Останься здесь со мной,
я боюсь своей души,
Почерневшей и властной надо мной,
Black Veil Brides -
Scarlet Cross
— Здравствуй, милый. Минсок застывает. Это… не пламя. Минсок не знает, как объяснить это чувство, но Минсок точно осознаёт, что Лу передал ему не пламя. Оно бы ощущалось иначе. Ким помнит, как отдавал Луханю пламя, теплое и искрящееся, он чувствовал, как оно стягивается со всех конечностей прямиком к солнечному сплетению. Он помнит, как алое пламя ласкало его, тело отчётливо помнит языки пламени, огибавшие мышцы, а здесь же… Это ощущалось так, словно кто-то другой, родной и чужой одновременно, проник в его тело. «А потому я дам тебе часть от… давай назовем это «огнем», хорошо?» Лухань бы ему точно не «отдал» чего-то небезопасного, Минсок уверен в этом больше, чем в завтрашнем дне, а соответственно… Лу хотел скрыть от чужого слуха что-то, что может показаться компрометирующим или же небезопасным для репутации, но уж точно не для Минсока. — Молодчина, продолжай думать в том же направлении. Эхо от такого знакомого и постороннего голоса одновременно разнеслось в сознании за считанные мгновения, наглядно демонстрируя, что этот некто тоже может читать мысли. — Кто ты? — Не бойся, милый, я тебе не наврежу, — и, как бы ужасно это не звучало, Минсок верит ему. — Я здесь, чтобы помочь. Этот голос отдаленно напоминает Луханев, однако в его интонации Минсок различает то, чего никогда не слышал у настоящего Луханя. Есть что-то гнетущее в его голосе, одичавшее и оголодавшее, обезумевшее и больное. Но это никоим образом не пугает Кима, вовсе нет. Наоборот, это лишь будоражит сознание альфы. И оно чувствует это. Отчего и льнет к юному альфе, заставляя распахнуть глаза. Никакое это не пламя. Оно даже близко не стояло к тому холоду, что сковал сейчас альфу по рукам и ногам. Монстр? Нет. Чудовище? Вовсе нет. Темный лишь обнял его со спины. И пусть Минсок не видел ни рук, опутавших его, ни туловища, вжавшегося в него, но Ким четко осознавал, что Темный здесь, вжимает его в себя по-собственнически, словно желая забрать себе сознание и тело альфы у Луханя. И Минсок выдыхает прерывисто, расслабляясь в ледяных объятиях Темного. Минсок поднимает глаза на Луханя, и тот застывает с протянутой к челке рукой. Принял. Взор демона застывает на абсолютно чёрных глазах, обрамленных ресницами, и чернильных ветвях, что в точности повторяли его. Словно кто-то умело прошелся лезвием по векам, растягивая Тьму от уголков глаз и до висков. Высвобождая её. Глаза опускаются ниже, к губам. Таким же почерневшим и блестящим от слюны. С черными заломами по уголкам, не таким большими, как на глазах, но все еще впечатляющими. А также свидетельствующими о… Принятии. Абсолютном принятии. — Невероятно. Альфа восхищенно выдыхает, протягивая ладонь к лицу демона, и мурашки пробегают от самых ног до спины, едва он успевает коснуться разгоряченной кожи. Луханя в темноте так хорошо видно. Минсок считал свои навыки ориентирования в темноте неплохими, но сейчас альфа осознаёт, что они даже в подметки не годятся тому, чем он владеет сейчас. Ким подаётся вперёд, приподнимаясь на коленях, чтобы сократить расстояние, и вглядывается в лицо напротив, словно видит своего альфу впервые. Все шесть чувств обостряются до предела, от зрения до обоняния, и это… Насыщает. Парень опускает глаза чуть ниже, к губам, и понимает, что дарованная сила даёт не только энергию, но и кружит голову. Лишает рассудка. Минсок буквально силой воли заставляет себя сконцентрироваться и не разодрать припухшие губы его альфы зубами, и, господь милосердный, это так тяжело. Ким осторожно касается светлой кожи пальцами, словно на пробу, и тянет уголки губ в слабой улыбке, потому как… Обжигает. Жжёт безбожно. Минсок играючи зарывается пальцами в темные волосы, чувствуя, как ладонь прошибает не то жидким пламенем, не то электричеством, но это не отталкивает альфу, наоборот, это лишь побуждает его взять больше и раствориться в обилии обострившихся ощущений. Они словно изучают друг друга заново. Медленно. Неторопливо. Осторожно. Ким чуть склоняет голову набок, молчаливо спрашивая дозволения на поцелуй, и тёплые руки, сжавшиеся на талии чуть сильнее, альфа расценивает как согласие. Поцелуй выходит едва ли не целомудренным, до того альфа боится сорваться. Черт возьми, в какое-то мгновение Минсоку действительно кажется, что он прокусит губы альфы, просто потому, что потеряет над собой контроль. — Блять… — стонет альфа. — Как ты… умудряешься контролировать себя? У Луханя бешеный кровоток, этот шум стоит у Минсока в ушах, словно они у водопада находятся, сердцебиение такое, будто его, Луханя, сейчас разорвёт от обилия эмоций, а ещё запах. О, коварнейший аромат, дурман, что окутал альфу невидимым облаком, туманя разум, отбирая последние крохи самообладания. Лу только смеется едва слышно, словно это не они балансируют над бездонной пропастью, и подтягивает — хотя куда ближе — к себе юношу. — Со временем привыкаешь к этому, — мужчина убирает челку со лба, зачарованно глядя на своего альфу. — Это становится также естественно, как дышать. — Минсок сейчас вообще не соображает, обилие эмоций не дают ему уйти дальше мыслей о Лухане, но отчего-то эти слова прочно оседают на подкорке альфы. — Позволь мне повести, — подхватывает его под бедра Лухань и опускает его на темные простыни. — Лисёнок, можешь не сдерживаться, я все проконтролирую. — Неправильно это, — выдыхает альфа, глядя на возвышающегося над ним демона. — Это я должен следить за тем, чтобы ты расслабился, а не наоборот. Мужчина тихо смеётся, перекидывая длинные, влажные волосы на одну сторону, и, наконец, целует альфу. Есть что-то обреченное в этих поцелуях, потому как каждый из них сродни гвоздю, забиваемому в гроб некогда почившему здравомыслию. Есть что-то одичавшее в действиях Лу, потому как он не может перестать терзать эти губы, собирая с них вкус дорогого алкоголя. Он пьянеет, дуреет, находясь рядом с Минсоком, он чувствует, как теряет контроль над собой, а потому и отрывается нехотя от губ… Чтобы накрыть губами шею. Кима пробивает горячей волной, и альфа выгибается непроизвольно к демону, сдавленно выдыхая. Хорошо. Непозволительно хорошо. Признаться, из них двоих Ким никогда не сдерживал себя и был особенно громок в моменты удовольствия, когда как из Лу редко когда можно было вытянуть стоны. Так и сейчас, Мин с силой сжимает волосы на затылке альфы, буквально вжимая мужчину в себя, и даже не стонет — рычит по-звериному, давая волю чему-то сокрытому и потаенному. Треск срываемой с него рубашки раздается неожиданно, и мимолетный холодок, прошедшийся по коже, ощущается по-странному ярко. Лу замирает. Минсок же приподнимается на локте, вопросительно глядя на мужчину. Но Лухан будто глохнет. Он не слышит ни мыслей, не видит ни взглядов, он не может свести глаз с… Чернильных вен, проявившихся на теле его альфы. И Лухану кажется, буквально на какое-то мгновение, что он уже где-то это видел, но сознание напрочь отказывается показывать ответ. Мужчина осторожно касается одной из крупных артерий Тьмы, ведущей прямиком из сердца. Толстые и многочисленные, ветви буквально обвили грудь и плечи, подчеркивая рельефные мышцы альфы. Демон ведет когтистым пальцем по истончившейся ветви к новой артерии, что располагалась под правым нижним ребром. Ее ветви не такие большие, но они скрываются за кромкой брюк и оплетают бок, что буквально подначивает стянуть с мальчишки брюки вместе с бельем. Но едва его пальцы застывают над шлевками, его щеки касается теплая ладонь. Ладонь, с почерневшими пальцами. Дьявол. Луханю хочется выть. — Ты боишься? Что? — Хань, у тебя руки дрожат. Но стоит Лухану поднять взгляд, как у Минсока отпадают все вопросы. Влажные глаза, в которых плескалось море обожания, и разверзлась бездна желания, были обращены к нему. Лухана… трясёт. Совсем не так, как в фильмах, когда главный герой показушно дёргается в конвульсиях, Лухана выдают лишь руки. Пальцы мелко подрагивают над алебастровой кожей, изрезанной не то шрамами, не то чернью, в остальном Хань не показывает своего истинного состояния. Демон прикрывает веки на мгновение, громко сглатывая, и открывает их лишь когда Мин зовёт его. — Иди ко мне, Хань. Лухану кажется, что он сошел с ума. Потому что он не может избавиться от ощущения, что его собственная Тьма взывает к нему под ликом возлюбленного. Узловатые — чёрные пальцы — путаются в волосах, глаза — сомкнуты, Лу не может видеть среди слоев родной похоти чужеродное снисхождение с насмешкой. Лу не дает произнести Минсоку и слова, он лишь целует его, целует до того влажно и громко, словно они это делают в последний раз. Лухан чувствует себя таким лицемером. Он чувствует себя таким чудовищем и ублюдком последним, потому как перед его глазами стоят мертвые лица тех демонов хаоса, кого он лично казнил. Он слышит их вопли и углубляет поцелуй, вытягивая с губ своего демона голодные стоны. Лу слышит рев адского пламени, далекого и полузабытого, помнит, как пламя съедало тела корчившихся в агонии безумцев, и сам чувствует себя таковым, ведь все это — аморально, ненормально и дико. Но самое ужасное, что ему нравится. Такой Минсок ему нравится. И следом в помутневшем сознании мелькает мысль, от которой Лухану становится страшно: Лу продолжал бы любить Минсока, стань он демоном хаоса. Минсок открывает в нем те стороны, которых демон больше всего остерегался. Красные отметины, лепестками рассыпанные на бледной коже, выглядят донельзя хорошо. Лу выцеловывает крепкие мышцы груди, не оставляя без внимания ни единый сантиметр кожи. А альфа выгибается навстречу, потерянный в зыбком удовольствии. С прикрытыми веками, совершенным прогибом в пояснице он просто невероятен. Его. Его альфа. — Мин, — с придыханием зовёт его альфа и извиняюще целует уголок губ, вырывая Кима из жарких объятий похоти. — Как долго мы с тобой не были вместе? — Чуть больше месяца? — признаться, Минсок сейчас вообще не соображает. Но когда Лу тянет брюки с бельем вниз, то с охотой помогает тому. — С тех пор, как началось это дурацкое мероприятие. Лухан усмехается. Буквально слышит в этих словах Темного с его неприязнью и подмечает в голове, что эти двое очень похожи друг на друга. — Тогда нам нужно будет уделить немного больше времени твоей растяжке, — и, перехватив подушку, произносит. — Осторожно, переворачивайся на живот, — и опускает Мина на подушку. Лу понимает, точнее, знает, что Ким не сможет долго стоять на коленях, черт, да он даже сейчас подрагивает от нетерпения. Также он понимает, что не сможет удерживать Кима на весу, не оставив тому гематом или не сломав тазобедренную кость. Материализовав в руках бутыль с маслом, Лу, не скупясь, выливает его на ладонь и разогревает. Оно течет по руке, достигая локтевого сгиба, капает Киму на бедра. Ким вздрагивает, когда палец проникает внутрь, вместе с тренировками и постоянными перебежками он вовсе позабыл, что это может быть болезненно. Вместе с этим Ким также позабыл о том, как Лухан может делать хорошо одними лишь пальцами. С груди невольно срывается стон, и альфа податливо раздвигает колени, прогибаясь в пояснице. До чего же прекрасная картина. Лу жадно впитывает каждые элементы этой красоты, переливы тьмы и теней, невидимых человеческому глазу, влажные и хлюпающие звуки, приятные обостренному слуху. Сбитое дыхание и едва сдерживаемый скулеж — его альфа прекрасен. И это лишь начало. Масло течет не только по рукам демона, оно также стекает с внутренней стороны бедер человека (человека ли?), маняще поблескивая в темноте ночи. В одно мгновение Луханем едва ли не овладевает непреодолимое желание собрать губами многочисленные дорожки масла с бедер, смешавшиеся с ароматом альфы, но мужчина быстро одергивает себя, затыкает собственные голод и жадность ненадолго. Приговаривает самому себе, словно заглушая вспыхнувший голод, что после, когда Мин забудется в послеоргазменной неге, он соберет языком собственное семя, смешавшееся с душистым маслом. А пока… — Хань, мх, — скулит парень, чувствуя, как внутри исчезает уже третий палец, и неожиданно толкается бедрами в подушку, потому как… — А вот и ты, — довольно выдыхает альфа, придерживая за бедро желающего соскользнуть с пальцев парня. Мужчина давит на простату, отмечая, как легко пальцы движутся в парне, но какой-то стороной понимает, что этого недостаточно. Лу слишком боится покалечить своего альфу, отчего уже второй бутыль подходит к концу. Минсок под ним скулит нетерпеливо, признаться, ему самому брюки сейчас противно давят на возбуждение, но Лу должен быть уверен, что Мин не ощутит в процессе дискомфорт или хоть что-то близкое к этому. — Тише, тише, погоди немного, я сейчас, — мужчина извиняюще целует поясницу и избавляется от брюк с бельем. И только сейчас Лухан замечает, что, кажется, немного переборщил со смазкой. Потому как темное жирное пятно, расползающееся во все стороны, он никак объяснить не может. Но, признаться, вины он не чувствует от слова совсем, выливает остатки на ладонь и распределяет масло вместе с естественной смазкой по все длине. — Я здесь, Лисёнок, — Лу в точности повторяет изгибы тела альфы, прижимаясь кожа к коже, согревая собственным жаром охладевшую спину. Лухань выцеловывает шею, прижимаясь бедрами к его, дает Минсоку привыкнуть ощущению собственного возбуждения и целует. Целует беспорядочно — хаотично — разогретого альфу, и довольно рычит, когда проникает внутрь совершенно легко. В голове у Минсока сплошная каша, ни одной здравой и законченной мысли, одни лишь урывки и слова, и Лу боится даже ступать в то вязкое болото, которое представляет сейчас сознание его альфы. На языке у Мина не вяжутся слова даже, одни лишь заглушенные стоны и всхлипы. Господь, он вовсе растерял весь стыд, пытаясь ощутить больше, едва ли не до хруста прогнулся в пояснице. Ему до безобразного мало, мало Луханя и его прикосновений. А Лухань не торопиться входить целиком, потому как чувствует узость, и только издевательски медленно движется, ощущая, как мысли становятся густыми и вязкими, темными и сладкими, как мед. Какой-то частью себя он понимает, что самообладание покидает его. Действие подавителей заканчивается, и Лухан просит мертвых богов лишь о том, чтобы те не дали спуску Темному, ведь он не намерен жалеть Кима. Он не оставит на его теле живого места. Приникая губами к нежной коже, Лу с довольным рыком входит до упора, а после вгрызается в загривок, оставляя первую метку. Лишь сейчас, ослабив стальной поводок, Лухан осознал, насколько сильно его желание обладать. Толчки становятся все более размашистыми, мужчина буквально удерживает альфу за бедра, навалившись на него корпусом. В какой-то момент альфа вытаскивает из-под парня подушку и отшвыривает ее в сторону. Лу не хочет для него никакой опоры, он сам будет его держать. Красный с черным — идеальное сочетание. Особенно на коже Мина. Чернильные сплетения были покрыты алыми разводами крови и взбухших меток. Они, словно соцветия пионов, раскрылись на лопатках и плечах альфы, наглядно демонстрируя принадлежность ему, Луханю. Это совсем ненормально. Мужчина довольно, сыто облизывается, чтобы после приникнуть к шее, девственно-чистой, словно Лу не метил ее неделями раньше. Лухан совершенно бесстыдно раскрывает ягодицы, вбиваясь глубже, потому как осознает — мало. Им обоим мало, всегда было мало, недостаточно просто слиться в одно целое, недостаточно заполнять собой до краев, им нужно больше. Мой. Лухану нет надобности говорить, каждый его жест кроет в себе слова о принадлежности Кима ему. Властные, грубые — так горячо любимые Кимом — прикосновения говорят громче всего. Когтистые ладони скользят вдоль тела, оставляя длинные, но неглубокие царапины, Лу сходит с ума, но желание проникнуть под кожу сильнее его. Минсок всхлипывает, ему так хорошо, как не было, пожалуй, всю жизнь, подушка, в которую альфа вцепился зубами, взмокла от слез и слюны. Как бы он ни пытался заглушить стоны, его все равно было слышно. Горячее дыхание над ухом еще можно стерпеть, но когда Лу начинает стонать от переполняющего удовольствия, Мин понимает, что кончается, как человек. Лухан едва ли не рычит. То, какой горячий и растянутый его альфа, лишает всего здравого. То, как легко в нем двигаться, лишь заставляет его двигаться быстрее. Он до того отзывчиво принимает его, отдается всецело, словно не принадлежит себе вовсе. Лухан удерживает Мина одной рукой, второй же он скользит от груди выше — к шее. Обхватывает горло и с силой разворачивает к себе альфу. Ему жизненно необходимо поцеловать его. Ресницы влажные и слипшиеся от слез блестят в темноте, как и черные глаза. Раскрасневшиеся щеки отдают жаром, но Лу не видит этого. Ему достаточно было заметить абсолютное подчинение в глазах мальчишки, чтобы забыть о существовании остального мира. Такое яркое и живое, вожделение с похотью буквально драли мальчишку изнутри, приказывая впиться голодным поцелуем, когда как на другой чаше весов были покорство со смирением, присущая далеко не альфам. Они же твердили ждать, отдавать, получать удовольствие, но никак не брать самому. И эта битва в глазах мальчишки до того яростная, что Лу не оставалось ничего, кроме как наблюдать. Демон буквально чувствует, как что-то страшное, собственническое и дикое скалит пасть, подымая залп огня, ведь внутри мальчишки побеждает смирение. Абсолютное, мать его, раболепное смирение. Черт возьми, на него так даже омеги не смотрели. — Мой мальчик, — и Лу, все также удерживая его за горло, целует альфу. Чувствует слезы, рассекающий щеки, и углубляет поцелуй, не позволяя альфе сделать и глотка кислорода. Впрочем, воздух ему сейчас и не нужен. — Мой прекрасный, — выдыхает ему в губы и скользит языком по линии челюсти. Кусает несильно кожу под челюстью, зализывает кожу за ухом, наращивая темп. То, чем они занимаются, нельзя назвать любовью. У них дикая созависимость на пару с животным сексом, где уровень удовольствия одного напрямую зависит от уровня удовольствия другого. И Лу прямо сейчас чувствует, что Ким балансирует и пытается оттянуть кульминацию. Мужчина сжимает в своих когтистых лапах бедра парня и совершенно без зазрения совести начинает втрахивать его в постель, не позволяя и прикоснуться к себе. Это аморально. Все, чем они занимаются, от самого своего начала и до конца, аморально и противоречит природе, но может природа ошиблась? Ведь у Лу не было такого сильного влечения ни к кому, кроме этого человеческого мальчишки. Может природа ошиблась, когда делала одного из них альфой? Ведь Минсоку почти двадцать, а он все еще не нашел своей истинной пары. Может, у него и вовсе не должно быть своей пары на Земле. Его пара, его истинный ждал его в Аду. Минсок пачкает темные простыни густым семенем, чувствуя настигающий оргазм, и до треска сжимает простыни. Чувствует, как внутри разливается горячее семя, заполняя до краев, и утробно рычит, когда Лу движется, сомкнув челюсти на его шее. Движется отрывисто, влажные звуки столкновения двух тел заполняют комнату, горячее семя течет по бедрам, мешаясь с маслом, и Ким чувствует, что все хорошо. Все так, как и должно быть. Лу валится на подушки рядом, прикрывая веки, и слабо улыбается. Делает короткое движение пальцами, и одеяло накрывает их обоих. Ким все не может отвести глаз с него, а Лу чувствует плотоядный взгляд на себе. Усмехается как-то неопределённо, и мстительно думает: Пусть на своей шкуре хоть раз испытает неестественно-яркий голод, может тогда хоть перестанет его провоцировать раз за разом. То, что Киму мало, было ясно с самого начала. Не в их культуре брать все скопом, подобные Лухану привыкли растягивать удовольствие. Когда осознаешь, что время по-настоящему застыло, то перестаёшь нестись вперед. Правда, сейчас у Кима в голове были совершенно иного рода мысли. Глядя на довольного и сытого альфу, Ким думал, может, все правильно. Все так, как должно быть. Противоречия, которыми заполняется жизнь Генерала, врываются один за другим не просто так. Возможно, Лухану нужно принять себя. Возможно, Лухану нужно отринуть те идеалы, сковывающие его. Возможно, Лухану стоит уже принять себя настоящего. Без прикрас и преувеличений. Он полюбил его, Минсока, с его отвратительным характером и страшным прошлым, зависимостями и кровавым следом, тянущимся далеко из юношества. Лу лениво приоткрывает глаза, поворачивая голову к Киму, и тянется когтистой ладонью к щеке альфы. Хочет погладить. Альфа ластится, словно котенок, прикрыв веки на мгновение, но после перехватывает ладонь и целует каждый палец неторопливо. Лухан открывает глаза, уже более ясно глядя на Минсока, как-то странно улыбающегося ему. Возможно, Минсоку нужно помочь Луханю принять себя.