If the Sky Could Dream / Если бы небеса грезили (они бы грезили о драконах)

Когда Курт просыпается утром, слышны фанфары, а Блейн обнимает принца за талию. Он чувствует… лёгкость. Как будто его кости стали полыми и даже самый лёгкий ветерок унесёт его, как пёрышко. Как будто он может сидеть на облаке, не проваливаясь. Затем он понимает, что его разбудило. Руки Блейна напряжены, жёстко обхватывая, как тиски — гораздо более неудобно, чем он когда-либо воспринимал эту метафору. И… да, Блейн что-то говорит, но Курт пропускает слова мимо ушей. — Хммм? — стонет он. Затем он зевает, потягиваясь. Боги, он так хорошо отдохнул. — Курт, проснись. Блейн убирает руки с Курта, и внезапно в нём закипает возмущение от того, как грубо отстраняется тот. Какого чёрта — он оглядывается на Блейна, помятого, отстранённого и отодвигающегося с выражением сурового смятения на лице. — Что… — Твой принц здесь, Курт. Одевайся. Блейн мгновение смотрит на него, а затем бросается прочь, на ходу сбрасывая одежду, как раз снимая рубашку, когда дверь захлопывается, и он исчезает за ней. Вот так он оставляет Курта в спальне одного, и ему ничего не остаётся, кроме как идти к своему будущему: его унылое, чахлое будущее здесь, прибыло заявить на принца претензии. Фанфары. Всё сходится. Нет. Курт встаёт и сбрасывает одежду. Нельзя позволить этому уничтожить его: он должен сделать самый смелый шаг вперёд, если собирается сегодня выбрать свой путь. Он перебирает наряды и выбирает лучшие, но грохот приближающихся фанфар нарастает, и приходится быстро одеваться. Из-за паники ему всё равно, выглядит ли он ужасно, ему все равно, каким он предстанет пред этим принцем, он должен добраться до Блейна, чтобы он понял… Он мчится вниз по лестнице в большой зал, следуя за чередой человеческой одежды Блейна, которую он постепенно сбрасывал, продвигаясь по коридорам, последняя из вещей находится на вершине парадной лестницы в холл. Курт тормозит, чуть не споткнувшись о брошенное исподнее, и спускается по мраморной лестнице быстрее, чем когда-либо рисковал, и бросается за угол в большой зал. Но он опаздывает. Блейн — снова дракон, чинно восседающий так далеко от Курта. Курт останавливается и смотрит вверх, но Блейн не опускает взгляд. Он не намерен устанавливать зрительный контакт. — Блейн, пожалуйста… — Его королевское величество, принц Адам Эссексский. Курт поворачивается. Мужчина, который прибыл забрать его, красивый, улыбающийся. Блондин с дружелюбной улыбкой и сияющими глазами. Он умело подаёт себя и излучает тепло. Курт сразу понимает, со всей мощью первого впечатления, рисующего в голове картину, что этот мужчина — милый и добрый; отец выбрал хорошую кандидатуру. Он — типичный принц, очаровательный, ожившая сказка. Он — всё, о чем Курт мог мечтать. Но только до того, как Курт стал мечтать о жизни на седьмом небе и неуклонном хлопании крыльев в самое ухо. — Принц Курт, — говорит Адам с приятным акцентом, подходит ближе и преклоняет колено, склонив голову. — Для меня большая честь наконец встретиться с Вами. Я довольно долго ждал сего момента, прибыть и взять вас за руку. Адам не обязан бить поклоны, но это прекрасный жест. Курту не хватает выдержки: он хочет поднять мужчину на ноги, указать ему на дверь и побежать обратно в объятия Блейна… Но Блейн всё так же возвышается над ним. Далёкий. Холодный. Отводящий глаза. Адам встаёт и улыбается Курту, беря его за руку. — Курт, позвольте сказать одно: Вы более умопомрачительны, чем я когда-либо мог представить. «Блейн, — кричит сердце Курта. — Я хочу Блейна». — С Вами всё в порядке? — Не забирайте меня, — говорит Курт тихим и отчаянным голосом. — Пожалуйста, просто повернитесь и уходите… не сомневаюсь, Вы очень хороший, но… — Я не понимаю… — Принц Адам, — вступает Блейн. У Курта от этого звука сердце уходит в пятки. — Понятно, Курт нервничает из-за того, что покидает место, бывшее его домом минувшие шесть лет. Возможно, будет лучше, если мы сядем и… — Дело не в этом, — говорит Курт. — Блейн, ты не можешь… — Решение не за мной, Курт, — прерывает Блейн. — Курт, я понимаю, как тяжело оставлять дом, — сочувствует Адам. — Нам предстоит долгий путь, и Вы не хотите уходить. Но я предприму всё возможное, чтобы путешествие прошло быстро, и Ваш отец с нетерпением ждёт Вас… — Не говорите со мной об отце, — цедит Курт и поворачивается к Блейну. — Ты намерен сбыть меня? — Курт, тебе здесь не место, — урезонивает Блейн. — Слуги уже собирают твои вещи. Тебе будет комфортно со своим имуществом дома: там твоё место. Не стоит застревать здесь. Слова ранят сердце Курта. Больно, как будто его пырнули, и на глаза наворачиваются слёзы. Нет… всё слишком быстро, и Блейн выталкивает его, как будто последние шесть лет не был единственной связью Курта с жизнью. Он не может так поступить… он не может… — Ты не можешь, — шепчет Курт, но Блейн не слышит. — Мне очень жаль, что таков мой долг, Курт, — говорит Адам. — Но карета ждёт. Возможно, будет лучше всего, если мы покончим с этим? Курт выжидающе смотрит вверх. Но Блейн так и не смотрит вниз. Он даже не смотрит Курту в глаза. Курт обмирает. Кровоток будто замедляется, и в животе зияет бездонная яма, которая словно высасывает радость из всего. Подумать только, всего несколько минут назад он чувствовал лёгкость. Казалось, нерушимую. — Тогда на этом всё, — признаёт Курт. Истинность слов горчит на языке. — Я отбываю. — Курт… — Блейн выпускает пар, а затем наклоняется взъерошить волосы Курта мордой. — Мне было крайне приятно наблюдать за твоим ростом, мой принц. Но ныне ты готов отбыть. Курт старается проглотить комок в горле, который уже душит. Так это и ощущается: отбытие будто выкачивает весь воздух из лёгких, как будто его утаскивают за горло руки, намеревающиеся придушить его. Он оставляет позади свою жизнь. И Блейн не хочет, чтобы он был здесь. — Выходит, это ничего не значит для тебя, — тихо произносит Курт, и Блейн резко отступает. — Хорошо, — он поворачивается к Адаму. — Тогда нам пора. — Вы уверены? — уточняет Адам. Он открывает рот, чтобы добавить что-то, но Курт лишь резко кивает. — Уверен, — говорит он. — Я отбываю с Вами. — Курт… — Прощай, Блейн. Не дожидаясь своего принца, Курт уходит, не разваливаясь на части только благодаря рукам, скрещенным на груди.