Покои Валиде Султан
— Откуда в рабыне столько глупости и смелости, Дайе? Вы плохо её воспитали? — Айше-Хафса недовольно перевела взгляд с пришедшей фаворитки сына на свою правую руку. Дайе виновато опустила голову. Женщина не знала, что произошло с послушной Хатун, которая стала вести себя словно султанша, после одной ночи с Повелителем. — Госпожа, она была послушной и прилежной. Ничто в ней не выдавало её наглости. Мелек Хатун стояла перед женщинами, понуро опустив глаза вниз. Только теперь до юной девушки дошло, как опрометчив был её поступок и какие последствия теперь могут её ждать. — Мой сын крайне недоволен тобой, Хатун. Он не желает больше тебя видеть. Сегодня же ты отправишься в старый дворец и будешь чахнуть там на протяжении всей своей жизни, в назидание твоему поступку. Только когда приговор был оглашён, русская фаворитка будто проснулась от транса и кинулась рыдать в ноги Валиде Султан и молить её о прощении. — Госпожа, простите меня за мою дерзость! Я никогда не посмею больше вас разочаровать, молю вас, простите меня! — Дайе, уведи эту неверную с глаз моих. Пусть сегодня же её увезут в старый дворец. — Айше-Хафса с отвращением вырвала подол платья из рук плачущей девицы. Под её неустанный плач, Валиде устало села на софу и взяла с подноса свой любимый лимонный щербет. В коридоре возле покоев Валиде столкнулись Хюррем Султан, ведущая за руку шехзаде Мустафу и на второй руке державшая маленького Мехмеда и плачущая Мелек Хатун, с ненавистью смотревшая на свою рыжеволосую соперницу. Евнухи не стали медлить и потащили девушку прямиком к приготовленной карете, направляющуюся в Дворец Слёз. Мустафа не удержался, и увидев открытые двери в покои бабушки, побежал к Валиде Султан. Удивлённая же Хюррем, напрочь забывшая о новой фаворитке мужа, подошла к Дайе Хатун. — Дайе, что с девушкой? Куда её ведут? — Госпожа, она провинилась перед нашим Повелителем и Валиде, она отбывает в Старый дворец. Её высылают. — поклонившись, Хазнедар покинула рыжеволосую супругу Повелителя. Русинка осталась стоять в размышлении. «И эту увозят в Старый дворец. Я думала, она продержится хоть немного дольше. » — погруженная в свои мысли, Русинка направилась в покои свекрови. Увидев внуков и пришедшую Хюррем, на душе у Айше-Хафсы стало гораздо спокойнее. Такая обстановка в семье ей нравилась куда больше этих вечных склок. Когда за Шехзаде Мустафой зашли служанки, забрать его на занятия, Валиде осталась наедине с Хюррем и вторым внуком, который всё ещё был на руках у Русинки. — Валиде, вы хорошо себя чувствуете? Выглядите очень бледной. — Роксолана обеспокоенно наблюдала за внешним видом своей свекрови, и хоть она знала что Валиде ещё не скоро их покинет, бледность на её лице пугала баш-кадину. — Всё в порядке, дорогая. Я просто перенервничала из-за этой Хатун, которая посмела так вести себя с нашим Падишахом. Сулейман был в гневе, когда узнал что эта Хатун самовольно пошла к нему в опочивальню, обманув Ибрагима, стражу и самого Султана. «Когда я без спроса шла в покои Повелителя, такого скандала не было. Она не понравилась Сулейману настолько сильно, судя по всему.» — прошедший разговор с Хранителем заставил её переосмыслить свои чувства к Сулейману. Теперь же, упоминание о наложнице вызывало лишь глухую боль где-то на задней стенке её груди. По сравнению с прошлой жизнью, Хюррем научилась не реагировать так остро на измены мужа, видимо уроки Екатерины дали свои плоды. — Ты не выглядишь радостной от того что её выслали, Хюррем. — Айше Хафса проницательно вглядывалась в лицо славянки, видя там только разочарование и ни капли радости, которую она ожидала увидеть на её прекрасном лице. — Валиде, на её место всё равно придёт другая. К чему мне раньше времени радоваться? Таковы законы гарема, и не мне их менять. — грустно улыбнувшись своей свекрови, Роксолана продолжила тихо покачивать на руках своего сына. Валиде с грустью и одновременно с гордостью наблюдала за своей невесткой. Буйная, наглая славянка превратилась в спокойную и рассудительную Госпожу. Которая не требует от Султана абсолютной верности и скрипя сердцем терпит устои гарема, подобно самой Айше Хафсе и её предшественницам. — Ты — главная супруга моего сына Хюррем. Даже несмотря на то, что он будет проводить время с наложницами, ты всегда будешь особенной. Ты родила ему сына и воспитываешь старшего наследника. Не допускай ошибок Махидевран, и мой сын никогда не отвернётся от тебя. — чувство дежавю неприятно полоснуло сердце матери Султана. Это же чувство было, когда она успокаивала Махидевран, говоря ей точно такие же успокаивающие слова.***
Когда наступил вечер, младший Шехзаде уже спал, а Мустафа не переставал мучать Хюррем своими мечтами о новых лошадях для Ибрагима. — Хюррем, как думаешь, лучше будет подарить чёрных лошадей или белых? — Мустафа, мы можем выбрать для Ибрагима красивого чёрного жеребца, а для его невесты белого послушного коня. Думаю так будет лучше. — Хюррем ласково потрепала юного шехзаде по волосам и продолжила надевать ему ночную рубаху. — Это идея! Нужно будет сказать папе, пусть он прикажет нам выделить лучших коней! — Для чего вам лошади, Мустафа? — внезапно появившийся в дверях Сулейман застал забавную картину. Ему было приятно видеть как Хюррем заботится о его сыне словно о своём и как Мустафа уважительно относится к ней. Видя как его возлюбленная спешно склонилась, он поманил рукой к себе старшего сына и взял на руки радостного Шехзаде. — Папа, наконец-то ты пришёл! Мы ходили к тебе вчера, но ты был занят, а нам нужна твоя помощь. — Видя немой вопрос отца, Мустафа продолжил. — Нам нужны лошади для Ибрагима и его невесты, мы с Хюррем хотим подарить ему лошадей на свадьбу! — Правда? Какой прекрасный подарок. Я прикажу конюхам, они доставят к нам лучших лошадей и мы втроём пойдём их выбирать. — Ура! Хюррем, ты слышала? Мы пойдём выбирать лошадей! — Мустафа радостно прикрикнул и обнял отца. Повернувшись к русинке за радостной поддержкой он наткнулся на её грозный взгляд. Этот взгляд Мустафа знал. — Прости, папа, мне надо проверить как там Мехмед, я мог разбудить его своими криками. Сулейман удивился, но опустил на пол своего сына и пораженно наблюдал как тот аккуратно ушёл в другую комнату проверять сон своего младшего брата. — Мустафа очень шумный, и у нас появилось правило: «Если он каким-то образом будит Мехмеда — идёт его убаюкивать сам.» Ради справедливости. — Хюррем пожала плечами и не заметила, как оказалась в объятиях Султана. — Я счастлив наблюдать как ты воспитываешь моего наследника и как с любовью воспитываешь в нём ответственность. Я ни на минуту не пожалел, что оставил Мустафу тебе на попечение, уверен это будет на благо. — Сулейман посмотрел на свою супругу и не мог понять, отчего она не улыбается так радостно, как улыбалась ему раньше. — Хюррем? Ты чем-то расстроена? — Устала, Повелитель. Просто шехзаде забирают много сил, я не отхожу от нашего сына, и от Мустафы по возможности тоже. — Я прикажу Валиде выделить тебе ещё служанку, дабы тебе было легче. Только не печалься, Госпожа моего сердца. С этими словами он нежно поцеловал свою возлюбленную.***
Хатидже не выходила из своих покоев уже два дня. Несмотря на уговоры Гюльфем, она не собиралась идти извиняться перед матерью и перед Хюррем за клевету. В глазах юной Госпожи всё ещё стояла картина того, как Хюррем с Ибрагимом любезно щебетали в саду, и хоть под этим разговором не было ничего неправильного — Хатидже эта ситуация ранила до глубины души. «Он даже Хюррем открылся. Хюррем, которая здесь во дворце чуть больше года. Как он мог доверять ей, а не мне? Мы же знаем друг друга ещё со времён Манисы!»-ненависть, ревность и обида не покидали голову юной султанши. — Он ещё и жениться надумал. На ком? На какой-то девице из Анатолии! Разве она лучше, чем я?! — эти разговоры с собой напрягали наблюдавшую за госпожой Гюльфем Хатун. Когда Хатидже после долгих размышлений настолько была погружена в себя и свою злость, и не замечала что проговаривает свои мысли вслух, Гюльфем беспокоилась о ней ещё больше. — Госпожа…- она осторожно подошла к нервной Хатидже и мягко взяла её за руку. — Хатидже, не травмируй свою душу такими мыслями. Ты скоро выйдешь замуж, думать о другом мужчине, будучи почти замужней — большой грех. — когда сестра Повелителя снова начала плакать, Гюльфем неустанно продолжала её успокаивать. — Ибрагим выбрал себе жену, он уже всё решил. И Повелитель позволил ему жениться. Вы оба скоро будете разведены судьбой в разные стороны, стоит ли тебе горевать по мужчине, который всё равно тебя не любит? Ответом ей была неостанавливающаяся истерика её подруги. Незаметно для султанши, Гюльфем по настоянию лекаря, давала ей успокоительное в небольших дозах в щербете, чтобы юная султанша смогла успокоить свои расшатанные нервы. Эффект успокоительного проявился спустя полчаса, и Хатидже продолжала лежать на своей софе уже долгое время уставившись в одну точку. Гюльфем боялась отходить от неё, Хатидже в этом состоянии могла сделать с собой всё что угодно. — Она нарушила обещание…она предала меня, раскрыла мою тайну… — бессвязно и задумчиво шептала про себя Османская султанша, будто не вспоминая о том, что сама была в этом виновна. — О ком ты, Хатидже? — О Хюррем…она обещала, что не расскажет никому о моей тайне. Она предала меня. Предала уже тогда, когда пошла разговаривать в саду с Ибрагимом. — Хатидже, ты со своим скандалом вынудила её это сделать. Хюррем не виновата в этой ситуации, если бы не твоя ревность — никто бы даже не узнал о твоих чувствах к Ибрагиму. — бывшая жена Сулеймана не оставляла попыток переубедить её подругу и остановить эти глупые мысли. — Выйди вон, Гюльфем. Уйди и не появляйся в моих покоях. Ты заодно с ней! Не желаю тебя больше видеть! — Хатидже внезапно встала с софы и начала истерично кричать, вынуждая её подругу тут же ретироваться из опочивальни. Выдохнув, Гюльфем подумала про себя, что так ей даже будет лучше. Вдали от Хатидже. Скоро свадьба, и ей надо готовиться, а не целыми днями успокаивать зазнавшуюся глупую султаншу. Как давно она начала так называть её у себя в голове — Гюльфем не знала.***
После того, как Мустафа и Мехмед заснули, влюбленные решили уединиться в покоях Падишаха. Даже несмотря на то, что Хюррем не готовилась к ночи с Падишахом, он был с ней невероятно нежен и дарил ей всю любовь, по которой она соскучилась за эти месяцы. В душе Русинки боролись два чувства — рациональность и непоколебимость, взращенная её Хранителем, и невероятной силы любовь к Падишаху. В прошлой жизни, Хюррем бы с удовольствием думала только о любви, но здесь она осознала что уделяя всё время Суйлеману и его несметным пассиям, она угробила себя и своих детей. С трудом проявившийся рационализм в молодой славянке давал теперь о себе знать. Она смотрела на всё другими глазами. На Сулеймана — особенно. Падишах словно чувствовал, что его возлюбленная начала отдаляться от него, и не мог объяснить себе причину такой перемены в её настроении. Нет, она улыбалась как прежде и была ласкова с ним, отдавала ему всю свою любовь и с той же страстью была податлива с ним ночью. Но теперь, будто между ними выросла стена, которой раньше не было. — Хюррем… Скажи, что происходит? — всё же за завтраком, он решил прояснить ситуацию. Русинка пожала плечами, мол всё впорядке и продолжила есть, игнорируя его вопрос. — Ты так переживаешь из-за той наложницы, которая была у меня пару раз? Положив ложку в тарелку и вытерев уголки губ салфеткой, Хюррем осмелилась взглянуть на него с той тщательно построенной стеной в душе, которую она возвела за прошедшие два дня. — Повелитель, меня ранит не та наложница, которая была у вас в покоях и теперь обитает где-то в старом дворце. Я опечалена вашими порядками, вашими традициями и таким устоям в этом дворце. Я опечалена тем, что у моего любимого мужчины, я — не буду единственной женщиной. Я опечалена тем, что вы любите других женщин в этих покоях, несмотря на то что давали клятву мне в вашей вечной любви. Я опечалена тем, что поверила вам и с сожалением принимаю эти правила. Ты думаешь что я буду счастлива оказаться в твоих объятиях каждый раз, после того как ты развлекался здесь с другой женщиной? — Хюррем… — он тяжело вздохнул и недовольно отложил приборы. Его женщина своими словами набирала не тот оборот, который ей следовало набирать. — Я понимаю, я — ваша рабыня. Как однажды бы сказала Валиде: «У рабов нет любви.» К моему несчастью, я вас полюбила. И надеясь на ответное, я натыкаюсь на закрытую дверь и смех другой наложницы из ваших покоев. Мы натыкались. Я и ваш сын. Мустафа в тот вечер лёг расстроенный, он надеялся увидеть своего отца. — она видела его недовольный взгляд обращённый к ней. Видела как он зол от её обвинений. Ещё бы, она в этой жизни ещё не смела так разговаривать с ним. Хюррем была готова поспорить, что её будущему супругу сейчас это было в новинку. — В любом случае, — она продолжила. — я буду исполнять свои обязанности твоей главной наложницы и воспитывать наших детей. Но радоваться каждому твоему приходу после других наложниц — я не буду. Прошу меня извинить. — она поднялась с подушек и поклонившись, быстро покинула его покои. Султан остался в своей комнате совершенно один, обескураженный и незнающий что ему дальше делать. С одной стороны, такая реакция Хюррем его забавила, он видел как она его ревнует. Но то, как разочарованно она смотрела на него… От этого взгляда у Падишаха Мира все внутри холодело. Было тяжело признавать, что твоя любимая женщина не смотрит на тебя вожделенно, как это было раньше.Покои Хатидже Султан
Проснувшись рано утром, султанша тяжело оглядела свою комнату и устало откинулась обратно на подушки. Успокоительное не давало нормально думать, злиться и всё время клонило в сон. У Хатидже даже не было сил сопротивляться лекарству, глубоко в душе её меланхоличный нрав и не хотел сопротивляться. Она с трудом поднялась с постели и накинула на себя лёгкий халат. После умывания, она вяло махнула рукой служанкам, дабы те одели её и соорудили какую никакую причёску. Ей хотелось вдохнуть свежего воздуха, хотя холодный зимний ветер с террасы говорил об обратном. Меланхоличные сборы прервал приход Сюмбюля — аги, заискивающе кланяющегося султанше и растягивающего слова в его типичной манере. — Госпожаа, вам пришло письмо. — он услужливо протянул ей свиток в дешёвой деревянной окантовке. — От кого письмо, Сюмбюль-ага? — она даже не повернулась к нему, и продолжала вяло смотреть в зеркало. — Из старого дворца, от Махидевран Хатун, моя Госпожа. Эта фраза всё же заставила молодую османскую Госпожу обратить свой взор на главного евнуха.