Гарем
Не прошло и пару часов, как весь гарем узнал шокирующую новость — Махидевран Султан беременна вторым ребёнком Падишаха. В гареме в честь этого раздавали пышки и сладкий щербет. Наложницы радовались за госпожу, втайне завидуя ей и надеясь оказаться на её месте. В коридоре гарема перед девушками Хатидже Султан с маленьким Шехзаде Мустафой с балкона сыпали монеты в честь будущего Шехзаде. Наложницы радостно собирали неожиданную прибавку к жалованию, чуть ли не с яростью отталкивая соперниц ради нескольких дополнительных монет. Вдалеке от сего действа сидела Хюррем Хатун, равнодушно глядя на эту картину и неустанно прикасаясь к пальцу, на котором у неё всегда было то самое изумрудное кольцо, что в прошлой жизни, что и немного в этой. Ей было даже непривычно ходить без него, столько лет она каждый день надевала символ их любви с Султаном на безымянный палец правой руки (неосознанно девушка всё же возвращалась к традициям своей веры, так как это же кольцо впоследствии стало и её обручальным). Рыжеволосую грела только одна мысль: Повелитель будет вне себя от гнева, смотря на поступки своей Баш-кадины, та попадёт под горячую руку Падишаха и лишится его благосклонности на всю оставшуюся жизнь. Именно эту цель и преследовала Русинка. Но теперь Хюррем с каждым днём боялась ещё больше, все изменения в истории, которые она уже совершила, могли привести к тому, что Махидевран может начать вести себя умнее, её второй ребёнок родится и история потечёт в совершенно другое русло. — Мне понятны твои страхи, Хюррем. — рядом с рыжеволосой, почти невесомо, села её вездесущая Хранитель. — К твоему счастью, Махидевран ещё не научилась контролировать свою печаль и свои истерики от измен Сулеймана. Рано или поздно её нервные срывы приведут к выкидышу, и твои опасения окажутся беспочвенными. — Екатерина, я правильно сделала, что отдала ей своё кольцо? Вдруг я совершила фатальную ошибку, и Сулейман позволит ей оставить кольцо у себя? — тихо прошептала Русинка, боясь, что кто-то услышит её монолог «в пустоту». — Кто знает. Но судя по тому, как тепло к тебе относится сейчас твой Повелитель, и как ревностно он отвоёвывает свои подарки для тех женщин, которым он их вручил, вспомнить ту же историю с Изабеллой и колье, — от упоминания о принцессе, рыжеволосую аж передёрнуло. Столько лет прошло и одна жизнь уже утекла, а Хюррем до сих пор помнила, как страдала от того недолгого романа своего Падишаха с иностранной принцессой. — Я думаю, при правильной подаче этой новости, что Махидевран отобрала у тебя кольцо, Падишах всё же разгневается и вернёт тебе подарок. Вспомни, Махидевран всё равно в прошлый раз украла его у тебя, только тот случай прикрыла Валиде, и Махидевран ничего не было. — продолжала свою мысль бывшая королева Франции. — Надави на жалость, сделай это по-умному, и ситуация будет на твоей стороне. Тебе повезло, что Валиде не стала вмешиваться и защищать свою невестку, сейчас разбираться будет сам Повелитель. — после этих слов Екатерина утешающе погладила по плечу свою подопечную, пытаясь хоть как-то поддержать русскую наложницу. Екатерина знала не по наслышке, какого быть в курсе о похождениях своего мужа, о том, что у твоего любимого мужчины будет ребёнок от других женщин, и какое чувство ревности и обиды сжигает тебя изнутри в ожидании судного дня его рождения. Она видела боль Хюррем и понимала, что даже осознание того, что Махидевран скорее всего потеряет ребёнка, почти никак не утешало будущую жену Падишаха. Как бы не старалась рыжеволосая, её боль в сердце не уходила до конца, она тлела как сгоревший уголёк, хотя казалось, прошло столько времени. Великое чувство давало крылья будущей Госпоже и медленно убивало её изнутри. «От переживаний она и умрёт раньше, чем положено» — с сожалением вспомнила про себя Хранитель, прокручивая в голове конец жизни Великой Хасеки Султан. От всех нервных срывов, истерик, стрессов и депрессий у Хюррем разовьётся неизлечимая болезнь, которая и погубит рыжеволосую госпожу. В хаотичном порядке Екатерина пыталась понять, как убить разрушающую любовь в сердце её подопечной, дабы продлить срок её жизни хотя бы на несколько лет.***
Падишах радостно направлялся в покои своей Баш-кадины с коробочкой в руках — подарком в честь беременности. Покои первой супруги встретили его радостной атмосферой и сплошными улыбками и служанок, и его первой супруги. — Махидевран. — Султан счастливо улыбался своей Весенней розе, которая поклонилась и так же радостно поцеловала руку своему Повелителю. — Ты осчастливила меня, моя Весенняя роза! — Падишах усадил свою супругу на кровать и присел рядом с ней. — Мой Султан, я так рада вашему приходу! — Махидевран продолжала светиться от счастья, наблюдая за радостной реакцией своего Венценосного супруга. В душе она надеялась, что это знак того, что султан всё ещё любит свою Весеннюю розу и что та русская рабыня останется для него лишь мимолётным увлечением. — Это такая радость, Махидевран. Ещё один Шехзаде, дай Аллах. — Султан открыл коробочку с подарком, в котором Махидевран увидела невероятное серебряное колье, украшенное пятью рубинами: одним крупным по середине и четырьмя окружающими его по всей длине цепочки. Рубины были украшены витиеватыми узорами серебряной нити и россыпью мелких алмазов. Смотрелось великолепно. Приподняв волосы, Махидевран позволила Султану надеть на её шею вышеупомянутое украшение. — Оно великолепно, мой Султан! Даже не знаю, как вас благодарить! — Ты подаришь мне сына, мне большего и не надо, Махидевран. — он ласково погладил свою первую супругу по щеке, даря ей те самые недостающие моменты нежности, которых она была лишена с самого первого дня приезда в этот дворец. — Мне пора идти. Государственные дела не ждут. Вечером жду тебя и Мустафу у себя, поужинаем вместе. — Да, мой Повелитель! — Махидевран счастливо поклонилась, когда Падишах покинул её покои и неуклюже плюхнулась в кровать обратно. — Гюльшах, Повелитель всё ещё меня любит! Он не разлюбил меня, Гюльшах! — чуть ли не кричала от радости Баш-кадина Султана. Гюльшах же не разделяла радость своей Госпожи, помня о том, что недавно совершила Черкешенка. — Госпожа, вы отобрали кольцо у той русской рабыни… Вы не боитесь, что когда Султан узнает, он разгневается и заставит вас вернуть подарок? — Гюльшах осторожно произнесла последнюю фразу, продолжая наблюдать за реакцией своей Госпожи. — Какой гнев, Гюльшах? Сулейман любит меня, я беременна его ребёнком! Он не посмеет на меня ругаться, я уверена. Радость от происходящего полностью затмила разум Черкешенки. Та, уже не скрываясь, смело надела украшение на свой палец и продолжала радостно улыбаться, любуясь заветным украшением. Гюльшах с грустью наблюдала за своей Госпожой, понимая, что здравомыслие Махидевран ещё долго не будет давать ей совершать правильные поступки. «Как бы не настигла нас беда из-за этого кольца.» — продолжала размышлять правая рука Черкешенки.Покои Падишаха. Вечер
Султан сидел со своим сыном за рабочим столом, показывая ему рисунки и чертежи будущих кораблей, которые они думали готовить для предстоящего похода. Шехзаде был безутешен и продолжал вяло отзываться на все попытки его привлечь к разговору. Это заметил и Ибрагим, стоявший поодаль от Султана и Шехзаде, и с радостью наблюдая за подрастающим принцем. Мустафа был как сын для Паргалы. — Сынок, почему ты такой расстроенный? Почти не разговариваешь со мной. Что-то случилось? — Падишах не прекращал попыток наладить разговор с расстроившимся сыном. — Папа, у меня обязательно должен быть брат? Все так хотят, чтобы у меня появился братик, а я не хочу. Можно братик не родится? — Мустафа, что ты такое говоришь? Брат — это замечательно, это такая радость для всех нас. Представь, ты будешь учить его сражаться, так же хорошо, как и ты. Ты будешь с ним играть, вы будете неразлучны, мой храбрый Шехзаде. — Султан только с улыбкой наблюдал за реакцией сына. — Я не хочу брата. У тебя же нет брата, почему у меня должен быть брат? Я не хочу! — Как же у меня нет брата? Ибрагим — мой брат. — на данное высказывание Паргалы лишь улыбнулся и благодарно склонил голову в ответ на подмигивание Сулеймана. — Не правда! Он не твой брат! Он — раб. Ибрагим здесь, чтобы служить нашей династии. — упрямо воскликнул маленький Шехзаде и демонстративно отвернулся к окну, выражая свою обиду. Высказанная им фраза повергла в шок обоих мужчин. Ибрагим стоял как громом поражённый, он совсем не ожидал такого отношения от его любимого Шехзаде Мустафы. Султан строго посмотрел на сына, взвешивая в своей голове правильное решение в данной ситуации. Он не мог понять, это сказывалось на Мустафе воспитание Махидевран или же он просто ребёнок, не осознающий того, что говорит. Падишах принял твёрдое решение поговорить по этому поводу с Махидевран. Его мысли на этот счёт отвлёк тихий голос Паргалы, с трудом переваривший эту ситуацию: — Мой Повелитель, позвольте вашему рабу заняться вопросами дворца. — Иди, Ибрагим. — согласно кивнул Сулейман, с тоской и тяжёлым сердцем наблюдая, как его покои покидает его названный брат. Ибрагим не мог даже сделать вдох, находясь в покоях Падишаха. Только выйдя из Султанских покоев, он смог наконец выдохнуть и справиться с нарастающей болью в груди. Слова Мустафы были словно нож в спину. «Я был с ним рядом с самого его рождения. Я столько играл с ним, столько учил его. Благодаря мне он знает алфавит и немного умеет писать. Как он мог так сказать? Неужели я остаюсь для него рабом после всего того, что я для него сделал? Какая ирония… Мне нет места ни в том, ни в этом мире. Обе религии меня отвергли, я нахожусь в собственном аду после того, как меня забрали в рабство. Совсем один.» — с грустью размышлял Паргалы, идя на террасу. Добравшись до балкона, он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Он с трудом осознавал, что как бы он не старался, в глазах правящей династии, возможно за исключением самого Падишаха, Ибрагим всегда будет рабом, который обязан служить им и делать их жизнь лучше. Как это низко. Неожиданно его взгляд встретился с взглядом Хатидже Султан, наблюдавшей за ним с балкона своих покоев, ярусом ниже Султанских. Сестра Повелителя бросала на Паргалы смелые и пылкие взгляды, полные любви, пока их никто, кроме него, не видел. Усмехнувшись про себя, Ибрагим не мог понять, как сестра Падишаха умудрилась в него влюбиться. Нет, она была несомненно красавицей, и он бы даже мог ответить ей взаимностью, но их будущее предрешено. Он — раб, она — султанша. Они не смогут пожениться, а даже если и поженятся, Ибрагим ловил себя на мысли, что этот брак не будет долго счастливым. Хатидже Султан — истинная представительница своей династии, и рано или поздно, она не сможет не попрекнуть Ибрагима в его происхождении и предназначении. Только мысль о том, что и вероятная жена будет указывать ему его место, отдавала в груди глухой болью. Ибрагим решил, что не станет отвечать молодой Султанше взаимностью. Это ни к чему хорошему не приведёт. Ещё раз посмотрев в её сторону, он заметил, как она испуганно шарахнулась и спряталась в своих покоях. Паргалы обернулся и увидел подошедшего Падишаха, благо не заметившего его сестру на другом балконе. Султан утешающе положил руку на плечо своего друга и начал воодушевляющую речь: — Ибрагим, Мустафа ещё ребёнок. Он не знает, о чём говорит. Ты же понимаешь, что я тебя правда считаю своим братом. Даже больше, чем братом. Ты ближе, чем брат для меня, Паргалы. — Повелитель, я всё понимаю. Не переживайте. — Ибрагим, слегка улыбнувшись, посмотрел на Падишаха, пытаясь уверить в этом больше себя, чем его. Султан похлопал Ибрагима по плечу и ушёл обратно в покои. Паргалы же остался на террасе.***
Вернувшись в свои покои, Сулейман увидел, как Мустафа уже заснул на коленях своей матери. Падишах сел за стол и в напряжённом молчании продолжил делать начатое колье. Оно было из серебра с каплевидной серединкой для большого изумруда, точь-в-точь напоминающего изумруд того самого кольца, которое он вручил своей любимице. «Будет подарком для Хюррем. Изумрудный комплект к тому кольцу, что я ей подарил. Которое так напоминает её прекрасные зелёные глаза» — мечтательно думал Падишах, предаваясь мыслям о своей новой фаворитке. Мимолётно взглянув на свою первую супругу, Падишах решил нарушить царящее в комнате молчание. — Мустафа обижается на тебя. — Махидевран подняла на Султана непонимающий и вмиг посеревший взгляд. Её напрягало такое начало разговора. Поняв её недоумение, султан продолжил. — Он дуется из-за того, что у него будет братик. Все уши мне прожужжал, что не хочет брата. — Это из-за тебя, а не из-за меня. — Сулеймана поразил наглый тон Баш-кадины, напоминающий ту же интонацию, что была в речи Мустафы некоторое время назад. — Мустафа просто не хочет делить любовь отца. Он этим пошёл весь в свою мать. — Последней фразой Махидевран пыталась показать султану всё недовольство, которое она испытывала из-за появления новой фаворитки. Сулейман вернулся к работе над украшением, пытаясь унять нарастающий в нём гнев. — Судя по всему, наглостью он тоже пошёл в свою мать. — жёстко осадил свою первую супругу Властелин трёх континентов. Махидевран испуганно опустила глаза, гадая, в чём успел провиниться её сын. — Я вижу, как он себя ведёт, Махидевран. И слышу его речи. Он ведёт себя неподобающе. Не таким должен расти наследник Османского престола. Хорошего Правителя из него не выйдет с таким наглым нравом. Если я и дальше буду замечать подобные вещи в своём сыне, я пойму, что ты не справляешься с его воспитанием и отдам эту обязанность Валиде. Ты меня поняла, Махидевран? Черкешенка кивнула, не смея произнести ни слова. Она боялась вызвать ещё больший гнев своего Султана. Ещё пару часов назад она думала, что всё в их отношениях хорошо. Как же она ошибалась. Хорошее настроение улетучилось, будто его и не было.