Именно с этими мыслями Бэкхен встретил утро. Утро же, свою очередь, встретило его отвратительной погодой и прохладой в комнате. Комната Минсок-хёна была большой и просторной, выполненная в черно-белых тонах, она создавала хороший контраст. Мягкая кровать с пуховым одеялом синего цвета, что немного выбивался из цветовой палитры, подсказывал Бэку о том, что, похоже, хён не мерзнет ночью, будучи укрытым лишь одним тонким одеялом. Если он вообще спит ночью. Вторая половина постели осталась нетронутой, и хоть комната сохраняла запах хозяина, то Бэкхен может с уверенностью сказать, что тот даже не заходил ночью. Разве что для того, чтобы пожелать спокойной ночи и оставить на прикроватной тумбе стакан воды и успокоительное. Но где же тогда Минсок? Бэкхен уселся на постели и начал массировать виски. Малейшее использование светлой магии, для него, как для падшего ангела, в начале никакого воздействия не оказывало, но после… Бэкхен попытался подняться, как перед глазами черно-белая картинка начала попросту рябить. Мышцы отозвались острой болью, и омега осторожно опустился обратно на постель, стараясь не делать каких-либо резких движений. Однако головокружение и боли в конечностях это мелочи в сравнении с тем, какой голод наступает после таких ночей. Бэк пододвинулся к тумбе и крепко схватился за стакан, прежде чем поднять его, и тут судороги дали знать о себе. Руку, что сжимал Пак прошлой ночью, свело и пальцы сжались еще сильнее. Бэкхен понял, еще чуть-чуть и стакан лопнет. Омега стал медленно расслаблять пальцы и поджал губы, когда услышал глухой стук стакана о ковер. Единственное, чем мог себя тешить Бэкхен, так это то, что это просто вода, и она высохнет. Дрожащими руками Бэкхен поднял стакан и поставил обратно на тумбочку. Осторожно подымаясь с постели, Бэкхен подождал, пока темнота в глазах исчезнет, и пошел в сторону выхода из комнаты. Опираясь о стены, Бэкхен небольшими шажками подбирался к кабинету альфы, он, вероятнее всего, там, взял работу на дом или же что-то в таком духе. Только вот одна вещь насторожила парня: чем ближе он подходил к кабинету, тем темнее становилось. И нет, проблема далеко не в освещении, эта темнота, она будто живая, осязаемая, ядовитая и опасная. Невидимая человеческому глазу, до Бэкхена лишь мгновениями позже стало доходить то, что здесь кто-то есть. Кто-то, обладающий большим резервом темной магии, и нет, это не мог быть Чанель, такой силой даже Пак не обладает. Этот кто-то более сильный и древний. А значит опасный. Бэкхен оттолкнулся от стены, тихо шепча защитные молитвы, но после зашелся колючим кашлем, точно астматическим, и схватился за горло, не переставая кашлять. Кто-то хочет навредить Минсоку. Эта мысль подобно яркому табло светилась в сознании омеги, мысль и страх, что толкали его вперед, превозмогая боль. Схватившись за ручку двери, что будто была раскалена докрасна, Бэк с тихим шипением одернул её, но после понял, что… Он совершенно ничего не видит. Тьма затопила коридор, и Бэкхен сжал дверную ручку, толкая дверь. Бэкхен едва слышно произнес молитву, как комнату на долю секунды озарил яркий свет. Минсок сидел за компьютерным столом и дремал, сложив руки на груди, а позади него стояла рогатая тень, положившая руки на плечи мужчины. Едва свет исчез, глаза пронзили адской болью, и омега осел на пол, чуть ли не рыдая от боли. С тихим рычанием Бэкхен поднялся и прошел к столу, чувствуя, как кости медленно, но верно превращаются в крошево. Бэкхен не сможет ничего противопоставить этому древнему существу, но Минсока защитить он сможет. Накрыв дрожащими пальцами ледяную руку хена, ангел поднял голову, глядя приблизительно в то место, где должно было быть лицо тени, и произнес: — Не смей… его трогать. Последний слог сорвался с уст вместе с противным бульканьем, и его собственная кровь стала заполнять рот. Омега прикрыл веки на мгновение, подавляя тошноту, проглотил кровь и открыл веки, недоуменно глядя на то, как быстро сменилась картинка. Это был кабинет. Не Минсока, это уж точно. Картина в полный рост некого демона на одной стене, на другой же огромный стеллаж с фолиантами, которым, Бэкхен уверен, не меньше тысячи лет. А прямо напротив входа стоит добротный стол, за которым сидит та самая тень, что стояла позади Минсока. Это не иллюзия, Бэкхен знает, как они выглядят, это не сон, сны всегда расплывчаты, чего нельзя сказать о воспоминаниях. Они четкие, человеческий разум всегда запоминает все до мелочей, в памяти остается все и всегда, в то время как человек запоминает ярчайшие детали воспоминаний. Память работает автономно от человека, они лишь пересекаются в определенных точках. То, что видел Бэкхен, было воспоминание. Воспоминание Минсок-хена. Бэкхен хочет пройти в кабинет, однако невидимое поле удерживает его на пороге комнаты, что вынуждает омегу опереться о косяк двери и молча наблюдать. На коленях неизвестного сидел юноша с ярко-рыжими волосами, и Бэкхен поджал губы, прикрывая глаза. Нет. Нет. Нет. Как он мог это допустить? Никто не должен был прознать за Минсока, но Бэкхен, как и многие ангелы, опоздал. Опоздал с лихвой. Юноша, сидевший к омеге спиной, что-то заговорщицки прошептал и откинулся назад, когда услышал отказ. Бэкхен вгляделся в молодое лицо своего хена и хотел сломать косяк, накричать на мальчишку, вразумить его, потому что-то, что он делает неправильно, место, где он находится, не предназначено для людей. Лишь после смерти им открыты двери в Ад, а Минсок сидит на коленях одного из демонов, и по-детски мило дуется. — Видишь эту кипу бумаг? — тень, что стала человеком в глазах омеги, указала ладонью на стопку. — Я не смогу пойти с тобой на американский фестиваль, пока не разберу ее. Поэтому сиди ровно, не ерзай и не мешай мне. — О, хочешь, я помогу? — Сжигание документов в камине не считается за помощь, — с явным видом превосходства произнес мужчина, а мальчишка вновь сник, откинувшись назад. — Бля, — только и сказал Минсок, после добавил, — мы же это все будем вечность разбирать. Бля, Хань, когда ты затирал мне про вечность, то я далеко не так себе её представлял, — вдруг вскочил альфа на месте. — Так, все, а ну давай перелазь на диван, иначе один вечер действительно превратится в вечность. Быстро, Минсок. — Неа, — пофигистично бросил альфа, прижался к мужчине, обхватив того руками, и спрятал лицо в шейном изгибе. Не будь ситуация столь абсурдной, Бэкхен назвал бы это даже милым. Только вот это двое альф, и один из них не совсем человек. — Там холодно, а ты теплый. — Знаешь, мне начинает казаться, что ты этот холод забрал, чтобы чаще быть со мной. — Могу торжественно заявить, что… ты прав, — донесся приглушенный голос. Бэкхен внимательно следил, как хен вытаскивает чужую рубашку из брюк и после засовывает руки под нее, довольно жмурясь. — Моя грелка, — произнес альфа, и Бэкхен не разобрал, чего больше сарказма или благодарности в голосе. «Хань», как его назвал хен, едва заметно улыбнулся, что-то читая в документах, как неожиданно поднял взгляд, словно глядя прямо на Бэкхена, и улыбка стала шире. Тут-то и Бэкхен понял, что никаким криком и попытками вразумить младшего не получится. Ему ничего не получится сделать, и дело далеко не в силе и опасности демона. Здесь все гораздо глубже и интимнее. Они связаны и зависимы друг от друга, потому как такой голос нельзя подделать, такие чувства нельзя внушить, то, что между ними происходит нельзя сфальсифицировать, это просто нереально, за гранью возможного. Удивительно, но Бэкхену понадобилось лишь несколько минут, чтобы увидеть это. И, похоже, «Хань» это понял, потому как Бэкхена грубо выдворили из чужого сознания, показав лишь сотую часть того, что было на самом деле. Этим Лухан показал падшему, кому принадлежит его хен. Показал то, что они все опоздали. Показал то, что они ничего не изменят и что процесс уже запущен. И все это он показал одним незначительным воспоминанием.

***

— Родной, ты уже проснулся, — мужчина потёр лицо руками и зарылся пальцами в волосы, не ощущая привычной ломоты в плечах. Странно. Минсок поднялся, не чувствуя никакой боли в теле, мышцы были расслаблены, однако собственное состояние волновало альфу меньше, чем состояние донсена. — Тебя не было ночью, — только и говорит Бэкхен, а в голосе сквозит некая грусть и разочарование. — Прости, Бэкхен~а, я должен был найти того преследователя и… — мужчина сглатывает вязкую слюну, а вместе с ней и ярость, затмившую разум, — заставить ответить перед законом. Бэкхен вскидывает голову, глядя на альфу полным неверия взглядом. Боль точно отошла на второй план, она ничто в сравнении с осознанием того, что Минсок нашёл Чанеля. И Бэкхен боится даже думать, что альфа сделал с ним. Ким присаживается на край рабочего стола, подтягивая к себе младшего, что мгновенно подчиняется, словно в прострации. Бэкхен никак не реагирует на встревоженный взгляд, на тихие слова мужчины, он лишь чувствует холод рук на своих плечах, а в ушах звенит: Знаешь, мне начинает казаться, что ты этот холод забрал, чтобы чаще быть со мной. — Родной, он что-то говорил тебе? Этот Дэхун, он угрожал тебе? — мужчина ведёт мышью и входит в систему, где был отрывок с камер видеонаблюдения. — В камеру не было встроена аудиозапись, поэтому я вынужден спрашивать у тебя. — Хён, — Бэкхен не находит ничего лучше, кроме как оттянуть время, —давай позавтракаем. Я очень голоден. — Да, конечно, — альфа следит за взглядом младшего, что смотрит за его стул, будто там кто-то есть, и молча утягивает омегу за собой. Младший в последний раз цепляется взглядом за картинку, где стоит он и парень, которого он знал очень давно. Ли Дэхун. Не Чанель. И это напрягает лишь сильнее, потому как Дэхуна никогда бы не выпустили из клиники.

***

— Завтрак на двоих, — распоряжается альфа, вытаскивая из шкафчика два бокала для кофе. Кофе альфа научился готовить ещё будучи подростком, подрабатывая баристой в одном тихом городке штата Кентукки. Та пожилая супружеская пара приняла альфу тепло, и он легко сдружился с их внучатым племянником Сынмином. Ввиду его ненормированного режима, альфа был вынужден пить по пять кружек кофе в день как минимум, хотя бы ради того, чтобы поддерживать себя в тонусе. Однако утренний кофе был для него самым важным. Это было своего рода ритуал, что помогал раскидать дела и мысли по полочкам, все до единой, составить четкий распорядок дня. Сам процесс приготовления успокаивал мужчину, привносил с собой рассудительность. Можно было сказать, что день, вне зависимости от того, спал он или нет, не начинался для него без кружки кофе собственного приготовления. — Родной, завтрак будет готовиться в течение пятнадцати минут, ты можешь сходить принять душ. — Минсок улыбается тепло, гладит младшего по плечу и добавляет. — Ты весь пропах им, — только вот уже без тени улыбки, на что Бэкхен коротко кивает и выходит из кухни. — Отмените встречу с Чхве, пусть подождёт до следующей недели. Также сообщите декану, что Бэкхен не придёт на лекции по состоянию здоровья. Исполнять. Холодный голос — это последнее, что слышит омега перед тем, как закрыть дверь ванной комнаты, и тихий щелчок раздаётся в ванной, а омега медленно скатывается по стенке вниз, едва не теряя сознание от бессилия.

***

Лухан переводит взгляд со смартфона альфы на Минсока, идущего к выходу из кухни. Мужчина возвращается быстро, с небольшой стопкой бумаг, скреплённых степлером, и небрежно бросает ее на столешницу, просматривая данные. Мысли, пролетающие в голове Кима с бешеной скоростью, мешают сосредоточиться, отчего мужчина хмурится, прикрывая веки. Стоит признаться, Лухану самому трудно ухватиться хоть за одну его мысль, настолько они быстрые, рваные и неуловимые. Минсоку трудно. Это видно невооружённым взглядом, он возлагает на себя слишком много. Спустя годы это совсем не изменилось в мужчине, однако все же кое-что поменялось. Раньше он мог попросить у Лу помощь (хоть и делал это с большой неохотой), а сейчас он отрезан от альфы. Хан бросает короткий взгляд на бумаги, цепляясь лишь за короткие фразы. В правом верхнем углу небольшая фотография некого мужчины, Ли Дэхуна. Один из пациентов психиатрической больницы при церкви Святой Анны, он страдал расстройством личности, а в примечаниях мелким шрифтом было прописано «одержимость». Лухан перевел равнодушный взгляд с фото на мед справку и оперся поясницей о столешницу, ожидая последующих действий альфы. Заклинание невидимки работает безотказно, однако в нем есть некое ограничение: данное заклинание делает тебя невидимым и только. Присутствующие могут почувствовать запах невидимки, почувствовать его прикосновения или услышать голос. О да, Лухан был очень избирателен в заклинаниях. Мазохистских наклонностей альфа в себе никогда не наблюдал, но осознание того, что он может прикоснуться к Минсоку, ломало альфу также сильно, как и приносило удовольствие. Хотелось накрыть его ладонь, дать понять, что он не один, что он никогда не будет один, переплести свои пальцы с его. С огрубевшей кожей и ледяными короткими пальцами, на костяшках которых набито «snake», просто чтобы альфа не забывал, кто он и какое животное олицетворяет его суть. Лухан хочет, хочет подойти и обнять со спины, ведь альфа это так любит, хочет почувствовать, как холод в теле мужчины сменяется теплом, а после жаром. Хочет, чтобы его альфа впервые почувствовал настоящее тепло за такое долгое время. Лухан хочет уткнуться носом в макушку и вдохнуть наконец раскрывшийся запах мужчины. Запах кофе и более тонкий запах дорогого коньяка. Понимание того, что он может сделать это все и прямо сейчас, уничтожает. А осознание того, что он этими действиями нарушит условия договора, разрывает его на куски. Супруг Его Величества очень скрупулёзно составлял договор, не упустив ни единой мелочи, не оставив ни одной лазейки. В нем четко прописано, что на Кима нельзя воздействовать ни ментально, ни физически, пока он сам не придёт к альфе. Пока он не узнает о существовании другого мира, об истинной сути Лухана, Лухану напрочь запрещено приближаться к альфе. Своим пребыванием здесь, он уже нарушает порядка десяти пунктов, три из которых это безопасность альфы, пять это психологическое состояние, и последние два физическое. И Лухан примерно знает, каким будет его наказание, но он продолжает стоять около альфы, что медленно дышит, возвращая себе контроль над собой. Лу внимательно наблюдает за альфой, что делает глубокие вдохи, но мгновение, и Мин ведёт носом, словно услышав знакомый запах. — Блять. — Минсок дышит через раз, потому что чувствует до боли знакомый запах свежей крови, и это приносит ещё больший раздор в его душу. Альфа поворачивает голову, инстинктивно прислушиваясь к запахам, и склоняется чуть ниже, чувствуя запах ещё ярче (хотя куда ярче). Он не понимает, как лишь один запах может влиять на него так сильно, как концы пальцев могут мелко подрагивать, точно от несильного разряда тока, как сердце может заходиться в бешеном ритме, разгоняя заледенелую кровь. Как, черт возьми, как? — Черт, — альфа усмехается и зарывается пальцами в волосы, склоняясь над столешницей. — Как же я тебя понимаю. Мысленно произносит Хань, видя, что не его одного ломает так безжалостно. Это пытка для них обоих, и оба страдают также сильно, как и наслаждаются этим. Это выглядит как вызов, и ни один не собирается сдаваться, даже если обоих выворачивает наизнанку. Как долго они продержатся? Хотя не так, вопрос должен звучать иначе: Кто из них быстрее сломается?

***

Бэкхен не уверен в себе. Он не уверен в своих силах. Он не знает, что делать, как поступать, от кого защищать своего любимого хена. Является ли его врагом Чанель? Несомненно. Пак уничтожит любого, кто встанет между ним и падшим, и прямо сейчас там Минсок. Является ли его врагом то древнее существо, что Минсок так ласково звал Ханем? Для Бэкхена да, и… для хена тоже. Демоны не знают чувств, им попросту не дано, они руководимы и зависимы от эмоций, мимолетных, но сильных, тех, что толкают на необдуманные и безумные поступки. Они зависимы от эмоций, на которые толкают и людей, лишая последних чувств. Они опасны для людей. Бэкхен сменяет горячую воду на ледяную и просто стоит, чувствуя, как кожа леденеет и стягивается. Этот демон унесёт альфу вниз, прямиком в Ад. Он лишит Минсока свободы, лишит воли и желаний, сделав себя предметом для вожделения и слепого обожания. Он превратит Минсока в верного раба или же чего похуже, Бэкхен уверен. Он должен защитить человека любой ценой. Пока Минсок — человек, что с ним будет после смерти он не знает. Но сейчас его главная цель и приоритет — это защитить альфу от этой мрази. Хань, Хань, Хань. Кого могут так звать? Какая тварь носит это имя? Бэкхен резко дёргает рукой, задевая кран, и вода сменяется кипятком, ошпаривая тело омеги. Кипяток попадает на голову и омега выключает воду, но кипяток течёт вдоль бледного тела, болезненно обжигая. Огонь. Бэкхен помнит верх мундира, висевшего на спинке стула. Белоснежный мундир, какой бывает у императорской гвардии и никого более. Боль. Бэкхен все ещё чувствует колющую боль где-то за глазом, он все ещё чувствует, как затылок разрывает от адской боли чужого воздействия. А телепатов в Аду очень мало, это редкий дар, как и среди ангелов. Ангелов веками обучают телепатии, влиянию на чужой разум без последствий, а ведь Бэкхен этому сам не до конца обучился, потому и боится врываться в чужие разумы. Однако «Хань» мало того, что сам пробрался в чужое сознание, он ещё и Бэкхена взял. Хань. Кто же ты такой? Бэкхен вновь включает воду, только уже ледяную. «… ты этот холод забрал…», а, значит, древний его отдал Минсоку. Простого человека лёд в глубинах Ада убил бы мгновенно, значит, древний знал, что делал. Знал, кому возвращает лёд. Древний знал, кому возвращает лёд! Древний знает Минсока гораздо лучше, чем Минсок знает себя. Древний знает, почему ангелы пытались скрыть Минсока от адских тварей. И он пришёл за ним. Он пришёл за тем, что по праву принадлежит им. Древний пришёл за ледяным человеком, но ангелы не отдадут древнему Минсока, потому как тот человек, не демон. Сейчас он человек, а значит находится под опекой ангелов. Бэкхен наскоро вытирается полотенцем и натягивает одну из минсоковых толстовок и треников, чувствуя, как неприятно липнет одежда к влажной коже. Омега открывает дверь на кухню, где застаёт мужчину с кружкой кофе в одной руке и бумагами в другой. Бэкхен переводит взгляд на стол, полный еды, и затем на мужчину, стоящего около столешницы. Он ждал его. — Присаживайся, Бэкхен, — альфа указывает на противоположное от себя место и немного ободряюще улыбается, хотя улыбка выходит усталой. Бэкхен не может поверить, что этот человек в прошлом был его врагом, предателем. — Нам предстоит очень неприятный разговор.

***

— Ты знал Ли Дэхуна? — Да. — Бэк отпивает немного кофе, чувствуя приятный вкус. — Когда мы были на втором курсе, то проходили практику в психиатрической лечебнице. Ли Дэхун… — Бэкхен чувствовал себя ужасно, потому как вешал на невинного человека преследование с явным домогательством. — Можно сказать, он был моим пациентом, и да, у него довольно тяжелое заболевание. Мы быстро смогли найти с ним общий язык и вроде как даже сдружились. Хен, он… у него раздвоение личности и… тот, кого я знал, тот Дэхун, с которым я проводил сеансы, это хороший человек, пойми! — Я понимаю, родной, — примирительно произнёс альфа и отложил столовые приборы в сторону. — Но я не могу допустить того, чтобы на моих близких покушались какие-то психи. — Он не псих! Он проходил лечение, он боролся со своей болезнью! Да факт преследования есть, и это показывает неэффективность лечения. Это показывает, что его не до конца вылечили и выпустили нездорового человека на волю! — И что ты предлагаешь? Найти его и запереть в психушке? — Нет, хен! Я… — младший поднялся, упираясь ладоням о стол, и в его глазах вновь потемнело. Омега схватился крепче и никак не отреагировал на взволнованный голос старшего, Бэкхен моргал, пытаясь рассеять темноту в глазах, но ничего не помогало. — Бэкхен, — альфа аккуратно опустил младшего на стул и протянул стакан с успокоительным. — Достаточно, можешь ничего не говорить, родной, я тебе верю… — тихий стук в дверь оборвал альфу на полуслове и он поднялся, сказав омеге, что отойдёт на пару минут. Бэкхен растер лицо руками и откинулся на спинку стула, желая абстрагироваться от реальности. Но мгновение и омега прислушался, пытаясь уловить приглушённые голоса из-за двери. — Мы нашли его, господин Ким. Его тело обнаружили в одной заброшенной церкви в юго-западной части Сеула. Парня распяли на перевёрнутом кресте и выдрали глаза. Бэкхен поджал губы, понимая, что сил уже как таковых нет. Чанель начал выполнять свою угрозу и начал он с самых низов, с тех, с кем Бэкхен был едва знаком. Дэхун, по крайней мере одна из его личностей, был верующим и в какой-то момент, он стал терять веру в себя, в Бога и искупление. И Дэхун увидел свет, Бэкхен ему показал. Бён дал понять, что нужно победить недуг. Бэкхен направил его на путь истинный, прямиком к искуплению и вот место, где закончилась его дорога. — Что-то ещё? — Там нашли послание кровью из святого писания, Евангелие от Иоанна глава девятая, стих тридцать девятый. Бэкхен распахнул глаза, отчётливо чувствуя вибрацию в воздухе. — И что же говорится в этом стихе? Губы омеги задрожали, а слова, выученные наизусть, растворились в тишине комнаты: — И сказал Иисус: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы.