Однажды в Австрии...

— Орёте друг на друга как старые супруги, — бормотал под нос Балтассаре, за шкирку, то есть за воротник, мягко встаскивая возмущённого и пищащего что-то Моцарта в комнату. Антонио, к этому моменту проковырявший в креме дырочки для глаз, стал по стойке смирно и платочком, что как всегда был аккуратным треугольничком сложен у него в кармане, протёр лицо. — Сели оба, голуби мои, — важно молвил Балтассаре. Моцарт и Сальери, поняв, что убивать их пока не будут, зато, похоже, скажут кое-что важное, сели по разные стороны стола. Моцарт всё ещё обиженно косился на Антонио. Балтассаре придвинул кресло и сел между двумя композиторами. — Понятия не имею, что произошло между вами, пирожное не поделили? Или подводку для глаз? — Конфликты на почве мировоззренческих разногласий, — процедил сквозь зубы Вольфганг, потирая шею. Сальери бросил на него взгляд обиженного хомячка и что-то невнятно фыркнул. — Как тут всё запущено, — растянул губы в улыбке Балтассаре. — Ну да ладно, сейчас я вас помирю. Говорят, совместный труд сближает. Согласны с этим? — А может, вы перестанете говорить с нами, как с детьми? — не выдержал Моцарт, и получил от мафиози несильный, но ощутимый подзатыльник. — С тобой и надо как с непослушным ребёнком, раз слов не понимаешь, — строго проговорил Балтассаре. Только сейчас Моцарт, бросив на него обиженный взгляд, заметил в лощёных руках мужчины красную папку. Антонио заметил её даже раньше, и теперь с любопытством ждал, что же им скажет мафиози. — Вы, наверное, с любопытством ждёте, а что же я вам скажу, — проговорил Балтассаре. — Антонио, может быть, даже думает: «Вот ведь я дурак, как мог забыть, что градус доверия ко мне упал как рубль после кризиса, а раз за мной не присматривает Калисто, должен присматривать кто-то другой». — Я совсем это забыл, — прошептал Антонио и вдруг залился краской. — Стоп, вы что, нас подслушивали? — Теперь я должен добавить «и подглядывал», но, к сожалению, окошечка на двери нет, — ехидно ответил Балтассаре. — Не знаю, что между вами происходит, я, похоже, пропустил самое интересное. Пришёл к лишь моменту, когда герр Моцарт хвастался, что поговорил с какими-то двумя фанатками. Моцарт обмяк от ужаса, Антонио побледнел. — Да и я так всё знаю, глупенькие, — вздохнул мужчина, наслаждаясь растерянностью и ужасом на лицах композиторов. — И Калисто всё знает. Он, понимаете ли, в лучших традициях инстаграмных девочек сидел с чашкой кофе на подоконнике, думал о жизни, смерти. И заметил, как вокруг дома Антонио шастают две другие инстаграмные девочки. Что было потом, сам герр Моцарт может расскзать. «Твою ж партитуру... Конечно, Наннерль и Констанс говорили, что обходили вокруг дома, тогда он их и заметил! А-а-а чёрт вот это попадос!» — пронеслось в мыслях Моцарта. Он так испугался, что схватился за голову. — Пожалуйста, не делайте ничего с ними, это правда всего лишь фанатки, и даже не мои, а Сальери, они его фотографию небось под подушкой держат! Я ничего им не говорил. — со слезами в голосе тараторил Вольфганг. Он чувствовал, как трясутся у него и руки, и колени, а душа и вообще вот-вот растрясётся так, что вылетит из тела. — Меня они увидели в саду, и я подбежал к ним только потому… — Моцарт, успокойся, — устало вздохнул Балтассаре. — Мы же не хулиганы из подворотни, мы солидная организация. Убирать двух глупых девочек ради удовольствия никто не станет, а поводов для их убийства у меня нет. Меня трогает то, что ты едва не плачешь за каких-то незнакомок… «Ага… за незнакомок. По крайней мере он не знает, кем они являются на самом деле, и это их спасает, » — думал Вольфганг, немного успокаиваясь. — Вы видели, как мы разговариваем? Я сказал только, что прячусь здесь от всего мира, потому что устал от внимания. Попросил не обращаться в полицию. — Надеюсь, на следующем концерте ты им за такое одолжение подаришь по поцелую, — покачал головой Балтассаре. — Наверняка у них невероятный соблазн рассказать обо всём увиденном. Да, я видел, как ты говорил с ними. Калисто написал мне смс-ку о подозрительных девушках. Ты тогда ещё с кислой миной сидел на кухне. Он же тем временем ходил по второму этажу, следил за их перемещением. Он тоже решил, что это особо ярые фанатки Сальери. Беспокоится стоило только о том, что в их хорошенькие головы придёт мысль наведаться к герру в гости. Но они лишь ходили туда-сюда по территории особняка. И тут ты, Моцарт, просишь выйти в сад. Я не хотел поступать как идиот, позволив тебе выйти туда: ты мог сбежать или попросить девушек о помощи. Я даже немного подозревал, что ты с ними в сговоре. Вмешался Адриано, поддержавший тебя. И я решил устроить тебе проверку, разумеется, приняв некоторые меры предосторожности, как-то отсутствие у тебя телефона. Калисто я быстро написал спуститься вниз, как только ты ушёл: он талантливый преследователь и должен был быть наготове броситься в погоню. Я решил выждать некоторое время, ведь даже если бы ты сбежал, десять-пятнадцать минут не сыграли бы для нас роли. Он догнал бы и тебя, и этих пташек если бы ты убежал с ними, а ещё и Адриано подключился бы… В общем, оставить тебя на некоторое время без контроля было вполне допустимо и безопасно. Ещё и проверило бы твои морально-нравственные позиции. Признайся, был соблазн сбежать? — Был, — признался Моцарт, всё это время трепещущий от осознания, от какой беды он уберёг и Наннерль, и Констанцию своим благородством, своим нежеланием бросать в беде Антонио. «Воистину, делай как должно, и будь что будет, » — невольно содрогнулся он. «И когда поступаешь достойно и смело, судьба не оставит тебя. Потому что судьба любит смелых и благосклонна к тем, кто думает не только о своём благополучии. Наверное, мне следовало понять это раньше… Но лучше поздно, чем никогда». — Да, — сказал в пустоту Балтассаре, внимательно глядя на задумавшегося Моцарта. — Мы с Адриано для вида посидели на кухне, а потом пошли в дом. Я решил проверить окна, выходящие в сад. Мне повезло сразу же: я только зашёл в небольшой спортзал, и уже увидел, как ты мило общаешься с двумя очаровательными девушками. С большим любопытством я приник к окну, но уже через минуту их как ветром сдуло. Я понял, что ты не сбежишь. Как мистический пьяный ёжик ты потащился к дому и как герой шекспировских трагедий через несколько шагов упал без чувств. Ненадолго я оставил тебя, и поспешил на второй этаж, чтобы сверху осмотреть местность. Девушки удалялись по дороге, значит, погони не опасались. Я сделал вывод, что ты не сказал им того, что могло их напугать, вероятно, даже успокоил. На всякий случай я написал Калисто, что ты разговаривал о чём-то с теми двумя дамами, просто чтобы он принял это к сведению. Память у него хорошая, да и не может быть плохой, нам не нужны слабые солдаты. Он в деталях запомнил внешность девушек и в случае необходимости сможет их найти. Но я уверен, что этого не понадобится. Наверняка вы уже оба устали от моих речей и думаете, а с какой же целью я пришёл сюда. Признаться, мы с Адриано обсуждали возможность посвящения вас в одну большую тайну. Он неумолим в своём стремлении не допускать кого-либо к тайне, но я с ним не согласен. Для меня не важно, какой ты национальности, сколько веков твоему роду и какой у тебя счёт в банке. Он же считает семью исключительно элитарным закрытым клубом, но это, как по мне, слишком консервативно. Так организация может попросту вымереть: если в ней появится слишком много самодовольных и кичащихся своим положением богачей-Адриано, она ослабит свои позиции, потеряет власть. Потому для меня важны способности человека: умственные, организаторские, физические, даже сверхъестественные. — А вы, наверное, считаете, что обладать знаниями должны люди с твёрдыми моральными установками, нравственные, смелые и благородные? — заблестели глаза у Вольфганга. — Я тоже так считаю. — Ты идеализируешь нас, я думаю так с целью лишь удержать власть и укрепить позиции семьи. Это далеко не благородные цели для обывателей… Но если смотреть широко, ты прав, — улыбнулся Балтассаре. — Как по мне, это смешно: высокоморальные и умные личности не будут рваться к власти. Они просто понимают, какая это ответственность и тяжкая ноша. Меня умиляет то, как ты смотришь на реальность… Быть может, будь в этом грязном и жестоком мире больше таких людей, как ты, мир был бы намного лучше. Вольфганг смущённо фыркнул что-то. Антонио молча сидел, изо всех сил подавляя в себе обиду на Вольфганга. Он то знал, что Моцарт может быть тем ещё негодником. «Да какая разница, что он там думает и как считает? Ах, незапятнанная добродетель… Может, мысли у него и чистые, но ведёт он себя порой очень грязно». И в этом Антонио был совершенно прав. Какими-бы светлыми ни были мысли, если они постоянно расходятся с реальным поведением, они буквально венчают человека лицемерием. Тем не менее, Вольфганг отпетым лицемером не был, как не был им и Антонио: они были самыми обычными людьми со своими плюсами и минусами. Ну, не совсем самыми обычными. С изюмом. В частности, из сушёных тараканов в голове. — Так вот, друзья мои с претензией на разум, — оборвал мыслительный процесс Антонио мафиози. — Я сделал вывод, что вы относитесь к той категории людей, которые достойны знать всю правду. Снимите с ваших лиц маски задумчивости, не пропадайте в мире мечтаний. Жизнь не прекращается, вы живы, и вы должны действовать. Устраивайтесь поудобнее и слушайте повнимательнее. Второй раз повторять я не буду. То, что я вам расскажу, при неблагоприятном стечении обстоятельств приведёт к моей гибели. Я не просто нарушаю омерту: строго говоря, я предаю семью, хотя это исключительно ради её блага. Должен сказать, что всей правды не знают даже Адриано и Калисто — они просто исполнители. С вами я ей делюсь по нескольким объективным причинам, которые объясню после своего рассказа. История эта началась пару лет тому назад. В Южной Африке каким-то бездомным бродягой был найден алмаз размером с твой, Моцарт, глаз. Да ладно, это для рифмы. Алмаз был гораздо больше. Бедняга бомж подумал, что это не алмаз, потому как даже слова такого не знал. Зато он превосходно знал слово «выпивка» и «еда», за этим он и пошёл в ближайший город, надеясь, что в обмен на красивый камень его хорошенько покормят и дадут выпивки. Пойди он в местную забегаловку или на рынок и всё было бы кончено: ушлые торговцы не замедлили бы отобрать у бедолаги камень и дай Бог, если бы покормили его хотя бы нереализованным товаром. Однако, счастливец этот был гурманом, а потому давно приметил ресторан, владельцем которого оказался сам зять одного из консильери. Какого было его удивление, когда его, идущего с проверкой в ресторан, обогнал замызганный и пыльный человечек. Ничтоже сумняшеся человечек попёр прямо на охрану ресторана, у которой чуть глаза не выпали от такого слабоумия и отваги. А у предпринимателя была чуйка. Он усмирил охрану и отвёл гражданина мира в сторону, дабы разрешить всё мирно и поинтересоваться, сколько вообще надо выпить, чтобы набраться такой же наглости. Бродяга ему всё выложил как на духу и чуть ли не силой сунул в руки алмаз, требуя еды и выпивки. Вот тут предприниматель и понял, что пробил час, что свистнул рак на горе, что ему улыбнулась удача. Будучи доброй души человеком бродягу он таки накормил и напоил за счёт ресторана. Случайно или нет, но то ли что-то с едой было не так, то ли с бомжом — в общем, гражданин мира мир этот покинул в тот же день. А жаль, его стоило бы оставить в живых хотя бы ради того, чтобы он указал место, где нашёл алмаз. По-крайней мере, умер он сытым и счастливым, не кривись, Моцарт. Таким образом свидетелей не осталось. Предприниматель предприимчиво сообщил родственнику о необычной находке. Знамо дело, к кому угодно с такой ценностью не пойдёшь. Спустя некоторое время алмаз был в Италии — у нас всегда беспроигрышные способы перемещения ценностей за границу. Говорят, консильери расплакался, когда увидел его. Даже необработанный алмаз был прекрасен настолько, что ныло сердце. Казалось, что камень этот был родом из мира, где всё идеально и гармонично. Своим совершенством, своей чистотой и твёрдостью он словно обнажал душу человека, показывал человеку его неидеальность, греховность, порочность. И несовершенство этого мира. А если говорить не столь поэтично, то это один из самых огромных алмазов в истории. Ювелир дал ему почти тысячу карат, больше только знаменитый Куллинан. Консильери наш решил, что негоже этому несовершенному миру лицезреть такой идеал, да и вообще было бы неплохо оставить такую ценность клану. Строго-настрого, под страхом быть залитым ногами в бетон и сброшенным с утёса в море, он запретил распространяться о нём непосвящённым вроде вас. Однако, драгоценность можно было сделать ещё более совершенной. Сделать это мог только гений ювелирного дела: обычно алмазы разделяют на несколько бриллиантов, но этот было разделять не только жаль, так ещё и время на то тратить было неразумно: ну как за долгое время кто-то чужой прознает о бриллианте? А это вполне могло случиться, ведь на подготовку алмазов к разделению могут уходить целые годы! Пожалуй, всего один человек в этом мире мог справиться с таким заданием быстро и качественно. Нам казалось самой судьбой, что он входит в узкий круг тех, кому, как мы считали, можно доверять. В миру это выдающийся ювелир, живущий на территории вашей страны. Ему-то мы и отдали на обработку алмаз. — И не получили обратно, — машинально закончил за мафиози Моцарт. — Да. Более того, ювелир, испугавшись нашего праведного гнева, каким-то чудом спутался с враждебным нам кланом. Те его приняли с распростёртыми объятиями, ведь он знает так много наших секретов и слабых мест. По-хорошему, его бы убить за предательство, но подобраться к нему нам никак не удавалось: он знает наших людей, наши хитрости, и наши тайны тоже. Так ни уговоры, ни угрозы нам не помогли, а человек тот со дня на день покинет Европу. Он станет совсем недосягаемым для нас, поскольку сразу его загребут длинные руки наших врагов, и принадлежащая нашей семье ценность канет в небытие. Она либо останется у него, либо он предательски отдаст её нашим врагам за сохранение своей жалкой крысиной жизни. — И он взял деньги, причитающиеся ему за работу? — поднял бровь Сальери. — Тогда он действительно негодяй. Я ещё могу понять, что творец не пожелал расстаться со своим творением, но это обман, мошенничество… — Он не взял, — отрицательно покачал головой Балтассаре. — Да и зачем ему деньги, когда у него есть такое сокровище? Он должен был отдать обработанный алмаз, то бишь бриллиант, и получить всю сумму. Аванс он вернул и перестал выходить на связь. Мы приезжали сюда в прошлый раз не по этому поводу, но к нему мне удалось заглянуть. Мы хорошо общались… Он доверял мне, наивный глупец. Я тогда всё ещё считал его другом и надеялся образумить, не хотел угрожать. Он, проницательный и дальновидный, не заметил тогда в моей душе враждебных намерений, ведь их в самом деле не было, и пустил меня в свой дом. Так я узнал, что он покидает страну. Он доверился, что не будет отныне иметь отношений с нашей семьёй. Я прожил больше полувека и никогда прежде не испытывал такого горького разочарования, которое испытал в тот день. В тот день я понял, что потерял друга. Однако, он того ещё не осознал и продолжал откровенничать как дитя. Я спросил его, как он хранит бриллиант, и он похвастался мне своим изобретением: необычный сейф и необычный ключ. Уже тогда я осознал, что у нас будет один способ взять то, что нам полагается: похитить бриллиант. Сделать это надо было тихо, без лишних жертв. Я и сейчас не хочу его убивать… Моцарт, закрой рот, если ты ляпнешь, что у меня остались к нему дружеские тёплые чувства, я тебя порву на сотню маленьких Моцартов. Да… В тот день мы лично общались в последний раз. Мне удалось похитить чертёж ключа. Я понимал, что он, обнаружив пропажу, заподозрит меня, да что заподозрит, ясно будет как день, что это сделал я. Но семья, мой клан, был для меня всем. Он в него уже не входил. Балтассаре, наконец, открыл папку, всё это время лежащую у него на коленях. — Вы думаете, что у меня старческий маразм, раз я откровенничаю с вами. Но я бы не делал того без весомой на то причины: мне нужно разгадать тайну, которая находится в ключе. Вы оба — умные люди, можно даже сказать, гениальные. Не обладай вы такими качествами — не обладали бы вы и этой информацией. Два гения мне более чем нужны, ведь ювелир тоже по-своему гений. У вас должны быть какие-то точки соприкосновения. Спросите, зачем я вам это говорю? Раз дубликат ключа утерян, я найду способ получить оригинал. Однако, есть проблема: не зная одного секрета даже оригиналом мне не вскрыть сейф. Мне нужно, чтобы вы разгадали эту загадку… — Вы предали друга из-за каких-то своих принципов? — ляпнул Моцарт, которого больше задевали человеческие отношения, нежели какие-то бриллианты и загадки. — Я предал? — прошипел Балтассаре, бледнея от гнева. Моцарт тут же осёкся, смущённо уставившись на чертёж. — Не будь ты так нужен мне, простым предупреждением ты бы не отделался. Поменьше болтай и побольше думай. Надеюсь, ты меня услышал. Услышал? — Услышал, — тихо ответил Моцарт. — Так что за загадка? Мафиози молча развернул чертёж. Он был небольшим, от силы два альбомных листа, на тонкой бумаге. То, что на нём было изображено, Моцарт узнал сразу же, несмотря на некие цифры и буковки. На части чертежа ключ был изображён в поперечном разрезе. — Так этот ключ делится надвое? — Сальери вытянул шею, моргая, рассматривал чертёж. — Да, требуется лишь вынуть нечто вроде толстой иглы в нём. Она соединяет две части ключа и совершенно незаметна, пока не повернуть один рычажок, который кажется простой эстетической фигуркой. Тогда игла немного выдвигается, её можно достать, ключ словно разломится и на разломе покажется крошечная загадка. Невооружённым глазом её даже не заметить, — ответил Балтассаре, ближе пододвигая бумагу к композитору. — А зачем вы искали дубликат, раз без разгадки тайны внутри ключа ключ этот, по сути, бесполезен? — нахмурился Сальери. — Не думаешь же ты, что у нас нет теорий насчёт того, какой код скрывается в нём? Конечно, перечисление всех предполагаемых комбинаций заняло бы гораздо больше времени, в крайнем случае, мы были даже готовы похитить сам сейф. Для того нам и нужен был ты, Антонио. Тебя он мог спокойно принять в своём доме. Помнишь, что мы предлагали тебе сделать? — Отключить сигнализацию, отвлечь его разговорами или игрой на музыкальном инструменте — ещё бы не помнить, — мрачно ответил Антонио. — Тогда я не знал, что вам нужно, понял только, что вы хотите похитить некую драгоценность. Честно говоря, желания быть соучастником не прибавилось. — Тебя никто не спрашивает, хочешь ты того, или нет, глупый человек, — покачал головой Балтассаре. — Но теперь тебе и не придётся это делать: я решил немного изменить наши планы. Планы наши вообще меняются с невообразимой скоростью — мы ведь думали, что проведём эту операцию полугодом позже, а за то время тщательно подготовимся, из множества вариантов ответов найдём верный. Ювелир неглуп, и понимает, что мы ведём за ним охоту. Он ловко дезинформировал наших людей и меня в том числе, что улетает в конце декабря. — Вы хотели выжидать до декабря, чтобы он ничего не заподозрил, расслабился?— предположил Моцарт, несколько увлечённый этой игрой судеб и людей. — Наивно полагать, что он и в самом деле успокоился бы, — с отрицанием покачал головой Балтассаре. — Но нам нужно было не проявлять себя даже в мелочах до этого времени. Мы изучали его, следили за ним издалека. Нельзя было допустить, чтобы он думал, что со дня на день на него нападут. Общепризнанно, что Вена — самый комфортный и безопасный город Европы, пусть таким и остаётся: сама атмосфера здесь должна была искоренять всякие подозрения о возможном преступлении. Да, наш план состоял в том, чтобы ювелир не тревожился. В противном случае, он мог перепрятать бриллиант, этого нам вовсе не нужно. А вот несколько месяцев спокойствия должны были сформировать у него предположение, что и следующий месяц пройдёт так же. В начале декабря мы собирались тихо провернуть эту непростую операцию, пока он находится на каком-нибудь светском рауте. — Интересно, как он догадался обо всём этом, раз так резко изменил планы и решил улететь на полгода раньше? — задал вопрос Антонио скорее себе, чем Балтассаре. — Уверен, что он всё продумал заранее. Я подозреваю, что в день последней нашей встречи он обманул и меня, сказав о перелёте в конце года. Негодяй упорно поддерживал легенду о том, что улетит в декабре, каждая собака это знала. Он уже думал, что переиграл нас, в это время распоряжаясь своими средствами, пакуя чемоданы и бронируя билеты… К счастью, в современном мире при путешествии за границу, тем более на такой срок, невозможно быть незаметным. Как вы оба понимаете, руки у нас длинные, и нам удалось узнать, что ювелир улетает на этой неделе. Так мы и оказались здесь, почти без предупреждения, довольно разрозненной командой. У нас оставалось крайне мало времени, а нервов было ещё меньше. В общем, горящий дедлайн, так ведь вы говорите? А тут ещё и вы, братцы кролики, капризничаете как детсадовцы. Ваши страсти-мордасти, и смерть Винсенто, и потеря дубликата, и появление нового игрока Моцарта в нашей игре — всё это совершенно спутало наши планы. Надеюсь, Моцарт реабилитируется, разгадав загадку. Как ты думаешь, с помощью чего связано это изображение и буквы? Какой код, какое число они означают? Моцарт пододвинул к себе чертёж. Зачем-то повертел в руках, посмотрел на свет. Загадки он и в самом деле любил, но эта была какой-то нестандартной. Да, самое то для разминки мозга… — Здесь же просто равносторонний треугольник из десяти точек, — пожел плечами Вольфганг. — И буквы сверху: «TSD». Может, это просто надо приложить к сейфу или типа того? Как ключ для магнитного замка. Или как отпечаток пальца, на чертеже точки явно идеально расположены с точки зрения геометрии — миллиметр в сторону — и фигура уже будет выглядеть иначе. — Он с гордостью посмотрел на мафиози, но тот только фыркнул в ответ. — Моцарт, тебе вроде бы не десять лет. Это было бы слишком просто для этого человека. Нет, полагаю, здесь заключён цифровой код… Мне известно, что на второй дверце сейфа находится кодовый замок. Впрочем, твою версию мы рассмотрели самой первой уже когда добыли чертёж, потому как ювелир мог просто запутать всех несуществующим цифровым кодом, а на деле всё проще. Он очень умён, и даже я, знающий его долгие годы, не могу сказать, что приходит в его голову. Как я уже говорил Антонио, одного человека мы заставили сделать всё точь-в-точь как на чертеже, чтобы, в случае, если это действительно всего лишь механика, своеобразный «отпечаток пальца», ключом было возможно открыть вторую дверцу сейфа. Первая, как вы можете понять, открывается обычным ключом. — TSD, — сказал себе под нос Сальери, жадно изучая глазами чертёж. — Может, код из чисел, по порядку этих букв в латинском алфавите? — А может это всё просто, чтобы запутать, и никакого кода нет? Или это зашифрованное слово. Какое число в немецком или итальянском языках содержит эти три буквы? — начал сыпать идеями Вольфганг. — Детский сад, — покачал головой Балтассаре, не удовлетворённый ни одним ответом. — Буквы должны быть как-то логически связаны с изображением. — Мы вообще не обязаны этим заниматься! — вспылил Моцарт, но тяжёлый и грозный взгляд мафиози заставил его прикусить язык. — Ты не понял, Вольфганг. Я под страхом смерти, которой, поверь, совсем не хочу, открыл вам секрет ключа, историю бриллианта, я посвятил вас в одну из величайших тайн семьи. Узнай кто-то, что вы в курсе всех событий — вы мертвы. Никому не нужны два умных человека, знающих о том, где находится сокровище, принадлежащее всей человеческой цивилизации. От смерти вас хранит лишь возможность дать ответ на загадку. Разгадать, какой код спрятан здесь. А затем помочь его похитить. Бриллиант — наша цель… и индульгенция. Если мы его добудем — нам всё простят. Мне простят нарушение кодекса, вам простят, что слишком много знаете. А потому… если вы сейчас отказываетесь от моего предложения — я не вижу смысла оставлять вас в покое с этой информацией. Уж простите. Сальери и Моцарт молча переглянулись. — Но… мы ведь музыканты, а не конспирологи, не детективы, не математики, — дрогнувшим голосом сказал Антонио. — А если мы неверно решим загадку? — Вот тогда и узнаете, что с вами будет, — равнодушно ответил Балтассаре, откидываясь на спинку кресла. — А пока пошевелите своими гениальными мозгами. Времени у вас аж до вечера. — Антонио… TSD — тоника, субдоминанта, доминанта, — тихо-тихо прошептал Моцарт, но никто того не услышал: громко хлопнула дверь. — У вас больше нет времени до вечера. Как и у тебя, Балтассаре, — сказал Адриано, наводя на мужчин пистолет. — Как же я чёрт возьми рад, что появился повод с чистой совестью вас перестрелять.