«Обратная тяга»

Prodigy – Beast With It (Feat. Mark The Beast) Ruelle – Oh My My Callan Maart – Soulfire       Ближе к концу сырого морозного висконсинского февраля, спустя две недели после промышленной катастрофы, произошедшей на производстве нефтеперерабатывающего завода Ок Крик, капитан отряда АРИСП Винчестер стремительным чеканным шагом летел по просторному вестибюлю административного корпуса сто пятьдесят первого подразделения по направлению к широкой, в ретро-стиле американ индастриал, лестнице, ведущей на второй этаж, где располагался оперативный штаб, диспетчерские службы и приёмная командующего частью, полковника Сингера, которая, собственно, и являлась целью визита явно взбешённого офицера. То, что капитан, и без того известный своим крайне вспыльчивым нравом, сильно не в духе, было в буквальном смысле очевидно: взгляд Дина, пронизывающий и испытующий, потяжелел и исподлобья метал молнии, плотно сжатые челюсти то и дело сжимались ещё крепче, в приступах хищной ярости с зубов скобля эмаль мелкой крошкой, на высоких скулах поигрывали агрессивные желваки, и между грозно нахмуренных бровей глубокая напряжённая чёрточка поперёк рассекла глабель. В руке Винчестер с остервенением терзал, сминая уголки в бесформенные комочки, прозрачную пластиковую папку для входящих документов с несколькими вложенными листами формата А4, испещрёнными длинными строками машинописного текста, и, как нетрудно было догадаться, именно в содержании этого текста и заключалась причина неуправляемого состояния старшины. Добравшись до приёмной, он не утруждался тем, чтобы попросить секретаря предупредить полковника о посетителе, он даже до приветствия не снизошёл, прямым вектором, как по магистрали, миновал помещение и скрылся за дверью, ведущей в кабинет.       — Это что ещё такое?! — рявкнул он в спину полковнику, с размаху швырнув папку на рабочий стол.       Полковник отреагировал молниеносно, но совершенно не так, как приличествовало бы. Неуловимо вздрогнув, словно врасплох застигнутый тинейджер-пакостник, Сингер поспешно выбросил что-то в открытую форточку, нервно поправил манжет форменной рубашки, и только тогда, приняв самый степенный, на какой был способен, вид, обернулся. Около минуты командир в полном молчании созерцал подчинённого сосредоточенным, с искоркой мягкого наставительного упрёка взором, неторопливо прошествовал от окна к столу, грузно опустился в офисное, с высокой спинкой, кресло – полковник был немолод, и возраст уже, к огромному сожалению Винчестера, заметно сказывался и на его ловкости, и на его здоровье – поправил канцелярские принадлежности, сбитые с привычных мест злосчастным файлом. Указал на стул напротив.       — Присядь…       — Спасибо, нет, сэр! — огрызнулся Дин и нарочно, как назло полковнику, остался стоять на ногах. Полковник к его поведению отнёсся в точности так, как оно того и заслуживало: как к детской выходке, что и не преминул продемонстрировать, на миг высоко вскинув мохнатые поседевшие брови и длинно, утомлённо выдохнув.       — Тебе приказ отдать? — снисходительно поинтересовался он.       Дин зло прищурился, но спорить больше не стал. Роберт Сингер мысленно пожаловался на жизнь, нецензурно, использовав самые солёные из известных обсценных выражений, выругался и подался вперёд, чтобы отодвинуть в сторону массивный бейдж на подставке, символически разделяющий пространство стола своеобразной границей между командующим офицером и посетителями. В общении с Дином полковник не нуждался в буферных зонах, более того, уместнее утверждать, что между ними любая дистанция, в особенности, основанная на формализме служебной иерархии, лишь мешала. Сингер с искренней теплотой и симпатией, с отеческой любовью, с уважением и гордостью относился к Дину, считал, и не без причины, его одним из лучших кадровых офицеров, настоящим профессионалом, чья компетенция не подлежит сомнению, каждый успех капитана воспринимал как личный, и с непритворным сочувствием близко к сердцу принимал его трудности. Да, он отдавал себе отчёт, что у Винчестера, помимо длинного списка достоинств, наберётся и не менее длинный список недостатков, кое в чём сквозь пальцы смотрел на его выходки, за что-то сурово спрашивал, не чураясь необходимости время от времени ставить его на место, досадовал, когда Дин своими эксцентричными фокусами вредил собственной карьере, и всё-таки любил, хоть порой тот и был сущей занозой в заднице. Полковник облокотился на край столешницы, в очередной раз с удручённым сомнением глянул на капитана и раздражённо поморщился: от того, что ему предстоит услышать, Дин в восторг не придёт однозначно.       — Прежде чем ты начнёшь на меня орать, хочу предупредить, что это не моя инициатива, — начал Роберт. — Я целиком на твоей стороне, но распоряжение поступило из управления Чикаго, вмешался высший эшелон, пресса масла подлила, кое-какая информация просочилась за рамки официального расследования. Входящие запросы просмотри, — недвусмысленно намекнул он. — Внутренняя безопасность повсюду суёт свой нос, вынюхивает чёрт знает что, федералы каждый рапорт под микроскопом изучают. Обстановка накаляется.       — Пусть изучают! — возмутился Винчестер. — В гробу я видел и федералов, и внутреннюю безопасность, — воинственно фыркнул он. — Расчёты Милуоки прибыли в распоряжение оперативного штаба через сорок минут по приказу тылового, причём тут наше подразделение, а главное, — капитан сверкнул глазами и, презрительно покосившись на прозрачную папку, вновь повысил тон, — как с моим отрядом связан случившийся там бардак?!       — Мигель Кортез был моим другом, — с прохладцей укорил полковник.       — И бездарным старшиной! — сурово отрезал Дин. — Половина бойцов «Джуно» погибла, и он вместе с ними, а вторая в живых осталась только грёбаным чудом, и кто теперь рассудит, не потому ли, что в составе звена Кортез держал отпетых мудаков!       — Немедленно угомонись, или я отстраню тебя от командования нахер!       Дин, на чьих полных губах артикуляцией подрагивала следующая едкая, преисполненная концентрированного яда реплика, агрессивно оскалился, но промолчал, оттолкнулся от пола ногой с усилием, поднялся, руки замком на груди скрестил. Будь на месте Бобби любой другой представитель командования, он ни за что не уступил бы, и ни угрозами, ни лестью не удалось бы заставить его заткнуться, потому что капитан стопроцентно в своей правоте был уверен, и не гордыня, не самолюбие заставляли его возмущаться и спорить, в аргументации переходя рамки приемлемого такта и вежливости, а опыт, полученный в десятках операций, в масштабных спасательных работах в настолько жутких условиях, какие не на всяком поле боя увидишь. Он злился, чувствовал, как леденящий гнев захлёстывает подреберье, просачивается по сосудам и микрокристаллизует плоть до хрупкости, выписывает по лёгким морозные побеги, как по оконным стёклам, изнутри сотрясает мёрзлой рефлекторной дрожью, и ощущал накатывающее бессилие, словно на вертолётные лопасти обнажённой грудью бросается. Старик правильно сделал, что заставил его замолчать, потому что ни крупицы смысла нет срываться на нём, в то время как решение, ввергшее капитана в гремучее неистовство, принимали бюрократы, давно оторвавшиеся от служебных реалий, бумагомараки и генеральские задоподтиратели. Винчестер шумно фыркнул и растерянным, смятенным жестом потёр нахмуренный лоб, отчаянно подыскивая выход из сложившегося положения.       — Почему перевод не согласовали со мной? — спросил он максимально нейтрально. — Основной отряд АРИСП полностью укомплектован. Прошение о переводе визировано шестнадцатым февраля, днём позже операции на Ок Крик… — Дин беспомощно осёкся. — Бобби, да ведь его к тому моменту уже отстранить должны были, как минимум, до окончания расследования!       — Ты всерьёз меня об этом спрашиваешь? — полковник поправил сползшие к кончику носа очки. В голосе его отчётливо сквозил скепсис; он посмотрел на подчинённого снизу вверх многозначительным взглядом, усмехнулся. — Послушай, сынок, ты сам виноват, — без обиняков объяснил Сингер. — Ни в управлении Мэдисон, ни в штабе Чикаго не найдётся ни одного мало-мальски значительного чинуши, которого бы ты нахрен не послал. Ты, идиот, и представления не имеешь, как в действительности много тех, кто на тебя зуб точит, и только и ждёт, чтобы ты облажался. Тебя нельзя разжаловать, потому что есть парочка генеральских задниц, находящих твои выкрутасы забавными, и нельзя подставить, потому что у тебя хватает ума оставаться профи, но прямо тебе скажу, — глаза командира сделались предельно серьёзными, и в глубине зрачков, чуть поблёкших от возраста, мелькнула печаль, — ты всех достал. Будь осторожен. Докажи всем, что Новак, как ты ёмко выразился, отпетый мудак, и заставь их выпнуть его из агентства к чёртовой матери, или вылепи из него профессионала, которым сможешь гордиться. Но не позволяй им обосрать тебе службу, Дин.       — Я старшина боевого отряда, а не нянька!..       — Теперь – нянька, — перебил Сингер и беспечно пожал плечами. — Вольно, капитан, вольно, — после паузы добавил он несколько устало. — Утомил ты меня, сукин сын, иди, работай уже.       Винчестер недовольно прищурился и двинулся к выходу, но перед тем, как ладонь его легла на рукоять замка, обернулся и мстительно проронил:       — У тебя весь кабинет провонял сигарами.       Вероятно, это исключительно личного характера завершение гнетущей для обоих участников беседы было бы способно утихомирить бурю, пронзительными эмоциями бушевавшую в капитане, и придать остатку дневного дежурства если не приятный, то вполне сносный настрой, но на выходе из кабинета командира, в приёмной, напротив стола секретаря, Дин практически нос к носу столкнулся с сержантом Новаком. Свежеиспечённый боец отряда АРИСП сидел на стуле вплотную к двери, красный, как варёный рак, и, логично предположить, слышал, по крайней мере, наиболее экспрессивную часть разговора, состоявшегося между вышестоящими офицерами, один из которых, к несчастью, с нынешнего дня становился его непосредственным начальником. Эта минутная встреча удовольствия не доставила им обоим: Новак, увидев, что прямо над ним, подобно разъярённой Немезиде, высится капитан Винчестер, из пунцово-малинового приобрёл белый, как писчая бумага, оттенок, и вместо того, чтобы благоразумно прикинуться предметом мебели, продолжил таращиться на него широко распахнутыми глазищами, что в капитане спровоцировало очередную вспышку свирепости, самым очевидным образом отразившуюся и в живой мимике, на какую красивое, «породистое» лицо офицера было исключительно богато, и в рефлекторной кинесике тела, невербально сигнализировавшей присутствующим о том, насколько масштабны в своих размерах усилия, прикладываемые Дином для того, чтобы сохранить хотя бы видимость невозмутимости – не слишком-то успешно, впрочем. Естественно, Дин не опустился бы до публичного выяснения отношений с этим сопляком, у них теперь более чем достаточно времени для расстановки акцентов, кроме того, слова Бобби, его прямолинейная отповедь, грубоватая и продиктованная ничем иным, как самой трепетной заботой о будущности подчинённого, вынуждала его держать себя в руках и накрепко помнить, что кто-то сверху сильно постарался, подкладывая ему эту свинью, а значит, у кого-то сверху имеются иллюзии, что Винчестера можно так легко спровоцировать. Ни к чему отрицать – спровоцировать Дина и правда несложно, все знают, что упёртый, упрямый, несгибаемый, как промороженный лом, вызывающий и строптивый старшина весьма вспыльчив и крут на расправу, и если в деле своём он непревзойдённый мастер, то в подковёрных чинушечьих интригах полный профан, ибо не привык ни перед кем выслуживаться и целовать зады ради выгоды, но у него есть Бобби, всегда готовый наставить друга, и сослуживцы, которые никогда, ни за какие коврижки, не согласятся его предать. Дин знал, что его не любят, что на дух подчас не переносят, и так же знал и то, что его уважают, во всяком случае те, кто видел в деле и сам дела не чурался, и, право, уважение в социально-метрической системе Дина ценилось намного выше любви. Поэтому он не проронил ни слова, пусть и осязал, как по горлу прокатывается комок унизительно-брезгливых ругательств, каждое из которых сержант заслужил, лишь презрительным взглядом смерил его с головы до ног, едко усмехнулся и плавным, с ленцой, шагом покинул приёмную, направляясь в служебный корпус.       Кабинетом капитану служила весьма… компактная каморка, оборудованная минимумом необходимой офисной мебели – рабочим столом, большую часть которого занимал жидкокристаллический монитор, креслом, стулом для посетителей, как правило, приткнутым в уголочке за отсутствием надобности, и вешалкой. Тесное пространство для плечистого и не обделённого ростом мужчины; в течение дежурства ему порой неоднократно приходилось обо что-нибудь стукнуться или споткнуться, но Дин не жаловался, для работы с документами этого вполне хватало, а визитёры к нему не заглядывали. В вертикальном лотке под входящую корреспонденцию, откуда часом ранее старшина и выудил пресловутый файл с лаконичным, заверенным гербовой печатью и визой, штабным приказом о назначении сержанта Джеймса Кастиэля Новака в отряд АРИСП, внимания капитана ожидала пухлая стопка документов – графики предстоящих манёвров, рапорты, обновления должностных инструкций и предписаний от инспекции, в общем, бессмысленная, за исключением, разве что, регламентов, бумажная волокита, что навевала на него зелёную тоску. Бюрократия неизбежна в любой организации, а военные организации любого назначения и дислокации и вовсе, наверное, скрючатся в агонии и сколлапсируют, если ежедневно не выполнят план по новым дурацким правилам, поправкам, дополнениям к поправкам и правилам к дополнениям; Дин терпеть этого не мог, и иногда складывалось ощущение, что в штабы, изрыгающие из себя потоки словесного поноса в текстовом формате, специально подготавливают и набирают самых жопоголовых офицеров, так что неудивительно, что и их, в том числе, Дин терпеть не мог тоже. Он откинулся затылком на спинку кресла, скользнул взглядом по тёмно-фиолетовой ткани накинутого на вешалку кителя, по плечам увенчанного капитанскими погонами, и неясный сонм эмоций тенями промелькнул в глубине зелёных глаз, а с уст слетел длинный бесшумный выдох. О чём думал он, не представлялось ни единого шанса распознать, может, потому, что он и сам едва ли улавливал содержание стремительного потока мыслей, фотонами пронёсшихся сквозь неумолчный гомон внутреннего диалога, будто на краткий миг выпал за материальные границы реальности куда-то, куда не было доступа никому, кроме него одного. Из задумчивости его вывел тихий жужжащий сигнал смартфона, вибрирующего в нагрудном кармане входящим сообщением. Вынув гаджет, Дин со смешком прочёл текст, не отличавшийся многословностью, и убрал смартфон обратно, решив не удостаивать ответом младшего брата, чрезмерно сильно пекущегося о том, как бы старший не забыл о назначенной на вечер встрече. Сэм, вопреки тому, что им обоим было прекрасно известно, что для Дина он как книга открытая, возомнил себя великим конспиратором и ни в какую не пожелал сообщить, по какому поводу решил внезапно пригласить его в довольно пафосный итальянский ресторан в даунтауне, но для Дина и выбор заведения, и таинственность, в изобилии напылённая вокруг этого события, стали достаточными, чтобы догадаться, что брат собирается познакомить его с невестой, девушкой, мистическим образом задержавшейся рядом с Сэмом дольше трёх месяцев. Дин вновь добродушно усмехнулся и покачал головой: если начистоту, он не блистал энтузиазмом идти, спешить домой после смены, переодеваться в классический костюм, наспех покупать цветы по дороге – он так и не позаботился о букете заранее – сидеть за столиком в компании брата, от избытка чувств ведущего себя как перевозбуждённый девственник, и незнакомой, и оттого скованной, девчонки, и с большим удовольствием увильнул от этого мероприятия, завалился бы к Нику. Трахался полночи до изнеможения. Мечты-мечты. Дин потянулся, разминая затёкшие плечи, упруго оттолкнулся от спинки кресла и подтолкнул лоток с документацией к себе поближе.       От клавиатуры компьютера капитан оторвался часа через четыре, когда закончил составлять ответы на всю входящую почту и тщательно, памятуя об озверевших на почве паранойи инспекторах и следователях, проверять каждый символ в рапортах, предназначенных для комиссии при генеральном штабе. Оставалось ещё подтвердить согласование графика учений, мелочёвка, Дин отложил это на потом, в первую очередь решив подробнее ознакомиться с отчётами по катастрофе на Ок Крик, потому что ознакомиться там было, с чем, и было, от чего насторожиться. Исходя из протоколов супервайзеров, изучавших то, что осталось от нефтеперерабатывающего комплекса, возгорание имело четыре очага первоначальной локализации, расположенных в наиболее уязвимых точках промышленного объекта, что естественным образом свидетельствовало о злонамеренном поджоге, причём, поджоге с использованием термитной смеси с оксидом хрома в качестве катализатора. В лучшем случае, это могло означать, что в штате появился на полголовы убитый клинический пироманьяк, в худшем, что действовала какая-то организованная ячейка зелёных экстремистов, да и более радикальные организации окончательно исключать нельзя тоже, чем чёрт не шутит. Как бы там ни было, в ближайшие пару недель власти штата и генеральный штаб вряд ли сократят уровень угрозы, а федералы и внутренняя безопасность всех, кто хоть косвенным образом причастен к заводу, вывернет наизнанку, и ладно, если с колоноскопом не полезут. Капитан закрыл грифованную папку с протоколами, побарабанил по обложке кончиками пальцев и решил заранее составить график дежурств для основного и вспомогательного отрядов аварийной разведки, подстраховаться на всякий непредвиденный случай. Бомани, конечно, опять начнёт сучить и скажет, что у капитана мания преследования, но, как говорится, то, что у тебя мания преследования, ещё не значит, что тебя никто не преследует – служба опасная и обязывает к предусмотрительности, иначе им, как капитанам отрядов, ломаный медяк цена. Он настолько увлёкся занятием, им буквально утром с гримасой отвращения названным бумагомарательством, что не заметил как большая часть дня пролетела, а за окном начали сгущаться серовато-лиловые сумерки, и опомнился, лишь услышав громкое негодующее урчание в желудке, в высшей степени неудовлетворённом той чашкой кофе и наскоро проглоченным пончиком, что достались ему во время завтрака, и, в качестве категорической меры протеста, к урчанию присовокупившем неприятно посасывающее ощущение под солнечным сплетением. Капитан решил не спорить с бунтующим организмом и отправился перекусить в небольшое непритязательное кафе, расположенное в одном из корпусов подразделения, а после припозднившегося ланча двинулся в раздевалку, где, вопреки вполне неплохо оборудованной комнате отдыха, предпочитали коротать свободное между выездами время его бойцы.       — …приёмной полковника Сингера, — услышал он, едва миновал порог, и остановился. Дин не узнавал голоса, никому из его парней не принадлежал приятного мелодичного тембра тенор, в обертонах подкрашенный лёгкими интонациями уныния. Он насторожился и навострил уши. Прежде старшине никогда не приходилось, выражаясь прямо, шпионить за подчинёнными, однако прежде он и подчинённых отбирал, полагаясь на профессиональный опыт, так что счёл, что на сей раз имеет право.       — Досталось тебе? — раскатистый, будто переливающийся шорохом шин басок Винчестер узнал бы из тысячи, и оттого раздосадованно свёл брови. — Забей. Кэп тем ещё гадом бывает, но отходчивый.       Дин недовольно стиснул челюсти и вышел из-за длинного ряда шкафчиков, скрывающего его от подчинённых, смерил обоих, и Пророка, и Новака, вопросительным взглядом. Чарли, увидев старшину, приветственно вскинул ладонь и вернулся к прерванному его появлением занятию – небольшой одёжной щёточкой стряхивал с подворота форменных брюк мелкие брызги грязи, щедрой светло-серой крапью заляпавших темно-фиолетовую ткань – а вот новенький, как и утром, в приёмной, и не пискнул, замер, словно мраморное изваяние, и принялся таращиться на офицера с почти провокационной пронзительностью. Каждая чёрточка в нелепом облике желторотого сержанта, каждый акцент и штрих, в Дине отзывались прилипчивой ассоциацией с простодушными, тошнотно-приторными и, как на подбор, безмозглыми мультипликационными принцессами, в изобилии штампуемыми Уолтом Диснеем: огромные синие глазищи, прямые чёрные волосы, там и сям взлохмаченными кокетливыми прядками торчащие в разные стороны, тонкая, если не сказать полупрозрачная светлая кожа, обветренная на щеках и скулах, большие пухлые губы, тщедушная фигурка, в талии грозящая сломаться от порыва ветра – этакое беспроигрышное клише с ямочкой на подбородке, только сказочной феи или семи гномов под юбкой и не хватает. Видимо, ощутив, с каким неизбывно-нескрываемым снисхождением на него взирает капитан, Новак смутился, моргнул и наконец потупил очи, с ноги на ногу перемялся нервозно и, казалось, окончательно растерялся, но в то самое мгновение, как Дин счёл, что раунд им выигран вчистую, сержант внезапно расправил плечи, вытянулся по струнке, будто и выше, и шире становясь усилием воли, и за ускользающий кончик подхватил нить растворившегося визуального контакта, вложив в него полный откровенной ершистости вызов. Если бы капитан не умел столь феерично контролировать выражение своего лица, на нём обязательно отразилось бы удивление.       — Чё трём? — развязно проронил Винчестер.       Лемон благоразумно промолчал и прикинулся шлангом, сделал вид, что лично его происходящее не касается, и вообще, никакого Чарли в раздевалке нет, потому что отдавал себе отчёт, что вмешиваться ни в коем случае не должен, кроме того, и потребность в его участии полностью отсутствовала. Любой новичок в отряде, каким бы многообещающим и пёстрым ни было его профессиональное досье, неизбежно проходит процесс адаптации к коллегам и, конечно, к командиру, и в свете того, что отряд Винчестера собой представлял сплочённый костяк проверенных парней, не просто сослуживцев, а в том числе и близких друзей, давно и очень хорошо знающих все достоинства и недостатки друг друга, доверяющих друг другу буквально во всем и, в первую очередь, собственную жизнь вверяющих друг другу без опаски, сержанту, попавшему в их коллектив в хвосте какой-то не особо прозрачной истории, придётся сильно постараться, чтобы его приняли в круг своих.       — Сержант Новак, — прищурился капитан. — Плохо со слухом?       — Никак нет, сэр.       — Ты успел поплакаться Чаку на злого капитана, Белоснежка?       Сержант, мнилось, вспыхнул изнутри, по худощавому телу промчался импульс напряжения, широкие чёрные брови на планковскую единицу сошлись на переносице в протесте, а обвитые гибкими синеватыми венами кисти с большими костяшками сжались в кулаки.       — Так точно, сэр.       — И как? — насмешливо фыркнул старшина. — Лейтенант рассказал тебе о моём бездонном добром сердце? Посоветовал подождать, пока оттаю? — спросил он ехидно-елейным тоном, внимательно наблюдая, как Новак, украдкой покосившись на Чарли, мысленно пометался в растерянности, чтобы чуть дрогнувшим голосом ответить:       — Нет, сэр…       — Лжёшь! — отрезал Винчестер и в несколько тяжёлых неспешных шагов приблизился к подчинённому, сверху вниз холодным взором глядя в опасливо блеснувшую синеву с расстояния не больше дюйма, и, не удержавшись, подушечки большого и указательных пальцев сомкнул на вихрастой смоляной пряди у виска, потянул за неё вниз, вынуждая строптивого, в нём пробуждающего непреодолимое негодование, сержанта опустить голову и смотреть в пол. — Я не желаю видеть тебя в моём отряде, — вполголоса произнёс капитан. — Мысль, что мне придётся с тобой возиться, тратить на тебя, никчёмную бездарность, своё драгоценное время, работать с тобой, вызывает у меня тошноту, и поверь мне, цыплёнок, я вытряхну из тебя всю душу и сделаю всё, что только придётся сделать, чтобы тебя выкинули со службы с волчьим билетом, — он отнял руку от гладких густых волос и после короткой, искрящей голубоватыми разрядами статики, паузы громогласно рявкнул: — Вольно!       Не таким он представлял их первый разговор, признаться. Оставив сержанта, окончательно обомлевшего от полученной отповеди, и Чарли, скребущего штанины со столь преувеличенным усердием, что, казалось, нитки во все стороны разлетались, в раздевалке одних, Дин вернулся в кабинет взвинченным и ещё более взбешённым, чем утром. Сложно однозначно судить, в чем заключалась истинная причина его неуравновешенного состояния: в том, что вышестоящие чиновники подобным сомнительным и, что хуже всего, потенциально опасным способом мстят ему за своё поцарапанное самолюбие, или в том, что ситуация полностью вышла из-под его контроля. Он привык к тому, что на службе всё зависит от компетентности, способности принимать нестандартные решения, от того, как он, будучи командующим офицером, организует оперативный процесс и ориентируется в ситуации, привык опираться на знания, теоретические и практические, и к людям относиться соответственно с тем, что они из себя представляют как функция, как боевая единица. Его ни в коей мере не касалось, чем живёт человек, чем дышит, чем увлекается, как проводит свободное время… с кем спит. Пока обязанности исполняются безукоризненно, всё, что происходит за рамками службы, остаётся исключительно личным делом каждого отдельно взятого служащего; он сам жил и работал, руководствуясь этим принципом, старался даже с отрядом слишком сильно не сближаться, хотя нет среди них четверых ни одного, кому он отказал бы в статусе друга, и, тем не менее, они могли быть его друзьями, очень близкими друзьями, в расположении части и за её пределами, но не в границах периметра. Там они становились его подчинёнными, и капитан отдавал им приказы, посылал туда, где разрушение и опасность, играть со смертью в кошки-мышки, шёл вместе с ними плечом к плечу. Нет, Дин не жаловался на то, что какая-то штабная крыса на него обозлилась – в конце концов, на него на протяжении последних десяти лет в обязательном порядке кто-нибудь, да злится – он не мог, пытался, утрамбовывал это в сознании, в лабиринт извилин впихивал насилием безуспешно и не мог примириться с мыслью, что, ради шаткой возможности выбить у него почву из-под ног, кто-то сверху готов рисковать пятью преданными своему делу офицерами, а новоприбывший сержант стал своеобразным воплощённым олицетворением этого вредительства, помимо, разумеется, того, что совершенно не подходил для настолько ответственной службы. Капитан крепко сжал кулак и несильно, подавляя агрессию, в нём накапливающуюся снежным комом, пристукнул им по косяку, в раздражении рыкнул цветастое ругательство и рухнул в кресло, резковатым щелчком по клавише мышки выводя компьютер из режима гибернации. Он хотел отвлечься, не имеет значения, на что, отрешиться от тягостных жгучих чувств, целый день поджаривавших его, как на вертеле над костром, и от сержанта Новака, в то время, пока Винчестер метался по своему крошечному офису, в ошеломлении сидевшего на широкой скамье рядом со своим шкафчиком.       Дин не мог, а если бы и мог, то не пожелал бы, слышать, как шумно выдохнул сержант после его ухода, и как длинно, с изумлением присвистнул Лемон, проводивший капитана слегка озадаченным взглядом.       — Да, — констатировал Пророк, когда за Винчестером закрылась дверь. — Кэп бывает гадом.       Капитан не оценил бы и того, что, вместо ожидаемого нервозно-ироничного смешка, сержант отстранённо промолчал и продолжал под мерное глубокое дыхание молчать ещё минут десять, не меньше, в утомлении смежив веки над зудящими от напряжения глазами. Офицер обладал неплохо развитой интуицией и проницательностью, хорошо разбирался в людях, как правило, и внутреннюю гнильцу, как и достоинства, как бы глубоко и тщательно они ни были спрятаны, умел рассмотреть с первой встречи, но и ему в тот момент вряд ли удалось бы распознать, что творится у новичка в голове, затылком откинутой на прохладную металлическую дверцу, потому что ни тени мимики не промелькнуло в правильных чертах смертельно бледного лица и, вероятно, лишь мелко подрагивающие кончики пальцев выдали бы волнение, испытанное молодым теперь уже стажёром в процессе общения. Впрочем, Дина и не интересовало, какой эффект произвело на Новака его поведение. Полковник утром дал ему дельный совет, которым капитан собирался в полной мере воспользоваться; он не рассчитывал, что из сержанта удастся «вылепить профессионала», и поводов у его сомнений множество, начиная от личностного восприятия положений устава, для Новака, судя по действиям последнего в ходе операции на Ок Крик, значащего не больше куска туалетной бумаги, до факта необоснованного назначения в звено немедленного реагирования, в фундаменте своём несущего иллюзию поощрения за вопиющие нарушения регламентов и пренебрежительное отношение к пирамиде приоритетов, для любого другого пожарного приравнивающейся едва ли не к Библии. Новак не юнец, боец со стажем, три курса медицинской школы, аттестат федерального уровня, и то, что с натяжкой оказалось бы простительным зелёному неофиту, в отношении опытного звеньевого непростительно категорически, так что ни о каком перевоспитании и речи быть не может, и вообще, что бы там Бобби ни болтал, в няньки всяким дуболомам старшина не нанимался! Оставалось добиваться для сержанта разжалования, не по пустяку, а по безапелляционно вескому поводу. Дин вовсе не собирался интриговать и искать способы подставы – это настолько низко, что так он не опустился бы даже ради того, чтобы обезопасить от него свой отряд, но собирался непременно использовать против новичка любой его промах, и что-то подсказывало капитану, что слишком долго ждать ему не придётся.