If the Sky Could Dream / Если бы небеса грезили (они бы грезили о драконах)

Сны становятся пыткой, раз теперь Курт знает, что они никогда не сбудутся. Полёт отныне вдруг ощущается как падение, огонь обжигает, а дым душит, Курт просыпается весь в поту, задыхаясь. Он больше не воин, летящий навстречу ветру, в безопасности на спине своего дракона — его сражает, выкидывает, отбрасывает в сторону. И это только когда он спит. Когда же он просыпается, чувствует себя выжатым как лимон. Принц весь высох, от былого великолепия осталась жалкая бесцветная оболочка. Когда его оставила последняя надежда, просочившись как песок сквозь пальцы, он больше не может скрывать своих чувств, шрамов, которые образовались, когда он понял, что Блейн никогда не придёт за ним. Всё это время он ждал, что его спасут. Вот это его настоящая темница — его двор — самый настоящий дракон, удерживающий его от истинной любви и свободы. Но никто не придёт, чтобы спасти его. У этой сказки не предвидится никакого счастливого конца. Никто не придёт за ним. Он себе всё это нафантазировал. И ему ничего не остаётся, кроме как продолжать влачить своё существование. Он не знает, что делать, кроме как продолжать в том же духе, как-то переживать всё это. Все остальные чувства отключаются, он живёт моментом, потому что не может справиться с осознанием того, что впереди есть ещё какое-то огромное будущее — эта мысль уже невыносима, он может пережить только этот момент, но точно не груз всех будущих лет. Он не может представить себе будущее, зная, что ему придется столкнуться с ним в одиночку. Люди замечают его состояние, но практически не вмешиваются. Эллиот спрашивает, как он, но, похоже, решает, что позволить всему идти своим чередом — самый мудрый выбор. Он мало что знает о том, что ноющая пустота в душе Курта никуда не девается. И его отец тоже помалкивает, лишь грубо похлопывая сына по спине и резко сдавливая его плечо, и это, конечно, ни капли не помогает. Остальные просто сплетничают — кто разбил сердце юного принца? Эти новости приносит Адам в самый первый день после возвращения письма. В тот момент, когда он видит Курта в коридоре, он берёт Курта за руки. — Кажется, произошло что-то ужасное, и я чувствую себя ответственным за это, — спрашивает он с искренним беспокойством. — Я виноват? Я ужасно Вас обидел? — Нет, это… нет, — отвечает Курт. Конечно нет, нет сомнений в том, кто причинил ему боль, и Адам, возможно, спровоцировал события, которые привели к этому, но он не причинил вред Курту преднамеренно или напрямую. Но Курт знает, чего он хочет. — Но я попрошу Вас дать мне немного времени. Я не могу просто… Он замолкает, не зная, что сказать. Он не может просто оставить Блейна в прошлом — но сказать это значит, что рано или поздно сможет, а Курт не уверен, что захочет этого, не в те сроки, на которые рассчитывают Адам и отец. Да он вообще не уверен, что когда-нибудь сможет перелистнуть эту страницу своей жизни. — Я понимаю, — заверяет Адам, прерывая мысленную дилемму Курта, не знающего, что сказать. — Я не жду, что Вы просто упадёте ко мне в объятия, Курт, как бы мне лично это не хотелось, — у него на губах появляется свойственная ему милая игривая улыбка. — Я ничего от Вас не жду. Если Вы никогда не снизойдёте до меня, это Ваше полное право. Я лишь надеюсь, что Вы всё хорошенько обдумаете. Он поднимает руки Курта и целует его костяшки, позволяя себе не более, чем лёгкое касание губ, а затем опускает и отпускает кисти. И, не говоря ни слова, он уходит, на мгновение положив руку Курту на плечо в знак поддержки, прежде чем уйти, и снова оставляет Курта самого по себе. Хотя это не помогает. Курт просто с трудом осиливает каждый новый день, словно проходя вброд глубокий водоём, усилием воли заставляя себя делать каждый шаг. Теперь он никак не сможет вернуться назад — за спиной ничего нет, кроме лжи. А впереди темные воды, в которые можно нырнуть — он может принять ухаживания другого, выйти замуж, рожать, править. Всё ради долга, а не по воле сердца, которое бьется в груди спокойно и ровно, как будто и не разбито. Но он по-прежнему сам себе не хозяин. Обязанности никуда не делись; он всё ещё должен нести свой крест. — Высочество? Курт моргает. Он затерялся в меланхолии и понимает, что едва ли помнит хоть что-то из текущей встречи с Юник. Улыбнувшись ей, он извиняется, пытаясь не обращать внимания на лёгкую дрожь в руках. — Простите, — говорит Курт. — Не могли бы Вы повторить? Юник выгибает бровь. — Думаю, у нас есть тема поважнее моих ссор с неотёсанными святошами. — Что Вы имеете в виду? — спрашивает Курт. — Вам что-то нужно? — отвечает вопросом на вопрос Юник. — У меня есть парочка зелий, которые помогут Вам, если вы не можете сосредоточиться, или у Вас трудности. Я знаю, что что-то не так. Боги, всё настолько запущенно? Ему нужно магическое вмешательство? Зелье вообще может исцелить разбитое сердце или вылечить его симптомы? И может ли он рассчитывать на это, когда ему придётся снова самому собирать себя по кусочкам? Нет, он не может воспользоваться такой помощью, чтобы избежать своих проблем — ему нужно с ними справиться. Всё не может быть так плохо. — Нет, — говорит он. — Простите. Я отвлекся, но я соберусь. Юник с сомнением окидывает его взглядом, а затем кивает на зеркало над камином кабинета, в котором они находятся. — Вы уверены в этом? Курт поворачивается и видит себя в отражении. И тут он понимает, что предстаёт глазам Юник. Он бледнее обычного. Кожа приобрела сероватый оттенок, которого не было раньше, и он выглядит измученным, с мешками под глазами. Его лицо выглядит так, будто оно тоже падает, борясь с притяжением земли, чтобы не уснуть. Он не в порядке; всё как раз так плохо. — Может, мне стоит воспользоваться тем, что поможет немного отдохнуть, — слабо предлагает потрясенный Курт. — Вот и ладненько, — воркует Юник. — Я приготовлю Вам снотворное, чтобы Вы хорошо отдохнули. Сон без сновидений может творить чудеса. — Без сновидений? — спрашивает Курт, внезапно очень заинтересовавшись. — Вы сказали «без сновидений»? Юник бросает на него проницательный взгляд. — Верно. Провели несколько беспокойных ночей? — Можно и так сказать, — вздыхает Курт. — Послушайте… о чем мы говорили? Я сконцентрируюсь, обещаю, а потому Вы можете дать мне это зелье. — Мы говорили о последних прошениях некоторых священников в провинции. Тех, кто не верит в магию. — Да. Я собираюсь составить прокламацию по магии. Или брошюру, на самом деле. Просто небольшой трактат о её преимуществах и некоторых аргументах в борьбе со злом. — Просто трактат? А Вы сами собираетесь его написать? Почему бы не перепоручить это Вашему сподручному или Вашим политическим советникам? — Потому что это моя работа, — говорит Курт. — Но по силам ли она сейчас Вам? Приплыли. Он ослабел настолько, что люди подвергают сомнению его способность быть лидером. И небезосновательно — он хандрил неделями, с тех пор, как письмо вернули нераспечатанным. Это явно сказывается на нем, и теперь это влияет на его обязанности, обязанности, которые важны для него. Так больше не может продолжаться. — Дайте мне снотворное, — говорит Курт. — Я сразу пойду спать, а завтра мы соберёмся и обсудим это, когда я отдохну. Как Вам такой вариант? Юник улыбается. — Так-то лучше.

ℑℵℜ

Он спит. Без сновидений. И на следующее утро он не чувствует, будто Блейн преследует его, как бывало каждое утро после снов. Курт встаёт и начинает свой день. Он встречается с Юник и понимает, насколько необходимо его участие. Юник не может в одиночку справиться с протестующими священниками — у нее нет власти. Но у него есть, и его слово будет иметь вес, когда он проявит свою позицию. Поэтому он проводит весь день и вечер в собственном кабинете, а затем инициирует встречу со своим отцом. — Так какое же срочно дело не терпело отлагательств, Курт? — спрашивает Берт, уже одетый в ночной халат, что выглядит странно, когда он в таком виде сидит за своим столом. — Я написал трактат о магии в нашем королевстве, — говорит Курт, протягивая Берту несколько страниц, исписанных его почерком, составленный явно наспех черновик, с зачёркнутыми и переписанными наново словами, но работа при этом явно законченная. — Я хочу, чтобы его опубликовали и разослали по всем учреждениям, религиозным и магическим, как можно скорее. Берт моргает, разглядывая страницы. — Я что-то слышал об этом, да. И ты хочешь взяться за это? — Я уже взялся за это, — говорит Курт. — Я нанял мага, помнишь? — Да, но… это уже следующий шаг, Курт. Ты пытаешься начать в данной ситуации настоящий дипломатический разговор, и тебе придется довести дело до конца. Это означает переговоры, договоры, вероятно, много споров и гнева. Ты готов справляться с негативными политическими последствиями? — Негативными политическими последствиями? — Думаешь, королю не нужна народная поддержка? — спрашивает Берт. — Курт, тебе бы следовало об этом знать. Если ты разворошишь это осиное гнездо, то должен быть готов разрешить ситуацию без катастрофических исходов, например, храмы могут отказаться от твоего правления или провозгласить тебя демоном, или сказать что угодно ещё. Нельзя недооценивать власть храмов, Курт. Так что ты должен взять на себя обязательство угождать им так же, как и институту магов. — Я готов, — с уверенностью обещает Курт. — Я найду золотую середину. Берт смотрит на него, и впервые Курт видит гордость в глазах своего отца. — Ты же знаешь, я понимаю, что у тебя были тяжелые времена, — меняет тему Берт. — И не думай, что я не знаю причины. Я по-настоящему горжусь тобой, Курт. За то, что ты взял себя в руки и живёшь дальше. И я горжусь тобой за то, что ты веришь во что-то подобное и отстаиваешь такие принципы. Курт чувствует, как дрожит губа, и мгновенно выступают слёзы на глазах. — Я… я думал… — речь обрывается, когда у него перехватывает дыхание. — Не знаю, что ты думал, — Берт перенимает инициативу после того, как Курт долго молчит, — но я люблю тебя, Курт. Ты мой сын, — он встает, обходит стол и обнимает Курта. — Хотел бы я дать тебе то, чего ты желаешь. Я был бы только рад, если бы у тебя было больше свободы, свободы делать то, что ты хочешь делать. Мне было тяжело видеть, как ты так страдаешь. Во всём, что касается тебя, я всегда старался поступать правильно. Курт больше не может цепляться за свою обиду, не в объятиях своего отца, тёплых и крепких. Он обнимает короля в ответ, позволяя себе раствориться в этой поддержке. — Я просто хотел, чтобы ты услышал меня. — Прости, если я не слушал, — извиняется Берт и размыкает объятия. — Курт, я не намерен заставлять тебя выходить замуж, ты же понимаешь? Можешь разбираться во всём самостоятельно столько, сколько понадобится. Я не могу обещать, что всё пойдёт как по маслу, но… я не могу заставить тебя заключить помолвку, если ты этого не хочешь. Ты же это знаешь? — Думаю, теперь да, — признаётся Курт, вытирая глаза. — Мне жаль, что я так противостоял тебе, разжигая ссору. — Я знаю, почему ты так вёл себя, — заявляет Берт, и Курт краснеет. — Да. Я знаю. Мне жаль, что у вас ничего не вышло. — А мы можем не обсуждать это? — не выдерживает Курт, шмыгая носом. — Спасибо. — Хорошо, — соглашается Берт и кивает в сторону стола, где лежит трактат Курта. — Я передам его писцу, который приведёт его в должный вид. Посмотрим, что можно сделать, чтобы распространить его. — Спасибо, папа. — Сделаешь мне одолжение? — спрашивает Берт. Курт кивает. — Хорошо. Что? Берт улыбается. — Дай Адаму ещё один шанс, хорошо? — он хлопает Курта по плечу. — Он… он действительно неравнодушен к тебе. Теперь, когда Берт знает, у Курта развязаны руки. Отец даже понимает, как глубока любовь Курта к Блейну? Наверное, нет. Курт так много скрывал от своего отца. Но любовь не принесла ему ничего хорошего. Она оставила его, и теперь ему может понадобиться что-то надёжное. Может быть, пришло время для перемен. — Я подумаю.

ℑℵℜ

И Курт действительно обдумывает это. А Адам тем временем тихо и неизменно находится рядом. Он навещает Курта, посылает ему подарки и улыбается Курту, когда стоит в толпе при дворе. Он обедает с Куртом, шутит и поддерживает Курта в каждом его начинании. Он постоянно присутствует где-то поблизости, и Курт чувствует, как колеблется его решимость. Помогает и то, что он больше не видит снов и потому больше не чувствует, что посредством их связан с Блейном. Удружили постоянные запасы снотворных зелий от Юник. Однажды утром, сразу после того, как он особенно хорошо выспался, Адам приходит в комнату Курта на удивление рано. — Я бы хотел сопровождать Вас ко двору, — изъявляет желание Адам. — Сегодня небольшое собрание, и я надеялся, что потом мы сможем пообедать вместе. Курт улыбается Адаму. — Я буду только рад, — соглашается он. — Идём? Адам предлагает свою руку, и Курт колеблется только мгновение, прежде чем принять ее. Почему бы и нет. — Знаете, я прочёл Ваш трактат, — по дороге Адам поднимает неожиданную тему. — И меня довольно сильно впечатлили Ваши аргументы. — Правда? — спрашивает Курт, просияв. Это много значит для него, очень много значит, и он в восторге от того, что Адам готов обсудить с ним данный вопрос. — О, я рад. Я много работал над ним. — На самом деле я не знаю, как его можно оспаривать, — отвечает Адам. — О, я уверен, что охотники всё равно найдутся, — говорит Курт, и Адам смеется. — О да, не сомневаюсь. В углу коридора Адам берет Курта за руку и целует ее. — Увидимся там? — Конечно, — говорит Курт. Адам улыбается и оставляет Курта, чтобы по соседнему коридору войти во двор с главного входа, в то время как Курт использует окольный путь, ближайший к его месту рядом с троном. По пути он замечает за собой, что с нетерпением ждет возможности увидеть улыбающееся лицо Адама посреди хмурой толпы. — Чему улыбаешься? — спрашивает Эллиотт, когда он прибывает и садится рядом с отцом, который занят беседой со своим сподручным. — Ничему, — говорит Курт, стараясь придать лицу нейтральное выражение. — Просто… хорошее выдалось утро. — О, кто бы спорил, я не буду, — говорит Эллиотт. — Зато я знаю, кто привел тебя сюда. — Прекрати, — говорит Курт. — Не дразни меня по этому поводу, пожалуйста. — Извини, — говорит Эллиотт. — Я просто рад, что тебе становится лучше. — Что ж. Поживем — увидим. Что сегодня на повестке дня?  — спрашивает он, когда начинает прибывать народ. — Всего пара вопросов. В основном адресованных твоему отцу. Просто сядь спокойно и расслабься. Так он и поступает, краем уха слушая новости о каких-то проблемах на границе и фермере, который требует вознаграждения от самого короля за зерновые культуры, уничтоженные марширующими войсками. А затем, пока Берт консультируется со своим сподручным в перерыве между делами, большие двери открываются. Там стоит рыцарь. Он входит медленно. Он одет в простой нагрудник и шлем, а на боку у него меч. Он входит со склонённой головой и размеренно шагает вперёд. Что-то в его походке привлекает внимание Курта. — Этот рыцарь хочет поклясться в верности королевству, — объявляет управляющий Берта. — Подойдите, представьтесь и принесите клятву. Рыцарь подходит и опускается на колени. У Курта сердце в груди заходится. Почему… — Я клянусь своей нетленной верностью и своей жизнью, — его голос слегка приглушён шлемом. — Я кладу свой меч в знак того, что буду до последнего сражаться за одного-единственного. Потому что. Курт знает этот голос. — Добро пожаловать, — говорит Берт. — И кто же Вы, позвольте полюбопытствовать? Рыцарь поднимает голову, и Курт видит их — золотые глаза, горящие огнём, не чуждым и Курту, как он сам знает. И тут рыцарь снимает шлем, обнажая чёрные кудри и заострённые рога. И лицо, до боли знакомое Курту, он видел его в своих снах и носит в своём сердце. Курт узнает своего дракона где угодно. — Меня величают Брит-Люфт-Ейк-Невул на моём родном языке. На Вашем языке меня зовут Блейн. И именно Вашему принцу я клянусь в своей верности.