Танец Хаоса. Одинокие тропы

Низкое сумрачное небо давило на голову, и порой Милане казалось, что тучи почти что ей по самым мозгам скребут, оставляя на них глубокие борозды, которые беспрестанно ныли, и никакие ухищрения Хэллы Натиф с Тенями не помогали исцелить этот недуг. Голова болела, день за днем, постоянно, утихая лишь в редкие минуты где-то в самом сердце ночи, когда черная, хоть глаз выколи, темнота опускалась на Хмурые Земли. И тогда Милана могла вздохнуть с облегчением, проваливаясь в глубокий сон без сновидений, и даже проснуться относительно отдохнувшей по утру. В остальное же время боль только и делала, что высасывала из нее все силы. Может, причиной тому были бесконечные облака, что стелились над миром сплошным полотном, не позволяя солнцу проглянуть через него ни на миг. Торвин объяснил ей, что облака эти рождались в самом центре Страны Мрака, у стен убежища Сети'Агона, мрачной черной крепости Остол Горгот, а дальше двигались на запад, сплошной пеленой затягивая небо. А все для того, чтобы в случае атаки дермаки могли под их прикрытием продвинуться далеко вперед, не боясь безжалостного щита Роксаны в небе, лучи которого были гибельны для них. Только вот дальше высоких и прочных стен города-крепости Вернон Валитэ они вряд ли бы уже смогли пройти, разбившись о нее, как штормовые волны о волнорез. Никогда еще Милана не видела подобного сооружения; даже Озерстраж, столица Бреготта, по сравнению с ним казался едва ли не эльфийским дворцом. От стен, что теперь окружали Милану, веяло седой древностью и несокрушимой силой. Вернон Валитэ напомнил ей отчего-то убеленного сединами матерого волка, вставшего насмерть на защиту своей стаи. И потребовалось бы что-то поистине несокрушимое, чтобы свалить его с ног. Крепость была сложена из дикого камня – огромных гранитных глыб выше и шире роста Миланы в толщину, отшлифованных и пригнанных друг к другу так плотно, что и волос между ними бы не прошел. Эти камни устанавливали при помощи энергии Источников – в этом она не сомневалась. Никакая другая сила не смогла бы сдвинуть такую махину с места, не говоря уже о том, чтобы вырубить ее из скалы. Эти гранитные глыбы образовывали три огромных квадрата, один в другом, каждый меньше предыдущего, и даже так город был огромен, гораздо больше крепости Озерстража в самом сердце озера Тон. Солдаты из гарнизона крепости с гордостью рассказывали ей о том, что гранитные скалы образуют не только внешние стены Вернон Валитэ, но также и вмурованы в основание города-крепости, уходя вниз на несколько десятков метров. Они выступали на поверхность на городских улицах, заменяя мощение, вытертые бесчисленными ногами за прошедшие тысячи лет, но все такие же нерушимые и неумолимые. Город стоял на каменном замке, отрезая дермакам возможность прокопать лазы внутрь его стен, и все строения в нем были продолжениями этого каменного замка, вырастая из него монолитной глыбой гранита. Сердцем города была цитадель, больше похожая на огромную скалу, каким-то чудом оказавшуюся посреди бескрайней степи, чем, собственно, на строение человеческих рук. Ее тоже образовывали гранитные глыбы в основании, обросшие за долгие-долгие тысячелетия, так и не сумевшие развалить ее, толстым слоем бурой пыли Хмурых Земель. Не было здесь ни лишайников, ни мхов – безмолвных свидетелей прожитых лет, только сглаженные ветрами очертания, да бурый налет на когда-то черном камне. И даже верхняя часть крепости, отстроенная совсем недавно отвоевавшими ее назад бернардинцами, покрылась этой толстой бурой шапкой, укрывающей все вокруг. Это выглядело странно, и Милана не сразу поняла, за что же цепляется ее взгляд. Все стены, начиная с внешнего кольца города и заканчивая манором, состояли как будто из двух слоев. Верхние их части вырастали из нижних, как вырастают соляные наросты на полах пещер под действием каплющей сверху воды. Они походили то ли на оплавленные свечи, то ли на гейзерные воронки, что сами намывают себя, выбрасывая из равнодушной темноты земных глубин породу вместе с волнами кипятка. Уже не из гранита, из какого-то странного материала, который Милана никак не могла узнать, сколько бы ни водила рукой, тонкого и при этом странно прочного, похожего на камень, но на ощупь больше смахивающего на металл. - Это ильтонское железо, - с тщательно скрываемой гордостью объяснил ей Торвин, когда Милана все-таки задала вопрос, решив, что терзаться раздумьями бесполезно. – Оно называется валмар, и делать его могут только ильтонцы. - Железо? – Милана с сомнением покачала головой, ощупывая ладонью непонятный материал. - Да, - кивнул бернардинский лорд. – Обычная железная руда извлекается из недр при помощи Песни Земли, которой они владеют, и какое-то время воспевается. Один Каменщик пытался мне объяснить процесс, но я не слишком хорошо понял, так что всех тонкостей тебе не смогу описать. – Он помолчал, подбирая слова, и продолжил: - Это что-то сродни ковке, только они Поют руде, а не бьют молотами. И она превращается вот в этот материал – валмар, очень прочный, очень твердый и легкий для транспортировки. Он крепче гранита, и его невозможно пробить обычными средствами. Даже Энергия Источников с трудом воздействует на него, поэтому устанавливают валмар только ильтонские жрецы, не допуская к этому иноземцев. - Почему же из него не строят другие твердыни Этлана Срединного? – нахмурилась Милана, разглядывая валмар. – Если это такое эффективное средство, было бы разумно использовать его повсеместно. - Он баснословно дорого стоит, - усмехнулся Торвин в ответ. – И ильтонцы обычно не вывозят его за пределы Латайи, отказываются продавать представителям других рас. Вернон Валитэ оделась в валмар только благодаря исключительной щедрости Первого Строителя Савьяда, который прислал его в дар вместе со жрецами, способными установить его, после того, как король Бернард отбил Вернон Валитэ у дермаков четверть века назад. В благодарность за то, что все эти годы Бреготт сдерживал Хмурые Земли, не давая им наступать на запад. - Поистине царский дар, - согласилась Милана. На железо валмар походил меньше всего – гладкий, холодный, монолитный, без единого намека на пористую структуру. Словно алебастр, вылитый в форму и застывший в ней, словно янтарь. Строения из-за него выглядели совсем уж диковинно: основания их были широкими, не всегда правильной формы, а из них уже поднимались совершенно одинаковые стены без единого шва, одной толщины, одной прочности. Так выглядели и внешние стены, ровные, будто и впрямь отлитые в форме, с кривым разноуровневым основанием из гранитных глыб и совершенно одинаковым покрытым бурым слоем пыли верхом из этого чудного материала. Причем стены были очень высоки – метров двадцать, не меньше, что для здешних краев было и впрямь впечатляющим. Внутренние стены в точности повторяли контур и высоту внешних, только гранитное основание у них было все-таки чуть повыше, а слой этого странного материала сверху – чуть поуже. И от того город производил впечатление творения весьма ленивых архитекторов, которые очень постарались с основанием, а на середине пути забросили свою работу и верхние стены достраивали уже абы как. Или на израненного воина, целиком покрытого бинтами, но все еще упрямо стоящего на ногах. А вот манор был покрыт ильтонским железом буквально со всех сторон, издали похожий на муравейник, на огромную идеально ровную скалу, в которой виднелись узкие бойницы окошек. Словно кто-то набил полную формочку песка и опрокинул ее, сделав из него правильной формы куличик, глядящийся в серые небеса. - Так и есть, - кивнул Торвин в ответ на ее предположение, довольно оглядываясь вокруг. – Дермаки почти до самого основания разрушили Вернон Валитэ после его падения, а уж манор едва не под корень спилили. Они и камни основания пытались выковырять – мы нашли следы этого, когда восстанавливали крепость, - но все-таки сила строителей древности пересилила их ненависть. Эту крепость они ненавидят больше всех, потому что именно на этом месте Ирантир Солнце когда-то нанес Крону смертельную рану, как говорят предания. И именно эта крепость закрывает им проход через ущелье Кьяр Гивир, поднимаясь первой на их пути к плодородным землям востока. Они называют ее Ядваг Годан – Острой Колючкой. - Подходящее имя, - заметила Милана, разглядывая бурые стены на фоне серых облаков над головой. И впрямь, что-то острое было в самом ощущении от этого места, что-то неумолимое. - Да, - согласился с ней Торвин. – Потому, когда мы отбили крепость обратно, от нее и не осталось ничего, кроме развалин. Они даже скважины отравили, пробуренные через гранитный замок под крепостью, чтобы мы не могли пить здешнюю воду. Но с этим помогли эльфы, вечная благодарность за то князю Ренону. А крепость восстановили ильтонцы, накрыв ее останки куполом из валмара в несколько слоев толщиной, который невозможно разрушить. Эта крепость устоит даже в Конце Мира, когда все будет разваливаться на куски. Ничто не способно ее уничтожить. Нет такой силы в мире. В его голосе звучала тихая гордость, и Милана прекрасно понимала ее причину. Чем дольше она бродила по отстроенному городу, чем больше времени проводила внутри манора, тем сильнее убеждалась в его правоте. И этому только способствовали бесконечные ветра с востока, воющие в переулках города без устали и передышки, несущие с собой мелкую, почти незаметную пыль, которая забивалась в глаза, легкие, покрывала все ровным слоем, будто странным, чересчур темным загаром. И даже реющий над ее верхушкой флаг Бреготта с красным конем на белом поле, который к концу дня становился почти коричневым. Но неумолимые бернардинцы просто спускали его, чистили и вновь поднимали над крепостью, не желая сдаваться на волю сурового края, не желая поддаваться ему. Вернон Валитэ был оплотом воинов, местом последней обороны людей против полчищ их извечного врага, и все здесь подчинялось этой цели. Промежутки между внешней и внутренней стенами города занимали однотипные трехэтажные дома, в которых располагались казармы, тоже отстроенные наполовину из гранита, наполовину из валмара. Кварталы располагались в четком порядке, и никакой лишней застройки между ними не допускалось. Каждый квартал принадлежал конкретному воинскому подразделению: в западной части города расположилась тяжелая кавалерия, в южной – легкая, в северной – пехота. Эти кварталы комплектовались полностью только в военное время, на половину возможной вместимости – зимой, а летом лишь на четверть. Но в этом году зимний гарнизон не покинул казарм, а по длинной старой дороге продолжали прибывать все новые и новые части, все новые груженые подводы под строгим конвоем. Вернон Валитэ готовился к войне, это и слепой бы понял. Вся восточная часть города была отдана ведунам и Копателям, которые только и делали, что без устали трудились в рве. Старый рукав, как его называли здесь, проходил в двадцати километрах восточнее крепости, и работы там велись непрерывно в течение последней четверти века, начавшиеся сразу же после отвоевания крепости у дермаков. Новый рукав располагался гораздо западнее Вернон Валитэ, едва ли не в сотне километров за их спинами. Он был вырыт защитниками Бреготта после падения крепости и потери Старого рукава, чтобы хоть как-то сдержать дермаков, и за то время, пока крепость находилась в руках Сета, укреплен множеством сигнальных вышек и застав. Милане уже довелось поглядеть на оба рукава, и она осталась под глубоким впечатлением от увиденного. Когда-то ей посчастливилось увидеть место последней битвы Великой Войны, на котором анай, вельды и эльфы разбили плечом к плечу армию Сета. В той битве Держащая Щит народа анай расколола саму землю до головокружительных глубин, взяв вражескую армию в кольцо и не позволив ей отступить или перегруппироваться. Милана помнила свои ощущения, когда оказалась на краю этого рва. Его дно терялось во тьме, и сколько бы она ни вглядывалась своими волчьими глазами вниз, а разглядеть его так и не смогла. И ветер странно закручивался среди расступившихся скал, донося из недр земли незнакомый тревожный запах, неуютное ощущение, заставившее ее отступить от края. Даже при том, что за плечами ее были крылья, и бояться упасть не стоило. Даже при этом. У рва Бреготта она испытала похожее ощущение, пусть и не настолько глубокое и захватывающее дух. Но не поразиться масштабам вложенного труда просто не могла. Ров, сотворенный Держащей Щит, был слепой бездной, порожденной яростью самой земли. Ров, выкопанный бернардинцами, был творением человеческих рук и от того поражал не меньше – и мастерством задумки, и трудолюбием исполнения. Глубиной больше сотни метров, шириной больше пятидесяти метров, ровная яма в земле, похожая на след от удара катаной, тянулась в обе стороны горизонта, и ее стены были покрыты по западной стороне деревянными изломами лестниц, по которым спускались и поднимались обратно патрули и бригады Копателей. Причем, любопытным стал и тот факт, что Старый рукав выглядел новее Нового, что заставило Милану улыбнуться. Понятное дело, почему так происходило: после возвращения Вернон Валитэ все силы Бреготта были брошены на укрепление вновь отвоеванных рубежей, а Новый рукав, оставшийся в тылу, перестал играть столь значительную роль при обороне. Он тоже поддерживался: при нем состояли и бригады Копателей, и свой гарнизон имелся, пусть и небольшой, но сейчас все силы пустили на восстановление так долго лежащего в руинах Старого рукава, и за прошедшие четверть века бернардинцы хорошо справились с поставленной задачей. В итоге больше всего Вернон Валитэ напоминал деловитый муравейник, погруженный в энергичную, ни на миг не прерывающуюся деятельность. Его западные ворота большую часть дня стояли нараспашку, пропуская бесконечную вереницу груженых провиантом и всем необходимым телег внутрь города и их же, только уже полупустых, в обратную сторону. Через восточные ворота проходило гораздо меньше народа, но это уже были закованные в сталь отряды, устремляющиеся по широкому мощеному тракту к Старому рву, и совсем небольшое число телег, везущих все необходимое для поддержания в должном виде укреплений. На улицах города царила сосредоточенность, строгая дисциплина воинского поселения. Никто не болтался без дела, все занимались своими обязанностями. Солдаты тренировались на большом Плацу в кольце между внутренними стенами и цитаделью, выполняли дежурные работы по поддержанию жизни крепости, готовили и проверяли уже имеющееся снаряжение. Во внутреннем кольце стен круглые сутки звенели молоты, дымили мастерские, кипела работа. Этот грохот стихал только с наступлением темноты, но даже и в это время город не погружался в полную тишину. Потому что на улицах вспыхивали яркие масляные фонари, и дежурные отряды без конца прочесывали затененные углы между домами. Псарей не пугал даже солнечный свет, но бдительность никто не отменял, и бернардинцы не намеревались позволять им безнаказанно шнырять по своей крепости ни в дневное, ни в ночное время. Милане оставалось только молча одобрять действия бернардинцев, глядя со стороны на быт этого пограничного города. Никакой спешки, никакого глупого расходования сил и средств, только сосредоточенная командная работа. Ни намека на лень и щегольство юга, на которые она до тошноты насмотрелась в Андозабаре. Только суровая красота готовности и концентрации, умеренность во всем и четкое понимание своей задачи, вызывающие невольное уважение. Вот эти люди были готовы и к войне с Сетом, и к Танцу Хаоса, по-настоящему готовы. И, насколько видела Милана, вполне способны были эти войны выиграть. Бернард не стал надолго задерживаться в Вернон Валитэ, даже несмотря на свое не слишком хорошее самочувствие. Последние дни дороги от озера Плакучих Ив до крепости стали для него особенно тяжелым испытанием, и по вечерам не было уже никаких посиделок в его шатре до поздней ночи. В лагере вообще теперь старались поменьше шуметь, когда король уходил почивать, и даже собирающиеся в шатре Гаярвион дворяне говорили приглушенными голосами, чтобы не беспокоить Бернарда. Но несмотря на это, приехав в Вернон Валитэ, король не дал себе времени на то, чтобы прийти в себя. Со своей извечной сухой энергичностью он осмотрел всю крепость и Старый рукав, выехав с короткой однодневной поездкой на восток, куда взял с собой и Милану, отдал все необходимые распоряжения, составил указы, а затем засобирался дальше в дорогу, закатив перед этим роскошный пир по случаю собственного прибытия. Вино в тот вечер лилось рекой, как и хмельное пиво, как и крепкое, сбивающее с ног почище удара между глаз местное бренди. Большой зал крепости полнился дымом и запахами копченого мяса и печеной снеди, гулом людских голосов и смеха, звуками музыки. Милана только посмеивалась и качала головой. Гулять бернардинцы любили почище Нуэргос и отдавались этому с тем же рвением, с каким урезали себя во время работы. Свое окружение и наместника крепости Гельдена Одана Бернард собрал в большом зале цитадели, который выглядел гораздо более скромно, чем то же самое помещение в замке Озерстража. Здесь не было охотничьих трофеев, украшающих стены, как и шелковых полотен с надписями на эльфийском языке. Главным украшением зала служил огромный, едва ли не в полтора метра длиной, витой потускневший от старости рог, отделанный золотом по раструбу, покрытый резьбой и стершимся лаком. На нем зоркие глаза Миланы разглядели множество зарубок от клинков, и Торвин подтвердил ее мысли, заявив, что рогу этому много тысяч лет. - По легенде он принадлежал одному из ближайших сподвижников Короля Солнце Белгуру Железные Когти, который и заложил крепость Вернон Валитэ, - пояснил ей Торвин. – Говорят, Белгур трубил в него во время Последней Битвы Первой Войны, когда Ирантир вышел биться грудь в грудь с Кроном. Весь день и всю ночь сражались Король Солнце и Король Ночь, и все это время Белгур трубил в рог, оглашая место их битвы боевым кличем, что поддерживал Ирантира и заставлял кровь в его жилах кипеть. Его зов достиг самого неба и престола Великих Богов, и они обрадовались, услышав такую красивую песню. И сам Грозар Громовержец ответил на него и спустился на землю, чтобы наблюдать битву собственными глазами. И когда он увидел, что Ирантир во тьме проигрывает своему сопернику, не видя, с кем сражается, Грозар снял с себя сияющий пояс, закрутил его петлей вокруг коня-солнце и силой вывел его из-за края мира на небо раньше срока, чтобы тот осветил поле битвы и помог Ирантиру победить. Оттого у Бреготта на знамени красный конь на белом поле – в честь дня великой победы Короля Солнце. - Красивая история, - улыбнулась Милана, поглядев еще раз на огромный рог на стене. Не стала она говорить Торвину, что солнце – это сияющий щит Роксаны, поднимающейся в небо, а вовсе не конь. Наверное, такие слова обидели бы его, а он за последние недели стал ей хорошим приятелем. А тот вдруг хмыкнул и понизил голос, склонив к ней голову и говоря так тихо, чтобы соседи по столу не смогли расслышать: - Помню, как-то летом, лет двадцать тому назад мы с Гаярой поспорили из-за того, поместится она в раструб этого рога или нет. Я говорил, что да, потому что она мелкая и тощая, как котенок, а она кричала, что нет, потому что она королева Бреготта, а ни одна королева, даже самая маленькая, не влезет в раструб даже самого большого в мире рога просто потому, что она Велика благодаря своему роду. Милана покачала головой и хмыкнула в ответ: - Свалили? - Ага, - расплылся в широкой довольной улыбке Торвин. – С грохотом прямо на пол, вырвав из стены гвозди, на которых он держался. Да еще и покарябали с одной стороны облицовку раструба, так что не все вмятины на этой штуке – работа дермаков и врагов Бреготта. Ох и взгрел меня потом его величество! Гаяру он за ухо отволок в ее комнату и в угол поставил на целый день, запретив выходить из него. А вот мне всю задницу исполосовали, решив, что это я был заводилой. – Торвин довольно ухмыльнулся и покачал головой. – Надо сказать, это было не в первый раз и далеко не в последний. Да что уж там, я всю жизнь готов защищать ее и брать на себя ее вину, если потребуется. В его голосе прозвучала нежность, и Милана вновь предпочла помолчать. Наследницу здесь любили, и она из большинства окружающих ее мужчин веревки вила. У анай бы за такое давно уже бока намяли. Кашлянув, она перевела тему, возвращаясь к тому, с чего они начали: - А мы как-то с Крол, будучи еще совсем маленькими, отправились вместе с ману в Рощу на День Жизни, праздник, когда анай проходят вторую инициацию и получают крылья. – Торвин с любопытством взглянул на нее, и Милана отстраненно поняла, что рассказывает ему что-то уж совсем личное, что ни одному из низинников она до того не говорила. Но этот человек и впрямь стал ей хорошим приятелем, и именно в этот день, последний день, который они делили путь вместе, ей захотелось немного больше довериться ему. Да и вспомнить дом было так тепло! - Там есть одно сакральное место – храм всех четырех Небесных Сестер и Их Великой Мани. И перед ним в ряд стоят ритуальные чаши со стихиями Богинь, до которых, естественно, нельзя дотрагиваться никому, кроме жриц, - продолжила Милана, посмеиваясь воспоминаниям. – Чаши эти большие, в них и человек поместится. Мы пошли их поглядеть, пока родители беседовали с первыми первых, и они оказались весьма любопытными. И Крол тогда заявила, что именно в этих чашах купают тех, кто хочет получить крылья, и что если мы в них прямо сейчас влезем, то получим крылья задолго до инициации. - Я так понимаю, это была довольно опасная затея? – ухмыльнулся Торвин, с интересом глядя на нее. - С точки зрения того, как нас потом вздули, – естественно, - отозвалась Милана. -Что же до другого, то ни вода, ни воздух, ни земля ничего дурного бы нам не сделали, а огонь уже был в нашей крови. Так что мы дождались, когда все взрослые уйдут на сакральную церемонию, залезли в чашу с огнем Роксаны и стали ждать, когда же Яростная спустится к нам и подарит крылья. А Она все никак не шла. – Милана ощутила, что просто не может сдерживать улыбку. – И, естественно, что довольно скоро нам стало скучно. Крол начала ворчать, что это из-за меня Она не приходит, потому что я с самого начала не слишком верила в успех предприятия, и, в конце концов, мы подрались. - Прямо в сакральной чаше? – рассмеялся Торвин. - Да, мы сцепились в комок, катались по ней и рычали довольно долго, и она начала шататься на своем постаменте, - продолжила рассказ Милана. – А в этот момент как раз одна из жриц привела после испытания группу Младших Сестер, которые должны были в этом храме крылья получать. И вот она подводит их, рассказывает им вдохновенно про то, как сейчас к ним снизойдет Богиня, и тут чаша с огнем Роксаны падает, мы выкатываемся оттуда, сбиваем ее с ног, орем как резаные от страха. В общем, совсем некрасиво вышло. И взгрели нас в тот день все, кому не лень: и ману, и Наставница Дочерей Рощи, и первые крыльев, одна только Великая Царица не стала, да и то только потому, что ей по статусу не позволено. - Да уж, - покачал головой Торвин, посмеиваясь. – Молодцы вы, нечего сказать. – Посерьезнев, он спросил: - Скучаешь по сестре, должно быть? - Немного, - кивнула Милана, чувствуя, как в груди разливается тепло. Новости, пришедшие в конце концов из Ишмаила, оказались удивительными и добрыми. Впрочем, Милана и без того уже знала, что произошло что-то хорошее, задолго до того, как ей это озвучили вслух. Потому что страшная тяжесть, буквально сгибающая ее пополам и едва не заставляющее сердце трещать по швам, внезапно исчезла, сменившись ослепительной радостью и облегчением, таким огромным, что ничем, кроме чуда, оно быть просто не могло. Китари, эта маленькая девочка, в которую до одури влюбилась сестра, не только умудрилась избавиться от мари Рабов, но и победить одного из Гротан Кравор – Отчаянье. А Крол – вырвать нить ее жизни из рук Марн, изменить предрешенную ей судьбу, отменить смерть. И Милана только посмеивалась да головой качала, когда в ее комнату влетела Хэлла Натиф с горящими глазами и улыбкой во все лицо, и принялась сбивчиво пересказывать принесенные Тенью новости. Вольторэ была спасена, войска анай взяли Ишмаил, и теперь сестре и ее возлюбленной больше ничего не угрожало, а Аватара обрела долгожданных союзников, вставших вокруг нее непробиваемым щитом. И это поистине было настоящим чудом, таким долгожданным, выстраданным и вырванным из рук врага, что на сердце Миланы тоже стало тихо. После долгих месяцев неопределенности, тревог и бесконечной усталости можно было выдохнуть и больше не волноваться ни за Аватар, ни за сестру, и Милана вознесла в тот вечер великую хвалу Роксане жертвами и ночной молитвой. Торвин оглядел ее долгим взглядом зеленых внимательных глаз, но не стал ничего говорить, и за то она была благодарна ему. Иногда достаточно было просто неназойливого участия, да и не привыкла Милана уж так сильно откровенничать с чужими. С каждым часом веселье только набирало обороты. Бернард сидел в центре самого большого стола, раскрасневшийся, хохочущий во всю глотку, окруженный со всех сторон ближайшими своими лордами и клятвенниками, ел больше всех, пил без меры, требовал у музыкантов все новых и новых песен, и никому бы и в голову не закралась мысль, что на самом деле король тяжело болен. Но Милана чувствовала это по его запаху, полному тщательно сдерживаемой боли, усталости, раздражения от ощущения собственной слабости, видела по глубоким теням под глазами. Какая-то едва заметная торопливость появилась в его жестах, в том, как он говорил, как смотрел. Бернарду осталось не так уж и много времени, и он спешил прожить это время с полной отдачей, ни единой секунды не истратив зря. Да и Торвин тоже всем своим видом демонстрировал тянущую жилы нехватку времени. Так всегда было, когда оно, ревнивое и безразличное до людской боли, вставало у кого-то за спиной и принималось тыкать его острыми гранями мгновений между лопаток, подгонять, без устали напоминать о долге. Веселье довольно быстро покинуло его лицо, сменившись сосредоточенностью и мрачной решимостью. Торвин дольше необходимого задерживал взгляд на наследнице Гаярвион, словно надеялся налюбоваться ею впрок, так, чтобы этого света в груди хватило на долгие темные ночи разлуки. Он без конца тянул ее танцевать раз за разом, и, в конце концов, сама королевна, раскрасневшаяся и задыхающаяся от смеха, заявила ему, что больше не может отплясывать под непрекращающиеся, сменяющие друг друга мелодии музыкантов. Кажется, они помирились после той ссоры, разыгравшейся вокруг Миланы в ночь появления первого Раба. Наверное, близкая разлука заставила их это сделать. Впрочем, самой Милане не было до того дела. Ей стоило уж скорее подумать о собственной судьбе, что ждала ее впереди. Все должно было измениться с отъездом Бернарда, ведь она оставалась здесь в качестве телохранительницы королевны в полном ее распоряжении. И если в присутствии короля Гаярвион еще сдерживала свой норов, особенно в последние дни, когда он чувствовал себя не слишком ладно, то в его отсутствие она, скорее всего, намеревалась развернуться на полную катушку и отомстить Милане за все размолвки, что были у них в последнее время. Это не говоря уже о быстро ухудшающемся здоровье короля. Милана старалась не забивать свою голову лишними раздумьями, страхами и метаниями, которые только баламутили ясность мысли и смущали сердце неуверенностью. Но в последние дни перед отъездом Бернарда, чувствуя запах его усталости и боли, она невольно задумывалась и о том, что будет, когда он умрет. Тогда вся власть перейдет в руки Гаярвион, а она вряд ли захочет придерживаться старых, заключенных отцом договоров, как бы ни была верна ему. А раз так, дело Аватар в Бреготте оказывалось под угрозой. С взбалмошной королевны станется и Милану отправить восвояси, не солоно хлебавши, и даже попытаться забрать у нее отданный Бернардом взамен на ее безопасность Фаишаль. Он все еще был у Миланы при себе. Она не рисковала передавать его по Теням через Хэллу Натиф, не расставалась с ним ни на минуту, нося на теле под рубахой в замшевом мешочке, что дал ей Бернард, рядом с ладанкой, внутри которой лежала щепотка родной земли из становища Сол. Возможно, сейчас настало уже достаточно безопасное и подходящее время, чтобы передать его Вольторэ? Но в таком случае ей следовало самой отправляться в Асфей и вручать его лично, а могла ли она оставить Гаярвион одну, учитывая данную Бернарду клятву? Даже если оставляла ее в неприступной крепости по самую крышу забитой ветеранами множества сражений. Пока еще Милана не была уверена в правильности такого решения, не чувствовала внутреннего согласия на это, а раз так – не торопилась. Ману всегда учила ее слушать собственное сердце, которое гораздо лучше других знало, как следует поступать. Потому что именно в сердце жила Роксана Огненная, наполняя Своих дочерей жизнью и силами. В самом конце вечера Бернард поднялся со своего места и вскинул руки, прося внимания. Музыканты прекратили играть, крики и смех стихли, все глаза обратились к нему. Милана тоже смотрела, чувствуя запах боли и смертельной усталости, что исходил от короля. Но при этом смотрел он твердо и держался прямо, высокий, широкоплечий, седовласый и ясноглазый, так удивительно подходящий этому месту, этой старой крепости, этому сильному и честному народу. - Друзья мои! – возвысил он голос, обращаясь к собравшимся. – Я осмотрел Вернон Валитэ и остался доволен проделанной вами за год работой. Никто не справился бы лучше и не сделал больше. Честь и слава, Бреготт! Зал ответил ему приветственным ревом, грохотом кружек, которыми бернардинцы заколотили по столам. Король дождался, пока шум стихнет, и продолжил: - Все вы знаете, какое сейчас время. Начался Танец Хаоса, и наш враг не дремлет, готовясь нанести нам удар, надеясь, что мы потеряем бдительность, обратим свой взор на запад, выступим против Рабов. Он рассчитывает ударить нам в спину, когда Аватары позовут нас сражаться в своей войне. Но этого не будет. – Вновь его слова сменились ревом, но на этот раз Бернард не стал ждать и вскинул руку, призывая зал к тишине. – Не мы обратились к Аватарам Создателя за помощью, но они сами пришли к нам и предложили ее, ничего не требуя взамен. Гаярвион рядом скептически поджала красивые губы, и от нее резко запахло неодобрением. Она сидела справа от Миланы, между Торвином и наместником Вернон Валитэ лордом Гельденом Оденом. В последние дни они с Миланой нарочито игнорировали друг друга, словно их обеих и не существовало на свете. Самое забавное в этой ситуации заключалось в том, что Милана при этом не отходила от королевны ни на шаг, следуя за ней тенью, куда бы та ни пошла. - Многие из вас знают, а кое-кто и собственными глазами видел, как Спутница Милана сразила Раба, защитив от мари нас всех, - продолжил Бернард. - Кто-то из вас уже принес присягу Аватарам в своем сердце, кто-то еще колеблется, не будучи уверенным, не предает ли он этим присягу своей родине и своему королю. – Глаза окружающих стали острее, они безмолвно смотрели на Бернарда, ожидая его следующего слова. Милана чувствовала напряжение в атмосфере: очень многие из присутствующих, если не все, скорее всего, задавались вопросом, который наконец-то озвучил вслух король. – И я говорю вам: нет! Не может быть предательством выбор жизни, а не смерти. Не может быть предательством присяга и клятва бороться за будущее ваших детей. Я не торопил вас с решением, я давал вам возможность самостоятельно принять его. Я смотрел сам и видел, как смотрели вы, и я доволен увиденным. – Он повернул голову и твердо кивнул Милане, в глазах его была уверенность. Развернувшись к своим людям, Бернард громко и четко произнес: - Как вы знаете, я уже провозгласил создание ордена Спутников Бреготта и объявил о полной поддержке Аватар Создателя и грядущего Танца Хаоса сынами и дочерьми Бреготта. Но этого недостаточно для того, чтобы мы оказались под полной защитой и покровительством Аватар, чтобы мы по-настоящему смогли защитить свой край от Рабов Хозяина. Поэтому я беру вас всех в свидетели и заявляю, что я, Бернард из дома Эрахир, девятнадцатый сын этого имени, король Бреготта и Защитник Рубежей, последний из Хранителей Востока и Держателей Сторон Света, во славу своих предков и в надежде на великую милость Богов для моих потомков приношу клятву верности возродившимся Аватарам Создателя и клянусь делать их дело и защищать свою землю от Рабов до последнего своего вздоха! В груди что-то тихо ёкнуло, и Милана вновь ощутила это странное, неописуемое чувство глухого и едва слышного родства, которое в тот же миг завязалось почкой между ней и королем Бреготта. От Бернарда запахло густым удивлением, и боль его на миг отступила прочь, как-то померкнув, став слабее. Он непроизвольно тронул рукой грудь, глядя в пространство перед собой и явно пытаясь понять, что же произошло. Милана знала, что это, как знал и прямо глядящий на своего короля Торвин. Распустившееся солнце под ребрами, золотая сила и истина присяги, связавшей Спутника и Аватар Создателя. А зал тем временем зашумел. Люди переглядывались, перешептывались друг с другом, обсуждали ситуацию, глядели на своего короля с удивлением и задумчивостью на лицах. Милана же только поблагодарила его сейчас молчаливо и всей собой за то, что он сделал. Теперь даже если он уйдет к предкам в ближайшее время, Гаярвион уже не сможет просто отмахнуться от Аватар Создателя и диктовать им свои условия. Король принес клятву Спутника, и учитывая, каким авторитетом он пользовался у своих людей, следовало ожидать той же клятвы и от других бернардинцев, решивших последовать его примеру. - Я не требую от вас той же присяги, - продолжил Бернард, оглядывая своих людей. – Все вы – свободные люди, которые сами вольны решать свою судьбу. Я сказал свое слово и сделал свой выбор. Ваше право идти или не идти за мной. - Мы с тобой, Бернард! – донесся крик из дальнего угла зала. - С тобой до конца! – крикнули от ближайшего стола. - Степной орел и Бреготт! Степной орел и Аватары Создателя! – закричали с другой стороны. Милана прикрыла глаза, ощущая странную дрожащую рябь, что начала мелко-мелко сотрясать солнце дара Роксаны в груди. Все они клялись, один за другим приносили присягу, и вряд ли в зале сейчас осталось больше десятка людей, которые не сделали бы того. И да, пусть среди этого десятка была даже сама наследница Гаярвион, сложившая руки на груди и мрачновато озирающая всеобщее воодушевление, а все равно это означало, что на этот раз Милана справилась с поставленной задачей. Бреготт пришел к Аватарам сам, и вот сейчас уже вряд ли можно было бы повернуть время вспять и отменить сделанное. - Защитим нашу родину плечом к плечу в грядущие дни! – крикнул Бернард, вскидывая обе руки вверх со сжатыми кулаками. – Защитим ее от любого, кто придет сюда с огнем и мечом! Честь и слава, Бреготт! Радость длилась долго, и многие в течение вечера подходили к Милане, почему-то поздравляли ее, благодарили, жали ей руки. Все они смотрели искренно, удивленно, радостно, все они чувствовали в своей груди это золотое раскидывающее во все стороны лучи солнце присяги, а она чувствовала их родными себе. И думала о том, какой странной и необычной была эта война, этот Танец Хаоса и впрямь несущий с собой разрушение всего. Но и порождающий новое, странное, необыкновенное, доселе неиспытанное. А после, уже за полночь, Бернард позвал ее и нескольких ближайших своих людей на малый совет в свою комнату. Выглядела она больше похожей на келью, в которой пришлось обитать Милане во время службы в форте Серый Зуб: узкая кровать у стены, небольшой сундук для вещей да стол по середине комнаты, весь заваленный картами. Из личных вещей Бернарда здесь была только стойка с доспехами и седло, подвешенное на крюке на стене справа от двери. Источниками света в помещении служили большие масляные лампы с укрепленными возле них зеркалами, и в полутенях Бернард выглядел еще более усталым, чем показалось поначалу Милане. Морщины его как будто углубились, лицо осунулось, да и дышал он тяжело, с присвистом вздымая широкую грудь, чего не было слышно в наполняющем зал гомоне. Гаярвион не отходила от него ни на шаг, едва не под руку поддерживая, и на лице ее отражалось неподдельное сочувствие. Остальные мужчины смотрели с молчаливой готовностью выполнить любое слово своего короля. Милана внезапно ощутила странную мягкую гордость от того, что тоже стоит здесь, в числе этих людей, и смотрит в глаза Степному орлу из рода Эрахиров. - Ситуацию вы все прекрасно понимаете, так что долго трепать языком я не намерен, да и поздно уже, - сухо проговорил Бернард, раскатывая на широкой, покрытой щербинами и застарелыми пятнами чернил столешнице большую карту Хмурых Земель. Милана подалась вперед, как и все окружающие, чтобы лучше видеть. На карте длинным пунктиром были отмечены рвы, пограничные укрепления, дороги и заставы. Помимо этого имелось и множество незнакомых ей значков, разбросанных по полосе Хмурых Земель между рвом и Островерхими Горами, окружающими Страну Мрака. Наверное, это были предположительные места поселений дермаков. Жирными черными точками были отмечены и крепости Бреготта – Вернон Валитэ и Остол Офаль. А вот к Остол Минтиль вело с разных сторон несколько красных стрелок, и Милана сразу же поняла, о чем пойдет речь. - Времени у нас немного, - энергично проговорил Бернард, глядя в карту и имея в виду на этот раз отнюдь не поздний час. – Я думаю, они придут сразу же после осеннего равноденствия, обрушив основной удар на Остол Офаль. Разведка докладывает, что в верховьях Темноводьи видели большое скопление врага, да и ров там обойти проще, чем здесь. А это значит, что мы должны успеть отбить Остол Минтиль до этого времени, пока они будут стягивать свои войска к Офаль и готовить удар. Налететь стремительно и быстро, небольшими силами, захватить крепость и сразу же подтянуть резерв. - И как ты намереваешься это сделать, если на Остол Офаль будет направлен основной удар? – нахмурился Гренел, почесывая густую бороду. – Нам все равно как минимум четыре дня туда идти, и это при том, что мы не потащим с собой обоз. А что мы там жрать в таком случае будем – большой вопрос. - Мы пойдем через переходы, которые откроют для нас ведуны, - проговорил Бернард, вскидывая глаза на собравшихся, и у тех буквально лица вытянулись от удивления. – Да, я знаю, это не самый приятный способ путешествия, но сейчас выхода у нас нет. - Так вот, о чем ты там трепал с Первым Жрецом Велегаром! – почти что вскричал Гренел, хлопнув огромной ручищей по столу так, что с карты поднялось облачко пыли, с восторгом глядя на Бернарда. – Тебя должны были Лисом назвать, а не Орлом, Бернрад! Вот ведь старый шельмец, хитрый! - Откуда здесь ведуны? – Милана с удивлением взглянула на Бернарда, чем вызвала раздраженное цыканье со стороны наследницы. – Мне казалось, Бреготт поддерживает Церковь Молодых Богов, а она всегда притесняла ведунов. - Это не совсем так, Спутница Милана, - ответил ей лорд Неварн Лейн, человек с ледяными глазами и острой внешностью, тенью следующий за королем. Обычно он предпочитал открыто не высказывать своего мнения, не вступать в перепалки и не выдвигаться вперед, оставаясь в тени Бернарда, но неизменно подле него, словно верный пес. Говорили, что талантливее него стратега в Бреготте не было аж с самой Первой Войны Ирантира. А еще он был как раз одним из немногих, кто сегодня Аватарам присягу не принес. Сейчас он смотрел на Милану бледными, блеклыми глазами, больше похожими на бельма, поджав узкие губы. Пахло от него вынужденной вежливостью. – Бреготт никогда не устраивал гонения на ведунов, но и никогда их не поддерживал в открытую. Наши Круги всегда имели непосредственный контакт с жрецами Черной руки, которые осуществляли определенный надзор за их деятельностью, не позволяя им выходить за рамки дозволенного. А взамен этого – не трогали. Провозглашенная Аватарами амнистия в некоторой степени развязала нам руки, а сегодняшняя присяга короля узаконила просьбу о помощи. Милана кивнула, принимая объяснения этого человека, пусть он и давал их не слишком охотно. Теперь они были союзниками, смотрели в одну сторону, пусть он и не принес клятвы. Но он и не удивился присяге короля, когда это произошло, хоть и не одобрял ее. А значит, план этот они разработали задолго до нынешнего вечера. Дождавшись, когда Лейн договорит, Бернард энергично продолжил, указывая на карту. - Таким образом, план довольно прост. Мы берем Остол Минтиль при помощи ведунов и сразу же выставляем погранотряды на участке рва между Минтиль и Офаль. Командующим основной частью войск в Остол Офаль назначается лорд Торвин Найдал, при нем же останется лорд Неварн Лейн. Что же до остальных… Он говорил сухо, быстро и сжато, посвящая их в детали плана будущей компании, и Милана внимательно прислушивалась к его словам, раздумывая о том, как странно плела ее нить Небесная Пряха. Ей было любопытно, не убей она того Раба на дороге, посветили ли бы они ее в детали этого плана? Или просто оставили бы подле Гаярвион в качестве живого щита? Все получилось примерно так, как она и представляла. Остол Минтиль брал Бернард, Торвин держал Остол Офаль, Гаярвион оставалась в Вернон Валитэ с резервом войск на случай атаки со стороны ущелья Кьяр Гивир. Ей это, похоже, не слишком-то нравилось, потому что она хмурила брови, зыркала на короля, пару раз даже пыталась спорить, но быстро сдавала позиции, слыша его тяжелое дыхание. Видимо, наследница считала для себя унизительным оставаться под защитой рва и неприступных стен Вернон Валитэ, когда остальные полководцы будут сражаться в куда менее укрепленных зонах. Милану же наоборот больше беспокоило как раз ущелье, даже несмотря на то, что по данным разведки атаки с той стороны ждать не приходилось. Не любила она единственные пути через горы, может, потому что помнила, какой кровью обошлась анай оборона перевала Арахты во времена Великой Войны. Они разошлись уже почти к самому утру, когда даже Милана начала позевывать, прикрывая рот кулаком. Гаярвион и не взглянула на нее, демонстративно развернувшись и направившись в сторону своих покоев. Бернард пожал руку и тепло попрощался с ней, пожелав удачи со своей строптивой дочерью. Со своей стороны Милана от всей души пожелала ему силы и крепости, видя печать стремительно заканчивающегося времени на его сильном лице. Отчего-то внутри ёкнуло, что вряд ли они еще раз увидятся, а потому она поблагодарила короля от всей души и покинула его покои с легким чувством грусти. А Торвин проводил ее почти что до выделенного ей помещения, задержавшись возле двери в комнаты Гаярвион, рядом с которой поселили Милану. Стиснув ее ладонь, он заглянул Милане в глаза и глухо попросил: - Сбереги ее, пока я не вернусь и вновь смогу сражаться за нее. Она безрассудна и горяча, но она – самое дорогое сокровище моего сердца и единственная надежда моей страны. - Я сберегу, первый, - пообещала Милана, крепко сжимая его ладонь. – А ты береги себя и возвращайся с победой. Честь и слава, Бреготт! - Честь и слава, - повторил за ней Торвин, но в его устах слова прозвучали иначе, чем у Миланы. Горькими были эти слова, полными обреченной решимости.