Танец Хаоса. Одинокие тропы

В последний раз одернув форму, Лара придирчиво осмотрела себя в маленьком медном зеркальце, чтобы убедиться, что все выглядело идеально. Отглаженная коричневая туника сидела ровно, поблескивал начищенный ремень, и на нем под четко выверенным углом висели пустые ножны долора, тоже начищенные до блеска, хоть костяной рукояти в них сейчас и не было. Даже несмотря на наказание за утерю клинка, ножен она не сняла. Не потому, что хотела кому-то что-то доказать, но потому, что пустые ножны значили для нее куда больше теперь, чем значил долор даже в тот самый первый день, когда она его заслужила. И пусть теперь на нее косились, пусть все вокруг опускали глаза, когда она проходила мимо, смотрели то ли с осуждением, то ли с жалостью, все равно. Она знала, что означают эти пустые ножны, и считала свой выбор правильным, что бы и кто ни говорил. В крохотной палатке разведчицы было тесно и душно, особенно на жаре, что никак не желала разжимать тиски над этим краем, пусть даже день осеннего равноденствия миновал. В Данарских горах так жарило в самой середине лета, и Лара до сих пор поражалась тому, что в этих краях все иначе. И немного скучала по своему просторному шатру первой стрелы, который теперь заняла Рила из становища Окун, избранная большинством голосов на совете сообщества Орлиных Дочерей. Лара тоже голосовала, как и все остальные, - милостью царицы Каэрос ее миновало выдворение из клана за потерю долора, - и даже ощущала отдаленную и какую-то совершенно размытую вспышку сожаления оттого, что теперь могла это делать наравне с другими. Она возглавила Орлиных Дочерей еще на полях сражений Великой Войны, вместе с остальными главами воинских сообществ подписывала право на защиту от Ларты, восстанавливала плечом к плечу с Лэйк свою родную землю после окончания войны… Наверное, она должна была чувствовать что-то большее, чем легкую грусть теперь, когда все это осталось в прошлом? Должна была, но не чувствовала. Неистовое пламя выжгло в ней все чувства и все мысли, кроме одной-единственной. Правду говорили, что Роксана приходила в человеческие сердца огнем и полымем, превращая их самих в пепелище и не щадя ничего в неукротимой пляске уничтожения. Такой пришла Она и в жизнь Лары, испепелив ее до персти и праха, но разве стоило жалеть о том? Она помнила, как соскальзывала белая ткань с мягких бархатных плеч, и как в черных, будто зимняя ночь, глазах танцевал огонь самой глубочайшей бездны мира. Помнила, как глядело на нее черное вытатуированное око Богини, пока она, опьяненная и шальная, покрывала поцелуями эти шелковистые плечи и плавилась, плавилась, будто свеча, брошенная кем-то в жерло кузнечной печи. И больше помнить ничего не хотела. Вся жизнь ее тогда сгорела вмиг тонким фитильком, и не осталось больше ничего, за что она могла бы держаться. Лара улыбнулась отражению самой себя в тусклом зеркальце и уложила его в полупустой вещмешок, туго затянув завязки горлышка. Вещей в нем было совсем немного, только самое необходимое, что она забрала с собой из шатра первой стрелы. Впрочем, так было всегда. Еще на полях сражений Великой Войны она приучила себя к тому, чтобы обходиться малым, и позже своей привычке не изменяла. Времена мира не могли длиться вечно, анай никогда не были кроткими овечками, как населяющие эти земли низинники, и вряд ли смогли бы ими стать, даже не случись Танца. И Лара благословляла Танец – за войну и за Вэйнэ. Закинув вещмешок на плечо, она пригнулась и выбралась из шатра. Длинные закатные тени уже потянулись над равниной, но солнце все равно было жадным, пекущим, алым, будто кровь. Сейчас оно висело аккурат над горизонтом на западе, там, куда так звало Лару ее собственное, захлебывающееся страстью сердце. Сама Огненная указывала ей путь, щитом отмечая дорогу. Лара улыбнулась, глядя на раскаленный шар и не отводя глаз до тех пор, пока не стало больно, пока слезы не застили взгляд, а потом поклонилась Грозной, в который раз уже вознося Ей хвалу. Потому что теперь Она стала для Лары лишь второй, тенью той, что плела нить ее судьбы, и пусть это было богохульством, какая разница? Пусть это было неправильно, но у кого нашлись бы силы бороться с этим? У Лары их не было, только огонь, что иссушил ее до дна. С легким сердцем зашагала Лара мимо палаток разведчиц, ровными рядами установленных на вытоптанном в камень поле у подножия огромной горы, на которой расположилось становище Асфей. Лара едва взглянула туда, это место не нравилось ей и не имело для нее никакого значения, что бы там сейчас ни происходило. Это не касалось ее больше, Вэйнэ сделала выбор за нее. И пусть другие с восторгом поднимали глаза вверх, туда, где к скале лепились три уровня городских стен, пусть другие с благоговением и ликованием произносили имена Аватар Создателя, рвались в бой, как очумелые, мечтая выкупаться в крови, ничто внутри самой Лары не дрогнуло и не отозвалось на этот призыв, потому что ничто теперь не принадлежало ей самой. За свою жизнь она успела познать многое: и животный предсмертный страх, и опьянение яростью боя, и горечь поражения, и сладость выстраданной победы. Но ничто не было таким сладким, как губы Вэйнэ, ничто не было таким пьянящим, как ее стоны, и никакая нервная лихорадка после пережитого месива не смогла бы заменить ее дрожащего под ладонями Лары тела. Окружающие сестры по сообществу при взгляде на нее скованно кивали и отводили глаза, не зная, как себя вести, но Лара и не замечала этого, шагая прочь от своей палатки, чтобы никогда больше туда не вернуться. Грозная все решила за них с Вэйнэ, пусть та до сих пор не поняла и не желала признавать этого. Коли было бы иначе, сейчас Вэйнэ не удерживали бы в Роще. Вслух того никто не говорил, обходя стороной эту тему в присутствии ее ману, но с Вэйнэ случилось что-то очень плохое, Лара чувствовала это за всей их недосказанностью. Она не слишком смыслила в ведовских ранах, но раз Вэйнэ взяла под свое крыло сама Держащая Щит, значит, дело было и впрямь плохо. Она не помнила ничего, - или говорила, что не помнила, - вернулась без долора и больше двух недель пролежала без сознания. И пока еще никто не попытался предъявить ей никаких обвинений, но Лара чувствовала: к этому все шло. Не раз краем уха еще будучи первой стрелой она ловила разговоры Боевых Целительниц о том, что могло спровоцировать взрыв в Эрванском кряже, повлекший за собой исчезновение и наиболее вероятную смерть более десяти тысяч кортов. Все чаще они говорили о созданном Вэйнэ ввернутом в себя рисунке перехода, все мрачнее становились раз за разом. Да и вернулась Вэйнэ в Рощу тоже странным образом, появившись из Источника Рождения и не сумев внятно объяснить, как это случилось. И быть может, Держащая Щит держала ее при себе не только потому, что стремилась помочь излечить ее ментальные раны, но и надеялась защитить ее от гнева остальных анай, когда во всех приключившихся бедах обвинят Вэйнэ. И будь Великая Царица жива, Лару бы это успокоило достаточно, чтобы оставить ее в Роще и продолжить служить под началом царицы Лэйк хоть до самого конца Танца Хаоса – ведь безопаснее места во всем мире просто не существовало. Но Великая Царица умерла, и срок траура по ней подходил к концу. А значит, Вэйнэ было больше небезопасно даже в доме Держащей Щит, и Лара должна была быть рядом с ней сейчас. Все сошлось к одному, все уже решили за них, а значит, нужно было лишь идти туда, куда вела ее дорога. Лара улыбнулась собственным мыслям, вспоминая себя до Вэйнэ, хоть и получалось это совсем плохо. Когда-то, видя подобную решимость в Лэйк дель Каэрос, она списывала ее стремление на амбиции и властолюбие, непримиримое отношение к чужому мнению и желание доминировать над остальными. Сейчас же все изменилось для нее, она сама изменилась, и теперь шла следом за Вэйнэ, как когда-то Лэйк за Роксаной. И пусть это ощущалось как-то неверно, Лара гнала прочь сомнения. Что дурного могло случиться, коли Вэйнэ вела ее? Разве не так? День медленно клонился к вечеру, но несмотря на свободное время, далеко не все анай проводили свои часы в праздности. Одна из них, та самая, что нужна была Ларе, ежедневно в этот час выходила на тренировочное поле, расчищенное в стороне от лагеря, чтобы не мешать другим. Лара не сомневалась в том, что Торн согласится на ее просьбу, что не откажет и выслушает. Много лет они называли друг друга друзьями, вплоть до той самой ночи, когда об их связи с Вэйнэ стало известно в лагере. И пусть после этого отношения между ними запутались и усложнились, Торн все равно не перестала быть ее другом. Не тем человеком она была, чтобы просто так отвернуться и перечеркнуть все эти годы взаимного тепла. Лара увидела ее еще издали, слишком уж приметна была первый клинок Каэрос. Жилистая, поджарая, сухая, она двигалась так, будто родилась с мечом в руках. Горели в лучах закатного солнца татуировки на ее предплечьях, черные прямые волосы отяжелели от пота. Против нее танцевали две молодые сестры, имена которых Лара запамятовала, и ни одна из них не могла даже близко подобраться к первому клинку и поддеть ее мечом. Лара остановилась на краю тренировочного поля, дожидаясь окончания поединка. Стоящие здесь же молодые сестры, пришедшие понаблюдать или отдыхающие между тренировками, глядели на нее огромными глазами, неуклюже кивали, замолкали на полуслове, не зная, что сказать и стоит ли вообще говорить при ней. Это Лара тоже игнорировала, это больше совершенно не волновало ее. Лишь одна вещь теперь была по-настоящему важна для нее – безопасность Вэйнэ, все остальное просто сгорело в ревущем горниле переполнившей сердце Огненной. Тренировочное поле было небольшим – примерно пятьдесят на пятьдесят метров выровненной и вытоптанной в камень земли, - куда меньше таких же полей, обустроенных вокруг города армией низинников. Здесь тренировались только те, кто хотел размять затекшие мышцы, остальному войску дополнительное обучение не требовалось. Царица Лэйк взяла с собой взрослых, опытных, прошедших полное обучение сестер, рвущихся на поля сражений. Остальные остались дома, кланам не было нужды напрягать все силы и проливать всю свою кровь до последней капли ради победы в Танце, по крайней мере, пока. Потому сейчас неподалеку от первого клинка сражалось еще несколько десятков сестер, разбившись на пары, и дрались они на боевом оружии. Ноздри поймали такой знакомый запах крови и пота, и Лара улыбнулась самой себе, когда внутри на него ничто не откликнулось. Только жажда, тянущий сухой жар тоски по Вэйнэ, и ничего кроме него. Через несколько минут бой Торн закончился. Тяжело дышащие разведчицы отступили в стороны, так и не сумев задеть ее ни разу, и первый клинок дружески потрепала одну из них по плечу, а второй пожала руку. Тогда-то она и заметила Лару, мазнув случайным взглядом по толпе зрителей и остановившись на ней. Черные глаза первого клинка сузились, так удивительно похожие и не похожие при этом на глаза ее дочери, она что-то еще сказала своим бывшим соперницам, а потом пружинящей походкой зверя зашагала в сторону Лары, не спуская с нее взгляда. Смотрела она исподлобья, недоверчиво и мрачновато. - Мне нужно поговорить с тобой, первая. С глазу на глаз, - сказала ей Лара, когда Торн молча остановилась напротив нее. Она ничего не ответила, только вздохнула и кивнула головой, приглашая Лару следовать за собой. Вдвоем в полной тишине они направились к шатру, который Торн делила со своей женой Боевой Целительницей Найрин. Той, впрочем, сейчас в шатре быть не должно было. По вечерам она обычно отправлялась в становище Асфей, к Вольторэ, с которой они подолгу занимались и разговаривали, узнавая друг друга. Сама Лара симпатизировала молодой Аватаре – та неплохо проявила себя во время битвы за Асфей, но сейчас все это было в прошлом, и думать о том Ларе совершенно не хотелось. Шатер Торн был просторным, больше того, что принадлежал Ларе, пока она еще являлась первой стрелой, рассчитанный на двух человек. Внутри нашлось место для походных стола и стульев, широкого раскладного топчана, укрытого шкурами. Отсветы огня в чаше Роксаны бросали на стены неровные тени, и в шатре стало значительно темнее после того, как Торн закрыла за шагнувшей внутрь Ларой полы входного клапана. - Садись, - бросила она, проходя в дальний угол помещения и наклоняясь над одним из сундуков. Все было почти как во время их прошлого разговора, разве что тогда за стенами шатра лежала чернильно-черная ночь. На этот раз Торн не стала до хруста в костяшках пальцев сжимать рукоять долора и скрежетать зубами, да и взгляд ее, обращенный к Ларе, был просто мрачным, а не полным готовности убивать, как в прошлый раз, когда Лара призналась в желании жениться на ее дочери. Все, произошедшее с Вэйнэ за последние месяцы, сильно ударило по Торн. Ее исчезновение, ее болезнь оставили под глазами первого клинка черные круги, посыпали сединой виски. Торн обожала свою дочь, души в ней не чаяла, это знали все в становище Сол, и с тех пор, как она пропала, первого клинка как будто подменили. Теперь жизнь возвращалась к ней, но так медленно, будто она поднималась от самого Трона Огненной. - О чем ты хочешь говорить? – устало спросила она, опуская на столешницу перед Ларой пузатую бутылку, обтянутую веревочной сеткой. Так делали низинники по эту сторону гор, чтобы удобнее было брать с собой выпивку, и внутри, конечно же, был не ашвил, а какое-то слабенькое местное пойло. Но воротить нос не приходилось, они летели через горы и тащили на горбу ровно столько, сколько могли утащить. Кто тогда знал, что по вине Вэйнэ в Эрванском кряже возникнет коридор шириной со становище Сол, по которому можно будет провести войска? Возможно, на этом можно будет сыграть, когда они начнут обвинять ее. Лара приказала себе запомнить эту мысль и вернулась к происходящему. - Я хочу уйти в Рощу, - просто сказала она, и Торн на миг замерла с двумя стаканами и куском завернутого в тряпицу соленого мяса в руках. Глядя ей в глаза, Лара пояснила: - Здесь от меня никакого проку, я теперь просто разведчица, да и моим бывшим дочерям в моем обществе неловко. Я хочу уйти служить Великой Царице. Торн криво усмехнулась и медленно опустилась напротив Лары на стул. Откупорив бутылку, она плеснула им обеим в стаканы, и, нарезая ножом мясо, насмешливо заметила: - Брешешь, Лара. Ты не за тем в Рощу собралась. - А даже если и так? – легко согласилась Лара, беря свой стакан и глядя на первого клинка. – Я люблю твою дочь и хочу жениться на ней. Что здесь дурного? Несколько мгновений Торн молчала, двигая челюстью и хмуря прямые черные брови, будто кто-то углем по ее лицу чиркнул, а затем устало проговорила: - Дурно здесь то, что ты бросаешь своих сестер ради женщины, которая даже не любит тебя. Дурно то, что ты забыла свой долг, потеряв его где-то у нее под юбкой. - Точно так же, как ты забыла свой, когда дезертировала из Серого Зуба, - ровно отозвалась Лара. - Я тогда не была первой стрелой, - остро зыркнула на нее Торн. – Я была всего лишь разведчицей. - Как и я сейчас, - невозмутимо кивнула Лара. Несколько мгновений Торн буравила ее тяжелым взглядом, затем подалась вперед и настойчиво спросила: - Ты понимаешь, что Вэйнэ не любит тебя? Понимаешь, что она воспользовалась тобой, чтобы попасть в войско? И что она никогда не выберет тебя, что бы ты ни делала, как бы ни старалась? - Это решать Роксане, - твердо ответила Лара, чувствуя, как внутри кольнуло болью, но удержав лицо. – Грозная благоволит храбрым. Если я докажу, что достойна ее, Вэйнэ полюбит меня. Она и сейчас любит, только не может себе в этом признаться. Торн горько рассмеялась, покачав головой, и взглянула на нее почти что с жалостью: - Вэйнэ во многом достойная дочь своего народа, но она молода, самолюбива и слепа. Возможно, она любила первую стрелу Каэрос, но полюбит ли простую разведчицу? Особенно сейчас, когда Держащая Щит уделяет ей свое личное внимание. Лара ощутила, как побелели пальцы, которыми она сжимала свой стакан, заметила это и Торн, бросив на ее руку короткий взгляд. Что-то давно сдавшееся и устало замолчавшее подняло голову внутри нее сейчас, попыталось бороться, подзадоренное проникновенными словами первого клинка. Ощущение правоты слов Торн, глубокая грусть от этого, упрямое желание отстоять себя. А потом перед глазами сквозь мутное забытье появился образ Вэйнэ. Залпом осушив стакан, она мотнула головой, отбрасывая все это прочь. Сейчас она уже не могла повернуть, даже коли и хотела того, Лара знала, что пути назад нет. Вэйнэ не оставила ей выбора. Первый клинок поглядела на нее прямо и как-то очень проникновенно, став на мгновение очень похожей на ту Торн, с которой они дружили все эти годы. - Пойми, Лара, я не пытаюсь отвадить тебя от своей дочери. Она уже взрослая, ей самой решать, с кем спать. – Она поморщилась на мгновение, а затем настойчиво продолжила: - Я не могу видеть, как ты, ослепленная ее силой крови, губишь все, что с таким трудом создавала. Поверь, я знаю, как влияют на людей нимфы, я сама чувствовала это на себе когда-то, Найрин показала это мне. - И ты все равно пошла до конца, - вскинула подбородок Лара, перебивая ее. - Я пошла до конца, потому что нюхом чуяла, что она любит меня в ответ, - твердо проговорила Торн, глядя ей в глаза. – Потому что у меня не осталось к тому моменту ничего и никого, кроме нее. - Как и у меня, - кивнула Лара. - Да, потому что ты сама все это уничтожила. А она заставила тебя это сделать, - часто моргая, с тихой грустью в голосе подытожила Торн. Ее грусть передалась и Ларе, тянущая, горькая, невысказанная боль где-то глубоко-глубоко внутри. Может, оно было и так на самом деле, Лара порой думала о том и ощущала правоту этой мысли. Но разве это что-то меняло? Чему она научилась за три десятилетия служения в качестве первой стрелы, так это принимать решения, а потом и возненавидела это. Впервые в жизни сейчас она ничего не решала сама, позволив Вэйнэ и Роксане сделать это за нее. И пусть это ощущалось неправильно, но она не могла уже ничего изменить. Но Торн все равно попыталась, и они обе знали, что она это сделает. Слишком хорошо узнали друг друга за эти долгие годы. Первый клинок подалась вперед и взглянула ей в глаза, заглянула в самую душу. - Я прошу тебя, Лара, обдумай все еще раз. Обратного пути уже не будет. - Я нужна ей, Торн, - точно так же честно и открыто ответила она, не пряча глаз и не кривя душой. – Я буду нужна ей, когда ее обвинят в уничтожении войска кортов, я должна быть рядом с ней и спасти ее от вашего суда. – Торн шумно вздохнула, откидываясь на спинку стула, и Лара настойчиво подалась вперед: - Ты знаешь, что так будет, не отпирайся. Рано или поздно вы начнете винить во всем ее. - Об этом не может быть и речи, - мотнула головой первый клинок, отметая возражения Лары. – Все прекрасно понимают, что произошедшее – стечение обстоятельств, а не вина Вэйнэ. Гринальд воспользовались созданным ею рисунком, она не знала о том, что он может быть опасен. - Она создала потенциально опасный узор, вот о чем говорят ведьмы, и ты тоже это слышала! – давила Лара. – Да, сейчас они боятся открыть рот, потому что Вэйнэ опекает Держащая Щит, но когда ее не станет, все они набросятся на Вэйнэ, и ты это знаешь! Вельдам нужно кого-то обвинить, нужно на кого-то сорваться, и этим кем-то будет твоя дочь. Дай мне шанс защитить ее! - И что ты сделаешь, если это все же случится? – глаза Торн стали холодными и колкими. – Предложишь ей сбежать с тобой на край света? Поверь, она не согласится! Я проделывала это единожды, и у меня не получилось, а Вэйнэ пошла своими принципами в мани, а не в меня. - Если нужно будет, я и силой ее уведу, - горячо пообещала Лара, и Торн в ответ на это только сокрушенно вздохнула, качая головой. - Ты сама сейчас не понимаешь, что говоришь. - Я все понимаю, Торн. Я отдаю себе отчет во всем, поверь мне. Взгляд Торн стал пристальным, подозрение мелькнуло на дне ее черных глаз, и она всмотрелась в глаза Лары. - Я надеюсь, ты не собираешься выкинуть какую-нибудь полную глупость? – медленно спросила она, глубоко втягивая носом воздух. Проклятый сальважий нюх делал их с Лэйк одинаково невыносимыми. Говорить с ними о чем-либо было, что перед судом Небесной Пряхи ответ держать. - Я собираюсь защитить Вэйнэ. Любой ценой, - не став кривить душой, отозвалась Лара, а когда недоверие не исчезло из глаз Торн, добавила: - Даже если для этого понадобится отдать собственную жизнь. - Если тебе так не терпится умереть, лучше бы осталась здесь и помогала царице в грядущие дни. Твой бесценный опыт мог бы спасти жизни многих молодых горячих дур. И это было бы куда разумнее, чем выжигать себя ради несбыточной мечты. Торн всегда говорила прямо, за то ее любили немногие, и Лара тоже раньше часто злилась, слыша от нее не то, что ей хотелось бы слышать. Но, к сожалению, первый клинок очень часто оказывалась права, чересчур часто и во многом, и сердце подсказывало Ларе, что права она и в этот раз. Только это не имело больше никакого значения, потому что ее сердце было пришито к Вэйнэ раскаленными кровавыми нитями, и до его правоты никому уже дела не было. - Я не спрашиваю у тебя разрешения, Торн, - просто ответила ей Лара, констатируя факт. – Его я уже получила. - От кого? - От Рилы, разумеется, первой моего сообщества, - не дрогнув, сообщила Лара. Торн долго молчала, прокручивая в пальцах свой стакан, потом сделала один большой глоток и отставила его на стол. Закусывать она не стала, только горько покачала головой и подняла на Лару уже совсем иной взгляд, в котором не было гнева или раздражения, только грусть. - Почему ты упорствуешь, Лара? Потому что хочешь защитить ее? Лэйк и так прекрасно знает, что она вернулась без долора. Кого ты хочешь обмануть? – с горечью она подхватила бутылку и плеснула еще себе в стакан. – Неужели ты действительно думаешь, что Лэйк даст в обиду дочь Найрин? - Лэйк вас всех сожжет дотла, если Роксана прикажет ей это сделать. Помяни мое слово, - ответила Лара, и лицо Торн изменилось, вытянувшись от изумления. - Неужели твоя страсть так ослепила тебя? Неужели же ты не видишь? Все изменилось, Лара! Мы уже не с кортами воюем, никто не будет кидаться на свой долор, попав в плен, никого не будут изгонять из клана за его потерю. Вспомни, Крол и Навитайэ тоже лишились долоров, и Лэйк знала об этом, но не выгнала же их! - Потому что Крол – ее дочь и потому что обе они – Спутницы Аватар, - пожала плечами Лара. Торн пораженно выдохнула, глядя на нее во все глаза, и Лара твердо мотнула головой: - Я не могу рисковать Вэйнэ. Что сделано, то сделано, в прошлом ничего не изменишь. Но в будущем можно, и я не отступлюсь. - Ты могла бы сейчас остаться первой стрелой и выиграть эту войну для женщины, которую ты любишь. Вместо этого ты бросаешь все и идешь против собственного народа, считая его врагом и надеясь, что за это она полюбит тебя? – Торн смотрела на нее так, будто не верила в собственные слова. - Она – мой народ, Торн, - тихо, но очень твердо проговорила Лара. – Она – моя война, моя вера и моя судьба. Ты должна понять меня. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, смотрели прямо и молчаливо, так искренно, как не смотрели до того никогда. Торн первой отвела глаза, скривилась и залпом осушила свой стакан. Тяжело грохнув его на столешницу, она вновь взглянула на Лару, сдаваясь: - Чего ты хочешь от меня? - Я хочу попасть в Рощу сегодня и прошу тебя это устроить. Сможешь? - Найрин это не понравится, - покачала головой со вздохом первый клинок. - Поэтому я прошу тебя, - кивнула ей Лара, и Торн провела руками по лицу, усталая и осунувшаяся, мигом растеряв всю свою ярость и силу, с которой пыталась убеждать. Толку было от того убеждения? - Хорошо, я все сделаю, Лара, - наконец проговорила она, отнимая ладони от лица и вновь глядя ей в глаза, на этот раз с печальным смирением, будто прощалась. – И буду очень просить Огненную, чтобы Вэйнэ выбрала тебя, - добавила она тихо, и желваки на ее щеках дернулись, напрягаясь. - Я приму это как благословение, - благодарно кивнула Лара, улыбаясь своей старой подруге. – Спасибо, Торн. - Не благодари, это совсем не милость, - мрачно буркнула та, а затем поднялась с места и кивнула ей: - Пойдем, не будем откладывать. Мир стал поразительно легким, будто перышко, что легло на оголенные плечи и просто лежало, обнимая Лару со всех сторон. Она зажмурилась, подставив лицо закатному солнцу, когда они вышли из палатки и направились в сторону огороженного места, на котором зрячие создавали рисунок перехода. Теплые золотые лучи, отчего-то очень печальные сейчас, целовали ее щеки, и Ларе хотелось плакать. Что-то сейчас было решено для нее раз и навсегда, что-то, что впервые за всю свою жизнь она не выбирала сама. Раньше она шла и делала так, как хотела сама, раньше она подчинялась и отдавала приказания просто потому, что считала это правильным. Сейчас же впервые за свою жизнь она отдала всю власть над собой, выбрав Вэйнэ и только ее и позволив ей руководить своими поступками. Потому что сама того хотела. А может потому, что она околдовала тебя? Потому, что подчинила своей силе? Потому что она действительно использует тебя так, как ей вздумается, а ты даже не находишь в себе хоть крупицы гордости, чтобы прекратить это? В глубине души она прекрасно знала, что так и было, чувствовала, как это неправильно, но ей не хотелось думать о том, и Лара твердо приказала себе не слушать этот голос. Он не имел над ней никакой власти, потому что власть над ней целиком и полностью принадлежала лишь одной земной женщине и больше никому. В молчании они миновали ровные ряды палаток, и Лара не обращала никакого внимания на то, что многие молодые сестры смущенно бормотали что-то себе под нос при встрече с ними, не зная, как теперь правильно обращаться к ней, как здороваться, ведь по этикету они должны были приветствовать лишь первого клинка Торн, но не простую разведчицу, еще какие-то дни назад бывшую равной ей по власти. Торн молчала, сжимая зубы, и вид у нее был мрачным, будто она провожала Лару на смерть, а не навстречу ее счастью. Это слегка тревожило, но и тому Лара значения не придала. Все было неважным, все. Они дошли до огороженного натянутыми веревками участка земли на краю лагеря, и молодая Боевая Целительница Мифу из становища Муктул торопливо вскочила на ноги при виде Торн. - Проводишь ее в Рощу и назад, - сухо скомандовала Торн, и когда Мифу попыталась что-то спросить, вскинула руку, прерывая ее. – Я сама все объясню Найрин. - Как прикажешь, первая, - растеряно пробормотала зрячая, удивленно хлопая ресницами. Вытатуированное на ее лбу око до боли, до тоски напомнило Ларе о Вэйнэ, и она ощутила нетерпение, готовая сорваться в бег, спеша навстречу ее раскаленному пламени, будто мотылек к безжалостному жару свечи. С трудом сдержав этот первый порыв, Лара повернулась к Торн и улыбнулась ей, протягивая руку: - Служить с тобой было честью для меня. - Как и для меня, - кивнула Торн, с силой сжимая ее ладонь и глядя в глаза. – Только прошу тебя: не делай глупостей, Лара, - хрипло и тихо добавила она, и глаза ее стали странно печальными. – Мир не заканчивается на одной-единственной женщине, пусть даже она – самая прекрасная на этом свете. - Прощай, Торн, - неожиданно для самой себя ответила Лара, улыбаясь. – И спасибо тебе за все. - Да, - горько кивнула та, тряхнув черными волосами, а затем развернулась и пошла в сторону, тяжело печатая шаг. Лара проводила ее взглядом, улыбнувшись напоследок. Торн ведь благословила ее, хоть ей и не нравилось решение Лары, хоть сначала она была против их союза с Вэйнэ. Но она все равно осталась другом, который поддержал ее в самом важном и самом сложном решении из всех, что Лара принимала за свою жизнь, и это было очень дорого. Отчего же тогда я чувствую, что это неправильно? - Пойдем… Лара? – запнувшись на едва не сорвавшемся с губ титуле, неуверенно спросила ее зрячая. Она была молодой, наверное, рожденной незадолго до Великой Войны или сразу после нее, но в ней не было ни капли красоты и чарующей грации Вэйнэ. Просто еще одни синие глаза, еще одни густые ресницы, мало ли их в мире? Что же ты сотворила со мной, моя ведьма, что я не вижу больше никого, кроме тебя? Что ты сломала во мне, что у меня больше нет сил постоять за себя, нет гордости, чтобы решать самой? А ведь раньше Лара улыбалась каждой встреченной миловидной женщине, и многие из них отвечали взаимными улыбками. Впрочем, это «раньше» было скрыто от нее туманным серебристым ореолом цвета волос Вэйнэ, и что-то в Ларе перестало сопротивляться, окончательно оборвавшись. Кивнув ведьме и ощущая беспросветную грусть от того, что потеряла что-то очень-очень важное, Лара взяла ее за руку и ступила за ней в открывшийся проем перехода. *** Алый закат пылал в высоком небе, ограниченном почти идеально ровным кольцом гор, и белоснежные пики казались обагренными кровью. Отчего-то сейчас это было особенно красиво на фоне бирюзового неба, прозрачного и очень высокого, какое бывает только в самом разгаре осени. Почернели криптомерии, лишившись прегражденной горами солнечной ласки, их подлесок тонул в полумраке и влажных туманах, в густом запахе мхов, окропленных алыми россыпями брусники. Тишина наполнила долину, и неумолчный рев водопада остался в стороне, рокоча где-то за излучиной реки, неумолимо напоминая о себе. Звезды загорелись в небе над ними, низкие, такие огромные и манящие, что можно было дотянуться рукой. И даже световой круг от костра не уменьшал их яркости, пока пламя ярилось и танцевало, выбрасывая вверх снопы искр. Вэйнэ всегда нравилось смотреть на огонь, на живой огонь, танцующий на живом дереве, хоть ритуальное пламя Роксаны тоже было прекрасным. Но что-то чарующее и завораживающее было в танце разрушения, которым ласкали медленно чернеющую древесину жадные языки. В том, как медленно сдавалась эта древесина, обугливаясь все сильнее, истончаясь, покрываясь трещинами. Как рассыпалась она в конце концов безжизненными бессильными кругляшами, и как лениво довершал свое дело огонь, неторопливо глодая их до белой трухи по бокам, затихая вместе с ними и осыпаясь золой. Ведь на самом деле они оба уничтожали друг друга, неразделимые и неспособные остановиться в чудовищной пляске слияния. И пусть огонь потом разжигали вновь, но он был уже совершенно другим и совершенно новым, как и дерево, сдающееся на его милость. Хмель кружил голову, делая мир особенно густым сейчас, особенно полным. Сладковатый вкус меда Нуэргос остался на губах, заставляя Вэйнэ то и дело облизывать их кончиком языка, и от нее не укрылся взгляд, которым провожала ее жест сидящая на другой стороне костра от нее Эней. Она тоже была пьяна, она тоже была голодна, она тоже была полна этой дикой и вольной ночью в сердце подступающей осени. И это волновало Вэйнэ. - Мы с тобой похожи, - посмеиваясь, заявила она, прикладывая к губам горлышко фляги, из которой совсем недавно пила Эней. Тепло ее губ на нем еще не остыло или так просто казалось из-за беззастенчивого жара огня? - И в чем же? – приподняла бровь Эней, глядя на нее своими серьезными зелено-карими глазами. - Мы – одиночки, - принялась развивать свою мысль Вэйнэ, вытягивая длинные ноги вдоль пламени и откидываясь спиной на большой валун, скрывающий ее от всего мира, будто прячущий за пазухой у потрескивающего осеннего костра с запахом листьев и жадного взгляда сидящей напротив нее Эней. – Голодные одиночки, чье сердце всегда не удовлетворено тем, что имеет, потому что хочет большего. И это большее вряд ли можно найти здесь, в этом маленьком мирке, ограниченном одной идеей, одной истиной, одним взглядом, которым смотрят на мир все. А он тем временем совсем иной, и он зовет нас, он открывает перед нами свои объятия, готовый поделиться всеми своими загадками и тайнами с теми, кто не побоится шагнуть ему навстречу. Только и ждет того, на самом деле. Несколько мгновений Эней молчала, задумчиво глядя на нее, слегка прищурив глаза. Чем-то она неуловимо напоминала свою ману такой, как помнила ее Вэйнэ по своим прежним визитам в Рощу. Быть может, пушистыми прямыми бровями и твердой челюстью? Или привычкой слегка клонить голову набок, слушая собеседника? Вэйнэ помнила, что Великая Царица делала так, смутно, но помнила. - Разве же ты одинока, Вэйнэ? – наконец спросила Эней, улыбнувшись самым краешком губ, и что-то ожесточенное увиделось Вэйнэ в ее улыбке. – Тебя окружает множество людей, о тебе говорят, что ты избалована вниманием. - Меня окружают те, кого по воле Милосердной свела со мной судьба, - отмахнулась Вэйнэ, не особенно желая рассуждать о том. – Что же до внимания… Да, его всегда было много. Но это можно сказать не только обо мне, - она лукаво улыбнулась, отхлебывая из фляги и глядя в глаза Эней. Та в ответ невольно рассмеялась и уронила голову вниз, но сразу же посерьезнела, задумчиво вглядываясь в пляску пламени между ними. - По правде говоря, меня это внимание не слишком радует. Я предпочитаю одиночество. - Оно и видно, - вновь улыбнулась Вэйнэ, протягивая ей флягу. Эней, не сдержавшись, фыркнула в ответ: - Обычно я и впрямь так делаю. Сейчас просто обстоятельства сложились иначе. - Мне нравятся эти обстоятельства, - слегка выгнула бровь Вэйнэ, на мгновение задержав свои пальцы в ее руке, пока Эней принимала у нее из рук флягу. Глаза напротив темнели, будто бездонные небесные колодцы, полные звезд. Но она все еще не сдавалась, и Вэйнэ нравилась эта игра. Впервые в жизни добивалась она, обычно бывало наоборот, и надо было признать, в этом имелась весьма определенная сладость. Эней первой отвела взгляд, забрав флягу и слегка торопливо отхлебнув из нее, а Вэйнэ, посмеиваясь, вновь вытянулась перед ней всем своим гибким телом, давая возможность вдоволь налюбоваться. В последние дни они проводили вместе почти все свободное время, и Эней достаточно привыкла к ней, чтобы начать смеяться и говорить по душам. Но пока еще она держалась и не поддавалась на обаяние Вэйнэ, хоть и очень хотела это сделать – Вэйнэ чуяла это желание и в ее взгляде, и в ее запахе. Здраво рассудив, что в таком деле все средства хороши, Вэйнэ немного порасспросила о ней в Роще, так, чтобы слухи до Эней не дошли, а даже коли и дойдут, чтобы она не восприняла их всерьез и не насторожилась, будто завидевшая крючок под наживкой рыба. Все собеседники Вэйнэ сходились в одном: никто и никогда не видел Эней с женщинами, а значит, как бы парадоксально это ни звучало, Вэйнэ могла оказаться у нее первой. Это раззадоривало ее еще сильнее, но спешить в таком деле не стоило. Эней казалась чуткой и пуганной, будто почуявшая охотника лань, и спугнуть ее раньше времени Вэйнэ совсем не хотелось. - А что Ильяни? Разве вы с ней не друзья? – будто мимоходом спросила Эней, и Вэйнэ поморщилась, не успев себя остановить. Это тоже раздражало и раздражало сильно. Как бы Вэйнэ ни пыталась ненароком все внимание Эней переключить на себя, сведя к минимуму случайные встречи или даже упоминания об Ильяни, а все равно так или иначе речь о ней заходила. То один случайный вопрос ни о чем, то другой, будто Эней сама вела с Вэйнэ какую-то игру, и эта игра ей совсем не нравилась. О, Вэйнэ нисколько не претендовала на руку Эней, даже не представляла пока себя вступившей в серьезные отношения. Ей хватало и Лары с ее бесконечными претензиями и душащей, связывающей по рукам и ногам верностью. Но делать в Роще было совершенно нечего, и она могла позволить себе хоть немного отдохнуть и развлечься так, чтобы этому не мешали другие. Да и вообще, существовали ведь и вопросы субординации, о которой этим другим неплохо было бы иметь хоть какое-то представление. Когда стая добывала добычу, сначала насыщались главные самка и самец и только после того – все остальные. И Вэйнэ не собиралась делить свое право на первый, самый лакомый кусок, с кем-то, кто был во всех отношениях слабее и безвольнее ее. И сегодня вечером под этими пьяными звездами ей меньше всего хотелось говорить об Ильяни. Потому она со скучающим видом дернула плечом. - Мы с ней скорее знакомые. Но я ей не очень-то нравлюсь. Так бывает в семьях, знаешь, когда кто-то отличается, и за это все остальные недолюбливают его. Это давняя история, не хочу говорить. - Я не хотела бередить старое, - осторожно заметила Эней уже совсем другим тоном, и Вэйнэ деланно равнодушно пожала плечами, уставившись в огонь. Уловка сработала, и Эней вновь попыталась, уже настойчивее, подвинувшись к ней и протянув флягу: - Вэйнэ, я и впрямь не хотела тебя обидеть. Прости, если задела за живое. - Не задела, - вскинула Вэйнэ голову, забирая у нее флягу, но в глаза смотреть не стала, и это еще больше зацепило Эней, заставив ее чувствовать себя вконец виноватой. Запах расстройства, исходящий от нее был таким сильным, что Вэйнэ почти смягчилась, прощая ее. Почти. - Я сморозила глупость. Я знаю, как бывает трудно избавиться от старой боли, и мне не стоило напоминать тебе о плохом. - Эней прямо посмотрела ей в глаза, и когда Вэйнэ вновь пожала плечами, расстроено запустила пальцы в волосы. – У меня не слишком хорошо получается общаться, я не умею это делать на самом деле. Поэтому, пожалуйста, помоги мне и просто скажи, чего бы тебе хотелось? Что мне сделать, чтобы ты вновь улыбнулась? Кажется, дальше уже давить не стоило, Вэйнэ ощутила это каким-то внутренним чутьем и смягчилась, позволив себе один короткий, чуть более теплый взгляд из-под ресниц на расстроенную Эней. - Ничего страшного, - уже мягче сказала она, позволяя той увидеть, что все в порядке, а затем еще добавила кокетства в голос. – А если ты хочешь что-то сделать для меня, то у меня есть одна идея. - Какая? – спросила Эней, и запах желания вновь стал густым и сильным, вытеснив прочь все сомнения. - Я хочу искупаться, - глядя ей в глаза, проговорила Вэйнэ. - Сейчас? – опешила Эней. - Сейчас, - улыбнулась Вэйнэ и опасливо промурлыкала, слегка показав клыки: - Искупайся со мной. - Вода, наверное, ледяная, - Эней бросила не слишком уверенный взгляд на тихо плещущую о берега в темноте реку. - Но в нашей с тобой крови пламя, и оно нас согреет, - пообещала ей тихим голосом Вэйнэ и принялась расстегивать форму. Эней уставилась на ее руки, моргнула, когда Вэйнэ расстегнула одну пуговицу, другую, а затем поспешно отвернулась, глотнув из фляги. Бархатисто посмеиваясь, Вэйнэ неторопливо раздевалась, сбрасывая белую форму Боевой Целительницы прямо на землю себе под ноги. Эней все-таки повернулась к ней, глядя на нее молча и жадно, голодно, как смотрят брошенные псы в надежде на чью-то случайную ласку. Позволив набедренной повязке стечь с обласканной дыханием огня кожи, Вэйнэ вздернула одну бровь и взглянула с ожиданием на Эней. - Теперь ты. Холодный осенний ветер студил ее спину, алое пламя костра грело грудь, и всю ее изнутри потряхивало от лихорадочного возбуждения, от сладости того, что происходило сейчас, что только ждало впереди. Такой и должна была быть настоящая жизнь: полной тайны, полной ожидания на самом пороге чуда, полной азарта раскрытия и наслаждения. Эней, слегка пошатываясь от выпитого, тоже поднялась и быстро разделась следом за Вэйнэ, причем стеснением от нее больше не пахло. Только желанием, тугим, тяжелым, бухающим в ушах пульсацией крови. - Пойдем, - мягко позвала ее Вэйнэ, протягивая ей руку и переплетая свои пальцы с ее, начиная неторопливо вести ее за собой к воде. Она и впрямь оказалась ледяной, но это было даже приятно. Особенно в тот момент, когда горячие руки Эней обняли ее сзади, когда горячие губы коснулись косточки в основании ее шеи, когда заскользили по плечам, жадно покрывая их поцелуями, и золотые крылья раскрылись за спиной, заключая их с Эней в кокон внезапно закипевшей под кожей лавы. Поворачиваясь к ней, чтобы наконец-то попробовать такую долгожданную медовую сладость ее губ, Вэйнэ еще успела заметить вдалеке на берегу какую-то фигуру, которая, впрочем, почти сразу же исчезла. Должно быть, кто-то просто проходил мимо и решил ретироваться, чтобы не мешать тем, для кого ночь сегодня обещала стать новым разгорающимся пожаром. А может, ей и вовсе почудилось.