Хэвистон-корт

Со временем горничные привыкли к тому, что мы с Уолли готовимся ко сну самостоятельно, и практически перестали заглядывать по вечерам в нашу спальню. А когда Уолли после упорных тренировок удалось воспроизвести простенькое охранное заклинание, предупреждавшее о приближении людей, мы смогли позволить себе беседы, часто завершавшиеся заполночь. Когда кто-нибудь из девушек, забиравших нашу одежду в стирку, появлялся в коридоре, чары издавали едва слышный звон, и мы резво ныряли в постель, притворяясь крепко спящими. На мои опасения, что взрослые волшебники могут обнаружить его художества, он только махнул рукой: – Беспалочковая магия по рисунку не так уж сильно отличается от стихийной. Сочтут, что ребёнок хотел чувствовать себя в безопасности и бессознательно закрылся. Когда Драко было три или четыре года, он обиделся на мать за какую-то ерунду и запечатал детскую так, что чары мы втроём ломали два часа. Сам перепугался до икоты и нам нервы потрепал изрядно. Люциус даже хотел Эйвери вызывать на помощь, тот у нас спец по защитным заклятьям. Благодаря заклинанию у нас появилась возможность спокойно общаться, не прислушиваясь к каждому шороху под дверью, так что у меня и не было особой охоты возражать. Если Уолтер считал, что это безопасно, то и ладно. – Послушай, Уолли, – как-то сказала я, – если мистер Принц и миссис Мортон волшебники, то почему никто и никогда не замечал, как они колдуют? Хэвистон-корт – совершенно маггловский дом с маггловской прислугой. Я ни разу не видела ни у кого волшебной палочки. Это странно. – Статут Секретности уже давно действует, – ответил Уолли, стягивая ботинок. – Было бы странно, если бы миссис Мортон или мистер Принц колдовали при магглах. Мы вообще очень мало знаем о них. Может они скрываются от магов? Детская стихийная магия не фиксируется. – Но ведь письма из Хогвартса всё равно придут, – сказала я. – Это будет не скоро, – проговорил он, – Ты сама говорила, что девочки не проявляют ни грана магии, а Эндрю исполнится одиннадцать только через пять лет. О тебе же пока не знают. Я задумалась. – А почему они живут среди магглов? – спросила я. – Ты действительно считаешь, что им необходимо скрываться от волшебников? Но почему? И разве это просто? Уолли задумчиво водил кончиком пальца по нижней губе. – Это не так уж и сложно, – ответил он. – Я имею в виду, не привлекать к себе внимания волшебников. Вполне достаточно не появляться на Диагон-аллее и в Хогсмите, не общаться с другими волшебниками и не колдовать на глазах у магглов. Ну и не устраивать ничего грандиозного. Надзор Министерства распространяется только на несовершеннолетних, так что дома, за закрытыми дверями, взрослый маг может колдовать, сколько его душе угодно. Да и не взрослый тоже, потому что заклинание Надзора накладывается на палочку, а не на человека. Я всегда колдовал дома маминой палочкой, и никаких претензий нам не предъявляли. – Но это же несправедливо! – возмутилась я. – Выходит, магглорожденные на каникулах не имеют права пользоваться палочкой, а дети из семей магов – запросто?! – Ключевые слова здесь – «пользоваться палочкой», – сообщил Уолли. – Да, это отдаётся на усмотрение родителей. Подразумевается, что родитель-маг в состоянии и обязан исправить ущерб, случайно нанесённый отпрыском-недоучкой. Скажи мне, поборница справедливости, что смогут сделать твои родители, если ты ошибёшься в произношении формулы заклинания и отрастишь кому-нибудь из соседей, скажем, вторую голову? Я сокрушённо замолчала. Он был абсолютно и безоговорочно прав. – Вернёмся к Мортон и Принцу, – продолжил Уолли, стаскивая второй ботинок и метким броском отправляя его под стул. – Не забудь, что они прибыли из Вест-Индии. Судя по экзотической внешности и не совсем обычной магической ауре, чёрная вдова там и родилась. Принц, скорее всего, родился на Острове, но мог много лет прожить в колониях. Поскольку его точно не было в хрониках, есть вероятность, что он в ссоре с семьёй. Может статься – и действительно выжгли, – вздохнул он. – В Вест-Индию и Америку магглы часто ссылали заключённых, – сказала я. – Может, у волшебников тоже так было? – Я ни о чём подобном не слышал, – пожал плечами Уолли. – Да и как ты себе это представляешь? Как можно удержать волшебника в таком месте? Нас всегда было слишком мало, чтобы устраивать полноценную каторгу – вполне хватало Азкабана. Он посмотрел на меня, в течение разговора безуспешно пытавшуюся освободиться от корсета, и раздражённо сказал: – Ну что ты извиваешься, как флоббер-червь в рассоле? Свернёшь шею или вывихнешь плечо. Садись. С некоторых пор я почему-то начала стесняться попросить его расстегнуть платье и расшнуровать корсет – это казалось каким-то очень интимным, что ли… Смешно, ведь мы спали в одной постели. Но каждый вечер я упорно пыталась раздеться сама, хотя мои попытки пока что неизменно оканчивались одним и тем же – стулом и ворчанием Уолтера. – Ну, может быть, этот мистер Принц и правда поругался с семьёй, – продолжила размышлять я, стараясь отвлечься от прикосновений ловких маленьких пальцев, привычно разбирающих шнуровку. – Может быть, там было что-то настолько серьёзное, что его изгнали. Он мог уехать в колонии, а там познакомиться с миссис Мортон и сговориться с ней. Например, сказаться её братом и помогать завлекать богатых мужчин. Вдвоём они выдавали её замуж, а потом убивали мужей, чтобы завладеть наследством. В результате они разбогатели и перебрались в Англию, но пока не знают, как их примут в магическом мире. – Неплохо, – согласился со мной Уолли, вешая корсет на спинку стула, – но зачем тогда было рожать ото всех мужей? Их можно было просто травить, предварительно заставив под Империусом написать завещание в свою пользу. Мужья, судя по всему, были магглами, ведь девочки не колдуют. И зачем собирать внебрачных детей своих бывших мужей, учить их, воспитывать? О себе не говорю, Уолтер тут случайно, за компанию, это ясно. – Угрызения совести? – предположила я. Он хмыкнул. – Что-то мне подсказывает, что миссис Мортон и угрызения совести понятия не имеют о существовании друг друга. Здесь другое. Вот только понять бы, что... Я даже села на кровати. – Ты же не думаешь на самом деле, что она хочет использовать нас для какого-то тёмного ритуала?.. – Да нет. Если бы сладкая парочка отбирала у детей магию или жизненную силу, то они не подбирали бы магглов – от них в этом смысле никакого толка. Но всё это похоже на условие магического договора – убив мужа, вдова обязана позаботиться о его детях. Такой пункт часто включается в брачное соглашение в чистокровных семьях – в случае гибели любого из супругов оставшийся обеспечивает детям обучение и приличествующий уровень жизни до совершеннолетия. Уолли так увлёкся своими рассуждениями, что начал расхаживать по комнате, как по классу, заложив руки за спину и перебирая пальцами, словно по привычке крутил в них рукоятку волшебной палочки. – А ещё неплохо было бы узнать, как они оказались в этом доме. Странно, что в нём никто не жил более двух веков. Ты совершенно верно обратила внимание на обстановку: если бы здесь жили постоянно, старая мебель сохранилась бы только в отдельных комнатах, были бы переделки, эклектика стилей. В стране столько всего происходило, а в дом ни разу не вломились ни роялисты, ни пуритане? А если он был скрыт Фиделиусом или запечатан чарами Тайны, то почему сейчас виден любому, даже магглам? Слишком много вопросов. Он остановился и повернулся ко мне. – Надо побывать в библиотеке, – сказала я, – но нас туда не очень-то пускают. Да даже если бы и пускали – там почти всегда сидит этот Принц, и вряд ли я смогу взять что-то серьёзнее сказок или географического атласа. – В XVI веке Статута Секретности не было, – сказал Уолли, – так что там могут быть очень интересные книги. Сам бы посмотрел. Но если нас там поймают, то мы не отвертимся. А я бы очень не хотел рассказывать свою историю людям, о которых практически ничего не знаю. – Думаешь, они не захотят нам помочь? – спросила я. – И что же делать? Ждать письма из Хогвартса? Знаешь, если они скрываются, то было бы очень некрасиво с нашей стороны ничего им не сказать. Они ведь так хорошо к нам относятся. И ещё мы так и не узнали, что же должны такого совершить. Ну, помнишь, ты говорил, что Арка переносит волшебников туда, где они больше всего нужны. Уолли фыркнул. – Во-первых, это лишь гипотеза, а во-вторых, совершенно необязательно совершать революцию. Мы можем даже не узнать, что именно от нас требуется. Возможно, мы просто зачем-то должны оказаться в определённом месте в определённое время. А что касается хорошего отношения к нам... Пожалуй, тут ты права. Неизвестно, как отреагируют наши опекуны, если им вдруг свалится на голову письмо из Хогвартса. Тем более что мы тут точно будем считаться магглорожденными, а это значит, что письмо принесёт кто-то из профессоров. Может быть, стоит им что-то продемонстрировать? От меня они вполне могут чего-то такого ожидать, всё-таки наше сходство с Принцем вряд ли случайно. А вот что делать с тобой? Устроить тебе стихийный выброс? Напугать твоего пони? Об этом стоит подумать. У тебя когда день рождения? – Был девятнадцатого сентября, а теперь не знаю, – честно ответила я. – Думаю, что и теперь девятнадцатого, – сказал он. – Время у нас есть, почти год. Что-нибудь придумаем. Я закусила губу. Ужасно не хотелось ждать. Уолли искоса взглянул на меня. В свете догоравшего камина его глаза казались чёрными угольками. – Гриффиндор, – пробормотал он. – Не важно, что делать, лишь бы действовать. – От слизеринца слышу, – парировала я. – И, кстати, а когда у тебя день рождения? – А тебе зачем? – подозрительно спросил он. – Ну ты же знаешь, когда у меня, а я твоего не знаю. Нечестно. Он фыркнул. – Детство какое-то, честно-нечестно. Девятого января. И только попробуй меня поздравить. – Но это же здорово, – удивилась я, – я хочу сказать – когда тебя поздравляют и всё такое. Подарки, праздник. Он передёрнул плечами. – Не отвлекайся, – сказал он, – лучше думай, как нам попасть в библиотеку. Ты более свободна в своих перемещениях по дому, а за нами всё время няньки ходят. Я рассмеялась. – Ты чего? – удивился Уолли. – Да так, – ответила я, – мальчишки всегда смеялись надо мной, когда я говорила, что надо идти в библиотеку, чтобы что-нибудь узнать. Ну, когда у нас появлялась очередная проблема, и мы не знали, с какого конца к ней подобраться. – Чего ещё можно ожидать от Поттера и Уизли, – фыркнул Уолли. – Я вообще не понимаю, что тебя с ними связывало. – А тебе какое дело? – демонстративно оскорбилась я за своих друзей. – Мне абсолютно всё равно, – холодно ответил он и отвернулся. Я любила Гарри и Рона как братьев, но ссориться с Уолли тоже не хотелось, поэтому я попыталась объяснить: – Понимаешь, со мной с самого начала никто не хотел дружить. А потом Рон спас меня от тролля. И оказалось, что я хорошо решаю всякие задачи... Уолли демонстративно фыркнул. – Я был более высокого мнения о твоём интеллекте, дорогая Мэгги. Я бы ещё мог понять, если бы ты пыталась, как это говорится, сесть Поттеру на хвост. Ты магглорожденная, шансов в магическом мире никаких: твой потолок – мелкая чиновница в Министерстве или хозяйка какой-нибудь лавки. А тут – богатый и знаменитый, хорошая партия. Но ведь ты даже не пытаешься прибрать его к рукам. Скорее уж у Уизли получится. – А при чём тут Рон? – удивилась я. Чёрные глаза уставились на меня с плохо скрытой жалостью. – Ты что, Грейнджер, совсем дура? Не Рон, а Джиневра. Уизли – нищие предатели крови с кучей детей. Кто ещё даст им денег? Два рыжих прохвоста уже получили от наивного Поттера круглую сумму на раскрутку своего бизнеса. А Молли давно лелеет планы пристроить за героя дочурку. – Ты так говоришь, потому что не веришь в дружбу! – возмутилась я. – Хороша дружба! – всплеснул руками Уолтер. – Тебя никогда не удивляло, что Поттер больше ни с кем не дружит? Да что там не дружит, даже общается от случая к случаю? Даже с гриффиндорцами, со своей любимой квиддичной командой, в конце концов? Потренировались и разбежались, разговоры касаются только стратегии игры, ничего лишнего. Ты не задумывалась, почему ваши товарищи при любом удобном случае охотно верят в самые идиотские слухи и сплетни о Гарри Поттере? Потому что он всегда сам по себе: сокурсник, руководитель подпольного кружка призывателей Патронусов… Я поперхнулась. – …капитан команды, – словно не заметив моего изумления, продолжал Уолли. – Лидер, но не друг, а рядом с ним неизменно верный Рон Уизли, бдительно следящий, чтобы никто, не дай Мерлин, не сблизился с Избранным. Рыжий к тебе ещё клинья не подбивал, чтобы Герой случайно не заинтересовался не той девушкой? Я уже открыла рот, чтобы возмутиться, но задумалась. То, что говорил Уолли, было мерзко и гнусно, но так похоже на правду. Рон был рядом с Гарри с самого первого дня. Но ведь Гарри не мог быть знаком с ним, он жил у магглов. И Рон, он действительно... – Что, сестричка, учишься думать? – ехидно поинтересовался Уолли. Мне захотелось его ударить. – Эй, – быстро проговорил он, почувствовав моё настроение, – маленьких бить нельзя. Не злоупотребляй своим физическим превосходством! – А сам? – напомнила я. – Кто детишек пугал и отработки назначал? Кто гадости всем говорит? Невилла запугал! Гарри оскорбляешь! Своим слизеринцам баллы ни за что добавляешь! Вот и почувствуй на своей шкуре! Он замер, как-то странно глядя на меня, а потом резко отвернулся. – Эй, мы не договорили! Он не ответил. А мне стало нестерпимо стыдно. Судя по тому, что Уолли в курсе, с кем и о чём разговаривает Гарри, он знает о моём друге даже больше, чем я. Откуда – другой вопрос, но у преподавателей наверняка есть свои способы наблюдать за учениками. Да, Уолтер говорил неприятные вещи, но ведь всё это, к сожалению, скорее всего, правда: ему, взрослому человеку, со стороны виднее. И о планах миссис Уизли он точно знает больше, чем мы. А я, не задумываясь, ответила ударом по самому больному месту. Конечно, ему обидно, что он теперь такой маленький и слабый, ему стократ тяжелее, чем мне, постоянно терпеть и сдерживаться. – Уолли, – позвала я, – прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Извини. Он передёрнул плечами. – Давай спать, уже поздно. Всё-таки обиделся. Я осторожно обняла его сзади. Уолли напрягся, но не отодвинулся. – Я больше не буду, – тихо сказала я, – ты только не сердись, ладно? Если бы не ты, я бы с ума тут сошла. Меня бы ещё мистер Престон запорол насмерть за дерзость, или я бы ему дом разнесла, и заперли бы меня в психушку или ещё куда похуже. По моей руке скользнули детские пальцы. – Всё в порядке, – услышала я, – не обращай внимания. Давай спать. – Давай, – ответила я, прижимая к себе худенькое тельце. – Доброй ночи, Уолли. После короткого молчания он всё же ответил: – Доброй ночи. Заснул он, как всегда, практически сразу, а я ещё долго лежала с открытыми глазами, слушая сонное дыхание своего «брата» и пытаясь осмыслить то, что он говорил о нашей с ребятами дружбе. Димстеры оказались приятным дополнением к компании, хотя сперва меня и коробила восторженная готовность матери семейства быть полезной своей благодетельнице и всем её друзьям и подопечным. Но если подумать, для несчастной женщины такой поворот в жизни стал настоящим чудом. Она наверняка уже смирилась с отсутствием средств и невозможностью обеспечить своих детей. Её дочери, получившей образование в школе для дочерей бедных священников, в лучшем случае светила карьера гувернантки, а я прекрасно понимала, что такие добрые хозяйки, как миссис Мортон были редкостью. Джоан Симмонс, жертве покойного Джорджа Мортона, как и её дочери Энн, и вовсе было нечего ловить. Теперь же все они автоматически попадали в местное общество, а самое главное, миссис Димстер не надо было ломать голову, чем накормить семью. К приходскому дому прилагалась ферма. Миссис Димстер в полном экстазе навещала собственный скотный двор и птичник, обсуждала с экономкой миссис Браун рецепты солений и варений и лично выбирала рыбу на обед. Марджори Димстер быстро стала компаньонкой мисс Эннис. У обеих девиц был большой опыт общения с детьми, так что у нас появилась ещё одна опекунша и наставница. Глава семьи Димстеров, серьёзный молчаливый мужчина средних лет, стал ещё одним чёрным пятном в разноцветье дамских нарядов. Строгий костюм с белой вставкой у воротничка так напоминал любимые сюртуки и жакеты мистера Принца, что издали двоих мужчин можно было бы перепутать, не будь коренастый, плотного телосложения пастор почти на голову ниже друга нашей хозяйки. Мистер Димстер стал единственным из новых знакомых, кто вызывал у меня некоторые опасения. Я не раз ловила на себе и Уолли его задумчивый взгляд, а иногда казалось, что он хочет что-то у меня спросить, но не решается. Я рассказала об этом Уолли, но тот только пожал плечами: – Может быть, его удивляет то, что мы с тобой – по легенде родные брат и сестра, –совершенно не похожи друг на друга? Других предположений у меня не было, так что пришлось отложить взгляды мистера Димстера в ту же мысленную копилку, где мы собирали всю информацию о странностях обитателей дома и окрестностей. Меня несколько удивляло, что никто из обитателей Хэвистон-корта не задирал нос перед новыми знакомыми. Хотя они точно так же приняли и нас с Уолли. Было в этом что-то... Девочки не любили вспоминать о своей прежней жизни, но кое-что временами проскальзывало. Из случайных оговорок становилось ясно, что ни одна из них не была желанным и любимым ребёнком, и их жизнь наладилась только с появлением maman. Элспет и Мэри, судя по всему, постоянно подвергались тем же воспитательным мерам, с которыми мы познакомились в доме мистера Престона, а на Эмили просто не обращали внимания, ведь она была «всего лишь девочкой». Мэри как-то по секрету рассказала мне, что с Эмили общалась только негритянская прислуга, и что она даже плохо говорила по-английски, когда свежеиспечённая миссис Мортон обнаружила её в задних комнатах своего нового дома. – Она и теперь стесняется, – сказала Мэри, – так что ты помягче с ней, ладно? А так она хорошая. Я кивнула. Эми была очень доброй, но ужасно застенчивой. Мерлин, черти бы взяли эту «старую добрую Англию» и всех, кто ею восхищается. – Ты должна понимать, что далеко не всё было плохо и отвратительно, – сказал Уолли в ответ на моё возмущение. – Нормальные люди жили во все века и времена. – Ну да, – буркнула я, – миссис Мортон, которая так добра к детям, мы уже подозреваем в убийстве как минимум трёх человек. Уолли насмешливо смотрел на меня. – Полагаю, дражайшая сестрица, что достойнейший мистер Престон, с которым мы уже имели честь познакомиться, не совершил в жизни ни одного поступка, который бы вызывал осуждение с точки зрения общественной морали или закона. Равно как и его сын, забивший собственную супругу до смерти и истязавший родную дочь. Это я ещё о брошенной беременной девице не упоминаю. Впрочем, тут наверняка были смягчающие обстоятельства. Девица оказалась недостаточно добродетельной, например. Она же уступила домогательствам. И родила. – Ну и что! – возмутилась я. – Домогалась-то не она! – А дело в том, милая Мэгги, – ответил этот мерзавец, – что в то время, в котором мы сейчас имеем несчастье присутствовать, бытовало мнение, что для зачатия необходимо, чтобы женщина испытала оргазм. Ты знаешь, что это такое? Можешь не краснеть, вижу, что знаешь. С одной стороны, это давало дамам возможность получать удовольствие в браке. С другой же – женщины, забеременевшие в результате изнасилования или принуждения, пострадавшими не считались. Зачатие свершилось – значит, всё было по согласию, и будущая мать получила удовольствие независимо от обстоятельств акта. – Ничего себе удовольствие – изнасилование, – пробормотала я. – А это уже оговор достойного джентльмена, – пожал плечами Уолли. – Думаешь, почему Престона и Мортона не наказали? Их репутация пострадала, пришлось уехать. Но намного больше пострадала репутация их жертв. – Это ужасно! – Ужасно, – согласился Уолли, – но дальше стало ещё хуже. Увы и ах, выяснилось, что оргазм не является необходимым условием беременности. Джентльмены расслабились, а вот дамам пришлось туго. Кому-то везло, как королеве Виктории, но большинство... Большинство женщин пожинало плоды викторианского ханжества. Я задумалась. Безусловно, эпоха королевы Виктории не была тем временем, в котором я хотела бы жить. Но мы, слава Мерлину, попали несколько раньше. И ещё неизвестно, что было страшнее: позор на всю жизнь, если родила от насильника, или анорексия, которой тогда страдали многие девушки из-за страха перед замужеством и его «ужасами». А ведь если мы окончательно застрянем в этом времени, то застанем и королеву Викторию. А если у нас будут дети... Нет! Никаких детей! Мои... мои дети будут жить в нормальной стране. Я... – Спокойно, Мэгги, спокойно! – голос Уолли ворвался в мои мысли, прерывая накатывающую истерику. – Думай о хороших людях. О тех, кто заботился о других, кто боролся с ханжеством и скотским отношением к ближнему. – Да... я... Я буду... Ох, Уолли, я так хочу обратно! – А уж как я хочу... Вокруг тебя опять искрило. Если соберёшься уведомить миссис Мортон о том факте, что ты являешься ведьмой, просто вспомни этот разговор, и мне не придётся пугать Розочку. – Уолли!.. Ох, временами я его просто ненавижу...