Микаса заступается за Эрена

      Знакомая женская рука опустилась на плечо Микасе, та вздрогнула от неожиданности и, понимая что время пришло, опустила ослабшие руки. Карла успела сходить за Эреном, и он уже стоял в зале, всё ещё от стыда боясь посмотреть на свою сводную сестру. Эрен вместо этого рассматривал свои носки.       Микаса бросила на него холодный взгляд, а потом прошла к скамейке, куда показывал палец мачехи. Микаса, как и Эрен, начала смотреть себе под ноги, не желая глядеть на розги или сердитую женщину, приютившую девочку у себя как родную.              — Я очень надеюсь, что ты не будешь держать на меня обиду. Но, поверь, это для твоего же блага.       Девочка ничего не ответила, даже носом не шмыгнула в ответ.       — Итак, юная люди, пожалуйста снимите с себя всю одежду. Совсем всю. Стыд при порке пойдёт вам только на пользу. Так лучше запоминается воспитательный эффект.       Микаса погрустнела, но внутренне уже была готова к тому, что её будут сечь голышом, также собирались пороть и Эрена, и поблажек для неё, потому что она девочка, не будет. А вот Эрен только сейчас понял, что сейчас увидит свою знакомую совершенно нагой, и даже немного обрадовался этому, хотя ему и было стыдно за то, что эта радость временно перекрыла жалость к девочке.       Микаса и Эрен примерно знали, что порка по голой попе или голышом делается ради психологического давления. Спуская с ребёнка трусики, прикрывающие интимные части, родители лишают ребёнка последней защиты, оставляя его голым скорее не физически, а психологически. Именно поэтому, как думал Эрен, он редко получал по голой попе от мамы. От папы же по голой заднице он получил только раз, честно заслужив всё наказание. Тогда отец и Эрен спровадили Микасу, чтобы она не могла даже услышать наказание, после чего Эрен принёс отцу щётку для волос и дрожащими руками попытался снять штаны. У него это честно не выходило, пальцы заплетались и не могли ухватиться на узел на хлопчатом ремешке. Тогда отец заботливо развязал узел, а затем сильным движением стянул с Эрена нижнюю одежду. Не дав мальчику опомниться, отец перекинул его через своё колено, заблокировав его ноги своими, завернул футболку и прижал руку мальчика к его пояснице. Следующий десяток минут во всём доме стоял жалобный мальчишейский крик, а следующие два дня Эрен спал на животе.              Микаса повернулась к Эрену спиной и начала развязывать свой пояс, который она бросила на чистый, вчера помытый пол. Вслед за ней полетела футболка, под которой Микаса не носила ничего, затем длинная юбка, на которой девочка задержалась, так как знала, что Эрен пристально изучает каждый дециметр её кожи. Микаса расслабила пояс юбки, и та сама скатилась по её ногам, давая Эрену рассмотреть белые трусики девочки. Сегодня в этом доме должны были пороть ремнём мальчика по голой попе при девочке. Иронично, что всё обернулось наоборот, и теперь тут будут пороть розгами голую девочку при мальчике-свидетеле. Выдохнув, Микаса ухватилась за трусы и резким движением потянула их вниз, выставляя голую попу напоказ. Девочка выпрямилась и прикрыла руками свои половые органы. Хоть Карла и была женщиной, но всё-таки чужой.       Микаса простояла так некоторое время в ожидании следующих указаний, бросая взгляды в сторону скамейки и дожидавшимся её ведра с розгами у изножья скамейки. Стоя так, совершенно голышом, сквозь девочку проходили волны стыда. Она сжималась всё плотнее, прижимая к себе руки всё сильнее и сжимая ягодицы всё жёстче. Когда кончики ушей Микасы покраснели, та наконец решила обратиться: «Тётя Карла, мне перед Эреном стыдно. Можно, мы начнём? Или дайте мне трусы одеть. Мне правда перед Эреном стыдно». Карла коротко кивнула.       Микаса начала опускаться на приготовленную специально для неё скамейку, на которой уже посредине лежал валик под её таз. Улегшись на скамейку, Микаса посмотрела в дерево, из которого лавка была сделана. Именно сюда капают слёзы белокурого Армина. Девочка свела ноги и вытянула вперёд руки. Карла уселась около её головы и начала привязывать свою падчерицу ремнями. Эрен стоял и смотрел на это как зачарованный. Микаса не оказывала никакого сопротивления, но оказаться в первый, как она думала, раз голой на глазах названного брата было крайне стыдно. Закончив привязывать руки, мачеха привязала ремень на уровне середины спины, потом два ремня на пояснице, затем перешла к ногам. Микаса плотно сжала ноги, но привязь скамейки явно подразумевала, что ноги должны быть разведены и привязаны по отдельности. Когда Карла сказала Микасе расслабить и развести ноги, та внутренне запротестовала, но понимала, что сделает только хуже, её всё равно привяжут, только высекут сильнее. Одна пара ремней на бёдрах (таз Микасы оказался плотно прижат к наспех сделанной подушке, и её попа теперь выпирала вверх, возвышаясь над остальным телом), одна чуть выше колена, одна чуть ниже и одна пара на лодыжках. Вилять задницей на этой скамейке не предусмотрено. По сути Микаса могла только крутить головой, в ожидании как её горькие слёзы скоро пропитают дерево лавки и присоединяться к таким же горьким слезам Армина.       Карла встала около головы Микасы и попросила своего сына протянуть ей одну розгу. Эрен подошёл к ведру, стоявшему у изножия скамейки, и нехотя бросил взгляд на разведённые ноги Микасы. Девчонка дёрнулась, чтобы свести ноги, но ремни не дали этого сделать. Эрен сейчас достаточно хорошо мог разглядеть чем девочки отличаются от мальчиков.       — Видишь, Эрен? — сказала Карла, — Та же спина, та же попа, и сейчас будут те же визги.              Скамейка специально делалась так, чтобы разводить ноги ребёнка, лежащего на ней. Родители Армина, как и Карла, считали, что стыд это важный элемент порки, а что может быть постыднее для мальчика, чем его причиндалы, выставленные на обозрение? Родители всё пугали своего сына, что однажды приведут какую-нибудь знакомую девочку, чтобы она разглядела Армина как следует, а может быть и вообще дадут ей самой несколько раз взмахнуть ремнём. Ещё на этой скамейке невозможно было достаточно плотно сжать свои ягодицы. Отец Армина часто пугал его какой-то редко используемой сегодня практикой наказания, но что это за наказание не говорил, только долго обещая однажды применить её на сыне.       И вот однажды отец Армина после уже обыденной порки сына ремнём, не отвязывая его, без предупреждения засунул в попу сына имбирный корень. Армин, кое-как отходивший после порки, даже не успел среагировать на то, что папа зачем-то развёл ему ягодицы и на давление посреди попы. Но даже если бы Армин бы не был таким уставшим от наказания, то никак помешать отцу он бы всё равно не смог, жёсткие ремни оставили его совсем беззащитным. Ему оставалось лишь послушно принять наказание.       Корень имбиря начал гореть в заднице почти сразу же, заставив шокированного Армина скулить от обжигающей боли внутри попы, которая прибавилась к обыкновенной боли от выпоротых ягодиц. Через две минуты жжение стало просто невыносимым, Армину казалось, что отец и правда засунул ему в зад какую-то очень горячую палку, настолько сильно пекло, поэтому мальчику было ещё и страшно, мальчик крутил попой во все стороны, пытался вытолкнуть посторонний предмет и сжимал ягодицы, от чего сок выделялся ещё обильнее и становилось ещё больнее. Задница горела как снаружи так и изнутри. Само собой при этом мальчик что было мочи извинялся за тот проступок и просил вытащить «эту штуку, которая его сейчас сожжёт». Его отец никак не реагировал на просьбы, просто ожидая пока сына проймёт. Сок имбиря жёг попу мальчика, который плакал от боли и страха, а отец предупредил его, что шейка у корня достаточно тонкая, поэтому если его сын продолжит так сжимать корень, то тот переломается и останется в попе. Собственно, что так и вышло, и когда через полчаса отец отвязал бедного Армина от лавки, тот первым делом побежал в туалет, избавляться от имбиря, который всё ещё продолжал делиться своим соком так же щедро, как глаза Армина делились слезами. Отец назвал это наказание с засовыванием корня имбиря в попу словом «figging». Армину этот способ наказания показался крайне эффективным, и он ещё долго не решался повторить то, за что его наказали.       Ничего этого, конечно, семья Йегерей не знала. А если бы и знала, то не стала бы применять на своих детях.              Взяв розгу из рук Эрена, Карла обошла девочку так, чтобы процесс экзекуции был отчётливо виден её сыну, а сама она стояла в удобном месте у её задницы.       — Я буду сечь тебя столько сколько посчитаю нужным. И, кстати, в воду, в которой стояли розги, я добавила соли, чтобы наказание запомнилось получше.       Услышав, что розги просолены, Микаса резко попыталась спрыгнуть со скамейки, но путы удержали всю её прыть, не дав тронуться с места. Попа и ноги задрожали в ожидании ударов. Солёными розгами, по его признаниям, не секли даже Армина. Микаса, продолжила пытаться выбраться из крепких ремней, не в силах поверить, что её попу оставили на съедение солёным розгам. Сейчас она была в ужасе. Вот теперь жертва и правда была готова, а мишень крепко зафиксирована.       «Нет, не надо», — успела вскрикнуть Микаса, на что Карла коротко и властно бросила «Нет, надо!», а сразу же вслед за этим первый хлёсткий удар просвистел в воздухе и обжог ягодицы привязанной девочки. «Ой!» — подумала та. Удар оказался чувствителен даже сам по себе. А ведь ягодицы совсем-совсем целые. «Что же будет, когда она будет бить сквозь следы?» — в страхе подумала Микаса. Удары размеренно посыпались один за одним. Микаса напряглась и вытянулась как струна, но она не проронила ни звука. Карла секла болезненно и уверенно, на попе начали наливаться кровью следы, но храбрая девочка не намерена была кричать сразу же после начала. Эрен и Микаса считали удары где-то до двадцатого, а потом сбились. Наконец терпение Микасы начало лопаться, и она обронила короткое «мм». Порка продолжилась, наконец тело Микасы начало отвечать ударам, иногда её ягодицы напрягались, а мычание появлялось всё чаще. Девочке пришлось сжать зубы. Эрен понимал, что будь он сейчас на месте сводной сестры, он бы уже давно кричал. Каждая розга, как он понимал, была болезненна сама по себе. А Микаса уже и получила достаточно, и на попе всё меньше было места, где тонкая розга не оставляла бы след. Розга отработала своё, и Карла выкинула её в сторону, на пол, после чего пошла за следующей. Микаса воспользовалась передышкой, чтобы расслабиться и перевести дыхание.       Карла вытащила из ведра новую розгу и встала у попы Микасы.       — У тебя очень выносливая попа. Посмотрим насколько выносливы твои бёдра. Ремни немного мешают, ну да ладно.       — Нет! — крикнула Микаса, испугавшись ещё сильнее.       Как и думала Карла бёдра девочки были более чувствительными. Хотя на них ещё не было следов, но девочка уже понемногу растеряла свою гордость, да и сами по себе ощущения были более болезненны. Удары розги по голым незащищённым бёдрам был действеннее, и Микаса всё чаще мычала после ударов, и пару раз даже вскрикнула «ай!». «Больно-больно!», — думала она про себя. Лицо Микасы покраснело от прилива крови, Эрен же побледнел, наблюдая за экзекуцией, ему стало очень жаль девочку, которая уже покрылась заметными капельками пота. В последних попытках сохранить остатки гордости, Микаса закусила губу, на глазах начали появляться слёзы. Бедра и задница уже были в красных полосах. Обработав каждое бедро в отдельности, Карла вернулась к попе. Первый удар по ней был особенно сильным, неожиданным и с оттяжкой, Микаса выгнула спину как могла и, не выдержав, вскликнула «аааай, больно!». Размеренные удары посыпались по тем же местам, оставляя полоски поверх полосок, как по диагонали так и обычно. Выкинув вторую розгу, Карла взялась за третью. Девочка уже места себе не находила и ворочалась так сильно как позволяли ремни, всё чаще вскрикивая. Однако лавка была сделана на совесть и могла удержать даже её. На самом деле, даже если бы в комнату пришли все мальчишки района, рассматривать бедную голую девочку, вскрикивающую под розгами, Микаса бы не смогла разорвать ремни, которыми привязана. Те легко могли удержать всю прыть боевой девчонки, не давая нормально крутиться и тем более закрыть себя от голодных взоров или обжигающих ударов. Девочке оставалось лишь смириться и целиком принять наказание, каким бы оно ни было постыдным или болезненным. Она могла кричать и плакать, но это всё равно не спасло её беззащитное тело.       Бросив третью розгу, мачеха достала четвёртую. Теперь Микаса верещала после каждого удара, а её ягодицы напрягались в такт её визгам, сжимаясь после каждого удара и показывая, что девочка хорошо прочувствовала каждый отдельный удар. Вжух, «ай», вжух, «ай!», вжух, «аааай!». Вся задница стала бордовой, и мачеха каждый 5-10 раз отдавала бёдрам. Кое-где начали появляться фиолетовые следы и пробиваться кожа. Когда солёная капелька в первый раз коснулась раны на попе, Микаса нашла второе дыхание, она вытянулась, её глаза широко расширились, а сами она начала кричать. Теперь храбрая девочка кричала безостановочно, из её глаз обильно текли слёзы, которых не могли сдержать даже плотно сжатые веки. Она, срывая голос, визжала так громко, что её конечно же слышали за пределом дома. Иногда она, потеряв всякую гордость, кричала «Тётя Карла!», «Извини», «Не надо», «Я поняла», «я не буду больше», «пожалуйста, тётя Карла» и вертела головой во все стороны. Под конец четвёртой розги, Микаса начала хрипеть, а потом она ослабла и только подвывала. Последние 20 ударов она уже почти не реагировала, только скулила, глотая слёзы и ком в горле. Карла отбросила розгу и пошла за новой, но вместо использования оной, женщина подошла к стулу и потащила его к изголовью скамейки. Мачеха уселась на стул так, чтобы Микаса могла её видеть и положила розгу к себе на ладонь, не отпуская другой рукой.       — Микаса… Микаса, слышишь меня? — девочка еле-еле подняла на неё взгляд — передышка 20 минут, и ещё 5 полных розг.       Глаза девочки расширились, сейчас она походила не на боевую кошку, а на забитого котёнка. Она кое-как могла разглядеть силуэт мачехи сквозь свои слёзы, к тому же в глазах начала образовываться чёрная пелена от давления. Микаса никак не могла поверить, что впереди ещё больше, чем она уже получила. На самом деле конечно же нет, понимала про себя Карла. Нет смысла пороть кого-то, когда он уже не откликается на удары, это значит, что нервная система начала трещать по швам, и девочка, будь она хоть трижды Микасой Аккерман, как минимум упадёт в обморок. Эти слова были самым последним наказанием для Микасы, а также проверкой Эрена.              Только сейчас мальчик нашёл в себе силы, он побежал к маме, встав между ней и Микасой, заслоняя свою названную неродную сестру от матери. Эрен встал, расставив руки и смотрел храбро, из-подо лба. На его глазах наворачивались слёзы, но…       — Мама, не надо больше. Не надо, пожалуйста. Остальные розги давай получу я. Можешь прямо сейчас пороть. Сейчас,... чтобы удобнее было, как Микасу,.. не жалей...       Эрен ухватился за свой пояс и начал его развязывать неслушающимися пальцами. Мама встала со стула и нежно положила свои ладони поверх напряжённых пальцев своего сына. Он быстро перевёл на неё взгляд, резко остановившись.       — Тихо-тихо, всё хорошо. Я не буду больше. Хотела убедиться, что ты растёшь защитником своей семьи. Давай поможем Микасе встать.       Карла начала развязывать ремни на руках девочки, а Эрен пошёл к её ногам. Непроизвольно, он кинул пару взглядов на попу Микасы и на место, которое сейчас было под попой, но было выставлено на обозрение, у девочки при всём желании не хватило бы сил даже напрячь ноги.       Когда все путы были расстёгнуты, мачеха помогла Микасе подняться со скамьи. Та смотрела пустым взглядом куда-то вдаль, слабо соображая кто вообще находится рядом. В таком состоянии Микаса голышом, не одеваясь и ничего не прикрывая, пошла к себе в комнату. Походка девочки была нелепой, так как каждый шаг, каждое сокращение мышц на ногах отдавались болью. Карла шла вслед за ней, чтобы подхватить могущую упасть девочку. Эрен остался сидеть на корточках у лавки, которая вся была в слезах и поте Микасы. Эрен смотрел как на нежной коже его сестры сияли багровые и фиолетовые следы, кое-где были видны капли крови. Нетронутой осталась только полоска на бёдрах от ремня, вся остальная задница и бёдра были высечены. Также Микаса вся была красной от прилившей крови, а на всех местах, где были ремни, остались следы очень жёсткого сжатия и дырочек от дырок в ремнях. В общем, вид у неё был жалкий. Эрен не решился смотреть ей в лицо, но оно было красным, зарёванным, а взгляд — пустым.              Улёгшись в кровать на бок, Микаса плотно обняла свою длинную подушку. Мачеха же прикрыла одеялом только самую нижнюю часть ног, а потом принесла одежду для падчерицы. Немного придя в себя, девочка начала горько и тихо плакать в обнятую подушку. Она не могла рыдать в голос, потому что голос она сорвала минимум на пару дней. Микаса пролила очень много горьких слёз, жалея себя. Так продолжилось следующие два часа.       Девочка лежала на кровати и тихонько пересчитывала подушечками пальцев рубцы на своей заднице, каждый раз ужасаясь их количеству. Теперь Микаса могла вместе с некоторыми мальчишками из города соревноваться в том чья задница сильнее высечена. Девочка несколько раз в укромных местах города заставала мальчиков, которые показывают друг другу свои напоротые красные попы, споря кто получил больше, и кто был храбрее. Микаса бесспорно была бы победительницей.              Солнце уже начало закатываться, когда Микаса услышала стук в дверь. По характеру ударов она поняла, что это была её мачеха.       — Микаса, — начала мачеха через дверь, — дорогая, оденься и спустись пожалуйста.       Еле-еле Микасе удалось натянуть юбку и футболку. Трусы она одевать не решилась, каждое прикосновение к попе, отдавалось резкой болью. Она спустилась в зал, внизу она увидела Карлу, а также того мальчика, которого избил Эрен. Вместе с ним стояли какие-то взрослые, это были родители пацана, их Микаса видела в первый раз. Всё ещё была красная и зарёванная, она тихим сорванным голосом поздоровалась со всеми. Такой Микасу этот мальчик видел впервые. Обычно она молчаливая, но бойкая и смертоносная как гиганты за стеной, а сейчас она была похожа на котёнка, которого достали из помойки и хорошенько потрясли за загривок, волосы торчали во все стороны, взгляд был забитый. Эрен стоял рядом со своей матерью, опустив голову. Карла приказала девочке повернуться и показать гостям следы от воспитательного процесса. Микаса была в шоке. Она, не веря ушам своим, посмотрела на мачеху, та была непреклонна. Микасе было стыдно раздеваться даже перед Эреном, мальчиком, который ей был так дорог, но показывать попу посторонним людям было слишком. Микаса завертела головой, смотря умоляющими глазами на мачеху. Карла ещё раз повторила приказ, тогда Микаса, опустив голову, сказала:       — На мне трусов нет.       — Это хорошо, ты бы их всё равно спустила.       От унижения из глаз Микасы потекли слёзы, но она покорно повернулась спиной к гостям, нагнулась, подобрала подол юбки и подняла её сзади, открывая свою голую выпоротую попу чужому мальчику и его родителям. Сейчас Микаса хотела провалиться сквозь землю, от стыда у неё снова появился гул в ушах, она вообще не слышала что говорили тот пацан, напавший на Армина, и его родители. Не видела как этот мальчик жадно рассматривал первое в своей жизни голое женское тело. Простояв некоторое время с задранной юбкой и выставленной на показ высеченной задницей, она смогла расслышать только «довольно» голосом мачехи, после чего отпустила юбку, беззвучно рухнувшую на своё место, а затем, не поворачиваясь, она сказала «извините, до свидания». Не хотела показывать своё красное, словно небо на закате, лицо. Микаса двинулась обратно в свою комнату, скинула всю одежду и плюхнулась в кровать, уткнулась лицом в подушку и снова разревелась от оскорбления и унижения.       Никаких сил на сегодняшний день у неё не осталось, так что в постели она дождалась темноты, а затем натянула на себя тёплое одеяло, ещё раз уткнулась лицом в подушку и уснула.