Dragonrend

Леонтий хмуро смотрел на меня, прижимая к глазу кусок свежей говядины. Ну, с него хотя бы не капала кровь. Тем не менее, это было странное зрелище, которое убедительно доказывало, что Бриньольф лгал мне насчёт чередования тёмных и светлых полос. В первый раз это произошло, когда он решил, что мне нужны уроки стрельбы из лука. Так как я не попала ни в одну из соломенных мишеней, а половина Гильдии чуть не умерла от смеха, он предложил потренироваться на улице — вдруг это что-то изменит. Мы начали с волков, перешли к саблезубым тиграм, затем к гораздо более крупной дичи — мамонтам, потому что они были самыми большими животными. Не считая драконов, которых Бриньольф по понятным причинам старался избегать. «Выше нос, детка. За тёмной полосой всегда идёт светлая». Он замолк, когда я выпустила пятую стрелу в одного и того же мамонта. Неповоротливый голиаф продолжил щипать траву, уверенный в том, что стрелы, воткнутые в землю или плывущие вниз по течению, означали одно: охотник был безнадёжным стрелком, поэтому бояться нечего. «Ни слова о том, что я Драконорождённая», — пригрозила я Брину, проходя мимо него и швыряя Соловьиный лук в его протянутые руки. После этого мы практиковались только с мечами и кинжалами. — Я могла бы исцелить это, — робко предложила я из-за столба, с которым пыталась слиться. — Нет, спасибо, — коротко ответил Леонтий, всё ещё прижимая к глазу кусок сырого мяса. — Как насчёт зелья? — Оставь меня. Теперь это было официально. Если раньше он просто меня недолюбливал, то сейчас — искренне ненавидел. И во всём виноват Алдуин. Всё ещё одетый и немытый Алдуин, который, вероятно, злорадствовал за деревянной дверью. Алдуин, который метался, как человек с аллергией на воду, и хорошенько заехал Леонтию по лицу, когда тот попытался его раздеть. — Может быть, компенсация… — я с надеждой посмотрела на Эйдис. Леонтий открыл рот, чтобы поразить меня каким-нибудь отборным словечком, но взгляд хозяйки таверны заставил его замолчать. — Поскольку Ваш глаз может опухнуть, что понизит эффективность, с которой Вы выполняете повседневные задачи. — Его здоровый глаз уставился на меня. — И всё это, конечно, моя вина, — поспешно добавила я, внутренне съёжившись от того, что взяла на себя ответственность за этого испорченного, ни на что не годного дова. — Может быть, пятьсот септимов? — когда остальные методы терпели неудачу, подкуп всегда был кстати. У Скали отвисла челюсть, но мальчик проявил удивительную сдержанность. Эйдис выглядела почти что смущённой. Зато Леонтий превосходно умел вставлять палки в колёса: — Нет, если ты ждёшь от меня вторую попытку. Жаль, что я не надела свой капюшон с маской; хотелось заскрежетать зубами от досады. — Дайте мне с ним поговорить. Я заставлю его образумиться, — даже если мне придётся запихивать информацию в его толстый череп обеими руками. — Пожалуйста. Несмотря на ваши догадки, я совершенно не… — я поискала нужное слово, — знакома с этим человеком, и мне не подобает ассистировать ему в таких делах, — чтобы лучше донести мысль, я немедленно покраснела и прикусила губу, глядя в пол и шаркая по нему ногой. Если хоть кусочек из этого разговора дойдёт до Назира, он обратится к Матери Ночи с просьбой уволить меня как Слышащую. Что касается воров — это превзошло бы мои неудачные попытки стрельбы из лука. Однако, как я и подозревала, на чопорного имперца подействовала угроза девичьей скромности. — Хорошо, но только если он пообещает сотрудничать. — Спасибо, — выпалила я, стараясь не выказывать своей радости. — Я поговорю с ним прямо сейчас. «Об этом и кое о чём ещё», — мрачно подумала я, после чего зашла в комнату и захлопнула дверь, таращась на крайне довольного Алдуина, который сидел на кровати и, по-видимому, читал. В большой луже на полу, рядом с тазом и двумя наполненными вёдрами, лежало одно опрокинутое. — Ты держишь книгу вверх ногами. Он одарил меня надменным взглядом, каким-то образом умудрившись посмотреть на меня свысока, хотя он сидел, а я стояла. Возможно, этот навык приходит со временем: перед ним ежедневно пресмыкались полчища драконов и драконьих жрецов. Но так было в прошлом, и чем скорее он это поймёт, тем лучше. — Ты хотел, чтобы я тебя искупала, да? — спросила я обманчиво спокойным тоном. — Я так сказал, — он всё ещё выглядел самодовольным, однако лёгкий поворот головы указывал на некоторую степень осторожности. Гордый, но не глупый. Я должна об этом помнить. — Ладно, — кивнув, я подошла к шкафу, достала верёвку, которую спрятала там прошлой ночью на случай, если сына Акатоша придётся удерживать, и перекинула её через плечо. — Тогда пошли. К этому моменту его янтарные глаза сверкали тревогой. — Куда? Я одарила его улыбкой, которую даже Бабетта находила немного жутковатой. Если она так действовала на трёхсотлетнего вампира-ассасина, достаточно сказать, что желаемый эффект был достигнут: бывший дракон прекрасно знал о своей уязвимости. — На реку, конечно же, — говоря это, я двинулась к нему. — Она недалеко от таверны, и в одном месте течение становится довольно сильным. Не волнуйся, я обмотаю тебя этой верёвкой, — я больно хлестнула его по груди, оставив красный след. — Я смогу тебя вытащить, когда посчитаю достаточно чистым, — наклонившись, я грубо толкнула его в плечо, и Алдуин откинулся на спинку кровати, пока я нависала над ним. — А чтоб ты знал, я фанатик чистоты. Так что «купание» может занять несколько часов, — последнюю часть я прошипела, давая выход скопившемуся гневу. На краткий миг дракон внутри меня пробудился, пока я не затолкала его обратно. Алдуин выглядел возмущённым и в то же время беспомощным. Ситуация была почти комичной. — У тебя есть выбор, — я отстранилась, выпрямляя спину. — Я или Леонтий? Спустя несколько долгих секунд я начала опасаться, что он выберет меня. — Леонтий, — прорычал он, не в силах смотреть мне в глаза. Светлая кожа покраснела, и меня изумило осознание того, что Алдуину стыдно. Значит, его мотивировало не просто извращённое желание меня помучить. — Никто не сочтёт тебя слабым. Эти люди думают, что ты жертва жестокого ограбления, и я сказала им, что ты тяжело ранен. Помогать другим естественно, хоть ты и не сталкивался с этим раньше. К тому же нельзя ожидать от меня подобных вещей. Мы даже не делим постель. — Позже я задамся вопросом, откуда у меня такие мысли, Обливион их побери. Он слегка нахмурился. Я могла видеть его мыслительный процесс — почти. — Поэтому ты использовала стул? Это был очень странный разговор. Иногда я воображала, какой будет моя встреча с Алдуином. Он угрожал бы мне расправой, я бы делала то же самое, и в конце концов один из нас оказался бы прав. Но эти объяснения… — Я не имела в виду буквально. Делить постель означает отношения. — Он нахмурился ещё сильнее. — Интимные отношения, — уточнила я в надежде, что это поможет. Видимо, не помогло. Теперь он смотрел на меня так, будто я несла полную чушь. — То есть спаривание, — отрезала я. Его глаза удивлённо расширились, и он в праведном ужасе отполз назад. — Это чувство взаимно, — сухо заверила я. — Помни: жертва жестокого ограбления, да? Ты не должен уничтожать Леонтия. Думай об этом как о хорошей актёрской игре. Нужно соответствовать роли. «Лесть ему точно не повредит», — подумала я, заметив, что Алдуин немного смягчился. Открыв дверь, я торжественно объявила: — Он весь твой.

***

Дни, которым он потерял счёт, погрязли в скучной рутине. Каждое утро он обнаруживал Довакин дремлющей на стуле; её руки были сложены на столе и использовались вместо подушки. Она просыпалась в следующий миг, будто ощущала его присутствие, затем ворчала что-то себе под нос, пытаясь избавиться от боли в шее и конечностях. Алдуин наслаждался её дискомфортом, а потому не видел причин говорить Драконорождённой, что он не намерен убивать и сеять хаос, как только она уйдёт спать в другую комнату. Потом они завтракали вместе; девчонка всё ещё не давала ему пользоваться ножом, предпочитая резать его мясо и хлеб самостоятельно. По крайней мере, он стал аккуратнее, и хотя гордиться таким пустяком было абсурдно, он успешно справлялся. По утрам они «занимались спортом», как называла это смертная. Алдуин научился ходить без её поддержки, и, когда он показал себя достаточно способным, Довакин одолжила его Леонтию в качестве помощника. «Это улучшит твою ловкость», — пояснила она, когда он отказался перетаскивать разрезанные деревянные брёвна. «Ты теперь мужчина, а настоящие мужчины не позволяют женщинам оплачивать их жильё без ответной услуги». Драконорождённая фактически обвинила его в том, что он сидит у неё на шее — так что ещё оставалось делать любому уважающему себя дова? В прошлом, чтобы обрести богатство, он разбойничал и грабил, но никогда не заставлял других делать это за него. В конце концов он неохотно согласился, хотя бы ради того, чтоб ему перестали капать на мозги. Алдуин всё ещё спал по несколько часов после обеда, но с каждым днём это время уменьшалось. Должно быть, он акклиматизировался к новому телу. По ночам, когда он не мог заснуть, он тихо тренировал свою речь в намерении овладеть человеческим языком. Женщина, Эйдис, и её сын начали задавать вопросы; свою липовую амнезию и, следовательно, отсутствие ответов он оправдывал ударом по голове. «Неудивительно, что Фрейя взяла тебя под своё крыло», — сочувственно кивала Эйдис. «Не волнуйся, Алдин. Во всём Скайриме нет лучшего защитника». С этим он мог бы поспорить, но благоразумие заставило его придержать язык. Среди прочего, Алдуину надо было привыкнуть к искажённой версии своего имени. Иногда он наблюдал за Драконорождённой со двора таверны. Она обычно спускалась к реке, чтобы поупражняться с мечом — или с двумя мечами. Огромный, неестественно чёрный жеребец всегда маячил рядом, точно её тень. Один раз Алдуин решил подойти поближе и начал спускаться по тропинке. Но жеребец оскалил зубы и так устрашающе ударил копытом по земле, что он передумал. Довакин тоже остановилась на полувзмахе, глядя на него так, словно он собирался убежать в лес. «Она хороша», — думал сын Акатоша, наблюдая, как она кружится, убивая воображаемых противников. Конечно, он видал и получше — а об Алдуине люди слагали легенды, — но его соперница была достаточно хороша, чтобы стать угрозой. А в сочетании с её ту'умом… Помимо изучения своего врага (ибо он отказывался думать о ней в других терминах), его привлекало созерцание мира за пределами четырёх стен. Всё казалось таким большим; впервые в жизни он чувствовал себя крошечным, незначительным. С вершины холма он мог видеть место, где река набирала силу. Её воды пенились, словно пасть могучего зверя, разбиваясь о предательские скалы, — он никогда не замечал подобных деталей. Вдалеке виднелись горы. Эти заснеженные хребты когда-то были для него всего лишь насестом, местом отдыха, откуда он мог смотреть вниз на земли Тамриэля, что по праву силы и могущества принадлежали ему одному. Но роли поменялись, и теперь они смотрели на него сверху вниз — эти крутые горные склоны. Такие далёкие, такие величественные, такие чертовски недосягаемые. В дни, когда ветер был сладок, а небо отливало сапфирно-голубым, желание летать становилось невыносимым. Иногда ему хотелось сорвать с себя тесную одежду, разодрать эту плоть и кости, чтобы освободить дракона, прячущегося внутри. Иногда у него слезились глаза, потому что это было невозможно, а воспоминания о прошлых полётах остались. — Хей. Алдуин невольно подпрыгнул. Человеческий ребёнок, Скали, стоял позади него, держа в руках… — Во имя Обливиона, что это такое? — вопросил он. У этих мясистых розовых тварей не было глаз, и они… извивались в кучке земли, которую держал мальчик. Ребёнок посмотрел на него с жалостью, и Алдуин с трудом подавил желание выпороть мальца за его дерзость. — Это черви. А это, — он указал на шест с тонкой белой нитью, прикреплённой к нему, — удочка. Присоединяйся ко мне. Это бессмысленно — стоять здесь, глядеть в небо и мечтать о чём-то, чего уже нет, — Скали прошёл мимо него, не замечая изумления на лице мужчины. Этот мальчишка телепат? Возможно, он обладал какими-то скрытыми силами, которые Алдуин не мог выявить из-за слабости человеческого обличья. — Ты ведь умеешь рыбачить? Если люди и вправду кидались дуэльными перчатками, Скали сделал именно это. И хотя Алдуин понятия не имел, куда крепятся черви, он ответил утвердительно и последовал за мальчиком. Тем более Драконорождённой с её дьявольским конём поблизости не было; он не видел препятствий.

***

Рыбки, как выяснилось, очень блестят на солнце. Они были не чисто белыми: маленькие чешуйки переливались всеми цветами радуги, будто кусочек неба, упавший на землю. А ещё они много прыгали, выпучив свои стеклянные глаза и жадно хватая ртом воздух, пока Скали не ударял их веткой, тем самым избавляя от страданий. Раньше Алдуин не обращал внимания на рыбу. Мамонты, крупные коровы и быки — вот чем он питался. Некоторые из его собратьев были неравнодушны к троллям, но ему они пришлись не по вкусу. Однажды драконьи жрецы предложили своему господину пленного мятежника, но Тури отказался. Люди созданы для того, чтобы служить. Они были его почитателями, а не кормом. Сейчас Алдуин был неимоверно рад, что не съел того человека, иначе он попал бы в крайне затруднительное положение. Рыбы вместе со Скали устроили против него заговор, решил темноволосый. Им больше нравилось умирать на удочке мальчика. Эти подлые рыбы могли с таким же успехом выбрасываться из воды к его ногам! Массовый суицид. — Перестань хмуриться. Мужчине не следует дуться. По крайней мере, так говорит мама, — Скали радостно закинул леску ещё раз. — Продолжи меня дразнить, и ты никогда не узнаешь, права ли она, — мрачно пробормотал Алдуин, сверля глазами реку, как будто одним взглядом мог пронзить её обитателей, мелькающих на глубине. Его воротник был мокрым от пота. Он стекал по его вискам и волосам, прилипал к спине. Когда Алдуин впервые вспотел, он был уверен в том, что болен или умирает. Он почувствовал себя чертовски глупо, когда Довакин объяснила, почему так происходит. Игнорируя хихиканье Скали, Алдуин поднял удочку, убедился, что несчастный червяк всё ещё на крючке, и забросил леску снова, целясь в другое место. Если он поймает хоть одну рыбку, то поблагодарит Акатоша. Настолько он был отчаян. Он размышлял над тем, как разозлится Драконорождённая, если он оглушит рыбу своим ту'умом, как вдруг — о чудо из чудес! — его удочка дёрнулась. Лосось яростно забился, подпрыгивая в воздухе. «Тащи!» — крикнул Скали, но Алдуин уже вытягивал рыбу по изящной дуге, которая разреза́ла воздух и заканчивалась на берегу. Подавив торжествующий рёв, дракон схватил ещё сопротивляющуюся добычу. — Красотища, — выдохнул Скали, подходя ближе, чтобы полюбоваться уловом. — И этот намного крупнее остальных. Мама приготовит его нам на ужин. Других можно засолить или продать. Как правило, если один из жрецов Драконьего культа чем-то выделялся, другие члены группы пытались его дискредитировать — или из кожи вон лезли, чтобы затмить его достижение. Подобное тщеславие было и в его роду, что делало открытую похвалу мальчика ещё более шокирующей. Прибив рыбу палкой, Скали аккуратно перерезал леску, снял рыбину с крючка и положил в ведро вместе с остальными. Они уже подходили к таверне, когда услышали громкий цокот копыт, заставивший их обернуться. По тропинке ехала Драконорождённая, а за её спиной на вороном коне сидела Эйдис. Они возвращались из соседнего поселения, Рорикстеда, или что-то вроде того. — Мам, смотри, что мы с Алдином поймали! То, как глаза Довакин чуть не вылезли из орбит, стоило всех мучений от солнечных ожогов, — решил Алдуин с немалым удовольствием. В целом, это был не такой уж плохой опыт. Возможно, завтра он его повторит.

***

Ужин, как всегда, был смесью различных составляющих. Скали и его мать каким-то образом находили темы для оживлённого разговора, что было удивительно, ведь они проводили вместе чуть ли не каждый день. Периодически в беседу вклинивалась Драконорождённая, хотя Алдуин подозревал, что она утаивала часть информации, особенно когда нордку расспрашивали о её приключениях. «Ну конечно», — думал он. «Я бы тоже ничего не говорил в присутствии заклятого врага». Заклятого врага, с которым он делил рыбу, пойманную сегодня днём. Очередная насмешка Судьбы и Богов. За исключением этого, Довакин была счастлива рассказывать о всяких городах и крепостях, в которых побывала. Он осознал, что эта женщина прошла больше половины Скайрима. Леонтий хранил молчание, которое полностью растворялось в разговоре. Алдуин тоже отвечал лишь на прямые вопросы. Бывший дракон обнаружил, что предпочитает наблюдать за смертными; они разительно отличались ото всех, с кем ему доводилось общаться. Еда также приводила его в восторг. Как и другие чувства, его вкус был острее, чем у обычного человека, а людская пища с этими странными специями и соусами была чрезвычайно аппетитной. Алдуин иногда размышлял о том, что в теле дова наберёт себе небольшую армию поваров. Да, он ни за что на свете не вернётся к безвкусному мясу. Как только они закончили ужинать, Алдуин уловил снаружи таверны чьи-то шаги. Его взгляд устремился ко входу, как и взгляд Драконорождённой, заметившей, что он к чему-то прислушивается. Дверь распахнулась, и краем глаза он увидел, как Довакин замерла при виде высоченного аргонианина, ступившего на порог. За ним проследовали ещё двое мужчин, одетых в меховую и кожаную броню. По бокам у всех висели мечи. — Трактирщик, мы хотели бы обменять пойманную дичь на эль и еду. — Когда охотники подошли к стойке, один из них, темноглазый и темноволосый, с бородой, как у Леонтия, посмотрел на Драконорождённую так, словно та была вышеназванной пищей. — А может, мы останемся на ночь, — добавил он. Все трое усмехнулись, и Алдуин осознал, что его сотрапезники притихли. Эйдис неохотно встала из-за стола и подошла к прилавку. Сын не сводил с неё глаз. Впервые за вечер тот факт, что Довакин сняла свои доспехи в пользу простой рубашки и мягких брюк, имел значение. Он напрягся ещё сильнее, когда понял, что за Эйдис пошёл только один из мужчин. Второй стоял рядом со входом, а аргонианин дежурил у их стола. В свою бытность Пожирателем Мира ему доводилось видеть эту расу. Тогда они казались несущественными, однако сейчас, при свете камина, Алдуин так не думал. Эта тварь была на добрую голову выше него, вся в твёрдой чешуе и костяных наростах, вооружённая острыми когтями. Он поймал на себе чужой взгляд и увидел, как Леонтий незаметно пододвигает к его руке большой нож, которым Эйдис разделывала рыбу. Это был только вопрос времени, а конкретно — секунд. Напряжение в воздухе было живым, осязаемым. — Раз уж на то пошло, вы могли бы отдать нам и все свои деньги, — сказал мужчина низким, насмешливым голосом. Раздался лязг кинжала о ножны, а после — утробный рык аргонианина, который набросился на Алдуина. Рядом с ним закричал Скали, и тогда воздух взорвался драконьим ту'умом, что сотряс фундамент таверны. Временна́я ткань разорвалась, источая потоки света, и всё вокруг стало бледно-серым. И аргонианин, и Алдуин, который поднял руку в защитном жесте, отталкивая мальчика в сторону, перевели взгляд на ту, что парализовала их движения, замедлив Время почти до полной остановки. Вскочив со стула, Довакин выхватила из сапога кинжал, сделала кувырок и резко поднялась, вонзая сверкающее золочёное лезвие в тело мужчины ровно в том месте, где шея соединялась с позвоночником. Раздался громкий, омерзительный треск, за которым последовал запах горелой плоти. Тело вспыхнуло пламенем, что озарило лицо Эйдис, раскрывшей рот в беззвучном крике. Повернувшись, Драконорождённая подняла руку, и на ней образовалось что-то кристаллическое. Когда магия пронеслась мимо Алдуина, его волосы покрылись инеем; мгновение спустя в глаз аргонианина вонзился ледяной шип. Его нутро едва не вывернуло наизнанку, когда Время собралось воедино, устремилось вперёд и вырвалось из рамок Крика. Всё побелело, а затем мир вновь обрёл свои краски, и он услышал мучительный рёв аргонианина, который в слепой ярости заехал когтями ему по руке. Запах его собственной крови смешался с запахом мертвеца; Алдуин отшатнулся назад и ударился о скамью, прежде чем скатиться на пол. Его кожа напоминала лохмотья, однако ярость и жажда боя, присущие дова, подняли его на ноги. Драконорождённая стояла между упавшим Леонтием и другим мужчиной; воздух перед ней мерцал ослепительно-белым и синим. Но сына Акатоша это волновало меньше всего. Взбесившийся аргонианин метался из стороны в сторону, пытаясь вырвать шип из своего глаза. Низко пригнувшись, Алдуин прокрался за его спину и подождал, пока бандит не обнажит меч, висевший у него на поясе. Темноволосый сделал выпад, схватил холодный металл и потянул, вынимая оружие из ножен. Меч оказался тяжёлым — гораздо тяжелее, чем он ожидал, — и его хватка была неуклюжей, но он не сдавался. Осознав опасность ситуации, ящер отступил назад; его лицо превратилось в жуткое месиво из крови и льда. Его оружием были не только руки: когти росли и на ногах. Сыну Акатоша нельзя было об этом забывать, если он хотел выжить. Внезапно бандит вскрикнул от боли и развернулся; Алдуин увидел Скали, держащего раскалённое клеймо. Не колеблясь, он поднял меч и направил его вперёд, прямо в бок аргонианина, не защищённый бронёй. Лезвие скользнуло по твёрдым чешуйкам, и на один ужасный миг ему показалось, что всё кончено. А затем плоть поддалась, и острый металл нашёл свой приют в теле бывшего хозяина. Алдуин не слышал криков аргонианина за шумом, что гремел в его ушах; он оттеснял спотыкающегося бандита назад, пока тот не ударился о стену, а после вонзил в него его собственный меч. Растянув губы в широком хищном оскале, он щёлкал челюстью, торжествующе шипя над своей задыхающейся жертвой, пока его не оттащили прочь сильные руки, которые было невозможно стряхнуть. Перед ним стояла Драконорождённая — бледная, мрачная и забрызганная кровью. — Оставь его в покое. Он почти мёртв. Когда она перевела взгляд на его руку, он вспомнил о боли и почувствовал слабость от потери крови. Положив ладонь на его раны — на те места, где виднелись кости, — она заговорила, беззвучно шевеля губами, и её волосы вспыхнули белым огнём в потоке золотого света, который залил их обоих. Плоть срослась обратно, кожа зажила, и боль исчезла; рана закрылась так легко, будто её никогда и не было. Когда нордка закончила, на её лицо вернулся здоровый румянец. — Скали, помоги матери с Леонтием. Я его исцелила, но яд забрал его силы. Дай ему зелье выносливости из моего рюкзака. Мы с Алдином избавимся от тел. К тому времени, как они вытерли бо́льшую часть крови и засыпали неглубокие могилы, у Алдуина начали болеть кости, о существовании которых он даже не знал. И всё это время Драконорождённая хранила молчание несмотря на то, что он чувствовал внутри неё дова, чей дух готов был вырваться из-под контроля, судя по её напряжённому лицу. Пока она относила лопаты в конюшню, Алдуин держал язык за зубами, наблюдая, как её встревоженный конь тычется носом ей в руку; он грыз поводья и с дикими глазами вставал на дыбы из-за звуков боя, в котором не мог поучаствовать. Даже когда они вместе спускались к реке, Пожиратель Мира сохранял спокойствие. Он сполоснул руки речной водой, а затем решил снять испорченную рубашку. Нордка же просто оторвала рукава, отбросив окровавленные полоски в сторону, и вымылась так чисто, как могла. — У тебя кровь в волосах, — тихо сказал Алдуин. Она напряглась и кивнула в знак благодарности, прежде чем погрузить всю голову под воду. Выпрямившись, она откинула с лица мокрые пряди, разделяя их и выжимая. — Почему твои рукава в крови? — Я прирезала бандита. — Её бы не было так много — не с этим ту'умом. И она твоя, почти вся. Я чувствую твой запах, — взгляд бывшего дракона упал на её руки, такие же нечёткие, как и его, при свете звёзд. — Я слышал твой крик, Довакин. Расскажи, что случилось.

***

Этериус его побери. Значит, я кричала, и он меня услышал. Боль была неожиданной, тем более что рядом не было противника, который мог бы объяснить причину моей агонии. По моей спине струйками стекала холодная вода, из-за чего рубашка прилипала к телу, но в этот раз мне было наплевать. Во мне отчаянно боролись тревога, растерянность и желание с кем-то поговорить, незримым кулаком сжимающие грудь. Перед тем, как я его исцелила, на моей руке было пять порезов; моя кожа была разодрана в мясо, как и его. Когда аргонианин ранил его, он ранил и меня. «Что же это означает?» — недоумевала я. «Поэтому никто не знал тот Крик?» Возможно, мастер Голоса, создавший его, встретил свою кончину вместе с первым драконом, на котором он его испытал. Уничтожив зверя, он убил и самого себя. Я должна сохранить это в тайне. Придётся дождаться шанса вернуться на Высокий Хротгар и обратиться за советом к Седобородым. Конечно, в том случае, если я смогу сбежать от Алдуина. Впрочем, у меня на уме был один вопрос: — Что он значит? Тот Крик, который я использовала против тебя? — Ты не знала? — его голос окрасило неверие. Я посмотрела на него в упор. — Значение, — это была не просьба. Но один взгляд на его лицо заставил меня пожалеть о том, что я не взяла с собой клинки. Тенегрив подошёл ближе, закрывая меня своей тенью, и предостерегающе заржал. — Ты произнесла слова, заковавшие меня в смертное тело. Смертный, Ограниченный, Связанный. Так звучит ту'ум на твоём языке. Я думал, что ты знала, что ты намеренно сделала это со мной. Невежественная идиотка! Его слова били, как удары хлыста, ибо мой внутренний голос кричал то же самое. Я была идиоткой, играющейся с древней магией. То, что мне её дали, ещё не означало, что я должна была её применять. Надо было просто пойти к Седобородым, как я и планировала. Сейчас я бы уже выучила правильный Крик, который создали герои старины. «Тот, который не связал бы меня с самим Пожирателем Миров», — подумала я, поднимаясь на нетвёрдые ноги. Теперь я знала, почему он превратился в норда. Потому что я была нордкой, и, по всей вероятности, он принял мою форму. О Талос всемогущий… — Довакин! За неимением лучших вариантов, я решила его проигнорировать и схватилась за холку Тенегрива, чьё присутствие служило убежищем от эмоциональной бури внутри. Я легла рядом с ним в конюшне; моя голова покоилась на его боку, в то время как он свернулся вокруг моего дрожащего тела. Эта ночь длилась целую вечность.