15 оттенков красного

Проснувшись утром, Грантер серьезно задумался, не помер ли он где-то за кабаком и не попал по какой-то счастливой случайности в рай. Рядом мирно сопел Анжольрас, его золотистые волосы разметались по подушке, а на груди играли в догонялки солнечные зайчики. И первое, что пришло на ум Грантеру, было то, что он просто обязан нарисовать его – и, черт возьми, никогда еще в его картинах не было столько солнца и счастья, сколько будет в этой! Ему хотелось встать посреди комнаты и станцевать вальс с весенним воздухом, хотелось рассмеяться, а потом расплакаться. Он уже, наверное, в тысячный раз поблагодарил флаг Франции, который ему поручил нарисовать Анжольрас, и поклялся, что это будет самый идеальный нарисованный флаг страны за всю историю. Внезапно, хлопнув себя по лбу, парень выскользнул из кровати, быстро привел себя в порядок, и, вскочив в ботинки, буквально вывалился на улицу. Еще было достаточно рано, рано, конечно, только для его собственного расписания – ведь он привык вставать, когда солнце уже давно в зените, а все добропорядочные граждане идут на обед. Сейчас же было около девяти, и на улице было на удивление свежо – эта свежесть не доживала до того момента, когда Грантер вставал, и не успевала появиться, когда он ложился. Завернув в знакомую улочку, он почувствовал пряный запах и, дойдя до пекарни, с широкой улыбкой распахнул двери. Оливия, напевая модный нынче мотивчик, протирала столики. Обернувшись на открывшуюся дверь, она лукаво заметила: - Мне кажется, или кто-то сегодня счастливый? Грантер в ответ пожал плечами и, не в силах сдерживать улыбку, принялся выбирать круассаны на завтрак. Если бы его месяц назад спросили, что означает быть счастливым, он бы лишь раздраженно хмыкнул и, запив недовольство стаканом вина, сказал, что счастья нет. Если же его спросили бы об этом сейчас, он бы просто улыбнулся, вспоминая, как утром гладил веснушечные плечи Анжольраса, своего Анжольраса. Грантер любил его, любил до потери пульса, до головной боли, до коликов в животе. И если раньше весь этот вихрь чувств приносил ему лишь дневную дозу сумасшествия, давая спокойно утонуть в выпивке, то сейчас его любовь нашла применение и лилась щедрой рекой на крайне озадаченного таким порывом Анжольраса. Когда он отворил дверь дома, Анжольрас еще спал, раскинув руки на всю кровать. Ухмыльнувшись, Грантер отправился на кухню, и вскоре оттуда послышался звук перекладывающейся с места на место посуды, что и разбудило спящего. - Чем можно заниматься в такую рань? – сонно пробормотал Анжольрас, потирая глаза. - Уже одиннадцать часов, - сверкнул улыбкой Грантер, занося в комнату тарелку с круассанами и чашку чая, из которой заманчиво валил пар. - Как одиннадцать? – вскочил блондин, едва не выбив из рук Грантера все это съедобное великолепие, - у нас же назначено собрание в кафе на час! Грантер закатил глаза, протягивая кружку: - Думаю, за два часа как-то управимся. Чай приятно обжег горло, а тарелка с круассанами сама собой оказалась на полу возле кровати. К чаю, конечно, хотелось сладкого, но немного другого характера: слоеное тесто явно проигрывало утреннему тягучему поцелую. - А знаешь, - глаза Анжольраса вдруг хитро сузились, - я всегда был слишком пунктуален. Ничего ведь не произойдет, если я не приду в этот раз вовремя, правда? Грантер чуть не подавился воздухом. Анжольрас даже не осознал, что только что признался, что готов отложить свое революционное собрание ради него, а это многого стоит. Слишком многого, чтобы от счастья не сойти с ума. Никто и ничто не могло испортить этот день. Это была единственная вещь, в которой Грантер был точно уверен за столько лет. Он знал, просто чувствовал, что все, наконец, налаживалось. Как жаль, что человеку, как уже много раз было доказано, свойственно ошибаться. *** Мариус сидел за столом, вертя в руках письмо, полученное от Козетты. Даже несмотря на всю лавину безобразнейших запахов и вони, скопившихся в кабаке, он ощущал цветочный аромат бумаги в своих руках, и он переносил его далеко-далеко отсюда, там, где нет никаких битв, никаких планов на революцию, нет тиранов и нет политики - есть только вечное забвение, которым упиваются все влюбленные. Из мечтаний его вывело прозвучавшее из другого конца зала имя и последовавший за ним взрыв хохота. - Наивная натура у Грантера, а....? Очнувшись, Мариус аккуратно сложил письмо в карман жакета и прислушался к разговору компании, засевшей за самым большим столом в зале. Во главе восседал Курфейрак, вокруг него столпились обычные завсегдатаи кафе Мюзен. Не будучи уверенным, имеет ли разговор хотя бы какую-то ценность, либо является типичной пьяной болтовней, Мариус решил оставаться на месте, не утруждая себя присоединением к компании. - Вы не думаете, что это слегка жестоко? - Комбефер словно подчеркнул слово "слегка" и подправил очки на переносице. - Я не спорю, во время той пьянки это звучало в какой-то степени забавно, но давить на Анжольраса его слабой стороной, превращая для него эту шутку в некое ответственное задание, мягко говоря, не.... - О господи, Ферр, просто заткнись, - вздохнул Курфейрак и сунул обиженно замолкшему парню в руку стакан. - Да что страшного может произойти? Неужели ты правда думаешь, что Анжольрас зайдет так далеко? Да он же сбежит сразу же, как Грантер проявит хоть малейший интерес, ей богу, вы будто не знаете его... - Он прав, - с набитым ртом добавил Жоли, отправляя в рот очередной кусок, стащенный с тарелки Боссюэ. - Помните, как какая-то девица пыталась закадрить Анжольраса, повиснув у него на шее? Закончилось тем, что он отскочил от нее, как ошпаренный, и потом до конца вечера бегал от нее из угла в угол. - Помню-помню, - вдруг хохотнул Монпарнас, наконец, отвлекшись от разглядывания столешницы. - Он еще спрашивал, не может ли она оказаться подосланной ищейкой. - Все равно, - Комбефер вздохнул и уставился в окно. - Бедняга еще посчитает, что у него есть шанс. - Какой же ты сердобольный, - скривился Курфейрак и отправил в рот очередную порцию выпивки. - Это всего лишь игра в карты, всякое бывает. Рано или поздно Грантер узнает и тогда-то, - он хищно улыбнулся, - я хорошенько посмеюсь над его выражением лица. - Да ты просто его ненавидишь за то, что он называл твои идеи вершиной идиотизма и выдвигал более-менее конструктивную критику, на которую вообще способен человек, пригубивший около бутылки вина! - подал голос Мариус, встав из-за своего столика и устремив полный злости взгляд на всю шайку. - Как вообще можно было до такого опуститься?! И, кинув пару франков на стол за выпитый чай, быстрым шагом покинул кафе. Ему нужно было найти Грантера, пока не было поздно. Если ЕЩЕ не было поздно. *** По совершенно неопределенному стечению обстоятельств Анжольрас и Мариус разминулись: первый, довольный и в прекрасном настроении, решил продлить столь приятную весеннюю прогулку, пошел по Тейер-руж, а Понмерси, желая скорее найти Грантера, побежал через платц де Рояль. Но проблема была в том, что Мариус понятия не имел, где искать Грантера: дома его встретила только его разъяренная мать, долго кричащая вслед передать ее сыну, какая он неблагодарная скотина, что оставил ее на три дня без единой весточки о своем пребывании, его не было ни в одном из любимых кабаков, не было на его любимом месте на берегу Сены – не было совершенно нигде, где обязан быть Грантер. У Мариуса начиналась настоящая истерика: хотелось сесть посреди дороги и ждать – а вдруг Грантер сам его найдет? Быть может, они бегают по городу в улице друг от друга, и никак не могут встретиться. Здравый смысл подсказывал, что никто его, Мариуса, конечно же, не ищет, и ждать придется очень и очень долго. Чем дольше искал парня Понмерси, тем больше убеждался в том, что кто-то просто хочет продлить счастливые секунды, минуты, часы, а, может, уже и дни Грантера, оберегая его от слов, которые разрушат одним махом всю стеклянную картину. Он вдруг задумался: а правильно ли он поступает? Стоит ли рушить чье-то счастье правдой, правдой, которая вовек никому не была нужна? Хотел бы он, допустим, узнать, что Козетта просто играет им, и нет никаких чувств и никакой любви, нет садов забвения, в которые он переносился, думая о ней и находясь рядом с ней, нет тепла мягких губ на его щеке, нет влюбленного взгляда в ответ на его взгляд. Нет ничего. Он содрогнулся, замедляя шаг. Быть может, оставить все идти своим чередом? Может, он не до конца понял разговор в «Мюзене»? Накрутил себя, что случилось что-то ужасное, а на деле это было простое недопонимание, и никакой проблемы нет вовсе? Да нет, разговор был предельно ясен, Курфейрак не любит говорить витиеватыми фразами – он человек прямой, и его замысел стал понятен буквально после первых нескольких фраз. Вспомнив Курфейрака, Мариус вдруг вспомнил, с каким злорадством он говорил, сколько желания унизить и растоптать было в его тоне, и принял окончательное решение. Все-таки, как любил говорить его дед, предупрежден, значит, вооружен. Вскоре нашелся и Грантер: он неспешно брел в сторону Руж-рут, жуя явно сворованное с прилавка яблоко. Он был сама беззаботность – не было привычно сгорбленных плеч и опущенной головы, не было в руках и привычной бутылки вина – ни единого атрибута расстроенного жизнью человека. - Грантер, - окликнул его Мариус, почувствовав, как у него сжало легкие. - Куда ты? - И тебе добрый день, - весело отозвался тот, резко меняя траекторию и приближаясь к другу. - Решил наведаться к матери, а то если я еще пару дней проигнорирую ее существование, она найдет меня и убьет. Он хохотнул и откусил последний кусок от яблока. Мариус натянуто улыбнулся и, собрав волю в кулак, выдал: - Я должен тебе кое-что сказать. _____________________________________________________________________________________________ ЧЕРМНЫЙ - червленый, багровый, темно-красный; мутного красного цвета. Происхождение корня «черм» не совсем ясно, а «червленый» связан со словом «червь», потому что из некоторых видов червей (кошенили) добывали краску. http://s020.radikal.ru/i709/1401/55/54acaa18aa82.jpg