Под маской пересмешника

            Завтрак на безымянной, насквозь прогнившей шхуне подавали незадолго после рассвета — влажный, просоленный хлеб, жидкая рыбная похлёбка да чашка пресной воды – Петир старался есть медленно, отдавая скудной, отвратительной трапезе как можно больше времени и внимания. Он ведь получал много больше полупьяных, угрюмых матросов и прекрасно знал, что многие из них не переживут плаванья. Слишком давно они не спускались на сушу, слишком скуден был их рацион. Несколько дней, и многих из них унесёт цинга.       Кусочки сушённых яблок, спрятанные в дорожном мешке, Петир экономил, как мог — прятал за щёку по одному в день, чувствуя, как рот медленно наполняется кисловатым вкусом, и на грани дрёмы растягивался в крохотной каюте, сверля потолок немигающим взглядом и покачиваясь вместе с хлипкой, просоленной старой шхуной — вверх-вниз, вверх-вниз.

***

      — Что помешает мне убить тебя? — ворвался однажды в покои не то король, не то безымянный бастард, не то полный дурак Джон Сноу.       — Полагаю, ничто, — потянулся под шкурой Бейлиш. — Разве что только любовь к сестре. Как думаете, теперь я имею право считать вас братом?       В два шага преодолев расстояние до постели, воин одной рукой стиснул горло Петира, и Бейлиш ощутил запах конского пота, накрепко въевшийся в дорожный плащ Джона сноу.       — Не можете, — медленно процедил он. Хватка ослабла, рука исчезла. Джон сел в изножье постели. На его усталом лице пролегли глубокие морщины. — То, что вы вернулись из мира мёртвых, ничего не меняет.       — Это меняет всё. — Подтянувшись на локтях, Петир опёрся спиной о подушки, глядя на склонённый профиль бастарда. — Вы ведь тоже мертвец, Джон Сноу. Скажите мне, что вы чувствовали, когда умирали. Мне сказать можно. Я это тоже чувствовал. В этом мы так… похожи.       — Это холод. И пустота. И боль.       — И пустота, — повторил Бейлиш. — Бесконечная, безграничная пустота. А потом ты открываешь глаза. Ты открываешь глаза и понимаешь, что жив. У тебя есть второй шанс, тебе его дали. — Он почти шептал. Доверительно, тихо, весомо. — Ну так и что? И что… ты этого не просил. Представляете, какая штука, Джон Сноу, самая сложная путаница в моей жизни произошла после моей смерти. И вне моего непосредственного руководства. Скверная ситуация. Я не люблю чувствовать себя жертвой обстоятельств. <      — Это чудовищно. Это не вписывается ни в какие рамки. — Порывисто метнувшись, Джон стиснул запястье собеседника, всмотрелся внимательно, с тоской, будто стараясь увидеть под тёмными волосками тонкую, бледную девичью кожу, грацию музыкальных пальцев… — Я люблю свою сестру. Если бы я мог вытряхнуть вас из её тела, я бы сделал это прямо сейчас, не задумываясь.       — Мы оба знаем, кому стоит сказать спасибо. — Бейлиш с усилием вырвал руку. — Лица — не игрушки для маленьких девочек. Ей бы стоило держать его при себе.       — Все мы совершаем ошибки, — поднялся Джон. Отдёрнув в сторону тяжёлую занавесь, всмотрелся в метель. — Вы чувствуете её? Она… может нас слышать?       — Не знаю. — Петир всё ещё лежал в постели, и это не смущало его ничуть. — Иногда мне хочется лимонов и шоколада. — Откровение застыло в молчании, и, разведя руками, Петир продолжил: — Дело в том, что я терпеть не могу лимоны. Но всё это так зыбко. Чужие сны, желания и воспоминания… они всегда где-то в моей голове.       — Потому-то я и не могу вас казнить. — Спина бастарда источала мрачное уныние.       — Вы можете наблюдать моё неторопливое умирание. Здесь, в этих стенах… в этом теле… возможно я однажды надену платье. — И коротко, глухо рассмеялся. — Возможно, я даже своими руками его сошью.       Терпение снова подвело Джона.       — Не насмехайтесь, Бейлиш. — Тяжёлый кулак врезался в стену, скользнув в опасной близости от скулы, и Петир неосознанно втиснул голову в плечи. Он больше никогда и никому не позволит себя ударить. Нападать первой, защищаться прежде, чем кто-то посмеет причинить боль. И больше не позволять себе влюбляться. И доверять, и доверяться, и мечтать. Никогда. Никому. Ни с кем.       — Отойдите, Джон Сноу, — произнёс-прошептал. — Отойдите. — И тряхнул головой отчаянно. Перед глазами — блики. «Он бил тебя? Резал тебя? — этими словами бесконечной агонии, ужаса, боли не описать. У него были тяжёлые плети с тонкими шипами, у него были колодки для рук и ног. Кого она звала, когда он вырывал ей ногти? Кого звала?       Сильные руки встряхнули за плечи. Раз, другой… Петир тяжело ударился затылком о деревянную боковину кровати, ощутил во рту солоноватый привкус и, судорожно вздохнув, обмяк. Тихое «спасибо» соскользнуло с губ с тоненькой алой струйкой. Джон лишь пожал плечами, возвышаясь над ним встревоженным монолитом.       — Я бы сказал, что вы напугали её, — усмехнулся Петир, потянувшись к платку, но так и не сумев до него достать, — если бы это не было так безумно.       Снова в молчании Джон кивнул. Подал платок не глядя и, лишь утерев кровь, Бейлиш рассмотрел аккуратную, скромную, в несколько стежков — голубую вышивку. Этот платок он помнил. И воспоминание это ему не принадлежало тоже.       В тот вечер ему принесли пирожные. Лимоном они пахли едва-едва, и он прекрасно знал, что на кухне осталось очень мало лимонной цедры. Он сам привёз её из Гавани. А теперь смотрел на пирожные, в трогательной заботе переданные братом своей сестре. Словно он, мертвец, стал посредником между ними. И ведь как это безумно, как странно — о нём заботятся, ненавидя, в глаза ему смотрят с неприязненной жалостью, с ужасом и опаской. Но не смеют казнить опять. Передают пирожные. Надкусывая сладкий и нежный край, он ощущает непонятное спокойствие и довольство. Ему бы очень хотелось знать, что ещё так же сильно любила Санса.       Слухи долетали даже в его запертые покои. Удавалось разговорить служанок, наполнявших ванну, приносивших еду и взамен опорожнявших ночную вазу. С падением Стены Винтерфелл сотрясла паника, и вереница беженцев хлынула в распахнутые ворота. Каждый, кто умел держать оружие, призывался к бою. С раннего утра и до позднего вечера по плацу маршировали отряды фермеров и землепашцев.        «С таким войском Север обречён на позорное падение», — не без иронии думал порой Петир, глядя сквозь бесконечную снежную круговерть на клочок внутреннего двора, оставшийся ему напоминанием о свободе.       Было, однако же, и другое войско. Смертоносное, вредоносное войско Драконьей матери.       С теми людьми, которых привела Дейнерис, Винтерфелл почти мгновенно осознал, как молниеносно истощаются продовольственные запасы.       Мечась раненным зверем в запертой клетке своих покоев, Петир ощущал, как отчаянно ему не хватает воли. Кем бы сейчас он не был, с севера надвигалась смерть, и встречать её бессильным, безоружным и в заточении не хотел бы ни он, ни Санса.       — Вы враг нам, но совсем скоро каждого в этом замке настигнет смерть, — пожаловала однажды утром вместе с братом и завтраком в покои Петира Арья.       — Я поставляю шлюх и мастерски умею влезать в долги, — приветственно поклонился Бейлиш, покидая кресло. — Не думаю, что мертвецы оценят таланты моих девочек. И откупиться от Короля ночи получится тоже вряд ли. Это не та инвестиция, в которую захотел бы вложиться Железный банк.       — Прекратите ерничать, — угрюмо отрезал Джон. — Вы неглупый человек, Бейлиш. Нам нужен ваш совет.       — Я умру, вы умрёте… все умрут. У вас осталось мало времени, мало припасов и мало сил. Я бы поставил на Короля ночи. — Ответом ему было густое, исполненное яростной ненависти молчание. Подняв крышку с подноса, Бейлиш нанизал на острее ножа кусок жаренной оленины, вдохнул дурманящий аромат и медленно сделал круговое движение у лица. — Мясо, — произнёс глубокомысленно. — Вы собираете мясо в стенах Винтерфелла. Невинные женщины, дети и старики — вы намеренно собираетесь скормить их почившим Старкам? У меня было время подумать, понаблюдать. Сколько мертвецов сейчас в крипте? Королю ночи не нужно ломать вашу защиту. Мы все живём над огромным кладбищем. Когда наступит ночь, мертвецы поползут не снаружи, а изнутри. — И медленно, смакуя каждый кусочек, надкусил истекающее жиром мясо. — Так о чём вы хотели поговорить?       Он впервые мог видеть их так близко. Две гигантские тени, связанные одной цепью, парили в небе, а Бейлиш, стоя на крепостной стене, чувствовал, как невыносимо кружится голова. У них слишком мало времени для того, чтобы научиться летать в связке. Слишком мало времени, чтобы суметь слаженно маневрировать. Слишком мало времени, чтобы успеть унести всех.       Горький, тяжёлый дым забивался в горло. Мертвецов поливали ламповым маслом и жгли неопрятными чёрно-жёлтыми грудами. Издалека Петир бы не сумел рассмотреть их как следует, но с живостью представлял, что любой из них мог бы подняться и сеять смерть.       Плакали женщины. Отчаянно рыдали, вцепившись в их руки, дети. Драконы не сумеют унести всех. Но драконы достаточно сильны, чтобы поднять наполненный испуганными людьми крепко сбитый короб. Если что-то пойдёт не так, этот короб станет для них могилой. Если что-то пойдёт не так, в битве с Королём ночи живые потеряют огонь и крылья.       — Старики полетят последними, — бесстрастно, но достаточно громко для того, чтобы услышал каждый, говорила матерь драконов, стоя на наспех сколоченном возвышении. — Женщины и дети — новая кровь. Они смогут возродить жизнь там, где её не будет. Мы просим вас соблюдать спокойствие. Мы просим вас с пониманием отнестись к тому, что многие останутся в Винтерфелле.       — Куда мы полетим? — воскликнул вдруг звонкий девичий голосок.       — Куда мы полетим? — поддержали его другие.       — В Сероводье, — ответила Деинерис. — Лететь туда проще и ближе, чем в Орлиное Гнездо. Там вас смогут принять, накормить и защитить в том случае, если Север падёт.       — Если север падёт, мы погибнем. Все.       — Если север падёт, мы потеряем наших мужей.       — Если север падёт!..       — Падёт! , — голосили люди.       — Север выстоит, — в нарочито уверенном спокойствии поднялся на возвышение встрёпанной птицей Джон. — Север выстоит потому, что каждый из нас будет сражаться до последнего. Да, мы потеряем многих. Да, возможно, мы потеряем всех, но Север выстоит. И это единственное, во что всем нам остаётся верить. А теперь собирайтесь. Мы отнесём вас в безопасное место.       — Скольких сможем и скольких сумеем, — тихо добавил Петир. Словно желая поддержать людей в их сумасбродном, опасном, практически обречённом на провал отчаянном начинании, снег утих, прояснилось небо. Сопровождаемый двумя молчаливыми Безупречными, Петир возвращался в свои покои.       Он сделал всё, что от него зависело, и даже немного больше. Если драконы справятся с новой тяжестью, если наездники сумеют совладать с ветром и удержаться рядом, если достаточно прочными будут цепи, люди долетят. В Винтерфелле останется меньше живого мяса.       Если он вернулся ради этого, что же, в этом, по крайней мере, был хоть какой-то смысл. Но теперь, когда разум вновь очистился в зыбком осознании временного покоя, Петир снова окунулся в хаос зыбких, разрозненно туманных воспоминаний. Хаос, над которым он так и не научился властвовать. Хаос, единственным щитом от которого были цифры. И он умножал девятьсот восемнадцать на четыреста сорок три, он извлекал корень из получившегося числа — и медленно погружался в заведомо чужой, заведомо безумный, опасный сон.