Покои Падишаха
Султан стоял у изголовья своей кровати, пока лекарша бегала вокруг Хюррем, промывая её раны и прикладывая примочки из трав, названий которых Сулейман явно не знал. Он прокручивал в голове увиденную картину и с ужасом осознавал, как Махидевран изменилась со времён Манисы. Ещё несколько лет назад она была его любимой Весенней розой, теперь же он не сможет на неё смотреть без воспоминаний о произошедшем. Ещё эта история с кольцом… Как она могла идти на эти поступки? Как в неё вселился этот дьявол? Он видел безумие в глазах своей первой супруги и не был уверен, что это безумие утихнет в ближайшее время. Мысли были прерваны тихим приходом его матушки. Валиде ласково положила руку на его плечо, словно пытаясь забрать на себя хотя бы часть боли, которую он испытывал. Сулейман накрыл руку матери своей и посмотрел в её глаза. — Валиде, я рад, что вы здесь. Жаль, что мы теперь встречаемся чаще только по таким случаям. — Как Хюррем, Сулейман? Ей сильно досталось? — Валиде была крайне обеспокоена состоянием своей вероятной невестки. — Махидевран не оставила на ней живого места. Я с трудом оттащил эту обезумевшую женщину от Хюррем. Неужели боль утраты ребёнка так затмила её разум? — Это не нормальное поведение, Сулейман, даже при наличии её выкидыша. Как бы там ни было, Султанше её статуса следует всегда сохранять лицо и гордость. Я всё чаще вижу, что она не справляется со злостью и ревностью. — Вы и об истории с кольцом знаете? — Сулейман удивлённо посмотрел на свою мать. Та лишь пожала плечами и согласно кивнула. — До меня дошли слухи. Я не стала вмешиваться, надеясь, что эта история сама разрешится. В глубине души я надеялась, что Махидевран хватит ума вернуть подарок. Как я ошибалась в ней. — Я тоже, Матушка. Хюррем даже и не думала жаловаться. Я сам спросил, когда не увидел на ней кольца, думаю, если бы я не начал спрашивать — она бы и слова мне не сказала. — Хюррем — единственная, кто здраво поступил в этой ситуации, Сулейман. Честно говоря, я удивлена этой девушкой. В нашу первую встречу она была совсем другой. — Да? Какой же? — Наглая хабалка, кричащая на весь гарем и требующая вернуть её домой. Мы с ней побеседовали на русском, благо, я его ещё помню, и отправила в гарем к остальным. Эту девушку будто подменили после праздника. Вероятно, на неё так повлияли наши учителя, или то, что она влюбилась в тебя. — Я даже представить не могу ругающуюся Хюррем. Наглую, кричащую. — Сулейман грустно улыбнулся, смотря на фаворитку, безжизненно лежащую в его постели. — Она очень быстро учится. Турецкий, история, остальные предметы хорошо даются. Я недавно вызвала её к себе после поселения на этаж фавориток, я была приятно удивлена её вежливым и спокойным нравом. И тем, как она реагирует на все выпады Махидевран. Я бы сейчас поменяла их местами по статусу ради сохранения порядка в гареме. Хюррем с её рано проявившейся мудростью гораздо больше подходит на титул главной супруги Падишаха, чем Махидевран. — Я согласен с вами, Валиде. Чувствую, в скором времени всё так и произойдёт. — Что ты будешь делать с Махидевран? — Пусть заберут у неё сына и запрут в покоях. И пусть она оттуда не выходит. Я не хочу больше видеть эту женщину. За подобное её следовало бы казнить. Ещё одна ошибка, Валиде, и я её вышлю. Даже несмотря на Мустафу. Воспитанием наследника, если вы не против, я бы хотел, чтобы этим занялись вы. Мне не нравится его поведение и его нахальные речи. — Строгое выражение лица лишь подтверждало всю серьёзность его намерений. Валиде не сомневалась–поблажки для Махидевран уже не будет.Гарем
Наложницы, рабыни, даже калфы были взбудоражены от накала страстей, происходивших в семье Падишаха. Мало того, что Махидевран Султан потеряла ребёнка, так ещё и избила фаворитку султана. Сплетни переходили от одних к другим, приобретая надуманные факты и обрастая такими подробностями, коих по-настоящему и вовсе не было. Гаремные Гурии искренне сочувствовали Хюррем и не понимали, что происходило с Махидевран Султан. Чего стоила реакция ближайшей подруги русской наложницы — Марии, та чуть не расплакалась от пришедших новостей. Гарем бурлил от самых разных предположений — Махидевран могли казнить за такую оплошность или отправить в ссылку. Хюррем же была уготована участь смертницы или будущей Госпожи, так ловко избавившейся от главной соперницы. Что должно было произойти на самом деле — никто не знал. Сюмбюль-ага вместе с Дайе Хатун не появлялись более на горизонте гарема, Нигяр-калфа же усердно держала рот на замке и ничего не говорила. Из-за дефицита подробностей наложницам приходилось выкручиваться и придумывать новые исходы данной истории. Главный вопрос всё ещё оставался без ясного ответа: останется в почёте Махидевран или на арену султанш выйдет Хюррем?Покои Махидевран Султан
Махидевран сидела в своих покоях, надрывно скуля и еле переваривая в голове всё произошедшее. Да, она желала смерти своей сопернице, но проявить такую оплошность перед Повелителем было равносильно смерти или в лучшем случае — ссылке. Она даже не слышала утешения пришедшей Хатидже Султан, хотя та, казалось, этого и вовсе не замечала. Конечно же, до сестры Падишаха не дошли новости о произошедшем, иначе бы она с ней здесь не сидела. Увещевания на тему: «Это не твоя последняя беременность» или «Ты ещё родишь Султану детей» были прерваны приходом самого Повелителя. На вид он был настолько грозным, что ему даже не понадобились слова, дабы прогнать всех лишних людей из покоев Баш-кадины и оставить их с Махидевран наедине. Черкешенка с небывалым страхом подняла глаза на своего некогда любимого Султана и тут же опустила их, не увидя и намёка на сострадание или прощение. Он даже забыл, в каком она была сейчас состоянии, всё затмила его русская Рабыня. — Я не узнаю тебя, Махидевран. Я не узнаю весеннюю розу, которую я когда-то полюбил. Скажи мне, как смог в тебя вселиться этот дьявол? Как ты опустилась до такого, Махидевран?! — он плохо скрывал наступающую ярость, но к её счастью, он смог преодолеть желание ударить её. — Ты убил меня и нашу любовь, Сулейман. Думаешь, легко выносить этот позор? Думаешь, мне всё равно, когда ты проводишь нашу ночь с ней, или отдаёшь ей кольцо, которое должно было принадлежать мне?! Думаешь, мне всё равно смотреть, как в твоём сердце не остаётся места для нас с Мустафой? Как ты бредишь своей русской рабыней?! — Её яростный монолог был прерван увесистой оплеухой. Падишах не смог более сдерживать свой гнев и уже с небывалой злостью смотрел на некогда его любимую Весеннюю розу. — Гюльшах! — он громко позвал правую руку своей первой супруги, та явно стояла за дверью, поскольку она очень быстро пришла по его приказу. — Отдай мне изумрудное кольцо. Я уверен, ты знаешь, где прячет его твоя Госпожа. — повторять и не пришлось, Султан был настолько злым, что ослушаться его было бы тут же ознаменовано казнью. — Вот, мой Падишах. — Гюльшах дрожащими руками протянула ему кольцо, спрятанное в одной из шкатулок Махидевран. Султан забрал нашумевшее украшение и с той же злостью повернулся к своей супруге. — Теперь Мустафой будет заниматься Валиде. Ты его не увидишь. Ты будешь заперта в своих покоях, пока я не разрешу тебе из них выйти. Благодари Аллаха за мою милость, то, что ты совершила — отплачивается казнью. — С этими словами Султан вихрем покинул покои своей Баш-кадины. Увидя, как он уходит и осознавая данное ей наказание, Махидевран начала рыдать пуще прежнего, не скрывая всю свою боль.***
Спустя несколько часов, Валиде Султан, Хатидже Султан, Гюльфем Хатун и Шехзаде Мустафа собрались в одной из башен, посмотреть на собравшихся в парке Пашей и янычар. Собравшиеся внизу вышли прославить своего Падишаха и ознаменовать его решение — Султан Сулейман объявил войну венгерскому королю, и в скором времени Османы выступят в священный поход на неверных. Мустафа с огромным любопытством осматривал происходящее, всё время норовя что-то показать своей тёте Хатидже. — Они достали мечи! А где мой меч? Я тоже хочу воевать! — Мустафа, не торопись. Вырастешь и тоже поедешь с Повелителем на войну. — мягко осадила его Айше-Хафса Султан. — Я буду воевать с неверными? Я буду захватывать крепости, как мой отец? — Иншалла, так и будет, мой храбрый лев. Смотри, янычары выстраиваются в ряд и что — то выкрикивают. — Они прославляют папу, они радуются, что идут воевать и наказывать неверных! — Правильно, мой храбрый Шехзаде, всё так и есть. — Хатидже ласково улыбалась своему племяннику, не выпуская его из своих объятий. — А когда мы пойдём к маме? — Мустафа вопросительно посмотрел на Валиде Султан, поставив ту в небольшой ступор. Быстро справившись с ним, она незамедлительно, но также мягко ответила: — Мама заболела, ей нехорошо. Ты поживёшь пока что у меня, Мустафа. Как только мама выздоровеет, мы её навестим. Хатидже вопросительно посмотрела на Валиде Султан, но та отрицательно покачала головой, намекая, что она всё расскажет немного позже. Шехзаде Мустафа не подозревал, что сегодня утром и на ближайшие месяцы он в последний раз видел свою маму.Покои Султана. Вечер
Падишах вернулся с совета Дивана и застал Хюррем всё ещё в бессознательном состоянии. Он ласково погладил её по голове и нежно поцеловал в лоб, пытаясь убедить её в том, что она в безопасности. Подойдя к столу, он положил на него два украшения, сыгравших важную роль в судьбе Хюррем: изумрудное кольцо и серёжку с белым камнем. Ещё раз взглянув на свою возлюбленную, султан вышел на террасу, чтобы привести мысли в порядок и постараться успокоить бушующий в нём гнев. Тихой поступью к нему подошёл Ибрагим и понимающе обнял своего Венценосного друга. — Она до сих пор не пришла в себя, Ибрагим. Что, если она не очнётся? Я боюсь этого, это так странно, но я боюсь за эту рыжеволосую девушку на своём ложе больше, чем за себя. Как это объяснить, Ибрагим? — Вы вероятно влюблены в свою фаворитку, Повелитель. Оттого и эти странные ощущения, которые вам были некогда чужды. Возможно, Хюррем и есть ваша истинная любовь, о которой поэты слагают в стихах. — Сегодня я почувствовал, что да. Хюррем — моя любимая, моя Госпожа, моё солнце среди тёмного неба. Как мне не хватает её смеха, Ибрагим. — Султан тяжело вздохнул и посмотрел на спокойное ночное море. — Это же прекрасно, Повелитель! Но что насчёт Махидевран Султан? Вы уже решили, как её накажете? — Арест в своих покоях и отсутствие сына на несколько месяцев должны отрезвить эту женщину. Иначе вышлю её и она никогда больше не увидит Мустафу. — со злостью процедил Властелин трёх континентов, не отрывая взгляда от морской глади. — Справедливое и милосердное решение, мой Государь. — Ибрагим лишь согласно кивнул головой. — Ты ведь уже успел познакомиться с Хюррем, да? — Сегодня утром столкнулись в коридоре, мой Падишах. Боюсь предположить, чтобы произошло, если бы я не задержал её небольшой беседой. Возможно, вы бы не успели прийти к ней на помощь. — О чём вы успели поговорить, Паргалы? — Казалось, даже намёк на общение взбудоражили нотки ревности в молодом Султане. — О различиях наших миров и этого, мой Повелитель. Она ведь христианка, как и я. Находя Хюррем Хатун умной и воспитанной девушкой, достойной стать частью Османской династии, я невольно сравнил нас с ней, и пришёл к выводу, что мы чем-то похожи, мой Государь. — теперь Ибрагиму приходилось находить аккуратные слова и осторожно подбирать обороты, дабы не вызвать своей неосмотрительностью какие-либо подозрения в Султане. — Она, как и я, попала сюда рабыней, она нашла своё утешение в вас, Повелитель, как и я. Она умна, я бы даже сказал — мудра не по годам. Вы любите, когда вас окружают умные люди. — Ты чертовски прав, Ибрагим. Если рассматривать так, то вы с Хюррем очень похожи. Я даже начну ревновать. — он пытался пошутить, только Паргалы почувствовал, что шутки здесь меньше, чем истины. — Что вы, Повелитель? Я скорее буду относиться к Хюррем Хатун как к сестре, чем предам вас. Как вы можете так думать, мой Падишах? — Я пошутил, Ибрагим. — Султан улыбался, но только не его глаза. — Про сестру это ты хорошо придумал. Вот и будешь заботиться о ней, как о сестре, ибо я вижу, что в гареме нынче небезопасно. — Как скажете, мой Повелитель.