***
Вечером того же дня всё же было устроено торжество по случаю помолвки Великого Визиря — Ибрагима Паши, с его избранницей — Мухсине Хатун. Пиршество оказалось воистину пышным и весёлым, с радостной музыкой, танцующими наложницами и набитыми покоями Валиде от гостей, приглашенных на торжество. Айше Хафса будто выдавала за Ибрагима Пашу не постороннюю для гарема хатун, а собственную дочь или же родственницу Османской династии, настолько мать Падишаха позволила себе отметить помолвку Великого Визиря. Роксолана не могла не заметить, как наслаждалась устроенным праздником Хафса Султан. Она избавилась от ненавистной ей невестки, не желала вспоминать об опальной Махидевран Султан, постоянно укоряла дочь из-за пагубной влюбленности и не переставала радоваться скорейшей женитьбе правой руки Падишаха. Сидящая рядом с русинкой Гюльфем только пожимала плечами на редкие выводы и замечания рыжеволосой по этому поводу и шептала в ответ забавные наблюдения, не обращая внимания на хмурое выражение лица Османской розы. Хатидже Султан всё намеревалась надеть чёрное платье на данное торжество, пока её силой не вынудили надеть нарядное платье царственно-пурпурного цвета. Когда её попытки сбежать с торжества или же как-то выразить своё недовольство были пресечены её дражайшей матерью, она решилась недовольно сидеть на высокой тахте, хмуро наблюдая за радостными наложницами и испепелять взглядом каждого гостя, пришедшего к ним на пир. Словно завистливая кобра, готовящаяся к нападению, она постоянно посматривала на двери покоев, неустанно выжидала, дабы первой выловить взглядом ту, которая отобрала у неё мнимое счастье. Двери покоев отворились и впустили радостно семенящего Сюмбюля — агу, улыбающегося, словно досыта объевшийся кот и провожающего рукой вошедших Мухсине Хатун — невесту Визиря и Хафсу Хатун — её мать. Темноволосые женщины приветственно поклонились госпожам и одарили зал радостными лицами. Мухсине застыла в поклоне, вежливо склонив голову, и словно не замечая прожигающего её взгляда сестры Падишаха. Её взгляд притягивала приветливая улыбка Валиде Султан и не менее радостный взор рыжеволосой Госпожи, имя которой уже успело прогреметь на всю Столицу и близлежащие города империи. — Валиде Султан, благодарю за приглашение на торжество. Мы не рассчитывали на помощь дворца в подготовке нашего скромного никяха. — Хафса Хатун выглядела мудрой, весьма приятной на вид женщиной, пережившей многое и не менее много повидавшей. Валиде Султан одобрительно ей кивнула и вновь осмотрела невесту Паши и осталась довольна его выбором. Мухсине была очень хороша собой, миловидна, даже очень. На первый взгляд, она казалась особой кроткого нрава, но при этом в её взгляде постоянно проявлялась озорная хитринка, обещающая совсем нескучную жизнь её будущему супругу. — Мы рады приветствовать вас на этом празднике. Иншаллах, этот брак будет долгим и счастливым и принесёт вам много детей, Мухсине. Хатидже Султан была готова вцепиться в волосы своей сопернице, и сдерживалась только потому, что не хотела упасть в грязь лицом перед безродной рабыней, посмевшей позариться на её любимого Ибрагима. Она была вынуждена признать, что хатун могла составить ей конкуренцию по красоте, но никак не по положению. Почему он выбрал тебя, а не меня?! С силой сжав платье в руках, она не успела заметить, как прибывшие гости уже расселись подле Валиде Султан. По закону подлости, Мухсине сидела как раз напротив Хатидже по правую руку от Хюррем Султан, будто специально мозолила ей глаза. — Хюррем Султан, я рада наконец с вами познакомиться! В жизни вы ещё краше, чем вас описывают слухи Стамбула. Воистину, на самом деле вы ещё величественнее, чем мы полагали. — Это взаимно, Мухсине Хатун. Я очень рада за вас с Ибрагимом Пашой, дай Аллах, вы проживёте долгую и счастливую жизнь. — Хюррем поддерживающе улыбнулась темноволосой и они вновь заговорили о чём-то уже втроём — Гюльфем тут же присоединилась к разговору. — Я прошу прощения за нескромный вопрос, но… Госпожа, вы не скажете, почему эта женщина так смотрит на меня? Она выглядит так, будто готова убить меня на месте, клянусь Аллахом. — Мухсине осторожно прошептала вопрос Роксолане, и та, не оборачиваясь на Хатидже, так же тихо ей ответила: — Это Хатидже Султан, сестра нашего Повелителя. Имела неосторожность влюбиться в Ибрагима Пашу, но её мечтам не суждено было сбыться. Не удивляйтесь, если она начнёт задевать вас или же попытается оскорбить, Султанша привыкла получать в этой жизни всё, что захочет. Вновь переглянувшись, девушки смолкли и продолжили наблюдать за торжеством. Мухсине продолжала сидеть словно на иголках, да, она пыталась улыбаться и это было не столь сложно, ведь рядом была всем известная смеющаяся Госпожа Повелителя, но насквозь пронизывающий взгляд сестры Султана не давал ей покоя весь вечер. К концу вечера, когда гости начали расходиться, а наложницы уже разошлись по своим комнатам в гареме, Валиде, оставшись в окружении семьи невесты и членов династии вместе с Гюльфем, решила обсудить оставшиеся приготовления к свадьбе молодых. — Хафса Хатун, завтра я планировала съездить во дворец на Ипподроме, великодушно подаренный Ибрагиму Паше моим сыном и убедиться в том, что дом вашей дочери будет готов в ближайшие сроки. Мы можем отправиться все вместе и, возможно, Мухсине выскажет свои пожелания по обустройству дворца. — Аллах да не покинет вас и вашу семью, Госпожа, вы так щедры к своим верным рабам. — Хафса Хатун признательно улыбнулась Валиде. Хюррем, еле усмехнувшись, наблюдала за происходящим, словно две, уже явно немолодые женщины, пытались соблюдать неведомый и непонятный для неё порядок общения, своеобразный этикет. Слова, фразы, которые не нужны были и казались явно лишними, по мнению русинки, но коих требовал устой общения, столетиями выработанный во дворце Османского Султана. — Отправимся сразу же после утренней молитвы. Я приказала подготовить для вас покои, дабы вы не подвергали себя напрасному риску, возвращаясь домой. — вновь получив благодарный поцелуй руки от Хафсы Хатун, Валиде проводила взглядом удаляющихся Хюррем, Гюльфем и гостей, оставив у себя в покоях только свою дочь. — Вы хотели что-то сказать мне, Валиде? Я вновь неправильно себя повела? Возможно я недостаточно смиренно наблюдала за тем, как вы рушите мою жизнь и издеваетесь над моей израненной душой? — Усмири свой нрав, Хатидже, ты не в праве так со мной разговаривать, даже если ты считаешь, что я не права в данной ситуации. Я лишь хотела уведомить тебя о том, что ты едешь завтра с нами. Посмотришь, как обустраивают дом Ибрагима Паши и может быть тоже выскажешь своё мнение. — Айше Хафса недовольно посмотрела на дочь и махнула рукой, повелевая той покинуть её покои. Матери Падишаха определённо не нравился тот тон, которым удостоила величественную Госпожу её собственная дочь. — Когда-нибудь вы пожалеете о том, что так безжалостно растоптали моё сердце, Валиде. И когда настанет тот день, вы уже не сможете исправить свою ошибку. — Она вновь не удостоила поклона свою матушку и стремительно унеслась из главных покоев Гарема. Айше Хафса лишь устало выдохнула, пытаясь перебороть в себе голос сомнения, твердивший ей, что она поступает неправильно и творит невесть что по отношению к своему собственному ребёнку. Тщеславие, или же упрямство, или же гордыня не давали ей признаться даже самой себе, что она поступает так в угоду порядкам, придуманным ею же, не взирая на чувства собственной дочери.***
— Вы знакомы с Ибрагимом Пашой уже долгие годы? Он рассказывал, что влюблён в вас с самого детства. — Хюррем и Мухсине не спеша прогуливались по коридорам гарема, наслаждаясь одиночеством и отсутствием напряжённой обстановки праздника. Темноволосой невесте Паргалы общение с Русской Султаншей было лишь в радость. — Моя мать, как бы это страшно не звучало, выкупила Ибрагима, когда тому было чуть больше десяти лет. Мне на тот момент было лишь восемь, когда я впервые увидела его. Он был таким… Одиноким. Оторванным от своего мира. Я и не представляла, как ему тяжело, пока мы не выросли, и он не поведал мне историю своего прибытия в Османскую империю. И так, пролетели годы дружбы и общения и наши чувства взросли, окрепли. Но он уехал служить Шехзаде Сулейману, на тот момент, и мы полагали, что больше его не увидим. Отец даже порывался выдать меня за сына наместника соседнего санджака. Затем был сын известного торговца драгоценностями в Анатолии. Я всё тянула, ещё немного и я бы вышла за другого. Аллах позволил нам обрести счастье в этой жизни, и я ему безмерно за это благодарна. Возможно в этот раз Ибрагим станет счастливее, чем в прошлой жизни. Возвращаясь и продолжая разговаривать на непринужденные темы, они не заметили, как им на встречу шла разъярённая Хатидже Султан, словно ищущая молодую гостью и собравшаяся с ней наконец расправиться. — Так это ты разрушила моё счастье с Ибрагимом?! — Султанша не видела смысла соблюдать протокол, когда не было рядом никого другого из представителей их династии, кто мог бы её в этом упрекнуть. — Если бы Ибрагим был с вами счастлив, я бы вряд ли смогла его разрушить, так ведь, моя Госпожа? — Мухсине зорко посмотрела на османскую султаншу, ошарашенно замершую от необъяснимой наглости невесты Паши. Хюррем удивлённо смотрела свою собеседницу и с неким изумлением и даже капелькой ужаса видела в глазах Мухсине ту же решимость, хитрость и отважность, которую она часто наблюдала в глазах Ибрагима ещё в прошлой жизни. Лишь спустя мгновение Хюррем смогла одернуть и успокоить себя. Она ведь росла вместе с ним, конечно же они невероятно похожи. Воистину — шайтан и его дьяволица. Будь Ибрагим моим врагом, такая женщина за его спиной могла бы стать большой проблемой для меня. Не то что Хатидже. — Как ты… Что ты себе позволяешь?! — мысли Хюррем были оборваны криком Хатидже, уже изрядно не контролирующей свои эмоции. — Я лишь говорю правду. Возможно, если бы вы были умнее и менее самолюбивы, вы бы поняли, что Ибрагиму такая женщина, как вы — не нужна. Впрочем, наша помолвка — лишь этому доказательство. Рефлекс сработал необычайно быстро, ей ведь приходилось раньше сталкиваться с подобными ситуациями и не раз. Хюррем ловко остановила руку Хатидже, намеревающуюся дать оплеуху дерзкой Хатун. — Хатидже Султан, молю вас, будьте благоразумны, вы ведь сделаете себе же хуже. — Русинка пыталась шёпотом успокоить уже изрядно взбесившуюся Госпожу, всё ещё пытающуюся вырваться из рук Хюррем. — Жаль Аллах не наградил вас такой же прекрасной душой, как и ваша внешность, Султанша. Внутри вы оказались так ядовиты, укусите свой язык, как вам самой бы не отравиться своим же ядом. — Хитро улыбнувшись, Мухсине благодарно кивнула Роксолане и быстро ретировалась с места неудачного «происшествия», оставляя Хатидже и Хюррем одних в коридоре дворца. — Такая же дрянь, как и ты. — Османская роза вырвалась из рук рыжеволосой и гордо подняв голову, удалилась в противоположную сторону коридора. Ошеломленную данной ситуацией Хюррем обнаружила внезапно появившаяся Екатерина. Она вырвала её из раздумий мягким прикосновением к плечу, заставив сфокусировать взгляд на себе. — А невеста Паши знает себе цену, посмотри, как она ловко обставила эту представительницу Династии. Хюррем лишь хмуро посмотрела на весёлую хранительницу и молча последовала в свои покои, обдумывая сложившуюся ситуацию. Разъярённая Хатидже никак не входила в планы рыжеволосой, и та боялась, как бы Султанша не натворила бед и не начала вести свою игру. — Нет ничего хуже оскорбленной женщины. Кому как не тебе об этом знать, Екатерина.***
— Валиде, доброго вам утра! — Ранним утром следующего дня, Султан посетил свою Валиде перед тем, как приступить к выполнению своих государственных обязанностей. — Сулейман, сынок, и тебе доброго утра! — Айше Хафса радостно раскрыла руки в приветственном жесте и Падишах смог поцеловать кисть любимой матери. — Я не смог собраться с мыслями без вашего благословения на день. Сегодня мы собираем совет дивана, я принял решения, которые помогут нам в будущем походе, Валиде. — Я буду молиться за тебя, сынок! Иншаллах, все твои реформы принесут благо государству! — их речь была прервана упавшим подносом возле темноволосой служанки Валиде. Айше-Хафса оценила, как её приближенная хорошо выглядела, и заметила заинтересованный взгляд сына, вмиг оценивший красоту Садыки. Пока Валиде Султан делала свои выводы, а нерадивая служанка извинилась перед ними, Падишах отряхнул головой и вновь повернулся к матери: — Валиде, я получил весть о скором приезде моей сестры Бейхан Султан с детьми, а также и Шах-и-Хубан Султан. Они прибудут через несколько недель, если погода будет удачной и их ничто не задержит в пути. — Я так соскучилась по дочерям. Шах давным-давно пора выдать замуж, она уже столько времени гостит у своей сестры. — Я выбрал несколько кандидатур на роль её мужа, после того, как я поговорю с каждым из них, предоставлю вам перечень и вы выберете ей лучшего кандидата. Этот год несомненно будет насыщенным, нам предстоит устроить уже три свадьбы, следующий после Ибрагима — никях и между Хюсревом Пашой и моей Хатидже. — Ты уже принял окончательное решение по поводу их никяха? Хатидже всё ещё влюблена в Ибрагима Пашу, как бы я не старалась это исправить. — Я бы позволил им пожениться, будь её чувства взаимными и не будь Ибрагим связан обязательством перед семьёй Искандера Паши. — Видя, как недовольно нахмурилась его Валиде, он всё же продолжил: — Но ваше счастье, что Ибрагим уже помолвлен с Мухсине Хатун, иначе я бы не смог отказать сестре в её просьбе. — Аллаху было угодно, дабы не было союза между моей дочерью и этим греком, и я несказанно этому рада. Падишах лишь усмехнулся на консервативные взгляды своей матери, так яро придерживающейся уже устаревших годами правил. — Приезд моих сестёр не стал для меня неожиданностью, я вызвал Ферхата Пашу-мужа Бейхан во дворец, моя же сестра пожелала отправиться вместе с мужем. — Дай Аллах, к добру ли это? Для чего тебе понадобилось вызывать Ферхата Пашу? Сулейман кивнул на служанок, показывая матери, что не хочет распространяться об этом при посторонних. Только после взмаха руки Айше Хафсы, все слуги покинули её покои, и мать с сыном остались наедине. — Ферхат Паша был замечен в нескольких происшествиях, связанных с кражей средств из государственной казны, а также его обвинили во взяточничестве. Я намерен проверить эти сведения, и если это так — мне придётся нелегко в этой ситуации, Валиде. — Ты ведь не думаешь его казнить? Бейхан не переживёт такого горя, она ведь так любит мужа. — Я вынужден буду принять меры, не взирая на наше с ним родство. Если обвинения окажутся правдивыми, Ферхата Пашу по меньшей мере ждёт разжалование и ссылка. — Я надеюсь, что это окажется клеветой, и моей девочке не придется переживать по поводу своего супруга. — Валиде печально посмотрела в окно, мысленно моля Аллаха об его милости. — Вы сегодня едете во дворец на Ипподроме? Мне Сюмбюль-ага доложил. — Сулейман тут же перевёл тему разговора в другое русло, видя, как тяжело было его матери думать о предстоящих вероятных событиях с Бейхан. — Да, я… Беру с собой Хатидже, Гюльфем и Хюррем. Конечно же Мухсине с её матерью — Хафсой Хатун также поедут осматривать дворец. — Вы уверены, что звать Хатидже на осмотр дворца Ибрагима и Мухсине — хорошая идея? — Султан недоверчиво приподнял бровь, пытаясь понять намерения матери. — Я хочу, чтобы она своими глазами видела, что это всё правда, и что ей следует смириться со своей участью. Через несколько дней приедет Хюсрев Паша, и я уверена, что мы сможем убедить их пожениться. — Хюсрев Паша не хочет жениться на Хатидже? — Он…относится с недоверием к предстоящему браку. Изначально, он даже и слушать не хотел об этом, пришлось долго убеждать его в пользе этого никяха для обеих сторон. — Разберитесь с этим, Валиде. Я не хочу, чтобы Хатидже чувствовала себя в чём-то ущемленной. Как только сыграем свадьбу Ибрагима, настанет их с Хюсревом Пашой черёд. После их никяха — выйдет замуж Шах- и- Хубан. — Как скажешь, сынок. Наша казна выдержит три свадьбы в этом году? — Не сомневайтесь, мы с Ибрагимом привезли с чужих земель достаточно богатств для свершения всех наших дел. Также, Ибрагим Паша нашёл себе во дворец нового художника, по его словам, этот иностранец мастерски расписывает стены его нового дворца. Если вы одобрите его работы, мы также можем нанять этого человека обновить новыми росписями наши павильоны. После одобрительного кивка матери, султан трепетно поцеловал ей руку на прощание и покинул покои Валиде. После того, как Султан ушёл из её покоев, тут же пришла Дайе Хатун, ожидающая каких-либо указаний, или же обсуждения предстоящих дел. — Садыка решила понравиться моему сыну, Дайе. Она сегодня весьма искусно привлекла его внимание. — Айше-Хафса кивнула на остатки рассыпанных фруктов. Хазнедар гарема негодующе покачала головой: — Где это видано, чтобы она портила вашу еду ради достижения своих целей? Я могу её наказать, если прикажете. — Её наказанием будет то, что она в ближайшее время не пойдёт к Султану, хоть она ему и понравилась. — Вы всё-таки хотите отправить её на хальвет? — Не смотри на меня так, Дайе. Я всего лишь выполняю свои обязанности. Для чего нужен гарем, если наложницы не будут посещать покои моего сына? — Но Хюррем Султан… — Она уже несколько лет здесь живёт, Дайе. И она будет и дальше привыкать к здешним порядкам, как бы ей это не нравилось. Я видела её глаза, она сгорает от ревности каждый раз, когда у другой девушки есть возможность очаровать Султана. Но таков порядок. Если она не научится мириться с этими правилами, как ей в будущем управлять гаремом? — Вы хотите поставить её во главе гарема после себя, Валиде? — А ты видишь где-то другую, более достойную кандидатуру? Как никак, Хюррем фактически — баш-кадина моего сына, мать двух султанских сыновей и дочери, воспитывает наследника престола, как своего собственного сына. Дай Аллах мне прожить долгую жизнь, но после моей кончины именно она должна встать во главе гарема. Тем более, как мы успели заметить, она с этим неплохо справляется. Дайе было странно наблюдать двойственность намерений Валиде Султан по отношению к рыжеволосой кадине Повелителя. С одной стороны, она всячески пыталась заставить Падишаха забыть об его любимой Хюррем, каждый раз намереваясь отправить к нему наложниц, но при этом она также и хочет, чтобы Хюррем Султан стала её приемницей. А значит, никому другому Валиде не доверяет так, как Русинке. Возможно так накладывается образ трудных отношений между самой Валиде Султан и покойным Падишахом — Селим Ханом? Она хочет воспитать в Хюррем свою копию, вероятно убежденная тем, что такой образ и является эталонным для хозяйки гарема? Властной, в меру холодной и бессердечной женщины, с выработанной легкостью справляющейся со своей ревностью к Падишаху и его женщинам.***
Уже сидя в карете, направляющейся в сторону дворца на Ипподроме, Мухсине и Хюррем смогли в полной мере побеседовать после нелицеприятной встречи с Хатидже Султан прошлым вечером. Валиде Султан ехала в карете вместе с Хатидже Султан и Гюльфем Хатун, когда вместе с рыжеволосой и возлюбленной Ибрагима ехала её мать — Хафса Хатун. — Я и не рассчитывала на такой «тёплый» приём со стороны Хатидже Султан. Очень…приятная особа оказалась. — Мухсине, ты дерзила сестре самого Падишаха? Так ли я тебя воспитывала?! Будущая Хасеки с улыбкой наблюдала за тем, как Хафса Хатун пытается отчитать свою дочь. — Матушка, она первая начала. Хюррем Султан свидетель, я не намеревалась ни в коем случае как-либо оскорбить нашу Госпожу, если бы она прошла мимо и не начала меня оскорблять, исход этой ситуации был бы совершенно иным. — Хафса Хатун, не сердитесь на Мухсине. Порой, характер нашей Госпожи действительно нелегко вынести, от неё все слуги бегут. — мать Мухсине не хотя посмеялась на замечание русинки и только недовольно качнула головой. — Как бы с тобой не вела себя эта Султанша, не смей ударять в грязь лицом. Может она и Госпожа, но ты тоже не из рабынь, ты выросла в семье достопочтенного Искандера Паши, она обязана с тобой считаться. Молодые девушки согласно кивнули, уже молча продолжая свой путь. По прибытию, они вышли из карет и направились во дворец, когда Хюррем Султан была остановлена за руку Гюльфем Хатун и та прошептала ей на ухо интересующий их вопрос. Хюррем удивилась, но согласно кивнула жене Батур-бея и направилась во дворец вслед за Валиде и Хатидже Султан. — Нужно будет расставить на втором этаже несколько диванов, что думаете по этому поводу, Хафса Хатун? — опытные женщины прошли вдоль зала, углубившись в обсуждение украшения дворца, оставив девушек наедине с собой. Хатидже гуляла поодаль, с меланхоличной грустью наблюдая за садовниками через окно, и с ненавистью возвращая взгляд к весело болтающим Хюррем, Гюльфем и Мухсине. Вновь опустив голову, она начала больно прикусывать губу, дабы унять новый приступ истерики. Посмотрев на стены, она увидела красочные росписи на европейский манер и с недовольством хмыкнула. Прямо, как любит Ибрагим. Он обожает всё европейское. Вновь окинув взглядом росписи, она обратила внимание на далеко стоящих к ним спиной двух мужчин, один из которых украдкой наблюдал за кем-то из троицы девушек, болтающих возле западного окна. Когда Гюльфем и Мухсине прошли чуть дальше, обсуждая красивую вазу, стоящую возле софы, а Хюррем осталась ненадолго возле окна, будто задумавшись о чём-то своём, Хатидже обнаружила, что темноволосый мужчина уже без стыда пожирал глазами именно кадину её брата. Этот взгляд был полон любви и обожания, совсем не похож на взгляд того, кто впервые увидит объект своей страсти. Ибрагим не позволял себе так смотреть на неё, как исподтишка позволял себе бросать пылкие взгляды этот юноша на русскую наложницу брата. — Они знакомы? Как интересно… — мысли об Ибрагиме и его пассии тут же отошли на второй план, когда на горизонте замаячила возможность избавиться от рыжей проблемы империи весьма правдоподобным образом. — Брат не простит ей даже подозрение в измене, а ведь возможно, что подозрения окажутся правдивыми… Лишь под окончание обсуждения, они вышли из дворца, покидая стены белого павильона и направляясь обратно к каретам. Гюльфем Хатун ловко перехватила Роксолану, когда Хатидже, Валиде и семья Мухсине шли недалеко от них. — Якуб Эфенди будет ждать нас сегодня вечером в мраморном павильоне. Сюмбюль-ага позаботился о том, чтобы никто не знал о прибытии ясновидящего, конечно за щедрую плату. — Это ведь отличная новость, Гюльфем! Наконец мы сможем приоткрыть завесу тайны и понять, что ждёт тебя в будущем. Дай Аллах, он не скажет ничего того, чтобы смогло тебя огорчить. — Спасибо, Хюррем Султан. Надеюсь, будет во благо то, что мы провернули. — обнявшись, девушки расселись по каретам и отправились в обратный путь.***
Мраморный павильон встретил их мрачными комнатами и ветреными коридорами. Везде было пыльно и неубрано, всё потому, что султанская семья редко отдыхала в этой части дворца из-за сильных сквозняков от неудачного расположения. Несмотря на это, место было потрясающе удобным для тайных встреч, которые устраивала Хюррем здесь ещё в прошлой жизни. Покидать дворец ей не позволялось так часто, как она хотела, а встречи с Пашами и нужными ей людьми были просто необходимы. Этот случай не стал исключением. Якуб Эфенди скрывался за широкой ширмой в тёмной комнатушке, окружённый несколькими свечами и ёмкостью, в которую он любил наливать воду. Определенный ритуал, который он проворачивал каждый раз, когда к нему приходил кто-то, пытающийся узнать своё будущее. Сюмбюль-ага приветственно кивнул прибывшим Гюльфем и Хюррем и тихо вышел из комнаты, оставляя их наедине с провидцем. Рыжеволосая лишний раз усмехнулась, радуясь его догадливости, которую она наблюдала уже много лет. Пока русинка находилась в своих мыслях, навеянных ностальгическими воспоминаниями из прошлого, Гюльфем спряталась от взора провидца на противоположной стороне ширмы и приступила к интересующим её вопросам. — Что-то тревожит вашу душу, Госпожа моя. Прекрасный лик уже долгое время омрачен тягостными мыслями. — Якуб Эфенди… Я… Хочу узнать только одно. У меня ещё будут дети? — Полячка застыла, слушая, как провидец молча налил в ёмкость воду и начал водить по ней пальцем. — Вам не о чем беспокоиться, госпожа. Я вижу темноволосого мальчика. Он улыбается. Как солнце, освещает ваш дом. Радостно сидит рядом с вами. И девочка…златоволосая… на ваших коленях. Они смеются, вы счастливы вместе с ними. В комнату заходит ваш муж и трепетно целует вас в висок. Дети обнимают его. — произнесённые слова провидца заставили Гюльфем расплакаться от счастья. Хюррем радостно обняла её, в душе искренне переживая за бывшую любимицу Султана. Спустя минуту, пребывая в восторге от услышанного, Гюльфем прошептала рыжей, что подождёт её снаружи и покинула тёмную комнату, давая возможность Русинке один на один поговорить с ясновидцем. Нерешительно встав на её место, Хюррем замолчала, пытаясь правильно подобрать слова к вопросу, который её мучал и который бы не выдал её истинного душевного состояния. — Худо, красавица… — Якуб заставил вздрогнуть русинку своей начавшейся речью, параллельно водя пальцем по воде. Она не видела, как он хмурился, вглядываясь в водную гладь. Он впервые в жизни не знал, как трактовать то, что видел. — Чёрные тучи заполонили твоё сердце. Тебе трудно дышать… Тебя схватили за горло и не отпускают. Отшатнувшись от ширмы, она в ужасе посмотрела на провидца, пытаясь понять, что он имел в виду. Точь-в-точь эти слова он говорил ей в прошлой жизни. — Только смертью ты освободишь свой путь. Тёмные тучи смоют кровь… Только тогда тебя озарит свет Султана… — он выдернул руку из чаши с водой, наконец понимая смысл увиденного. — Ведь так я предсказал тебе твоё будущее в прошлый раз, красавица?