Танец Хаоса. Одинокие тропы

Клубы тумана наплывали со всех сторон, причудливые, бесконечно меняющие свои очертания, никогда не повторяющиеся, но при этом неизменные. Они всегда были белыми - и днем, и ночью, они всегда были вокруг – со всех сторон, сверху и снизу, и они всегда переливались, создавая ощущение бесконечного водоворота, сбивая с толку, не позволяя сосредоточиться. Только твердая земля под ногами, которую Вэйнэ не видела, но чувствовала сквозь подошвы сапог, продолжала поддерживать в ней разум и ощущение того, что она движется вперед. И Вэйнэ держалась за нее с отчаянным упорством, как утопающий держится за соломинку. Это место отняло у нее почти все, кроме земли под ногами, а может, это сделала Асхэ, которая привела их сюда. Она улыбалась каждый раз, как Вэйнэ смотрела на нее, не мигая и скаля белоснежные зубы, наблюдая за ней тяжелым взглядом змеи. Она все время смотрела на них всех, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, и прикосновение этого взгляда напоминало прикосновение руки. Холодной, властной, наглой ладони, которая беззастенчиво проникает под одежду, под мясо и кости, дотрагивается до самого нежного и трепетного в самом центре существа, с ленцой ощупывает его, вертит, изучает и в любой момент может с озлобленной жестокостью сжать, выдавливая наружу всю жизнь и всю силу. И остается только сидеть и ждать, каждый миг ждать и бояться того момента, когда эта рука сожмется. Желаний тоже не осталось, как и мыслей – их вытеснили приходящие от Асхэ образы, которые заполняли пустоту внутри Вэйнэ нервными, меняющимися, дрожащими картинками, несущими в себе смысл или не имеющими его вообще. В этих образах была тревога. В них мела вьюга, взметающаяся белыми занавесками, что бьются и бьются на ветру, беспорядочно опадая вниз и закрывая собой мир, и вновь взлетая. В них была болезненная жажда и невыносимая боль, перетекающая в восторг и обратно. В них была Асхэ, глядящая в упор на Вэйнэ, а вот самой Вэйнэ почти что и не осталось совсем. Иногда ей казалось, что единственное, что она теперь являет собой, - это ноги, ступающие по земле и чувствующие ее твердость подошвами. И больше ничего. Время поглотила белая перекатывающаяся муть, как поглотила она и пространство, и ночь с днем, и горы за спиной, и небо над головой. Чувства направления не осталось, во всяком случае, в редкие моменты просветления Вэйнэ была совершенно уверена, что они ходят кругами. Зато постоянно присутствовало ощущение Белого Источника – давящая каменная плита, лежащая на голове, глазах, груди, не дающая вздохнуть, не позволяющая ни на миг забыть о себе. Плита, которую с беззвучным хохотом открытого клыкастого рта придавливала ногой Асхэ, чтобы никто из них уж точно не мог вздохнуть. Иногда Вэйнэ даже видела это: ее, танцующую своими грязными босыми ступнями на своей собственной груди, вбивающей острые пятки прямо в измученную передавленную грудь Вэйнэ, чтобы выбить из нее еще один вздох. Или – руки Асхэ, сжавшие легкие в груди Вэйнэ и со скучающей ленцой качающие воздух в них, будто кузнечные меха. Здесь не было мгновений, но с каждым прошедшим из них Вэйнэ становилось все страшнее. Здесь не было пространства, но с каждым новым шагом она все острее ощущала, как заканчивается, истончается, будто ниточка, которой суждено однажды извиться до конца, расстояние, что отделяет их от Белого Источника. Она чувствовала себя так, будто пятится навстречу самой страшной ошибке в своей жизни. Она не могла не идти вперед, потому что именно туда им и нужно было идти, но она всем своим существом с невыносимой интенсивностью переживала одно единственное знание: им нельзя туда идти. Им нельзя было нырять в Белый Источник. Им нельзя было… «Тише! Шшш, моя хорошая, ну что же ты думаешь не о том? Али не нравятся тебе мои сказки? Али не хочется послушать еще?» Грудной с резкими повизгивающими нотками смех перекатывался внутри Вэйнэ с грохотом игральных костей, отскакивающих от внутренней поверхности ребер. Кажется, я схожу с ума. «Тише, моя милая, тише. Не стоит бояться того. Лучше подумай: ты ли сходишь с ума? Или, быть может, ты всегда была сумасшедшей, как и весь этот мир, и вот только сейчас наконец-то ты возвращаешься обратно?» В полной тишине брели они вперед сквозь белые клубы тумана, которые стелились вокруг, отбирая у них окружающую реальность, скрадывая, воровато пряча ее за расплывающимися, текучими формами. Вэйнэ таращила глаза, глядя на то, как белые нити Энергии Источников вплетаются в эти мутные перекаты, наполняют их, пульсируют изнутри медленно разгорающимся или затухающим свечением. Так порой пугающе, грозно, но и захватывающе при этом полыхала гроза где-то в самом центре густых темных туч, пуская по их разгневанным кипящим телам зеленовато-фиолетовые отсветы. Кажется, когда-то она видела что-то подобное? Или это видела Асхэ, передавая ей образы того? Или Асхэ что-то иное заплетала в этот образ, сделав его метафорой для чего-то третьего? Может, для наступающей осени? Или для своей любви к той белой ледяной женщине? Ее Вэйнэ теперь тоже все время чувствовала где-то рядом с собой, да так четко, что волоски на затылке порой шевелились от этого ощущения. Кто-то смотрел на нее, глядел в упор, не отводя глаз, кто-то едва ощутимо касался ее мозга острыми тонкими ледяными иглами интереса. Или это были ее когти, способные проткнуть Вэйнэ насквозь? Те самые ледяные шипы, усеивающие тонкое хрупкое тельце погибшей стрекозы, что должна была вот-вот вернуться не к жизни, но к чему-то иному. Жива ли я вообще? Или мертва? «Так ли это важно, моя милая девочка? И то, и другое – ложь. Ты только смотри в мои глаза, не отводи взгляда. Только смотри, я покажу тебе правду». И Вэйнэ смотрела, позабыв, как моргать, широко распахнув глаза и почти чувствуя, как отражение Асхэ исступленно танцует в ее черных зрачках, заплетая в свои резкие, рваные, дерганные движения зимнюю стужу. И ей было жутко. Они не разговаривали больше. Совсем. Вэйнэ, кажется, даже и не помнила больше, как говорить обычным способом, открывая рот и заставляя мысли превращаться в вибрирующий, проходящий сквозь горло звук. Ее речью стало половодье вышедшей из берегов реки образов, которое разливалось так широко, что она и не видела края. Только белые клубы тумана, только бесконечная усталость и почти полное измождение истрепанного, будто тряпка, сознания, сквозь которое прогоняли и прогоняли без конца болезненные картинки, слишком яркие, слишком волнующие, слишком изматывающие. Ее голова больше не принадлежала ей, и Вэйнэ осознавала это с пугающим равнодушием. Что-то еще осталось в ней, что-то крохотное и жалобное, перепуганное до смерти, забившееся в самый дальний угол ее существа, что отчаянно дрожало, отсчитывая каждое мгновение в этой бездне мхира. Что-то, что шептало без перерыва: «Беги!.. Беги!.. Беги!.. Беги!..». Но Вэйнэ не могла убежать, потому что вокруг просто не было ничего. Молю Тебя, Огненная, сжалься надо мной! Помоги! В такие моменты становилось легче, и воля Асхэ отодвигалась прочь, отступала. Вэйнэ вновь начинала осознавать себя и собственное тело, как будто выныривала из буквально топящего ее потока образа и белой мути, успевая сделать несколько таких желанных, таких сладостных глотков воздуха прежде, чем опять с головой уйти в душную пучину. В такие моменты в середине груди начинало болеть, привычно, интенсивно, яростно, жечь, как огнем, и она всей собой хваталась за эту боль, благословляя ее. Потому что именно так Огненная вытаскивала ее из этого кошмара и ограждала от чужого влияния. Только вот стоило лишь на миг зазеваться, и она вновь тонула, бесповоротно, безнадежно, тихо и страшно. И с каждым разом звать Огненную было все труднее. Словно Вэйнэ кричала Ей сквозь толстые войлочные стены, которых с каждым разом становилось все больше, словно туман сознания Асхэ внутри ее головы размывал ее голос, лишая его силы и звонкости. «Тише, моя хорошая, затихай. Засыпай в моих руках и гляди мои сны со мной. Осталось немного совсем потерпеть, совсем чуть-чуть, обещаю тебе. И я отпущу тебя». Теперь Асхэ читала ее, как открытую книгу, и не было никакой возможности укрыть от нее что-то, утаить, оставить своим. С тихим ужасом Вэйнэ наблюдала за тем, как Асхэ отбирает у нее всю память, каждое мгновение ее прошлого, каждое событие и человека, которого она когда-либо встречала. Асхэ смотрела на царицу Лэйк и Рощу Великой Мани, смотрела на Лару и мани Вэйнэ, смотрела на всех, на кого смотрели глаза Вэйнэ хоть единожды, слышала каждое их слово, каждый жест. Асхэ теперь знала все, что знала Вэйнэ, умела все, что умела она. И в какие-то моменты Вэйнэ начинало казаться, что и ее самой больше нет на свете, а есть только Асхэ. Только Асхэ и никого больше, бесконечная и совершенно безумная, переполняющая собой все до измождения и усталости, щедро переливающаяся через край, разделяющий бытие и небытие. - Вэйнэ! Человеческий голос, который услышали уши, был таким резким, требовательным и непривычным после долгих дней молчания, что Вэйнэ внезапно вздрогнула, возвращаясь обратно в собственное сознание, казалось, с изнаночной стороны мира. Этот путь занял целую вечность времени, которое она переживала всем своим телом, и при этом был короче мгновения. Шумно вздохнув, она распахнула глаза и осознала себя. Белые клубы все также танцевали вокруг, скрывая очертания пространства. Вэйнэ лежала на земле ничком, раскинув руки и ноги в стороны, и чувствовала собственное усталое и сонное тело, которое, кажется, только что спало или дремало. Ей хотелось есть, у нее болели ноги и голова, и эти ощущения были настолько потрясающе телесными, такими ослепительно обыкновенными, физическими и плотными, что с губ Вэйнэ сорвался почти что стон облегчения. Она буквально вцепилась в собственные ощущения, наслаждаясь ими, держась за них крепче крепкого. По крайней мере, сейчас ее голова и рассудок принадлежали ей самой и больше никому. Но чей голос она услышала? Вэйнэ с трудом приподняла голову, готовая благодарить всех Небесных Сестер и Их Великую Мани вместе взятых за боль и головокружение, которые испытывала сейчас. Они давали ей надежду на то, что она все еще не сошла с ума, что она все еще владела собственным телом и была отдельным от Асхэ существом. Одно воспоминание об этом имени заставило все внутри нее съежиться от страха и боли. Глаза бездумно мазнули по белому мареву вокруг, и Вэйнэ различила в перетекающих очертаниях тумана своих спутников. Игдар сидел, скрючившись и покачиваясь взад-вперед, и глаза его были абсолютно пустыми, а губы беззвучно шевелились, проговаривая что-то и то и дело растягиваясь в блаженную улыбку. Элана лежала ничком на земле рядом с ним, вытянувшись во весь рост и прикрыв глаза. Она дышала быстро-быстро короткими рваными глотками, словно ей не хватало воздуха. Очертания Гайтана скрывались в тумане, и Вэйнэ видела лишь его безвольно вытянутые лапы и мерно вздымающиеся во сне лопатки. Только Ильяни не было видно нигде, и это почему-то настораживало. Но ведь кто-то говорил с ней! Вэйнэ нахмурилась, с трудом заставляя измученный влиянием Асхэ мозг сосредоточиться и начать обдумывать ситуацию. Как вдруг негромкий голос прозвучал прямо над ее ухом: - Очнись же и помоги мне, Вэйнэ, бхара тебя раздери! Голос был требовательным и полным отчаянья, полным кипящей злобы и сводящего зубы страха. А еще – почему-то очень невнятным и с трудом понятным, будто его хозяин не привык проговаривать слова или обычно общался на ином языке. На миг страх сжал нутро Вэйнэ, когда она подумала о том, что это Асхэ обращается к ней на понятном им обеим языке. Но она тут же отбросила эту мысль, а затем с огромным трудом приподняла свинцовую голову, заставляя себя поглядеть и в другую сторону. И сразу же столкнулась взглядом с незнакомой среброволосой женщиной. Не заорала Вэйнэ, наверное, лишь потому, что на это у нее просто не было никаких физических сил. Они почти что вытекли из нее, как вода, стоило только приложить усилие, чтобы перевернуться, и она со вздохом плашмя рухнула на землю, очертания которой тоже терялись в противном белом молоке, словно и твердь под ними тоже была ненастоящей. Женщина, что настойчиво смотрела на нее, больше всего походила на зверя, даже сидела как-то по-звериному, припав на руки, сгибая голову к земле и оглядываясь вокруг беспокойными синими глазами. Длинные серебристые патлы на ее голове больше напоминали спутанную шерсть, которая волочилась по земле, тонкие ноздри беспрестанно шевелились, ловя запах, белые брови изломились, напряженно сдвинувшись к носу. Несколько секунд Вэйнэ понадобилось на то, чтобы осознать – это Ильяни, принявшая человеческий облик. И нахлынувшее облегчение сорвало вздох с ее губ. Не Асхэ. Это была не Асхэ. Ильяни встрепенулась, поймав ее взгляд, и лицо ее осветилось вспышкой радости, впрочем, сразу же сменившейся тревогой и напряжением. Она смотрела на что-то за плечом Вэйнэ, почти не отводя взгляда, и нагнувшись к ней заговорила очень-очень тихо: - Вставай! Ты должна помочь мне убить ее! - Что? – выдохнула Вэйнэ, отстраненно удивившись тому, как медленно и неохотно ворочается язык в ее рту. Кажется, она так давно молчала, что забыла, как произносить слова. - Не будь дурой, Вэйнэ! – отрывисто прорычала Ильяни, все так же не отрывая взгляда от чего-то в стороне. Верхняя губа у нее подергивалась, обнажив зубы, словно у разъяренного или насмерть перепуганного зверя, да и речь больше походила на звериный рык, в котором с огромным трудом можно было разобрать слова. – Она спит сейчас или в забытье, не знаю. Сейчас можно убить. Потом уже не сможем. Она была права – это Вэйнэ поняла с потрясающей ясностью, и сейчас эта мысль не вызвала у нее ни вопросов, ни желания спорить. После всех этих бесконечных часов, переполненных чередой безумных видений, после этой муки на дне бездны мхира, которая, кажется, длилась целую вечность, у Вэйнэ уже не осталось сил задаваться вопросом, кто эта женщина на самом деле, желает ли она им зла или нет. Все ее изжеванное, истерзанное существо сейчас содрогнулось в конвульсии желания: собственными зубами перервать ей горло, той, что изводила его тяжестью безумия все это время. И раздумий не было никаких. Собравшись с силами, Вэйнэ подтянула к себе ладони и уперлась ими в твердую землю под собой, начав приподниматься. Странное дело, в теле не было ровным счетом никаких сил, словно их вытянули из нее раскаленными клещами до последней капельки. Голова кружилась, все болело… Никогда она еще не ощущала себя такой разбитой. Но сейчас это не имело особого значения. Ману всегда говорила: за любую глупость придется платить, и вот прямо в этот самый миг Вэйнэ вдруг всей своей шкурой осознала, что это правда. И судорожно всхлипнула, с потрясающей ясностью осознавая, что все это случилось только по ее вине. Только по ее и ничьей больше. - Не сейчас! – послышалось рядом приглушенное рычание Ильяни, и Вэйнэ запоздало вспомнила, что волчица по запаху считывает все ее чувства. – Сейчас – убивать. Двуногие и Гайтан не очнутся, у них по одному телу только, и эти тела забрала себе женщина-змея. Но у нас с тобой по два тела, мы сможем сделать то, что нужно. Но ты должна помочь мне, одна не смогу. Мало сил. Потому сейчас сосредоточься. Вэйнэ с трудом подавила в себе желание придушенно расхохотаться. Асхэ говорила с ней на языке образов, потому что не могла говорить обычным языком, и это казалось Вэйнэ таким красивым поначалу, пока не начало убивать ее. Ильяни говорила с ней на человеческом языке, некрасивом и корявом, потому что пыталась уложить в слова образы, и за долгие бесконечные дни пытки эти звуки сейчас были самыми ласкающими слух и долгожданными из всех, что она когда-либо слышала. Впрочем, подумать о том она могла и позже, в другое время. А это время настанет только тогда, когда они убьют Асхэ. Вэйнэ все-таки умудрилась встать на четвереньки, преодолевая все сопротивление мира и невыносимую слабость собственного тела. А затем вскинула голову, мутным взглядом отыскивая свою мучительницу. И нашла ее – ровно там, куда и смотрела Ильяни, не отводя взгляда, лежащую на земле и отвернувшуюся от них. Отвращение взметнулось внутри, подпитываемое огненной яростью ненависти, и Вэйнэ почти что задохнулась от сладости этих чувств. Так хорошо было испытывать эмоции, так сладко! Сколько дней она не знала ничего, кроме сводящей с ума пелены в голове, сколько дней вынуждена была обессилено наблюдать лишь тени собственных чувств, тянущиеся мимо нее, как те движущиеся на каменной стене тени, которые она видела в первой аномалии в Эрванском кряже. И вот теперь ее тело с потрясающей силой возвращало ей способность вновь ощущать: слабость в мясе и костях, боль в голове, ураган эмоций в груди. Слава Тебе, Огненная! Как же сладко быть живой! И после этой мысли огненная градина в груди ответила, разгораясь все ярче и болезненнее, словно уголек, на который обрушились порывы ураганного ветра. - Только тихо, - прошептала Вэйнэ, не сводя глаз с фигурки Асхэ на земле. – Я ударю ее ножом. Ты будешь держать. - Хорошо, - отозвалась Ильяни. И они медленно поползли вперед, будто два распластанных на морском дне жука, с трудом передвигающие ноги от жуткого давления. Вэйнэ шатало из стороны в сторону, она то и дело врезалась плечом в теплое плечо Ильяни, судорожно дышащей рядом, но даже это было хорошо. Потрясающе! – она ведь ненавидела волчицу всю свою жизнь, считая ее взбалмошной, стервозной, невыносимой бхарой, способной отравить жизнь кому угодно. Но сейчас она почти что целовать ее готова была за все эти эмоции, которые могла испытывать по отношению к ней! Наконец-то могла испытывать! Асхэ свернулась в клубочек, подтянув ноги к груди, костлявые плечи едва-едва прикрывал грязный, сползший набок плащ. Не отрывая глаз, Вэйнэ следила за тем, как эти плечи рывками вздымаются и опускаются вниз, такие ненавистные сейчас. Что-то лютое, глухое и чернильно-черное поднималось в ней впервые в ее жизни. Желание убить. Желание собственными руками быстро и без раздумий отнять чужую жизнь раз и навсегда, отомстить за всю боль, которую она причинила. Никогда еще Вэйнэ не была так кристально чисто уверена в собственных действиях. Но теперь она не сомневалась ни капли. Руки дрожали от слабости, но она, закусив губу, ползла вперед. Время, что до этого все дни, казалось, не существовало или растянулось до того предела, за которым наступает почти полное бездвижье, теперь буквально неслось вперед, горячими каплями обжигая нутро Вэйнэ, отсчитывая мгновения ударами сердца в ее груди. Они должны были убить ее, убить как можно скорее, убить, пока она не проснулась. Вот прямо сейчас. Сейчас! Вэйнэ с трудом оттолкнулась обеими руками от земли, нашаривая долор на поясе, обхватывая пальцами гладкую прохладную костяную рукоять, которая, как будто, придала ей сил. Да, им нужно было убивать лишь анай, но разве это имело сейчас значение? Разве имели значение хоть какие-то идеи, запреты, слова или людские помыслы перед лицом ледяной смерти с потухшими тупыми глазами, жадно протянувшей к Вэйнэ свою когтистую лапу? Она выхватила лезвие, занося дрожащую от напряжения руку над головой. Бить надо в горло, чтобы наверняка, чтобы точно. Рядом судорожно вздохнула Ильяни. В следующий миг глаза Асхэ распахнулись, немигающий зрачок вонзился в Вэйнэ, вывернутый в сторону, как у бешеных собак. Сам белый туман вокруг них взметнулся быстрее падающей с небес молнии, и ее ударило в бок, смяло, отшвырнуло в сторону. Долор со звоном укатился прочь, выскользнув из ее руки, канув в туман и безвозвратно растворившись в нем. Сама Вэйнэ врезалась лицом в камень, едва не ослепнув от боли и ожога, сразу же ощутив, как липкая горячая кровь хлынула по ссаженной коже. «Какая нехорошая девочка! А мне казалось, что мы с тобой подружились». Мыслеобразы Асхэ в ее голове были полны ядовитого смеха, полынной горечи, ярости хищника, застывшими неотвратимыми глазами наблюдающего за своей жертвой. Сейчас она чувствовалась какой-то другой, не такой, как раньше, и Вэйнэ ощутила, как внутри нее поднимается леденящее душу предчувствие. Что-то изменилось в Асхэ теперь, что-то неуловимое, но до того страшное, что хотелось выть. Будто она сама стояла на краю пропасти, отбросив все, что раньше было ею, ради чего-то гораздо большего. Будто это большее уже начало переливаться в нее тонкой струйкой, наполняя тело и дух своим прикосновением. Ее образы жгли Вэйнэ гораздо сильнее боли в разбитой правой щеке и брови. На этот раз они будто липкие нити паутины не тянули ее назад, в тягучую трясину безумия, совсем наоборот. На этот раз они толкали ее вперед, сталкивали в пропасть, давя на лопатки и обещая, что она полетит, а не упадет. Вот только за собственными лопатками крыльев она больше не чувствовала. «О, на этот раз я не отниму его у тебя, моя маленькая! На этот раз мы с тобой просто кое-что сделаем, потому что время настало для того, а мы уже совсем рядом. Вставай, моя хорошая! Пора идти. Осталось совсем немного. И подруженьку мы твою поднимем, ту самую, что все это время зверем притворялась. Не бойся, я не буду ее наказывать за то. Все мы звери, моя хорошая, все, нет в том дурного». Зубы Вэйнэ от страха выбивали дробь во рту, когда она вдруг всей собой осознала, что теперь Асхэ контролирует не ее голову, но ее тело. Она была предоставлена себе, целиком и полностью предоставлена со всеми своими мыслями, чувствами и переживаниями, но вот ее тело механической куклой задвигалось, выполняя волю Асхэ. Стон прорвался сквозь сжатое судорогой горло Вэйнэ, когда ее собственные руки по чужой воле оперлись о землю и приняли на себя вес тела, помогая слабым ногам разогнуться. Она выпрямилась, потому что Асхэ так приказала, сделала шаг вперед, потому что Асхэ хотела так. Вэйнэ пыталась сопротивляться, пыталась хотя бы голову повернуть, чтобы посмотреть, что с ее спутниками, пыталась выдавить из себя хоть слово, да только не могла. Последним, что еще подчинялось ее воле, были глаза, и она изо всех сил скосила их вбок, пытаясь понять, что происходит за ее спиной. Самым краем глаза она видела, как следом за ней шагает через туман Ильяни, и движения ее были резкими, отрывистыми и совершенно неживыми. «Не волнуйся, моя дорогая», - зашептали где-то в ее голове узкие змеиные губы, чем-то до боли напомнившие ей теперь шепот скаах. Теперь-то Вэйнэ так четко понимала это, так ясно осознавала! «Не бойся, я не причиню вам вреда. Ты вот думаешь обо мне дурное, а зря, зря боишься меня, моя сладкая. Мы с тобой вдоволь понежились, напились родниковой водой друг друга. Так много рассказала мне ты, так много показала, хоть и не хотела того, конечно, но кто же хочет делиться сам? Все самое ценное всегда приходится забирать силой, тут уж не попишешь ничего, не правда ли?» Вэйнэ перетрясло всем телом, когда прямо внутри ее черепа раскатился надтреснутый смех Асхэ. Ноги внезапно уперлись в склон, и она поняла, что теперь нужно карабкаться вверх, как будто они подошли к подножью горы. Глаза не видели ничего в белой мути перетекающих туманных валов, но ноги ощущали резкий подъем, и послушное чужой воле тело нагнулось вперед, сохраняя равновесие и начиная подниматься по скале. «Но я не такая жадная, как все остальные люди, не такая злая, как ты думаешь, моя девочка. И я поделюсь с тобой сама, по своей воле расскажу тебе обо всем, потому что ты очень помогла мне. Даже сама не знаешь, как сильно помогла, моя хорошая, и я так благодарна тебе за то! Всегда буду благодарна!» Что-то внутри Вэйнэ заледенело, замерло, хоть тело и продолжало двигаться вперед. Теперь уже она не замечала этого, скованная вкрадчивым шепотом Асхэ, обещанием, что крылось за ее восторженным голосом. Вэйнэ не хотела слышать того, что сейчас скажет ей Асхэ. Она не хотела слышать того! «Ну что же ты сопротивляешься, мое сокровище? Не стоит бояться, не стоит кричать и отпираться теперь, когда дело сделано. Тебе стоит гордиться тем, что ты совершила. Тем, что сделала ради всех нас. Раз!» Вэйнэ вздрогнула, услышав, как ощутимо громко стукнули зубы в ее рту. «Дверь, что ты распахнула в дверь, проход, что ты раскрыла в проход где-то там, далеко, на той стороне мира. Я не знала о том, но моя прекрасная госпожа показала мне, что случилось там. Смотри! Смотри вместе со мной, Вэйнэ!» Перед глазами завертелись разноцветные точки, и Вэйнэ увидела, переживая всем своим существом ослепительный, глубокий, как бездна мхира, ужас. Дверь, напротив нее – еще дверь. Двери связаны меж собой, распахнуты друг в друга. Темнота – и две двери, одна в другую глядится. В одну дверь - десять тысяч птиц, черных крохотных птиц, несомых пропахшим степью ветром. Десять тысяч птиц – в другую дверь, и все десять тысяч – становятся мертвыми, но летят в темноту, и черные перья лоскутами свисают со скелетов, кость царапается о кость, слепые глазницы залиты темнотой. Дверь распахнута в дверь. «Знаешь, что это?» - Асхэ смеялась, и ее смех неторопливо надрезал внутри Вэйнэ струны, на которых держалась ее существо, медленно надрезал, с наслаждением, прерываясь и разглядывая, как лопаются одна за другой туго натянутые нити. «Это переход, который ты создала, и десять тысяч степняков, что попали сюда благодаря нему. И теперь они станут моей армией, моя маленькая девочка. Я подниму их со светящимися глазами, подниму их, преданных госпоже моей и моему делу, несущих в своих ладонях истину, и хлынут они рекой на восток, на земли людей и эльфов, в густые леса, в дремучие болота, в города из стекла и радости. И понесут они мою месть в своих мертвых руках тем, кто жег меня, кто бил меня, кто гнал меня. Моя госпожа снова выйдет в мир, снова будет править в нем, на этот раз утвердившись навсегда. И ты, моя славная девочка, подарила нам с ней армию диких, с помощью которой мы это сделаем. Разве же нечем здесь гордиться? Разве же стоит слезы лить, скажи?» Вэйнэ лишилась всех своих мыслей и чувств, широко раскрытыми глазами глядя перед собой, онемевшая и страшная. Ничего сейчас не осталось в ней, кроме глухо бьющегося о ребра сердца, кроме тела, которое по воле Асхэ карабкалось куда-то вверх по склону. Она даже не могла закрыть глаза и не смотреть, не могла отвернуться или прогнать Асхэ из собственной головы, не могла не слышать того, что та говорила ей. Ничего не могла. «Два», прозвучал в ее голове погребальным звоном голос Асхэ, и Вэйнэ застыла, готовясь ко второму удару, который она тоже не сможет отразить. Ко второй правде, которую собиралась открыть ей эта страшная женщина. «Ты и еще кое-что сделала для нас, моя славная. Показала мне переход за Грань. Тот самый, который я так искала, который все никак не могла найти. А все потому, что путь мой к моей возлюбленной Королеве Зимы так долог! Из дали плоти ведет он, из мира грубого, твердого, тупого тела, которое так тяжело преодолеть, в мир тонких хрустальных дворцов изо льда и белизны, где правит моя ненаглядная, светом своего взгляда устанавливая порядок. Не дотянуться до нее мне было, не достать, не докричаться. Ночи напролет звала и звала ее, дни напролет молила ее прийти. Во снах ее облик ловила, в туманах видений, в дымке образов. И все ускользала она от меня, как дым. Что только ни делала я, Вэйнэ, поверь мне, как только ни старалась избавиться от этого уродливого тела, в котором так тесно мне, так тесно ей! И украшала его, и убивала его, и услаждала им ее взгляд, и предлагала его ей, да все не шла она ко мне. Потому что я в мире плоти брожу, обездоленная и одинокая, а она – в мире духа царит, вечная и прекрасная. И не знала я дороги к ней, потому как мосты мои только из точки в точку водят, только из мира в мир по ним можно перейти. Не в тонкие миры, не за Грань между ними. И тогда она послала мне тебя. Тогда она сделала так, что дороги наши с тобой сошлись в одну, и что ты показала мне, как во плоти пройти за Грань, моя хорошая. Это ты привела меня к ней, к ее стопам, к ее престолу. Ты бросила меня в ее руки, к ее ногам, под ее взгляд. И за то я благодарная тебе буду все вечности, что будет править моя возлюбленная госпожа этим миром!» Вэйнэ трясло, она обливалась ледяным потом, всем своим существом осознавая, что только что произошло. И теперь уже готова была молить о том, чтобы Асхэ вновь вернула ей образы. Чтобы тысячи тысяч лет бродить среди расплывчатых лабиринтов чужого безумия, чтобы терять себя в них, помня о том, что потеряла, понимая, что все могло быть иначе и не будучи в силах вернуть это. Она готова была на что угодно, лишь бы не слышать того, что говорила ей сейчас Асхэ. Лишь бы не знать всего этого. Лишь бы… «Зачем же ты так, моя дорогая? Зачем же отказываешься, сопротивляешься, бежишь прочь? Ты сделала великое дело для этого мира, для всех миров. Тебе гордиться нужно делом рук своих, а не отрицать его, не отрекаться от него! Негоже так, неправильно. Но да я сейчас покажу тебе все до конца, и ты тогда поймешь все, что было сделано тобой, все поймешь. И увидишь, как славно все получилось, как складно». Нет, пожалуйста, Огненная, пожалуйста! Вэйнэ зажмурилась изо всех сил, желая одного – не знать. Просто не знать этого, просто не слышать. «Три». Оно упало сверху на Вэйнэ, словно небо, придавливая ее своей тяжестью, распластывая ее той самой пришпиленной к столешнице ледяными иглами стрекозой. «Ты не только дала мне армию и позволила добраться до моей возлюбленной Королевы Зимы и пробудить ее, о нет. Ты еще и понесешь ее власть по всему миру! Понимаешь, моя хорошая? Ведь ты сейчас уйдешь сквозь Белый Источник в свой дом и принесешь ее на своих руках туда. И она воцарится не только в этих краях, что всегда были ее вотчиной, несправедливо у нее отобранной, о нет. Она воцарится и там, на другой стороне мира, легко и просто, по одному мановению своей руки. Теперь понимаешь, что ты сделала для нас, какую неоценимую услугу оказала, моя славная? Ты начала Дикую Охоту, Вэйнэ. И мы всегда будем благодарны тебе за это. И когда они назовут тебя лихом, девочка, ты всегда сможешь вернуться сюда, к нам. Потому что мы будем ждать тебя». Мир дрожал, переполнившись до самого края, мир трясся вокруг нее, будто желе, осыпался, как хрупкие кирпичные стены во время землетрясения. И Вэйнэ стояла в самом центре этой бури, в самом центре этой беды, понимая, что это ее руки породили смерть. Что это она принесла все это в мир. Это она… «Нет! Нет! Роксана, пожалуйста, молю Тебя, нет! НЕТ!» Она кричала, чувствуя, как рушится все вокруг нее, как рушится она сама. Она не понимала, что такое Дикая Охота, кто такая Королева Зимы, что именно она сделала, но ровно с тем же – она прекрасно знала, что это такое. Неотвратимость обернула к Вэйнэ свой лик и смотрела на нее во все глаза. Рок обрушился на нее, состоящий из тысяч крохотных шажков по одной дороге, каждый из которых не значил ничего и не сотворял ничего страшного, но все они вместе создавали нечто устрашающее, нечто поистине ужасное. И Вэйнэ поняла, что все они уже были сделаны, и что у нее не осталось никакой возможности ничего изменить. Ни единого крохотного шанса. Асхэ хохотала в ее голове, исступленная и дикая, раскидывая руки в стороны, отдаваясь буре, что вырастала из ее груди, окутанная ледяными вихрями. Асхэ хохотала, и у Вэйнэ не было сил даже завыть в ответ на ее жуткий голос. «Мы всегда будем ждать тебя, Вэйнэ!» *** Первая неделя осени пришла в Рощу Великой Мани и принесла с собой почти что летнее тепло. Будто Великая Мани сжалилась над Своими безутешными дочерьми и решила послать им немного ласки, немного нежности накануне долгой холодной зимы. Немного утешения после всей той боли, которую они пережили. Только вот они почему-то отказывались это утешение принимать. Будто и не понимали, зачем все это делается, будто посчитали это насмешкой. Жизнь в Роще замерла, само время остановилось. Не слышалось громких голосов и смеха, пения, звуков музыки. Не бегали дети по густой траве тихой каменной чаши среди гор, не бродили, рассеяно улыбаясь, женщины, переполненные новой жизнью, которая вот-вот должна была сделать свой первый вздох под бархатисто-синими, тихими небесами, под мудрыми ласковыми взглядами Небесных Сестер. Они все плакали, позакрывав двери своих домов, посыпав волосы пеплом, питаясь лишь пресной пищей и ключевой холодной водой. Они все провожали Ману Свою Небесную на Земле к великому Трону Творящей, поднимающуюся по золотой лестнице в бесконечность. Так они говорили. Эней шмыгнула носом, обхватывая себя руками покрепче и ерзая на большом холодном валуне, который неукротимая воля Аленны давным-давно вырвала из объятий его мани-скалы и швырнула вниз, разбив о землю, обрушиваясь сверху на него тяжестью собственных струй, дробя и дробя его крохотными капельками водяной пыли все вечности до скончания времен. Вокруг Эней шумел водопад, клубилось море крохотных водяных капель, которые он взбивал, заставляя подниматься вверх с земли. Она была одна на самом краю беснующейся стихии, находя в этом тишину, потому что никого в этот час и этот день рядом не было. Морось промочила ее одежду и волосы почти насквозь, и все-таки прокрадывающийся в чашу долины ветер теперь то и дело резал ее тело ледяными ножами холода. Но ей было хорошо здесь, в этой тишине на самом краю бездны. Ей было тихо. Водопад Милосердной свергался с высоты, обрушиваясь с самого края скальной гряды, за которым начиналось бесконечное небо. Сейчас оно было мягким, перламутрово-серым, состоящим из наслоенных друг на друга тонких полукруглых перышек, которые слегка подсвечивало розовым медленно закатывающееся за горизонт солнце. Эней криво усмехнулась, глядя туда. Мелкие белые перышки, как на грудке у певчей птицы, окровавленные солнцем. Ману всегда звала мани так. Наверное, не зря. Эней прикрыла глаза, пережидая приступ глухой тяжести, сжимавшей сердце. Она и не знала вовсе, что чувствует, не понимала до конца, наверное. Эта тяжесть появилась вместе с гранитной белоснежной плитой, которой накрыли тело Великой Царицы, легла на Эней сверху и все не желала исчезать. А кроме нее и не было больше никаких чувств, будто она и вовсе разучилась что-то испытывать. Теплая осень ласкала нежными морщинистыми пальцами мир вокруг Эней, наполняя его мягкой позолотой и прозрачной чистотой предзимья. А сама она застыла посреди этой тишины словно воткнутый в землю железный прут: неуместная, неуклюжая, совершенно ни к чему не подходящая. Почему я до сих пор здесь? Почему я не возвращаюсь обратно? Эней и сама не знала ответа на этот вопрос. Не потому, что Натар дель Раэрн пока не спешила покидать Рощу и, как и все остальные ее обитатели, держала пост, оплакивая Великую Царицу. Эней могла бы улететь и без нее, ее больше ничто не держало, ее, в общем-то, никогда ничего не держало в этой жизни, она лишь соглашалась играть по правилам, которые устанавливали другие. Ведь всегда была возможность прекратить игру, в любой момент. Но она оставалась. Может быть, потому, что так и не увиделась с мани с той самой ночи? Держащая Щит удалилась в уединение и никого не пускала к себе, кроме Морико с Раеной, что носили ей еду. Даже Эней не пустила, отчего внутри так и скреблось, так и скреблось ржавыми гвоздями. Неужто не могла побыть со своей дочерью, которая по ее же вине только что потеряла ману? Неужели в ней не осталось совсем ни капли нежности, чтобы отогреть ею замершее сердце собственного покинутого всеми ребенка? Ты взрослая женщина, а не ребенок. Глупо ждать от них тепла, да и зачем? Неужто ты думаешь, что спустя столько лет дождешься его, коль его не было раньше? Все это Эней говорила себе уже тысячи раз, но все равно почему-то оставалась здесь, будто привязанная, все равно почему-то не улетала. Ну почему же? Остальные ведь простили бы ей уход, просто потому простили, что в их глазах она была особенной, не такой, как все? Неужели нельзя было хоть единожды за всю жизнь воспользоваться этой своей инаковостью во имя собственного же блага? Какой-то звук донесся сверху, пробившись сквозь шум водопада, и Эней поморщилась, поводя плечами. Она специально пришла сюда, чтобы избавиться от общества других анай, чтобы побыть одной. Обычно у водопада Аленны бродили беременные или Дочери Воды, прибывшие с паломничеством, но в последние дни здесь было пусто. Прекрасное место, чтобы уединиться и подумать. Но даже здесь ее преследовало назойливое внимание других людей. И чего ты удивляешься? Если хочешь тишины – уходи уже отсюда, покинь это место. В Роще ты не найдешь того, чего ищешь. Еще один возглас, на этот раз гораздо громче, донесся сверху, и Эней невольно вскинула голову, пытаясь рассмотреть, кто там кричит. Звуки раздавались со стороны плато, ведущего к Источнику Рождения, где стояла стража теперь, после Великой Войны, когда первые первых допустили в Рощу низинников и сальвагов. Эней нахмурилась, глядя на то, как там мелькают вспышки крыльев, а затем одна из стражниц поднялась в воздух и стремительно ринулась вниз, отчаянно хлопая черными, как ночь, крыльями Раэрн. И, приметив одиноко сидящую Эней, изменила курс, направляясь в ее сторону. Эней поморщилась, недобрым словом помянув свою нерешительность. Коли бы приняла уже какое-то решение, давным-давно ушла бы, и не пришлось бы сейчас контактировать с кем-то, решать чужие проблемы. Со вздохом поднявшись с камня, она по привычке одернула форму, поджидая, пока дель Раэрн спустится к ней. А та падала почти что вертикально, только у самой земли раскрыв крылья и зависнув в воздухе над рекой Аленны в двух шагах от Эней. Вид у нее был взволнованный, глаза едва не вылезали из орбит. - Эней дель анай, как хорошо, что ты здесь! – прокричала она, перекрывая шум падающей сверху воды. – Нам нужна помощь! Нужно предупредить Держащую Щит! - Что случилось? – без особой охоты спросила Эней. Вряд ли стоило объяснять стражнице, что мани не примет ее и не будет выслушивать ее доклад, раз уж за все эти дни никого не приняла ни разу. Впрочем, могла и принять. Источник-то для нее был гораздо важнее собственной дочери, всегда так было. Эней криво усмехнулась, мрачновато прикидывая свои возможности. Быть может, и впрямь с новостями об Источнике ей повезет заинтересовать собственную мани. Впрочем, слова стражницы по-настоящему удивили ее, заставив недоверчиво приподнять бровь. - Из Источника внезапно появились две анай, вельд и двое сальвагов! Их просто выбросило оттуда! – прокричала ей в ответ дель Раэрн, судя по всему, сама с трудом веря в собственные слова. – Они без сознания! Нужно предупредить Держащую Щит! - Я сделаю, - кивнула Эней, с удивлением вскидывая голову и глядя вверх, в сторону плато у Источника Рождения. Это чувство было едва ли не первым, которое она испытала за последние дни. И отчего-то сейчас она была даже невольно за него благодарна.