Кровавое на белом

— А я космос себе как-то по-другому представлял, — голос Кацуры выводит из полудрёмы, и Гинтоки отлепляется от ледяной стены, вытирая слюни о собственное плечо. — Ты чо, первый раз в космосе? — хорошо, когда обстановка сама способствует тому, чтобы делать что-то странное — и это странное тогда таковым не выглядит. Гинтоки продрог до костей буквально — хотя, пожалуй, просто не стоило отрубаться, облокачиваясь на холодную стену, когда рядом пусть уже тоже чуть-чуть, но ещё тёплое тело. Он сдвигается вбок, прислоняясь к Кацуре плечом — теплее. Воздух совсем разряженный, поэтому его так тянет в сон, плюс вчерашняя ночь явно не слишком вышла. Того и гляди войдет в привычку проводить ночи с Зурой, просыпаясь от его голоса. — Ага. Как-то поводов не было так далеко от Эдо выбираться. Эдо то, Эдо сё, как будто у него вся волосатая кукушка забита только им. — И как тебе? Кацура фыркает, и тоже чуть ближе придвигается к Гинтоки. Эти лёгкие, неосознанные движения всё равно приятно растекаются по коже. Если бы не скованные за спиной руки, Гинтоки бы уже давно забил на логику и распластался по Кацуре целиком, обнял его, позволяя их телам хоть немного отогреть друг друга. Странно, они видятся почти каждый день, но каждый день проходит по-разному. Приползя прошлой ночью пьяным домой, Гинтоки и представить не мог, как всё перевернётся с ног на голову столько раз за одни сутки. — С окном было бы лучше. Гинтоки смеётся, косится на друга: у Зуры даже в полутьме тюрьмы словно светящийся профиль. Зура красивый. — Нечего было своей бандитской физиономией светить. — Да ладно, зато не скучно. — Не скучно тебе потому, что еще и меня с тобой за компанию сюда посадили. Кацура поворачивает лицо, и прям как будто бы даже немного чувствует себя виноватым — когда у него такое выражение, снова становится хорошо. — Злишься, что попал сюда вместе со мной? Гинтоки глаза снова закатывает так, что даже больно становится: — Да ладно, у меня всё равно других дел не было. Хотя, постой, вообще-то я тут действительно по делу — нужно вытащить одного пацана. — О, надо же, — фыркает Кацура. — Раскрываешь «секретные дела Йородзуи». — Да не такие уж они и секретные. — А у меня к Шинске дело. — Да уж я догадался, — Гинтоки ёрзает, пытаясь руки поудобнее устроить, подумывая не заваливается ли набок, на коленки к Кацуре. — Будь осторожнее. Молчание рассеивается в воздухе, но разбегавшееся внутри пассивное раздражение не даёт снова отрубиться, оставляя Гинтоки в подвешенном состоянии. — Что у тебя с ним? Вы же были друзьями. На этот вопрос отвечать совсем не хочется. Пока Такасуги не появляется в поле зрения Гинтоки, у того совсем нет повода оспаривать его линию поведения; как бы он ни не одобрял Кихейтай — это не его дело. Не может же он признаться сейчас в том, что он банально приревновал к нему Зуру сто лет назад, и за эти годы взрастил в себе это, превратив в космическую ненависть. Уж кто-кто, а Такасуги сейчас явно не может быть какой-то причиной того, что Гинтоки с Кацурой еще не живут счастливо где-то на пляже, нежась в объятиях друг друга. От недостатка кислорода внутри волнами накатывает эйфория, и уже толком не понять, просто так ли они разговаривают, или Гинтоки уже просто внаглую обнюхивает плечо, к которому прислонился. — Не расскажешь? — кажется, не смотря на то, что Зура в космосе впервые, чувствует он себя куда как адекватнее — хотя тоже должен быть размазанным сейчас как Гинтоки. — Нечего рассказывать. — Секретничаешь? — Не особо. Просто это действительно не то, о чём стоит вопить на каждом углу. — Стесняешься этого? — Нет. Скорее… Не знаю, Зура, отстань. Идея завалиться на коленочки Кацуры уже не кажется такой уж адекватной, если в этой дурацкой темнице вообще может быть что-то адекватное. Гинтоки отворачивается в сторону, и вздрагивает, когда Кацура сам облокачивается на него. Становится теплее, хоть и не сильно удобно — связанные за спиной руки толком не состыкуются пазами, поэтому то тут, то там давит локтём или косточкой кисти. Вопреки логике почти-держание за ручки вызывает снова трепет внутри, и Гинтоки уже готов застонать от американских горок, по которым штормит сегодня его сознание и внутренности. Его швыряет из стороны в сторону: вот он завёлся, через минуту давится проглатываемыми тудумами, а еще через пару секунд умиротворение охватывает всё тело, расслабляет. Зура сзади кажется удивительно близким — их ладони даже немного соприкасаются, и разряженный воздух, недосып и общая слабость заставляют поддаться желанию поверхностно очертить пальцами тонкие косточки его кисти. Гинтоки откидывает голову назад — на плечо Кацуры — и тот слегка поворачивается, своими мягкими волосами шелестя по щеке. — Гинтоки? Ты в порядке? На этом корабле посреди чокнутых повстанцев, скованные и запертые в офигительно холодной тюрьме, они так близко, что от этого еще больше едет крыша. Из-за чёртового недостатка кислорода не понять, что из ощущений настоящее, а что — нет. — Не хочу чтобы ты встречался с Такасуги. Это банально, собственнически и просто тупо. Зура еще чуть больше поворачивается и Гинтоки зажмуривает глаза, жмётся к мягким волосам и дышит-дышит-дышит. Судьба и незаметные старания Гинтоки сталкивают их вместе очень и очень часто, но настолько близко они находятся словно впервые — или такое просто сложно запомнить. Эти мгновения, мороз вокруг, тепло Кацуры сзади, его запах, тонкие косточки кистей, мягкие волосы — всего этого слишком много, настолько, что кажется, просить больше просто неправильно. Сиди и наслаждайся, трус, раз за столько лет так и не попытался перевести отношения на другой уровень. Гинтоки не может просто сидеть и наслаждаться: всё это слишком мимолётно, а чёртов Такасуги из чёртовых воспоминаний снова и снова — никак не отпускает. Зура тупой — но когда Гинтоки кроет — никогда не добивает его, чувствует атмосферу, утихает, вот прям как сейчас. Он больше не спрашивает про Такасуги, хотя, кажется, это их первый разговор на эту тему. Он не сопротивляется, не спорит. Вообще ничего не говорит. — Эй! — бесит, как же бесит вся эта ситуация. — Скажи что-нибудь. Спина Кацуры расслабленная — но такая тощая, что даже так она ощущается по всей плоскости. — Мне нечего сказать. Зура тёплый. Разряженный воздух и недосып окончательно скручивают сознание, силком толкая в темноту. Гинтоки поворачивает голову, зарываясь носом в волосы Кацуры. Они же сейчас в этом чёртовом подвале вместе — значит Зура тоже должен чувствовать себя расфокусированным ввиду недостатка кислорода и нечеловеческого холода. Кацура ничего не говорит, и, снова погружаясь в темноту, Гинтоки в очередной раз надеется, что это забудется к утру. Жаль только, что что-то внутри заставляет его снова и снова прорисовывать эту ситуацию в своей голове, чтобы удалось запомнить ее хотя бы на чуть-чуть подольше. Жаль, что он все еще надеется на какое-то чудо, которое случится без его участия, и заставит Кацуру оказаться в его объятиях. Жаль, что страх того, что Кацура откажет — слишком велик. — Ты как школьник. Гинтоки и правда как школьник. Трусливый и жалкий. Еще мгновение — и то, что ему так дорого снова окажется в чужих руках. Зура ничего не спрашивает, но Гинтоки все равно говорит: — Не встречайся с ним. Стоит всего лишь затеряться в бесконечном космосе так, чтобы позволить себе хотя бы чуть чуть приоткрыть завесу бушуещего внутри пожара. Этот пожар сильнее и злее, чем тот, что устроили два придурка на его кухне вчера ночью, он бесконечный и настоящий. Гинтоки никогда не мог бороться с ним, но с реальностью он бороться не мог тоже. Зура здесь — близко, рядом, но Гинтоки не уверен, что то, что он сказал — было вслух. Когда он рядом с Зурой он вообще ни в чем не может быть уверен.

*

Сон нервный, беспокойный и злой — когда Гинтоки выдёргивает в реальность снова, мутные образы растворяются в воздухе вокруг, оставляя внутри наипаршивейшее послевкусие. Зура сзади мирно посапывает, откинув голову на плечо Гинтоки: волосы растрепались везде, чуть ли не за шиворот ему залезли. Зура успокаивает, но этого недостаточно. — Чего тебе? — голос со сна хрипит и толком не слушается. Гинтоки промаргивается, оборачиваясь в сторону входной двери в темницы. — Мне? — Такасуги отталкивается от стены, подходя ближе, облокачивается на толстую решетку, выдыхая дым от своей трубки: тот вялым облаком встаёт в воздухе, отсвечивая в темноте сизым. — Это же вы двое пробрались на мой корабль. Вообще-то да, вот только все мысли в голове рассыпались трухой, и собрать их в кучу, судя по всему, не представляется возможным. — Сварливая бабка одного из твоих новобранцев слёзно просила меня притащить его за шкирку обратно. Кацуру Такатсуги не напрягает, так что, совершенно не чувствуя угрозы, он до сих пор дрыхнет, что, в общем-то, Гинтоки на руку. — И мы были столь любезны, что не стали шариться по твоим шкафам, а тихо-мирно дождались тебя тут. Такатсуги ухмыляется, соскальзывает взглядом с его лица на сопящую физиономию рядом. — Смотрю вы теперь с Зурой не разлей вода. — Да-да, те еще друзяшки, прям вот даже тебя решили вместе навестить. Так что, пацана отдашь? Раздражение коптится внутри, и Гинтоки наклоняет голову вбок, закрывая лицо Кацуры, переключает внимание на себя. — И зачем мне это? Раз твой пацан сам сюда пришёл — это его выбор. — Что ты хочешь? — От тебя? Ничего, — Такасуги усмехается, и желание Гинтоки почесать об эту усмешку кулаки раздувается до космических масштабов. Всё тело напрягается машинально — и, конечно же, на такую резкую смену реагирует и Зура. Тепло со спины пропадает, словно с небес на землю спуская Гинтоки: холодно, мерзко. — Привет, Шинске. Есть разговор. — Говори. — Приватный. Вот так вот. Яд внутри плещется, флешбеками прокручивает картинки «приватных» встреч этих двоих. — Ха-ха-ха. Да ладно тебе, Зура, чего ты снесняешься, говори здесь, — Гинтоки кажется, что он совсем-совсем со стороны спокоен, но Такасуги всё равно расплывается своей самой омерзительной ухмылкой, доставая из-за пояса ключи от решетки. — Как скажешь. Желание напасть на него перекрывает всю логику, и Гинтоки скручивается пружиной, в последний момент остановленный лёгким прикосновением к руке. — Я быстро. — Кацура слегка отклоняется назад, касаясь макушки Гинтоки своей. — Не бойся. От переполняющих эмоций чуть ли не плакать хочется, но, судя по всему, любой другой выбор в данной ситуации окажется неправильным, так что приходится сжать зубы так, что в голове что-то противно хрустит, и смириться. Зура говорит, что он быстро — значит он быстро. Зура говорит «не бойся», и Гинтоки просто хочется рассмеяться ему в лицо, но правда в том, что ему правда до чёртиков страшно.