Однажды в Австрии...

Комнату заливал солнечный свет, в саду распевали мелкие пичужки, всё цвело и пахло. В уютной комнате с решёткой на окне находились два композитора, три итальянца, два мафиози и один австриец, который в данный момент сожалел, что так и не составил плейлист на случай своей смерти. И вообще сожалел, что судьба его так сложилась. И что он сделал не так? Вроде не вредничал, не издевался ни над кем, зарядку по утрам делал, курить бросал. Три раза. И вообще он котик и солнышко, так Констанция говорит, а она врать не будет… Моцарт смотрел на дуло пистолета и как-то тоскливо ему становилось, и хотелось попросить съесть перед смертью хотя бы пару пирожных. Может, и это всё просто сон? Увы, это была реальность, в чём Вольфганг и убедился, пощипав себя за руки. — Значит, ты всё слышал, — констатировал факт Балтассаре. Только в этот момент Моцарт отметил, что дуло вообще-то направлено прямо на пожилого мужчину, а не на него и не на Антонио. Опасность ситуации ни на йоту не изменилась, но стало немножко легче дышать. — Прежде чем ты совершишь очередную глупость, послушай меня, — Балтассаре смотрел на Адриано, но не двигался с места. Моцарт и Сальери то краснели, то бледнели, по очереди порывались упасть в обморок, но не получалось. Они оба в первый раз находились в такой смертельной опасности. «Если я ещё раз скажу, что вставать в пять утра когда лёг в два ночи дерьмово, я съем тот ужасный супец, что готовит Констанс, потому что ничего не может быть дерьмовей неуравновешенного человека с оружием, который преградил выход из комнаты, » — думал Моцарт, обречённо вслушиваясь в полувздох-полустон Антонио. — Вы, двое! Медленно встали из-за стола и отошли к стене! — рявкнул Адриано на музыкантов, не отрывая взгляда от пожилого мужчины. Странное дело, что творится даже с дерзкой и безрассудной личностью, когда в комнате появляется вооружённый человек. Инстинкт самосохранения таки вытаскивает за уши рассудок из недр организма. И Моцарт, и Сальери покорно встали, подняв руки. Моцарт с мольбой посмотрел на Адриано, желая сказать что-то, но мужчину это только разозлило. — Что уставился? Тебе глаза вырвать? Оба к стене! — Адриано, включи мозги, — устало потёр переносицу Балтассаре. — Я рассказал им всё потому, что они могут нам помочь. Это была вынужденная мера, не нервничай. Пристрелив меня и их заодно, ты только усугубишь ситуацию. Думаешь, босс обрадуется твоему своеволию? — А с тобой у меня свои счёты, робот в костюмчике, — кровожадно сверкая глазами прошипел Адриано. — Знал бы ты мои чувства, когда я понял, что мой сын тебе доверяет больше, чем мне. — Интересно, почему же? — наигранно удивился Балтассаре. — Просто удивительно. У меня даже предположений нет, а у тебя? Пистолет в руке Адриано слегка дрогнул. Он был словно хищная чёрная птица, готовая воспарить над комнаткой и забрать в царство небесное всех желающих и нежелающих. «Как же я чёрт возьми устал, » — с тоской думал Антонио, прислоняясь спиной к стене. Холодная была стена, даже сквозь одежду чувствовалось. Сальери не слишком хотелось, чтобы это было его последним ощущением. Рядом тихо, судорожно вдохнул воздух Моцарт. Губы юноши дрожали, хоть он и силился сдержать эту дрожь. Колени тоже дрожали, у обоих, и оба себе признавались, что им стыдно за проявление страха своим организмом. Но, наверное, это нормально, бояться за жизнь в комнате с вооружённым человеком… — Вечеринка и без меня? — внезапно завалился в эту самую комнату Калисто. На миг он растерялся, но в следующее мгновение взгляд стал понимающим. Он прислонился спиной к двери и равнодушно окинул взглядом всех присутствовавших. — Как ты вовремя, сынок, — злорадно произнёс Адриано. — Подумать только, Балтассаре, сама принципиальность, честь и достоинство семьи, разбазаривает наши секреты, делится тайнами, которые под страхом смерти нельзя раскрывать. Я как чувствовал, что тут что-то не так. — Он смешливо, коротко кивнул Балтассаре. — После нашего разговора, как только ты вышел из кабинета с папкой, я последовал за тобой и, приоткрыв дверь, смотрел на тебя в другом крыле дома. Ты не входил ни в одну комнату, остановился у этой. Издалека мне слышалось пищание этих двух музыкальных котят. Я понял, что ты их подслушиваешь. Ты подумать не мог, что в этот момент и сам являешься объектом наблюдения. После того, как один из котят выпрыгнул и замахал лапками, я уж было хотел оставить своё подозрение, но ты вдруг последовал в комнату с чертежом. Интересно, почему? Вы вошли, а я сразу оказался у этой двери и слышал всё, что ты сказал. Узнал много нового. Я ведь даже подумать не мог, за каким сокровищем мы охотимся. Эти двое оказались достойны этого знания, а я, значит, нет?! — Калисто, образумь своего отца, — тихо попросил Балтассаре. — Я открыл тайну этим двум людям потому, что это поможет нам достичь своей цели. Они нам помогут. Как и в шахматах, в жизни порой надо чем-то пожертвовать, чтобы добиться желаемого. — Адриано, образумься, хрен тебя дери, — ещё более равнодушно ответил Калисто. — Если тебе нечего делать, пойдём сыграем в отца и сына на уикенде. Постелем в саду клетчатый плед, возьмём корзинку с едой, будем любоваться на Альпы и делать фотографии на полароидный фотоаппарат. — Я не шучу, я впрямь собираюсь покарать его за предательство здесь и сейчас, — с чувством произнёс Адриано. — А разве ты вправе меня карать за это? Это должен решить совет семьи. — Дебилы, блять, — выдохнул Калисто. На него уставилось три пары глаз. — Нет, ну, а что, правда ведь дебилы, — пожал плечами юноша. — Вам просто по кайфу драму разыгрывать? Ничего плохого не случилось и не случится, если ты реально включишь мозг и уберёшь пистолет. — Калисто, это дело принципа, — процедил Адриано. — Они должны умереть. — Они не должны умереть, это ты хочешь их убить! — вспылил вдруг парень. Обычно бледное лицо залилось краской, глаза заблестели. — Пошли вы к чёрту, ёбаные нытики! — Стоять! — прикрикнул Адриано, как только Калисто взялся за ручку двери. — Калисто, давай убьём их вместе, а потом можем и пикник устроить, давай, а? Калисто только истерично расхохотался и вышел, хлопнув дверью. Адриано снял пистолет с предохранителя. Антонио невольно зажал рот пискнувшему что-то Моцарту. Но пожилой мафиози даже не дёрнулся, казалось, далеко не впервой ему было находиться под дулом пистолета. — Если ты нажмёшь на курок, не будет ли это твоим последним выстрелом? — спокойно сказал Балтассаре. — Не забывай, кто я, кто ты. Какую инквизицию в задницу тебе устроят даже за моё ранение, что уж там говорить про убийство. — Мне плевать, что ты выше меня в иерархии, меня поймут! — истерично провизжал Адриано. Голос, правда, высотой у него не отличался, потому визг походил на скрежет ножа по сковородке. Лучше от этого не было, только хуже. — Тебя никогда не понимали, — рассмеялся Балтассаре, но смех этот, на взгляд Моцарта, звучал не злобно, а как-то сочувствующе. У Адриано дрогнула нижняя губа, но ничем более он не выразил своего отношения к этим словам. — Скажи честно, как давно ты хочешь убить меня? — С того самого дня, когда мы играли в монополию, — прорычал Адриано. — А потом в шахматы. Тебе повезло занять больше всего улиц и станций в монополии, а когда ты обыграл меня в шахматах и стал своим менторским тоном объяснять мои ошибки, я поклялся, что при первом же удобном случае прикончу тебя! Моцарт, слушая этот бред, даже не знал, смеяться ему или плакать. Ему пришла в голову мысль, что человеческая глупость настолько же разрушительна, насколько и смешна. — Не тот несчастный, кого радует даже маленькое счастье, а тот, кого глубоко огорчает даже крошечная неудача, — заметил Балтассаре. — У всех самых несчастных и закомплексованных людей есть одна общая черта: вы ненавидите проигрывать, вас сводит с ума даже жалкая игра, крошечное соревнование умов, способностей, удач. Когда в детстве твой песочный замок получался хуже, чем у твоего приятеля, ты разрушал его замок? Или ты писался на него? Кипяточком. — Ах ты с-сука! — надсадно взвыл Адриано. В следующий миг он затараторил по-итальянски. — Помнишь, я говорил недавно, что никогда не знаешь, кого придётся убить? Ещё одно издевательство, и я в самом деле прикончу и тебя, и этих двух педиковатых музыкантишек, и скажу, что вы сами перестреляли друг друга! Моцарт судорожно вцепился руками в рубашку Антонио и с мольбой заглянул ему в глаза. Из-за того, что Адриано говорил слишком быстро и проглатывал буквы, он не понял всего смысла, но явственно ощутил угрозу. Побледневший Сальери лишь отрицательно покачал головой, давая понять, что лучше не вмешиваться. Он не мог описать то отчаяние, которое чувствовал, когда видел такую мольбу в глазах Вольфганга, но поддержку мог оказать только одну — взял его руки в свои и успокаивающе погладил их. — Ещё поебитесь тут, — процедил Адриано уже по-немецки, уголком глаза заметив телодвижения у стены. — Неплохая кстати мысль — снять порнуху с вами двумя в главной роли. — Только если ты будешь пассивом, — буркнул Моцарт, но Адриано того, к счастью, не услышал, зато Сальери перекосило так, будто он откусил половину лимона. — Несчастный ты человек, Адриано, — продолжил Балтассаре. — Все несчастья в твоей жизни из-за того, что ты торопишься делать безрассудные вещи. Тебе приходит в голову мысль, но вместо того, чтобы её обдумать, ты сходу начинаешь её реализовывать, какой бы бредовой она ни была. Потому всё, что ты строишь — отношения, карьеру, — всё будет Колоссом на глиняных ногах. Ты вспыльчив, нетерпелив, не думаешь о последствиях, ты словно играешь в шахматы, не следя за тем, что контролируешь ты, а что твой соигрок. Опасность заключается в том, что твой соигрок — сама судьба, её ты не обыграешь. — Ты опять поучаешь меня, хуев ты философ! Да пошёл ты в жопу! Ещё раз скажешь, что я несчастный человек и клянусь, я прострелю твою замшелую тупую башку и отправлю на вечное свидание с Аристотелем! — орал Адриано, становясь ещё более неуравновешенным. Хотя, казалось бы, дальше некуда. — Ты даже знаешь, кто такой Аристотель? Ну, значит не всё так безнадёжно, — цедил сквозь зубы Балтассаре. В комнате воздух казался накалённым аки асфальт в июльский полдень. Моцарт никак не мог понять, почему вообще старший мафиози не пытается успокоить психопата. Юноша боялся даже вздохнуть лишний раз, казалось, что бандит услышит, и этот звук станет для него последней каплей, раздражение достигнет пределов и Адриано их всех перестреляет. До этого и в самом деле было недалеко. В уголке губ Адриано выступила пена, в гневе он залился краской и выглядел ещё свирепее, чем обычно. Моцарт уткнулся лицом в грудь Антонио, почувствовал вкус крови во рту: сильно прикусил внутреннюю часть щёк. Было страшно до слёз. Хотелось крикнуть «я в домике» и перевести дух хоть ненадолго. На несколько десятков секунд повисло тягостное молчание. Антонио, боясь шевельнуться, обнимал дрожащего Моцарта, не сводя глаз с Адриано. Ни Сальери, ни Моцарт не знали, что оба сейчас мысленно молились, не зная даже, за что. Наверное, за избавление от этого кошмара. Было смешно, если бы пистолет в руке Адриано был ненастоящим. Но Моцарту казалось, что он даже издалека чувствует этот запах металла и крови. Наверное, так пахнет смерть. Композиторы дрожали, но Балтассаре молча улыбался в лицо Адриано. — Ты идиот. Адриано-Патрицио которого я знаю, побоится выстрелить в того, кто сильнее него. — Мне уже нечего терять, — с истерическими нотками в голосе прокричал Адриано. — Я либо убью тебя и меня убьют позже, либо уберу пистолет, и при первом же удобном случае ты грохнешь меня, разве я не прав?! Алонзо, Марко, Марио, Леопольдо… — И ты тоже пополнишь этот список безмозглых идиотов, если не опустишь пистолет, — вздохнул Балтассаре. — Адриано побоится выстрелить… но советую прекратить трахать мне мозг и заниматься дурью побыстрее, пока господа интеллигенты ещё в сознании. Мне не улыбается их откачивать. — Адриано побоится, но несчастному человеку терять будет нечего, — заладил преступник, ближе подходя к пожилому мужчине. Теперь между ним и Балтассаре было не больше двух метров. Дуло пистолета равнодушно смотрело в сердце. — Так что, Балтассаре, я всё ещё несчастный человек? А ты всё так же боишься смерти? Я знаю, что ты боишься её сильнее, чем я боюсь расплаты за свои грехи. Я выиграл хотя бы в этом. В отличие от тебя я смерти не боюсь… Молчишь? Значит, я прав. «Балтассаре, только молчи, пожалуйста, умоляю, молчи! Не ведись на его провокации, не беси его, плюнь на то, что он на миг посчитает тебя трусом и слабаком. Не давай этому несчастному человеку повода совершить убийство!» — Моцарту казалось, что его мысли были такими громкими, что их слышала вся Вена, а губы тихо шевелились, неслышно шептали мольбы. Балтассаре молчал. Моцарт выдохнул, бессильно и ослабленно откинулся на руки Антонио. Антонио тоже ощутимо расслабился, что-то негромко простонал. Мафиози, наконец, начал медленно опускать руку с пистолетом. — Ты несчастный человек, Адриано. *** Калисто, всё это время стоявший за дверью, отпрянул от неё, как только услышал выстрел. Он догадывался, чем закончится эта история, а потому был готов к подобному исходу. Он не мог сказать, что ему жаль Балтассаре, и честно себе в этом признавался. «Наверное, странно ничего не ощущать, когда убивают знакомого человека… Но если я за каждого буду переживать, я к двадцати пяти седым заикой стану, » — машинально думал парень. Крики, доносившиеся со второго этажа, уже не достигли его ушей: в два прыжка он преодолел лестницу, бросился в гостиную. Насколько он помнил, в ней Адриано оставил свой чемодан, а в нём находилось оружие. Если Адриано убил Балтассаре, а в этом сомневаться не приходилось, Моцарт и Сальери оказались в руках психопата, которому наверняка придёт в голову вести свою жестокую игру. Насколько Калисто знал Адриано, мафиози их не убьёт. Сразу, во всяком случае. Музыкантам все равно не позавидуешь… Как минимум, злодей изольёт на них ненависть на этот мир посредством физического или психологического насилия и принудит к участию в преступлении. Юноша не мог толком объяснить себе, почему ему не всё равно на это. Потому, что он зол на Адриано, сколько помнит себя и не хочет принимать участие в его жестоких играх? Потому, что уважает Моцарта и не хочет его гибели? Или потому, что ему просто нечего терять? Или потому, что случай выделиться перед семьёй представился? Он решил не забивать голову этими мыслями. Ясно как день было то, что в данной ситуации надо действовать. Спасти положение мог несчастный ключ, на который стопроцентно отвлёкся бы Адриано, а значит, этот ключ надо было добыть незамедлительно. Калисто даже мог объяснить, почему на все сто был уверен, что не просто так говорил о чём-то Моцарт с теми двумя девчонками… «Логично, — думал он, — что ключ мог найти Моцарт: только его комнату мы не успели проверить во всём доме. Он попросился в сад, но не сбежал. Он был в той части сада, где ключ, который он якобы искал, можно было спрятать только в земле. Нет, интуиция подсказывает, что всё это не просто так. И я всё ещё не отказываюсь от своего мнения, что Винсенто не был дубиной стоеросовой, и спрятал ключ в комнате для гостей». — Наконец-то мне не скучно, — ворчал под нос юноша, пряча во внутренний карман куртки пистолет, во внешние метательные ножи и небольшой кинжал. — Наконец-то пошла вода горячая. Да, отличные у меня в этом году каникулы. Он проскочил на кухню, с превеликой досадой не обнаружил ключей от машины, пришлось бегом возвращаться на второй этаж и искать кабинет Антонио. Его даже немного кольнула жалость, когда он услышал яростные крики Адриано. Что теперь будет с композиторами… — Вот и ключи, просто потрясающе, — удовлетворённо буркнул он, хватая ключи от машины Антонио, которые, к счастью парня, лежали прямо на столе. Водить Калисто умел «в теории», опыта у него было немного. Однако он был только рад, что представился шанс этот опыт получить. Итальянец не думал, что ПДД в Австрии как-то особо отличается от ПДД в Италии, да и честно себе признавался, что плевать хотел на эти правила, тем более в такой ситуации. Он разблокировал машину, пультом, прикреплённым к брелоку, открыл ворота. Уже сбегая вниз по лестнице, дистанционно завёл двигатель. Спустя минуту он был за пределами территории особняка. Не сдержался от соблазна и открыл все окна до упора. Ветер засвистел, взъерошил густые локоны. Со стороны леса потянуло свежестью. Губы Калисто растянулись в улыбке. Как ни странно, в данной ситуации, он чувствовал себя более чем прекрасно. Как будто всё шло правильно, как будто всё шло так, как должно быть. Если ему повезёт — он перехватит девушек даже до того, как они доберутся до города. Ему повезло. *** — Господи, я больше так не могу, — выдохнула Констанция, прислоняясь к раскидистому дубу у тропинки. Если бы не шок и усталость, девушки не пропустили бы нужного поворота, который вёл к городу, но стресс дал о себе знать. Сначала они повернули налево и вышли к каким-то полям, на которых мирно паслись бело-рыжие коровы. Городские девушки немного с опаской относились к рогатым животным, да и не припомнили, чтобы встречали их, когда шли к дому Антонио. Они повернули назад, но словно что-то водило их: они заблудились буквально в трёх соснах. Констанция начала паниковать, Наннерль тоже нервничала. Разумеется, боялись они не за себя, а за Вольфганга, который находился в опасности. Требовалось сделать ещё так много, убедить герра Руоззи, полицию или иной орган, сообщить обо всём Леопольду… Непривычные к таким стрессовым ситуациям девушки уже почти выбились из сил. Вишенкой на торте было то, что время безжалостно утекало, а вместе с ним, как казалось им, утекали возможности спасения Вольфганга и Сальери из длинных рук мафии. — Так, — села на нагретый солнцем камень Наннерль, — Так. Нам просто надо успокоиться. Мы суетимся и совершаем много бесполезных телодвижений. Тратим на это кучу сил и времени. Надо делать поочерёдно что-то одно. Констанция села рядом на землю. Она нервно трясла ногой и рвано дышала. Казалось, что вот-вот расплачется. — Давай мыслить здраво: Вольфганга не собираются убивать… — Только, быть может, покалечат слегка? — с истеричными нотками в голосе воскликнула Констанция. — Пальцы там отрежут? — Констанс, успокойся, не нагнетай, я тоже нервничаю, — вздохнула Наннерль, обнимая за плечи подругу. — Но как раз наши нервы нам и мешают. Только они. Нам никто не мешает добраться до города. Нам никто не помешает пойти в органы. Мы всё успеем, понимаешь? С нервами мы можем справиться. Сейчас я попробую поймать сеть, открою карту… Ага, вот оно! Увидев заветный значок Мария-Анна обрадовалась больше, чем успокоившейся ненадолго Констанции. — Ну вот, мы просто повернули не туда. А потом ещё раз не туда. Неподалёку фермы, виноградники… Сейчас нам надо идти прямо, повернуть направо и через перелесок будет как раз та дорога, по которой нам надо идти. Мы сделали чертовски большой крюк, если бы не он — давно были бы в городе. — Да, правило трёх минут, — горько улыбнулась Констанс. — Потрать мы три минуты на проверку маршрута по карте, не пришлось бы тут бегать почти целый час. — Засеку себе на носу, что всегда лучше потратить немного времени на проверку, чем много на исправление того, что наворотила без проверки, — потянулась Наннерль и уже бодро шагнула на дорогу. Они успешно вышли к дороге, и, обернувшись назад, поняли, что от дома Сальери находятся в каких-то двух километрах. — Может, стоит поймать машину? — задумчиво проговорила Мария-Анна. — Или вызвать сюда такси. У тебя есть деньги на карточке? — Сегодня автоматически списали квартплату и другие мелочи, — вздохнула Констанс. — На такси в городе, может, и хватило бы, но отсюда навряд ли. — Постой, слышишь? — подняла палец вверх Наннерль. — Это машина! — обрадовалась Констанс. — Она, должно быть, как раз едет в город. Девушки отошли с дороги, намереваясь проголосовать, но синий автомобиль остановился сам. Точнее, остановил его водитель. Странно как-то остановил. Он проехал вперёд и просто преградил дорогу, поставив машину поперёк неё. — Это же автомобиль Сальери, — прошептала Констанция. — Вот только за рулём не Сальери, а какая-то модель, — процедила Наннерль. — Зуб даю — модель молодой мафии. Делаем вид, что ничего не знаем. Двигатель затих. — Привет, девчонки. Отличная сегодня погода, правда? — из автомобиля вышел незнакомый обеим девушкам молодой человек. Красивый, но на вид слишком уж коварный. Даже карманы кожанки у него как-то коварно оттопыривались. И большие глаза коварно блестели. — Смотрю, вы в город идёте, я тоже туда. Хотите подвезу? — Не стоит. Погода сегодня и правда отличная, так что мы пешком прогуляемся, — холодно ответила Наннерль, прикрывая спиной Констанцию. — Мне просто показалось, что вы устали, — развёл руками юноша. Констанс заметила, что говорил он с лёгким акцентом. — выглядите измученными. — В конкурсе комплиментов ты наверняка занял первое место с конца, — фыркнула Наннерль, продумывая пути отхода. Ей не нравилось то, как смотрел на них незнакомец. Очень не нравилось. — Это разумно — не садиться в машину к незнакомому человеку, — обнажил зубы в улыбке парень, не обратив внимания на слова Наннерль. — А раз ты разумная, то и поговорю с тобой по-хорошему. — О чём? — спросила Наннерль, прищуривая глаза. Они уже оба поняли, что не являются теми, кем притворяются. Калисто и вовсе укрепился в своих мыслях о том, что ключ совсем рядом. Для того, чтобы узнать, прав он или нет, оставалось задать лишь один вопрос. — Так о чём ты хотел спросить? — О том, что вы выискивали на территории особняка герра Сальери, умница моя, — сказал Калисто и, не успели девушки и слова молвить, выхватил пистолет. — И что вы там нашли. Крик застрял у Констанс в горле, Наннерль судорожно втянула воздух ртом. — Да, я не собираюсь делать вид, что я белый и пушистый, — улыбнулся итальянец. — Но если вы добровольно отдадите то, что один милый парень в саду отдал вам, я буду милосерден и даже отпущу вас с миром. В полиции вам все равно не поверят. И Наннерль, и Констанция поняли, что их с Моцартом всё-таки заметили. И это было печально. — Он нам ничего не давал, — решительно ответила Констанция. — Тот композитор, Моцарт, считается пропавшим, мы его большие фанатки. Знали о его конфликтах с герром Сальери и заподозрили неладное, вот и всё. Мы очень обрадовались, когда увидели его живым и здоровым, но он сказал не обращаться в полицию. Это у него ход такой хитрый — считаться пропавшим. Зато как только он появится… — Будет тебе, фантазёрка, — прервал девушку Калисто. — Я здоровьем этого самого Моцарта готов поклясться, что он дал вам симпатичный серебристый ключик. — Не знаем мы никакого ключика, — хором проговорили Наннерль и Констанция. — Ничего он нам не давал. Калисто с жалостью посмотрел на них, а в душе возликовал. Он не ошибся. Он даже времени не потратил на то, чтобы добраться до ключа. Да, это определённо был успех. — Уж если решаете жить и лгать, так хотя б научитесь делать это достойным образом, — Он очаровательно улыбнулся и, желая припугнуть девушек и дать понять, что их положение более чем серьёзное, выстрелил в землю рядом с ними. Точнее, попытался. В спешке ему не пришло в голову проверить, заряжен ли пистолет. Он оказался незаряженным. — Что блять? — недоумённо буркнул Калисто глядя на пистолет. Его кратчайшего замешательства хватило, чтобы Наннерль с визгом дикой кошки прыгнула в его сторону и использовала по назначению газовый баллончик. — Беги! — крикнула она Констанс, и, напоследок поддав между ног орущему на итальянском Калисто, бросилась вслед за ней, в перелесок, из которого они недавно вышли. Из правила трёх минут нет исключений. *** — Кажется, оторвались, — выдохнула Констанция, падая на колени. — О-о-о-о-ох, давно я так не бегала! Последний раз на распродаже за последней парой туфель, наперегонки с какой-то малолеткой. Я тогда выиграла. Наннерль что-то невнятно простонала, соглашаясь. Щёки у неё пылали, лёгкие обжигало прохладным воздухом. На удивление, ноги усталости даже не чувствовали, словно и не бежали столько времени. Она даже готова была бежать ещё, но отдых девушкам явно был нужен. Волосы слиплись от пыли и пота, натруженные мышцы дрожали от напряжения. Страшно хотелось пить. — Тебе тоже пить хочется? — спросила Констанс. — Может, пойдём к какой-нибудь ферме, попросим там воды и сразу позвоним в полицию. Полицейские сами разберутся, к кому обратиться. А мы в таком разбитом виде, что нам поверят. — А что же ключ? — охрипшим голосом спросила Наннерль. — Он чертовски важен, судя по всему. Может, нам вообще послать их всех к чёрту и отдать ключ за Вольфганга? — У тебя удар солнечный, мы только что ноги унесли от одного из них, — покрутила пальцем у виска Констанция. — Только сунься в это осиное гнездо — и ключ отберут, и нас… того. Этого. — Да, согласна, — вздохнула Наннерль, закрывая глаза руками. С минуту она сидела молча, но её плечи вдруг затряслись от рыданий. — Наннерль, ты чего? — обомлела Констанция, присаживаясь рядом с девушкой возле небольшого дуба. — Мы убежали, всё в порядке. — Господи, я так устала от этого дерьма, — залилась слезами Наннерль. — Я ведь не могу постоянно быть сильной и уверенной… Я чувствую, что несу ответственность и за Вольфи, и за тебя, вы ещё так беспечны и мало знаете о жизни, и за отца несу ответственность, он пожилой, а я… А мне даже опереться не на кого, я чувствую себя такой одинокой! — девушка снова залилась слезами, а Констанция крепко задумалась. В самом деле, случись что — она и Вольфганг обращаются к Наннерль… А к кому обратиться ей? Матери нет, отец угасает, сама она не замужем, да и не собирается. Констанция поступила разумно, позволив Наннерль просто выплакаться. Уставшие, мучимые жаждой, спустя некоторое время они снова брели меж лиственных деревьев. Как назло, не попадалось им ни пешеходной, ни велосипедной тропы, которые могли бы вывести их к людям. Каждая осознавала, что они идут в неизвестном направлении. Возможно, перелесок переходил в Венский Лес, что окаймлял город и они забрели в глухую его часть, быть может, они опять ходят по кругу. Констанция попыталась поймать сигнал. К счастью, территория Австрии, и уж тем более пригорода Вены, была небольшой и оснащённой всевозможными прелестями современного мира, заблудиться здесь было очень сложно. Всё же это не леса Амазонки и не Сибирская тайга. Да и сигнал сети Констанция поймала, и тут же загрузила гугл-карты. — Наннерль, я тебя обрадую, — расцвела она. — Мы совсем близко от Дуная, пойдём по течению и выйдем к дороге, что ведёт к городу. — Это радует, — слабо улыбнулась Наннерль, который неловко было за свои недавние слёзы. Хотя и вовсе не должно было быть. — Я так хочу пить и умыться, что брошу все предубеждения и напьюсь прямо из реки. Они пошли уже гораздо бодрее. Отчаяние, на своих паучьих лапках подкрадывающееся к ним, слабело с каждой минутой, а надежда на лучший исход всех событий так и расцветала в сердцах. Природа словно поддерживала девушек: деревья расступались, кроны дарили тень, а сквозь них то и дело проглядывали солнечные лучи, в которых танцевали, словно под вальсы Штрауса, листочки, пылинки и мелкие насекомые. Веселили трели птиц, радовали глаз мелкие яркие цветочки, то и дело проглядывающие в густой тёмно-зелёной траве, в тени она даже была непросохшей от росы. Лес был настолько светлым и мирным, что и паутинки, висящие между некоторыми деревьями, не смущали девушек. — Как же здесь всё-таки красиво, — улыбнулась Констанция. — Смотри, это река! Девушки засмеялись от радости, даже запрыгали, взявшись за руки. Спустя пару минут они уже вдыхали свежий воздух. Ветер создавал небольшие волны на воде, и почему-то созерцание этого так умиротворяло растревоженный дух, что Констанция и Наннерль решили немного постоять на каменистом берегу, к которому пробрались через плотные заросли высокой травы. Наннерль и в самом деле умылась и даже немного прополоскала рот, её примеру последовала Констанция. — А я думала, что проведу эту неделю в парке Пратер, бутиках на Карнтнерштрассе и салонах красоты, — фыркнула Констанс, глядя на своё отражение в воде. — А я думала, что буду гулять по Зальцбургу, вдохновляясь для своего проекта, а потом им же и заниматься, мирно попивая кофе в новой кофейне у дома. — Обязательно всё это и сделаем, — воодушевлённо сказала Констанция. — Скоро спасём Вольфганга, будем все вместе гулять по Рингштрассе и вспоминать всю эту дичь со смехом. — Наивная, — улыбнулась Наннерль. — Только если в перерывах между дачей показаний в полиции. Вольфганг наверняка будет главным свидетелем. К тому же, Сальери его всё-таки похитил, так что ему ещё и против него показания давать. Ох, надеюсь, полиция будет знать, что делать. — А герр Руоззи? Мы пойдём к нему с кольцом и с этим ключом? — Признаться честно, я дико хочу утопить ключ прямо здесь, — вскинула подбородок Наннерль. — Страшно подумать, на что был способен тот парень, чтобы его заполучить. — Я тоже, — немного задумчиво ответила Констанция, внимательно глядя на воды. — Слишком уж много из-за ключа всяких бед. Пусть лежит себе с миром на дне мирной реки. И не успела Наннерль ничего сказать, как Констанция достала ключик, кинула на него последний взгляд и сжала пальцами. Дальше всё было как в замедленном действии. Крошечная вещь отразила солнечный луч, а затем с подачи лёгкой руки Констанции, размахнувшейся от всей души, описала дугу над Дунаем. По всем законам физики ключ устремился к речной глади и вошёл в воду как заправский пловец, не оставив за собой даже шлейфа брызг. На этом закончилась история этой маленькой вещи, виновника переживаний и слёз многих людей. По крайней мере, надолго прервалась. Наннерль и Констанс некоторое время молча наблюдали за расходившимися кругами воды. Солнце плясало в маленьких волнах. — Ну, вообще-то я немного преувеличила, говоря, что хочу утопить его, — протянула Наннерль. — Вольфганг сам разрешил его выкинуть, я помню, — спокойно ответила Констанс. Наннерль молчала, глядя на угасающие круги на воде. Казалось, она раздумывала, не нырнуть ли за ключом. — Я считаю, что оставить его здесь лучше всего, — твёрдо сказала Констанция. — В конце концов, так ли уж этот ключ был важен? Герру Руоззи, в случае чего, мы можем описать его на словах. К тому же, мафия не сможет ограбить кого-то там без этого ключа. Тот парень охотился за ним… Теперь он его не достанет. Никто теперь его не достанет. Наннерль согласно кивнула. Девушки некоторое время молчали, глядя как порывы ветра тревожат водную гладь. — Становится холодно, — наконец подала голос Мария-Анна. — Давай вернёмся в город. Если мы действительно у Венского Леса, неподалёку обязательно найдётся остановка. *** — Свяжи Моцарту руки и ноги, — бросил Адриано, глядя на находящегося в прострации Вольфганга. Когда раздался выстрел, композитор не заплакал, не заистерил, как тогда, когда увидел мёртвого Винсента. Только сильно побледнел, что-то простонал и бессильно прислонился к стене. Теперь молодой человек смотрел в одну точку и молчал. Это было страшно, по крайней мере, для Антонио. Последний же изначально был уверен, чем всё обернётся, потому, как говорится, был разочарован, но не удивлён. — Не стоит, — заотнекивался он в ответ Адриано. — Вы же видите, Вольфганг не убежит, его незачем… — Я хочу, чтобы ты связал его, идиотина! — рявкнул на Сальери бандит. — Ты должен молча выполнить мой приказ, а если тебя это не устраивает — добро пожаловать к Балтассаре и Винсенто! Вас я убивать пока не буду, вы можете быть полезны. Глядишь и правда, и ключ найдёте, и загадку отгадаете. Но если будете артачиться и бесить меня — попрощайтесь с жизнью. В этот момент Антонио как никогда чётко осознал, что прежде ситуация была ещё вполне поправимой. И выносимой. И относительно безопасной. Теперь же они с Вольфгангом находились во власти настоящего психопата, да похоже ещё и с нарциссическими замашками. «Бежать. Усыпить бдительность и бежать, » — решил Сальери, покорно разрывая сдёрнутую Адриано с постели Вольфганга простынь на тонкие длинные лоскуты. — Что ты делаешь? — прошептал Моцарт, немного отрезвлённый звуком рвущейся ткани. — Притворяюсь, — одними губами ответил Сальери, подходя ближе к Моцарту. Он присел рядом с юношей и заговорил ещё тише. — И тебе советую. Вдохни глубоко. — О чём воркуете, голубки? — рявкнул подошедший Адриано. Он пнул в бок Антонио и остановился, поигрывая пистолетом, от которого всё ещё смердело после выстрела. — Связывай по-хорошему, я идиот по-твоему? Или мне самому его связать? — Он ударил Антонио в скулу, и тот не смог сдержать вскрика. Кожа содралась, место удара мигом припухло и изменило цвет, став розовато-фиолетовым пятном. Это, похоже, раззадорило садиста. Он чувствовал власть над этими двумя людьми, а чувствовать власть ему было приятнее всего на свете. Антонио это понимал. Но звучали в голове слова Моцарта о том, что он, Антонио, боится бороться. Композитору надоело притворяться покорным, надоело бояться, хотя в этой ситуации безропотность была бы ему на руку. — Ты тщеславное, мерзкое, трусливое чудовище, — выплюнул Антонио, потирая покалеченную щёку. — Такому как ты даже под страхом смерти подчиняться не хочется… Несчастный ты человек! Никто не успел даже пикнуть. Бандит толкнул Антонио на пол и безжалостно принялся избивать его ногами, говоря о том, что никаким жалким музыкантам нельзя безнаказанно оскорблять самого Адриано-Патрицио. Сальери, к удивлению Вольфганга, даже не пытался сопротивляться — просто лежал в позе эмбриона прикрывая голову руками. И явно сожалел, что разрешил себе сказать такие слова. Он молчал, но Вольфганг буквально чувствовал страх итальянца. — Не бейте его, — попросил Моцарт, когда Антонио не смог сдержать тихого стона. — Пожалуйста… зачем вам это? — Не бить? — тихо спросил бандит, оставив Антонио. Он присел на корточки напротив юноши, и Вольфганг невольно отодвинулся подальше от этого лица с маленькими злыми глазами. — А кого мне тогда бить? Может, тебя? Хочешь, я побью тебя вместо него? Нет? Предсказуемо. Но дай мне только повод, и я разукрашу твою смазливую мордашку с большим удовольствием. Терпеть не могу таких миленьких, нетронутых жестокой жизнью лиц. Я прямо вижу, как лезвие моего ножа скользит по твоей гладкой коже, а ты визжишь как поросёночек. Я прямо ощущаю, как пальцем размазываю твою же кровь по твоей милой мордочке, а затем заставляю тебя облизывать этот палец. Бедный Вольфганг даже бояться уже не мог: казалось, у него атрофировалось чувство страха. Он сморгнул накатившие было слёзы, облизнул сухие губы и ничего не ответил, только невольно сжался, напряг все мышцы. Судя по всему, Адриано такая реакция удовлетворила. — Свяжи ему только руки и ноги, — сказал он Антонио, поднимавшемуся с пола. — Если смогу просунуть хоть кончик мизинца между телом этой пародии на мужчину и этой недоверёвкой, свяжу вас обоих. А потом, быть может, даже позволю себе немного расслабиться и усладить свой слух вашими криками. — Давай договоримся мир… — Адриано лишь слегка взмахнул рукой, а из носа Антонио хлынула кровь. Он с ужасом почувствовал, как немеет часть лица и сильно, но тупой болью ноет переносица. Похоже, нос был сломан… У Антонио закружилась голова. Густая алая кровь, лившаяся из носа вместо со слизью, вызывала у него тошноту. — Упс, переборщил немного, — потёр кулак Адриано. — Что ты там предлагал? Мирно договориться? Это прокатит с идиотами вроде Балтассаре. Человек понимает только грубую силу. Мирные договоры и переговоры бесполезны: сильней все равно тот, у кого оружие. Тому и подчиняйтесь, глупые вы скотины. Даже добро должно быть с кулаками. Ты согласен с этим, Моцарт? Моцарт молчал, так как был с этим не согласен. Предавать свои убеждения ему не хотелось, но и быть избитым из-за несогласия с бандитом тоже представлялось не самой радужной перспективой. Скорее уж, кровавая была та перспектива. — А я что-то не слышал ответа, — издевался над юношей Адриано. — Ты такой тупой или такой скромный? Отвечай, согласен со мной? — Если добро должно быть с кулаками, то с чем должно быть зло? — спросил Моцарт. Этот вопрос, похоже, ввёл мафиози в лёгкий ступор. Мало того, что с ним не согласились, так ещё и ответили вопросом на вопрос. — Мне кажется, что зло тогда должно быть с воздушными шариками, — лепетал Моцарт. — Вы любите воздушные шарики, синьор? Я люблю розовые в форме сердечек, и чтобы с блёсточками внутри, такие полупрозрачные. Если бы человек мог изобразить лицом синий экран смерти на компьютере, это было бы лицо Адриано, когда он слушал эту речь. Для жестокого человека, ориентированного на то, что все его будут бояться, такой ответ был неожиданным. Он выбивал из колеи. — Я не люблю шарики, — ответил Адриано тонким голосом. — Я людей люблю мучить. Мучить людей я люблю. Чтоб им плохо было, чтоб они страдали, вот это я люблю. — Тогда бы вам понравилось быть преподавателем, — хлопал глазками Моцарт. — Представьте, какой кайф ловили бы на сессии. — Он рехнулся?.. — с грустью и жалостью спросил у Антонио бандит. Антонио не ответил, потому что был занят тем, что безуспешно пытался остановить кровотечение, запрокидывая назад голову. Но мафиози и не требовал ответа. — Он не понимает, что я с ним могу сделать? Он меня даже не боится? Он вообще боится? — Я боюсь лечить зубы, — признался Моцарт, невинно хлопая мокрыми ресницами. — Я могу их тебе выбить, — улыбнулся ему в лицо Адриано. — Тогда и бояться будет нечего. — А тараканов из головы выбить можете? А то они мне жить мешают, лапками там шпуньк-шпуньк, шпуньк-шпуньк… — Так… Ну, людей с ума так быстро я ещё не сводил, прогресс значит, — буркнул под нос Адриано. — Отмечу. Говорят, австрийские вина очень хоро… ТРАХ-БАБАХ! — А я уж думал, ты не догадаешься, — выдохнул Моцарт, с облегчением глядя на оседающую на пол фигуру Адриано и Сальери с медной статуэткой в руке. — Кажется, я ему голову проломил, — в ужасе прошептал Антонио, глядя на тёмную кровь, расплывающуюся по паркету. — А он тебе нос сломал, так что вы квиты, — Моцарт, всё ещё слабый от пережитого, поднялся на ноги, выбил пистолет из руки Адриано. — Надо осмотреть его карманы, вдруг там тоже оружие. — Ты понимаешь, что мы твоей непредсказуемостью и моей реакцией победили одного из лучших киллеров Европы? — качал головой Антонио, ощупывая на пару с Моцартом карманы бандита. Из носа Антонио всё ещё лилась струёй кровь. — Да какой он киллер, киллеры хладнокровные, умные, принципиальные, а это просто жестокий еблан, который по праву рождения или чего-то там ещё оказался среди мафии. И получил возможность безнаказанно проявлять свою звериную сущность в таких вот ситуациях… Он омерзителен, — передёрнуло Вольфганга. — И он реально агрессивный настолько же, насколько тупой и самоуверенный, раз думал, что вывел тебя из строя и не боялся повернуться спиной. Давай, связывай его. — А почему я? — А кто, я что ли?! — всплеснул руками Вольфганг. — Я только сибари знаю. Для эротических игр. — Кто бы сомневался, — фыркнул Антонио и вдруг нервно расхохотался. — Просто представь эту злобную тушу эротически связанной! — Просто представь его голым! — засмеялся сквозь слёзы Моцарт. Он переглянулся с Антонио. Они оба осознали, какой возможной страшной участи избежали, и теперь обоих трясло как от озноба, и даже мысли вызывали нервический хохот. Адриано что-то тихо простонал, но тут же снова затих. — Надо и правда связать его покрепче, — уже серьёзно сказал Антонио. — Когда он очнётся, будет в такой ярости, что ничто его не остановит, кроме верёвок. Моцарт не ответил, молча подходя к трупу Балтассаре. У мужчины был приоткрыт рот, а глаза казались удивлёнными. Пуля не прошла насквозь, застряла где-то в теле. Да и кровотечение было внутренним: на сером пиджаке виднелось лишь небольшое тёмное пятно крови. Конечно, мужчина уже не дышал, не было и пульса. Выстрел оказался смертельным: теперь прежде строгое и жёсткое лицо расслабилось. Странно всё это было. И вместе с тем очень обычно. Смерть — невероятно обыденное явление, в сущности своей. Моцарт аккуратно снял с Балтассаре покосившиеся очки и закрыл ему глаза. — Как ты думаешь, он хотел, чтобы Адриано выстрелил? — тихо спросил он. — Думаю, он хотел, чтобы за Адриано не осталось последнее слово. Такая нелепая, глупая смерть. Скажи ему кто-то, что он умрёт от выстрела в сердце за то, что как школьник ссорился с хулиганом… Мда. Я уж было хотел его с Розенбергом познакомить, лучшими бы друзьями стали. За все болезни бы переговорили. — Казалось, будто он хотел умереть, — задумчиво произнёс Моцарт. — Когда он говорил, что не хочет смерти, он выглядел так, будто сам себя в этом убеждал. — Мы уже никогда не узнаем, о чём он думал и чего хотел, — вздохнул Антонио, отбрасывая волосы со лба и вытирая накопившуюся над губой кровь. — Но я уверен, что он был не таким плохим, каким хотел казаться, — Он изо всех сил затянул импровизированную верёвку на руках Адриано, поднялся и подошёл к Вольфгангу. — Кем он был в их иерархии? — после минуты молчания спросил Моцарт. — Полагаю, капореджиме… Сколько помню, он всегда был самым главным среди всех, кто ко мне приезжал. Думаю, Адриано ему давно завидовал. — Ну, зависть-то нам всем не чужда, — фыркнул юноша, выразительно глядя на Антонио. — А ты завидовал? — с наездом спросил Антонио. — Расскажи мне, как ты кому-то завидовал. Зависть ведь всем не чужда, верно? — Давай только не над телом мёртвого мафиози, — вздохнул Вольфганг. — Сейчас надо вызвать полицию… — Нет, — жёстко ответил Сальери, хватая Моцарта за руку. Тот недоумённо посмотрел на него. — Почему? Балтассаре мёртв, Адриано без сознания… Так, стоп, а где всё это время был Калисто? Твою ж… — Вольфганг почувствовал, что всё его тело охватывает невыносимый жар. — Балтассаре сказал, что он знал о Наннерль и Констанс. Он… может… — Спокойно-спокойно-спокойно, — затараторил Сальери в панике хватающему воздух ртом Моцарту. — Помни, что у него нет причин вредить им. — Если он поймёт, что ключ у них, то причина появится! — Да как он это поймёт, он не ясновидящий, — тряхнул паникёра за плечи Антонио. — Может, он вообще сидит и смотрит сейчас телевизор где-нибудь в доме. Сейчас закроем эту комнату, и все оставшиеся проверим. — Да, пойдём, и надо остановить тебе кровь. Подожди, чертёж. — Моцарт быстро свернул бумагу и спрятал её в папку. — Мне кажется, что он нам ещё пригодится. *** Наннерль с Констанцией добрались до остановки без приключений. — Ну вот, осталось дождаться тридцать первый автобус, боже, неужели это дерьмо подходит к концу, — протянула Наннерль. — Что-то людей тут сегодня не видно. — Наверное, автобус недавно ушёл, — предположила Констанция, садясь на аккуратную скамеечку. — Кажется, я ноги стёрла в кровь. — А чувствую себя очень грязной… Но надо сразу ехать в полицию, нельзя терять время. «Умная» остановка указывала, что до прибытия транспорта осталось двадцать минут. Десять минут девушки сидели неподвижно, осмысляя каждая своё. Наннерль думала о насущном: о том, что сказать в полиции, разрешат ли ей присутствовать при захвате дома, что сказать отцу. Констанция фантазировала о светлом будущем: о времени, когда Вольфганг будет в безопасности, о том, какой подарок ему сделать, как она будет рассказывать о приключениях, что случились с ней и Наннерль. А ещё она вспоминала сказочный дух, который витал в Венском Лесу, думала о том, что неплохо было бы открыть купальный сезон и о том, что хочется почему-то в горы, а не в бутики. Никто из них не думал о Калисто. Калисто же был просто взбешён. Всё то время, что девушки блуждали по лесу, он восстанавливал зрение, спокойствие и водный баланс, то есть пил водичку с лимончиком, что нашёл у Сальери в машине. Правда, до того, как он не брызнул ей себе в глаза, он не понял, что она с лимоном. В итоге он протёр лицо влажными салфетками, отдышался, но не успокоился. — Молитесь, милашки, ещё ни одной девушке не удалось вызвать у меня слёзы, но ты, блять, сумела, — шипел он, вспоминая о Наннерль. Каникулы уже перестали казаться ему особо интересными. Самолюбие прямо-таки жгло, жгло куда сильнее, чем глаза. Ключ был почти у него в руках, но сраный Адриано ненароком вмешался даже сюда, когда не зарядил пистолет. Спустя некоторое время Калисто всё-таки смог нормально видеть — слёзы вымыли состав из глаз. Он понимал, что девушки за то время, что он пытался увидеть хоть что-то, давно убежали. Однако, сдаваться он не собирался — проигрыш лишь усилил азарт. Да и не возвращаться же теперь в дом, где неадекватный Адриано издевается над композиторами, а он, Калисто, даже сделать ничего не сможет. Ничего хорошего, имеется в виду. Юноша проехал чуть дальше, остановился у развилки, которая несколько часов назад спутала карты Наннерль и Констанс. — Где же они могут быть, — бормотал парень, изучая карту в смартфоне. — Если не дуры, то наверняка уже в полиции. Но я слышал, что они побежали к лесу, побоялись, наверное, что я быстро отойду от этой слезоточивой херни и догоню их на машине, если побегут по дороге. Да, они точно побежали в лес. Хм-м-м… Он ненадолго задумался, а затем пожал плечами и решил заняться одним из своих излюбленных занятий — положился на интуицию. Спустя четверть часа он выехал на довольно оживлённую дорогу. Мимо равнодушно промчалось несколько машин. Забавно, что люди, находящиеся в них, даже не подозревают, какие страсти кипят неподалёку… Парень осмотрелся. Рядом был Венский лес, в который наверняка и забрели девушки. С минуту поразмышляв, Калисто решил проверить остановки. Просто на всякий случай. *** — Ура, наконец-то! — захлопала в ладоши Констанция. — Автобус едет. — И не только, — страшно побледнела Наннерль, крепко хватая Констанцию за руку. — Смотри, кто едет с другой стороны. — Бля-я-ять, — тихо протянула Констанс. — Пожалуйста, пусть это будет не та машина и не тот псих-модель с пистолетом. — Он едет по другой стороне, мы можем успеть заскочить в автобус, — шептала Наннерль, страстно желая, чтобы так всё и было. — Может, он вообще нас ещё не заметил. Но «псих-модель с пистолетом» заметил две фигурки, кровожадно расхохотался в лучших традициях диснеевских злодеев и ускорился. Итак, дети мои, от автобуса, который ведёт очень флегматичный водитель, до остановки двести пятьдесят метров. От остановки до автомобиля, который ведёт очень довольный собой, но очень безжалостный мафиози, пятьсот метров. Автобус едет со скоростью тридцать километров в час, а у автомобиля бандита скорость в три раза больше. Вопрос: успеют ли Наннерль и Констанция улизнуть? Правильно, они бы не успели, если бы автомобиль ехал по той же стороне, что и автобус. Раздался визг тормозов, машина остановилась напротив остановки. Калисто не успел придумать, как перебраться, не вызывая особых подозрений, на другую сторону. Так что они посверлили друг друга взглядами. Калисто высунулся в окно и многозначительно показал кулак. Девушки переглянулись и ответили ему поднятыми вверх средними пальцами. Водитель автобуса, остановившийся в этот момент у остановки, осуждающе покачал головой. — И так теперь молодёжь выражает свою симпатию, — сказал он запрыгнувшим в автобус девушкам. — Это не симпатия, он бандит! У него пистолет есть! — воскликнула Констанс, но Наннерль зажала ей рот рукой. — В моей молодости мы тоже играли в бандитов и полицейских, — улыбнулся водитель. Пенсионеры, встрепенувшиеся было, снова чинно-благородно принялись читать газеты и беседовать друг с другом. Автобус тронулся. Констанс бросилась к задней его части и увидела, как разворачивается синий автомобиль и следует за ними. — Он преследует нас, — жалобно сказала она Наннерль, которая пыталась убедить водителя в том, что это не игра, и им в самом деле грозит опасность. — Этот милый молодой человек? — водитель глянул в зеркало заднего вида и равнодушно пожал плечами. — Да он наверняка хочет с вами познакомиться. Эх, эта романтика, эх, эта молодёжь. И ведь едет, не отстаёт. Видимо, вы ему очень понравились. Наннерль обречённо махнула рукой, садясь на свободное место. Понурившаяся Констанция села рядом с ней. — Выйдем в городе, там, где оживлённо, — сказала Наннерль. — Потом разделимся. Мы затеряемся в толпе, и он нас не догонит. — Встретимся дома? — Далеко добираться… Давай лучше у Центрального кладбища, у такого дерева с дуплом, рядом с которым Вольфганг на кой-то хрен прикормил белку, помнишь? Идёт? — Помню. Умеешь же ты выбирать места, — ответила Констанс. — Зато там нас точно никто не будет поджидать. — Тогда идёт. Встречаемся там, а потом, наконец, в полицию. *** Наннерль перевела дыхание только на безлюдном пятачке земли. Целый час марафона по улицам Вены окончательно вымотал её. Зато она была уверена, что Констанция в безопасности — созвонилась с ней некоторое время назад и узнала, что она вот-вот прибудет к месту встречи. Видимо, Калисто решил преследовать Наннерль. Или сразу потерял из виду их обеих. Либо… следил за кем-то из них до сих пор, оставаясь незамеченным. Мария-Анна даже не могла точно сказать, каким маршрутом добиралась до кладбища, да и вообще плохо помнила события прошлого часа. Она нервно посмотрела вправо, влево, но никого не заметила. Если кто-то из людей здесь и был, они все были давно мертвы. Потому Наннерль облегчённо выдохнула. Мертвецов она боялась куда меньше, чем живых. — Веришь-нет, но даже ранить такую прелесть, как ты, жалко, — сказал голос позади неё. Ноги Наннерль подкосились. Чтобы не упасть, она схватилась за ствол дерева. — Как ты вычислил меня? — громко прошептала она Калисто. — Я не планировал вычислить именно тебя… Разумно поступили, разделившись с той девчонкой. Но неразумно, не побежав домой и не спрятавшись под кровать. За вами двумя мне было бы не угнаться. Как я вычислил тебя? Просто оставил авто, пешком следовал за тобой и ждал, когда придёшь туда, где будет поменьше людей. Представь себе мою радость, когда я понял, что ты направляешься к кладбищу, да ещё и не в центральную его часть, а на какую-то окраину. Хотела попросить помощи у призраков? По городу ты неслась как угорелая, а этим отличалась от толпы. Иди ты тихонечко, глядишь, и затерялась бы, одежда у тебя не слишком приметная. Он подошёл ближе. Наннерль слышала каждый его шаг. — Не вздумай поворачиваться, у меня в руке кинжал. Повернёшься ко мне грудью — там он и окажется. Медленно вынимай из кармана этот ебучий газовый баллончик. Запихать бы тебе его в одно место, да времени нет. Наннерль знала, что плакать бесполезно, но на её глаза от ужаса навернулись слёзы. Дрожащей рукой она потянулась к карману, размышляя, не стоит ли ей рискнуть и напасть первой. Однако тихое позвякивание — Калисто постукивал по лезвию ногтем — давало ей понять, что парень не шутит, что нож у него в руках, и что он с лёгкостью может оказаться в её теле. И что тогда её ждёт смерть. Девушка подавила судорожный всхлип, попыталась скрыть его за кашлем. По спине побежали мурашки. Баллончик почти беззвучно упал на землю. — А ты отважная, — смакуя слова проговорил итальянец. — Скрываешь страх, но я знаю, что ты в ужасе. Тебя можно уважать за то, что ты ещё не молишь меня на коленях о пощаде. Просто обычно так это бывает, — он подошёл так близко, что уже практически шептал ей в ухо, а Наннерль мысленно молила, чтобы кто-нибудь увидел их подозрительную парочку и заподозрил неладное. Или чтобы прикормленная Моцартом белка укусила бандита, до того, как он её… — Ты убьёшь меня? — задала она самый насущный вопрос. Уж если знать, что точно убьют, так хотя бы надо морально быть к этому готовой. — Неужели ты хочешь умереть? Желание дамы закон, конечно же… — Не хочу, — перебила Наннерль. — Вот и успокойся. Не подкидывай мне интересные идеи. Если мне нужно будет убить тебя, вряд ли я сделаю это быстро. Ты мне по самому дорогому ногой врезала, а глаза у меня до сих пор слезятся. Тебе бы не понравилось умирать от моих рук, поверь. Он приблизился вплотную, и девушка похолодела. Бандит приставил острие ножа прямо к её печени. Она почувствовала, как холодный металл касается кожи: с едва заметным треском нож проколол одежду. — Если сейчас кто-то появится здесь, пусть думают, что мы просто парочка, которой приспичило пообниматься в кустах, окей? Ты же не хочешь лишних жертв? Наннерль отрицательно замотала головой, а Калисто, не отрывая ножа от её тела, перешёл вперёд, оказавшись лицом к лицу с ней. Мария-Анна жалобно посмотрела ему в глаза, но увидела только холодную решимость и лопнувшие сосудики — слишком уж сильно тёр он глаза, когда туда попало средство из баллончика. Казалось, бандита ничем нельзя пронять: ни дерзостью, ни покорностью. Да и неудивительно — она же врезала ему по самым колокольчикам. Он ей теперь за это ничего не простит. Странная, завораживающая красота его глаз, к сожалению, равнялась жестокости его взгляда. Наннерль поняла, что её спасёт только чудо. — Медленно ступай назад и прижмись спиной к дереву. Будешь выполнять всё, что я говорю, уйдёшь… даже почти невредимой. Наннерль не верила ему, но, стараясь не смотреть на итальянца, всё же отступала назад. Наконец упёрлась спиной в дуб. — А сейчас продолжим наш разговор, — улыбнулся Калисто, второй рукой заводя запястья девушки за её спину. — Ты можешь отвечать просто «да» или «нет», я почувствую ложь. И да, забыл сказать: чем меньше ты лжёшь, тем более невредимой уходишь отсюда. — Я не хочу и не буду с тобой разговаривать, — упрямо буркнула Наннерль, глядя на носки кроссовок. Глупый ответ, но в пустую от ужаса голову ничего не шло. — Тогда я отвезу тебя к человеку, который заставит тебя захотеть, — спокойно ответил Калисто. — Поедем? Или поговорим здесь? Только сейчас Наннерль вспомнила о том, что с минуты на минуту здесь должна появиться Констанция. Остаться — значит поставить девушку под удар, согласиться ехать… далеко не факт, что преступники будут с ней милостивы. Калисто словно почувствовал её противоречивые мысли и плотнее прижал нож к животу. — Думай быстрее, милашка, — прошептал он ей на ухо. — Я буду с тобой говорить. Здесь, — выпалила Наннерль, почувствовав, как нож оставляет царапину на животе. — Очень разумно, — кивнул Калисто. Наннерль едва не плакала от осознания своего бессилия и считала, что струсила. «Надеюсь, Констанция не подумает, что я решила пообжиматься с каким-то парнем, заподозрит неладное и позвонит в полицию, или хотя бы прохожим скажет позвонить… Только бы она не начала меня звать! Или того хуже — звонить мне». В голову Наннерль пришла мысль разбить телефон, который лежал в заднем кармане джинсов. Но едва она шевельнула пальцами, пытаясь достать, дабы «случайно» выронить на землю и наступить на него, как итальянец так сжал её запястья, что она взвизгнула от боли. Казалось, тонкие кости вот-вот треснут под напором. — Не надо совершать лишних телодвижений, — протянул Калисто. — Надо только отвечать на мои вопросы быстро, чётко, честно. Поняла? — Поняла, чёрт возьми, — бросила Наннерль, кинув на молодого человека полный гнева взгляд. — Может, ты уберёшь нож? А то как-то некомфортно немножечко. — Ну раз немножечко, то потерпишь, — с улыбкой ответил Калисто. — Первый вопрос: что тебе и той девушке отдал Моцарт? — Своё обручальное кольцо, — ответила полуправду Наннерль. — Как доказательство того, что мы не лжём, и что Моцарт в самом деле находится в доме Антонио Сальери. Он сказал, что его похитили. — Вроде бы не врёшь, даже наказать не за что, — скривил губы Калисто. — Но какой-то подвох я тут всё-таки чувствую. Хмм… Придумал. Второй вопрос: он всё-таки дал вам маленький ключ? Наннерль почувствовала, как её тело немеет. Такое же дерьмовое чувство она испытывала тогда, когда препод на экзамене в университете сказал, что задаст последний вопрос, который определит её оценку, задал, а ответ вертелся где-то совсем рядом, но никак не хотел преобразовываться в связное сложноподчинённое предложение. В тот раз ей не удалось выкрутиться, но может, это всё для того, чтобы судьба была к ней благосклонней сегодня? — Ты не можешь вспомнить? — звенящим шёпотом спросил итальянец, сильнее прижимая нож к её телу. — Тебе помочь? — Ахм… Чёрт да, он отдал нам ключик, ничего толком не объяснил… но этого ключа уже нет, мы выкинули его в Дунай, после того, как сбежали от тебя в первый раз. Мы как раз пришли на остановку с реки, а ты вновь стал нас преследовать, — шипела от боли Наннерль, потому что боль становилась уже почти нестерпимой. Девушка почувствовала, как медленно и неумолимо намокает от крови её майка, а в уголках глаз невольно выступают слёзы. — Больно… — Даже не знаю, плохо это для тебя, или отвратительно плохо, — покачал головой Калисто, ощущая в груди тягучую, густую, смолистую злость. И разочарование. — Даже с ключом у вас было немного шансов, что я оставлю вас в живых. Но они хотя бы были. А что теперь? Знала бы ты, как был важен этот чёртов ключ. Он тяжело вздохнул, покрепче перехватил её запястья, понимая, что в таком расположении духа точно не оставит девушку в живых. Слишком уж был зол на всё случившееся. За то, что час потратил даром, за то, что девчонки уничтожили ключ от миллионов евро и его возможность спасти от страшной участи Моцарта и Сальери. Кроме того, он понимал, что не просто так девчонка находится здесь, и если сейчас к ней подтянется вторая, придётся лишить жизни и её. Да, барышни слишком много знали. Причин не оставлять их в живых было ещё больше. Он тихо вздохнул, сжал в руке кинжал, готовясь нанести девушке смертельный удар. — Уже можно говорить последние слова, да? — севшим голосом спросила Наннерль. Калисто ненадолго остановил взгляд на её глазах. Красивые, чем-то похожи на глаза Моцарта. Пушистые ресницы. А взгляд… Взгляд не такой, какой обычно бывает у людей, которые осознают, что танцуют на лезвии, на грани между жизнью и смертью. Наверное, люди с такими глазами мученически шли на костер или к палачам, не отрекаясь от своих убеждений. Наверное, такие люди становятся героями и входят в историю. Наверное, таких людей хранит судьба. — Назови мне хоть одну причину, по которой мне стоит оставить тебя в живых, — на одном дыхании сказал Калисто. — Я сестра Вольфганга Амадея Моцарта, — вырвалось у Наннерль. Они оба замерли. Наннерль от страха, смешанного с надеждой, итальянец от изумления. Калисто не ожидал такого быстрого ответа. А ответа с такой информацией он даже вообразить не мог. И ведь девушка явно не лгала, он бы раскусил её на первом же слове. Да, появись сейчас в парке пингвин на жирафе, распевающем Марсельезу, он удивился бы меньше. Наннерль судорожно вздохнула, думая, что юноша молчит потому, что хочет услышать что-то ещё. — Я не хочу и не буду делать ничего против тебя, я только хочу, чтобы с моим братом было всё хорошо! — Сестра. У меня тоже была сестра, — прошептал на итальянском Калисто. Наннерль с изумлением заметила, как изменилось жёсткое лицо юноши. Он вдруг горько сглотнул, отвёл взгляд, резко убрал нож от тела девушки. — Вольфгангу повезло не только с музыкальным слухом. Не хочу это признавать, но шансов, что он останется жив-здоров, меньше с каждым часом. — Он на миг о чём-то задумался, а затем бросил ей в руки ключ от машины. Наннерль, несмотря на злоключения, не растеряла своей реакции и поймала его. — У меня родилась идея. Надеюсь, ты умеешь водить автомобиль.