***
Наружу сквозь виски пробивалась боль. Отчаянно силясь совладать с нею, Петир, казалось, её только усугублял. Он ничего не помнил. Он почти ничего не помнил. Кроме того неприметного поворота. Кроме той обоюдной памяти. А ведь Элен почти сумела его отвлечь. Странная, отчаянная, страстная женщина, с ним по стене носилась за ветром вслед; тормошила и дёргала, кажется, даже забрасывала снежками… А в глубине широко распахнутых, умных глаз умело скрывала страх. Они не сговариваясь поставили барьер, плотную стену вокруг того, что было сказано в комнате с пыльной арфой. Поставили до поры — каждый это прекрасно знал, — но их негласное, молчаливое соглашение Элен не попыталась нарушить ни разу. Даже, когда, мокрые и продрогшие, они вломились на кухню в поисках горячего вина и жареной оленины, даже, когда долго стояли плечом к плечу около Богорощи, даже, когда, в уже окутавшей замок ночи поднимались по ступеням, Элен не коснулась запретной темы. А потом был тот поворот. И стена. И воспоминание. И беспамятство. Медленно втянув сладковатый, душный запах чужой болезни, Петир распахнул глаза. Он лежал на двух сдвинутых креслах в незнакомых ему покоях, а рядом, — ладонь протяни, достанешь, — приподняв и чуть повернув голову в его сторону, на широкой постели полусидела девчонка Старк. — Вы должны научиться держать себя в узде. — Голос Арьи был спокоен, тих и сух. Сквозь всё ещё ноющую, всё ещё пульсирующую боль Петир попытался её понять. Голова болела настолько невыносимо, что, казалось, из носа и ушей вот-вот щедрым потоком польётся кровь. — У вас болит голова. — Арья чуть недовольно скривила губы, брови сошлись к переносице. Он кивнул. — Справа от вас стакан. Возьмите и пейте. До дна. — И, видя недоверчивый, молчаливый отказ рявкнула внезапно по-командирски: — Пейте! — чтобы добавить тотчас всё тем же тихим, скупым и спокойным тоном: — никто вас больше травить не будет. Подняв прозрачный стакан с тёплым ещё питьём, Петир принюхался подозрительно. Пахло мятой. — Что это? — спросил, прежде чем, приложившись губами к краю, приняться пить, превозмогая спутницу боли — мерзкую тошноту. — Травяной отвар. Единственное, что мы можем вам предложить. От всего, что дурманит разум, становится только хуже. — Стакан опустел. Отерев тыльной стороной ладони губы, Петир кивнул. — Пока вам не станет легче, расскажу. Вас принесли сюда поздно вечером. А сейчас уже рассвело почти. Вы проспали недолго. Это хорошо. Сон — враг вам. Во сне вы ни над чем не властны. Но, бодрствуя, вы должны научиться справляться со своим разумом. Чтобы не потерять рассудок. — Как? — Невероятным усилием он, скрестив ноги, сел и добавил следом второй вопрос: — почему я всё время слаб? — Это чужое тело. — Арья пожала одним плечом. — Но я и сама не знаю. Думаю: вы тратите свои силы на внутреннюю борьбу. Ни для чего другого не остаётся. — Перевела дыхание, на миг сощурилась. — Хорошо. Теперь слушайте внимательно. Найдите якорь. Найдите что-то, за что сможете цепляться мыслями, на чём сможете всецело сосредоточиться. В этом должны быть только вы. Заполоните этим свои мысли, не оставляйте в них свободного места ни для чего другого. Это и будет вашей границей, это поможет вам справляться с памятью. — Цифры. — Что? Петир стиснул кулак и опустил взгляд на свои костяшки. — Манипуляции с цифрами. Большими цифрами. Много сложных математических манипуляций. Я так уже когда-то делал. А потом забыл. — Потому что вас стало меньше. Вот и забыли. Если это вам поможет, пусть будут цифры. Но, к сожалению, больше у меня ничего для вас нет. Я наберусь сил ещё нескоро. Как только Джон отыщет подходящий корабль, леди Бриенна отвезёт вас в Браавос. Петир безразлично пожал плечами. Вымотанному, истощённому, измождённому болью, борьбой и памятью, ему было абсолютно всё равно, с кем, когда и куда поплыть. Только бы это всё закончилось поскорее. «Восемьсот пятнадцать умножить на сорок два. Возвести в степень. И снова. И разделить. И разделить опять». — А какой якорь у тебя? — спросил спустя вереницу чисел, и Арья, показалось, успевшая задремать, отрезала: — Неважно. — Он, по сути, другого ответа совсем не ждал. — Скоро за вами придёт служанка, — произнесла Арья. Какое-то время она лежала молча и неподвижно. Кончик языка то и дело проскальзывал по губам, и Петир замечал, как какое-то неясное сомнение снова и снова искажает её лицо. Обессиленная ранением, прежде бесстрашная и непобедимая Безликая ныне боялась чего-то попросить. Или спросить о чём-то. Повинуясь неясному порыву, Петир осмотрелся. Из-за его сдвинутых кресел маленький столик оказался вне досягаемости сестры, и, проследив за её блуждающим тёмным взглядом, Петир молча подал чашу простой воды. И с ясностью осознал: Арья бы никогда не решилась озвучить просьбу. Арья безумно боится слабости. И ненавидит себя за неё сейчас. Она даже не сказала ему «спасибо». Впрочем, это Петиру было сейчас не нужно. Прикрыв глаза, он ждал Элен. Знал, что придёт она. Хотя бы потому, что больше, пожалуй, некому. Несмотря на все свои подозрения, несмотря на всё ещё кипящую где-то злость, он хотел доверять служанке. Ведь в том, что он очень нуждался в помощи, Элен была права. — Это молитва. Слова, которым меня научили в детстве, — прозвучало внезапно тихо и почему-то хрипло. Петир понял не сразу: — Что? — Якорь, — пояснила. — Вы хотели знать, — и продолжила нараспев. — Быстрая, как олень, тихая, словно тень, гибкая, как змея. Страх ранит глубже меча. — Позволила ли себе малую крупицу доверия, или ей тоже претила разлитая в воздухе тишина. — И ещё. Я — никто. И лица всегда ничьи. Может, это когда-то поможет вам. Бейлиш так и не нашёл, что сказать в ответ. Да и вряд ли этот момент действительно нуждался в его ответе. Он просто был. И своей неповторимости был бесценен. Когда, поддерживаемый под руку Элен, отчего-то не глядящей ему в глаза, он навсегда покидал покои девчонки Старк, в мыслях, с цифрами вперемешку, звучала её молитва. А в сердце почему-то жила тоска.Часть 13
8 ноября 2019 г. в 01:13
— Зачем вы ходите за мной? — Она обернулась резко, осознала-ощутила внезапно, что за спиной стена, а он слишком близко — в своём длинном заснеженном плаще, со слегка съехавшей набок брошью. Ей почему-то очень хотелось её поправить и ощутить тепло. Но ведь дело просто в том, что у неё слишком озябли пальцы?
— Вы знаете ответ, миледи. — Он смотрел на неё снизу вверх, и всё равно она чувствовала себя маленькой под его внимательным, пробирающим, слишком тяжёлым взглядом. — Я люблю вас, миледи. Санса, я перед тобой виновен. Позволь мне искупить вину.
Она почему-то вздрогнула. Мелкой моросью по позвоночнику пробежал пробирающий, лютый холод. Она вскинула голову, стиснула колени и пальцы изо всех сил, едва не закусила губу, но осознала в последний миг: он увидит это, потому улыбнулась мягко:
— Вы искупаете. Тем, что здесь. Ваши советы бесценны. Как и ваши знания.
Руки поднялись, пальцы, унизанные перстнями, накрыли её щёки, стиснули жаром и ощутив где-то внутри тяжёлый горячий ком, себе вопреки Санса склонила голову.
— Я люблю тебя, Санса, — шептал он почти ей в губы, и тело Сансы, казалось, теряло вес. — Я ничего так не желаю, как быть с тобой. — Если эти ладони сейчас исчезнут, она подкошено рухнет на пол. — Ни в чём я не раскаиваюсь так же сильно, как в том, что оставил тебя одну. — А его руки единственное, что заставляет её стоять. И не даёт дышать. И дышать не даёт ей тоже. — Позволь мне стать ближе, Санса. — Их дыхание смешивается, он подаётся к ней, но в полукасании, полупоражении, полувздохе от поцелуя, успевшего зародиться на приоткрывшихся навстречу друг другу жадных и робких, сухих и прохладных ещё губах, Санса отклоняется в сторону едва заметным движением головы. Ей чудится, что поцелуй сейчас найдёт своё продолжение, своё воплощение там, где пульсирует жилка на её шее, потому она спешит поднять руки, чтобы почти оттолкнуть, отстранить от себя Петира. Ей всё ещё хочется поправить его нелепо покосившегося пересмешника.
— Больше никто не прикоснётся к моему телу, лорд Бейлиш. — Санса надеется: в глазах её только лёд. Санса надеется: внутренний жар не подступил к щекам. Санса быстрыми шагами уходит прочь, унося с собой пульсирующий ком внизу живота и второй, тошнотворно мерзкий, болезненный — где-то в глубинах сердца.