Наследник проклятой субботы

Вламываться без стука в жилище оккультного мастера вошло у Хейваджимы в привычку, а посему и в этот раз он, разъяренный и оставленный юрким информатором далеко позади, не стал отступать от уже традиционного действа шумного и бестактного проникновения в чужой дом. Тем более хозяин все равно не возражал. Хотя, его мнения, собственно, никто и не спрашивал… Однако стоило Шизуо ворваться к Ворону вслед за Изаей, в отличие от своего преследователя вежливо испросившего позволения войти, как гнев его на колкую шутку Орихары внезапно схлынул, заменившись на чувство, ему родственное, но перенаправленное на совершенно иной субъект. На тот, что, находясь от слегка обескураженного информатора в непростительной близости, беззастенчиво протягивал ладонь к его лицу. — Ты еще кто?! — грозно прорычал Гроза Икебукуро, жестко перехватив тянувшуюся к Орихаре руку незнакомца, который, будто ища поддержки, обернулся к выглядящему утомленным Ворону. — Что за пацан? Коракс обреченно вздохнул, сделал неопределенный жест в сторону лукаво ухмыляющегося парня, которого Шизуо освобождать пока не торопился, и упавшим голосом представил: — Изая, это твой покровитель… Орихара где-то у плеча Хейваджимы тихо хохотнул. — Расслабься, Шизу-тян, — с насмешливой ласковостью проворковал информатор, в то время как названный покровителем саббатарианина парень переместил руку Грозы Икебукуро, ослабившего хватку и с сомнением изучавшего вновь представленного, на порезанное запястье Изаи. — Не нужно так меня опекать. И так непочтительно обращаться с Гермесом. — Герми-тян, — поправил бог-вестник, затем, глядя на заинтересованное лицо Орихары и озадаченное — Хейваджимы, не выносившего подобного обращения по отношению к себе, пояснил: — Я вечно юн, а в вашем языке есть такой замечательный способ это подчеркнуть. Так что — Герми-тян! — Дитё! — недовольно буркнул Гроза Икебукуро, отнимая ладонь от уже зажившего запястья информатора и уходя вглубь комнаты, к Кораксу поближе, причисляя себя тем самым к лицам относительно вменяемым, в отличие от оставшихся в паре, по его мнению, больных на всю голову Гермеса и Изаи. Златокудрый и зеленоглазый, ростом чуть ниже Орихары, Гермес и впрямь походил на ребенка, вернее, на хулиганистого подростка, доставляющего проблемы всем, кому не посчастливилось иметь с ним дело, зато до безобразия удачливого и до неприличия изобретательного. Изая на его фоне казался… его братом по духу, и от такой ассоциации бедному Шизуо даже поплохело, ибо для него и навязано-тесное общение с Блохой было слишком круто, а уж явившийся нежданно-негаданно кровопийца похлеще — это был перебор. Еще и его прикид как у анархиста-шалопая из какой-нибудь панк-группировки добавлял каплю опасливости в общее впечатление недоверия, которое он внушал Хейваджиме, чьим уделом оставалось лишь тихо беситься, пока его раздражению не будет целесообразно вырваться наружу. — Ты принес с собой часть силы Мормо, Изая-кун, — Гермес неуловимым жестом убрал прядь волос, закрывающих часть стигмы на скуле саббатарианина. — Ἐμός — «мой». Он оставил на тебе метку принадлежности. — Что за?!.. — смесь смятения, возмущения и чувства, будто его обставили, вскипели от реагента услышанной информации во вспыльчивой душе Грозы Икебукуро, и он вмиг очутился рядом с мальчишкой-божеством, притянув того за грудки. — А твоя чёртова защита?! Орихара же казался абсолютно невозмутимым. Он хорошо запомнил, что Ворон говорил относительно стигм и недолговечности их свойства оберегов. И еще он прекрасно понимал непостоянство натуры своего покровителя… — Должно быть, — Гермес мягко вывернулся из хватки Шизуо, ощутившего в своей сжатой в кулак ладони лишь прохладное касание бестелесного тумана, без труда просочившегося сквозь пальцы, — охранительная сила стигм уже иссякла… Если, конечно, саббатарианин пролил кровавые слёзы… Между Изаей и Шизуо точно проскочил высоковольтный разряд, и они едва ощутимо вздрогнули. Синхронно. Посмотрев друг другу в глаза, и тут же отведя взгляды в сторону, будто были друг перед другом в чем-то виноваты. Или же просто смущались чего-то, в чем мог уличить их обоих обыкновенный зрительный контакт… Слишком свежо было в памяти Хейваджимы возбуждение, охватившее его в тот момент, когда охмеляющая притягательность информаторской крови, с соблазнительной неторопливостью стекающей по его щекам, заставила его потерять голову, забыться и чуть было не… Шизуо встряхнул головой, избавляясь от дурацкой фантазии, смоделировавшей в его разыгравшемся воображении единственную вероятность его дальнейшего поведения до самого конца, и вновь посмотрел на Орихару. Тот с деланным безразличием потирал то глаза, то переносицу и изображал глубокую задумчивость, ибо убери он сейчас от лица руку, и всей честной публике предстал бы образ нелепо и так некстати залившегося краской информатора. Его никогда и ничто не могло смутить, ни при каких обстоятельствах он не терял контроль над ситуацией, однако тот экстраординарный эпизод с кровавыми слезами и последующие события вплоть до вызывающего чувство стыдливой неловкости сна, где фигурировал его злейший враг, обращали хваленую беззастенчивость Изаи в позорное бегство. Надо было выкручиваться, дабы не потерять лицо, а посему умело справившийся с предавшим его самообладанием информатор высказал сформулированные заодно с мнимым размышлением вопросы, подтвердив сперва факт пролившихся слез крови. — А как насчёт того, чтобы вновь наделить стигмы охранительной силой? — спросил Орихара, скрестив на груди руки. — Или хотя бы убрать с моего лица это демоническое клеймо? Я не в восторге от того, что меня помечают, будто чью-либо собственность, знаешь ли. Это был тот редкий случай, когда Хейваджима был полностью согласен со своим давним противником. Метка Мормо парня раздражала так же, как и того, кто был вынужден носить ее. Она, словно символ скорой победы, казалось, насмехалась над ним и вменяла Шизуо в вину его абсолютную несостоятельность в качестве ятре, не сумевшего оградить напарника от нападения их общего врага. «Мой», — смеялся Мормо через вырезанную на коже саббатарианина стигму, вкладывая в это маленькое слово уничижительный и уязвляющий смысл: «Вы мне не соперники». И озлобленному парню так и хотелось крикнуть погромче, так, чтобы до этого самонадеянного демона дошел весь его решительный настрой: «Ни черта он не твой!» Гермес же отнюдь не обнадеживающе пожал плечами и отрицательно покачал головой. — Увы, — ответил вестник богов, — ни то, ни другое невозможно. Это ведь честное противостояние. — В голос Гермеса вплелись нотки азарта, а взор его загорелся неподдельным интересом. — Первое время я оберегал саббатарианина. Я дал ему помощника в лице Ворона. В конце концов, я подарил вам, Шизуо, Изая, друг друга. Разве этого недостаточно? Пусть Мормо делает свой ход. А у вас товарищей и без меня хватает. — Ублюдок! — Шизуо бросился к усмехающемуся одними лишь зелеными глазами хитроумному божеству, но наткнулся грудью на выставленную перед ним ладонь Орихары, выступившим между Хейваджимой и Гермесом. — В этом нет смысла, Шизуо, — ладонь информатора в гладящем жесте неспешно спустилась к крепкому прессу оцепеневшего парня, после чего Изая убрал руку и продолжил, как ни в чем не бывало: — Если бы ты внимательней слушал Коракса в прошлый раз, то помнил бы, что мой покровитель не из тех, на чью помощь можно рассчитывать. Я прав, Герми-тян? Лучезарно улыбающийся вечно юный бог подтверждающе кивнул. Шизуо же лишь проворчал: — С каких это пор я для тебя Шизуо? — А? — Орихара изобразил изумление. — Ох, ну, если тебе не нравится, буду по-прежнему звать тебя Шизу-тяном! Может, все дело в том, что Хейваджима слишком много времени провел с провоцирующим взрыв ярости в своем противнике Блохой, и весь запал злости на него на данный момент был уже истрачен; может, все из-за принявшего часть гнева Грозы Икебукуро на себя Гермеса, только самый вспыльчивый во всей столице парень вздумавшему в очередной раз подразнить его информатору бросил лишь осуждающее: «Ты меня утомляешь!», к вящему удивлению последнего, и подсел за стол к хозяину зловеще озаренного свечным светом жилища, от скуки играющемуся с сидящим на его плече вороном.  — В общем, — подал, наконец, голос Коракс, подводя итог речи своего божественного гостя, — Гермес объявляет о полной свободе действий Мормо и советует вам обоим постоянно держаться вместе, чтобы не позволить ему заполучить тело Изаи, поскольку стигмы уже не способны защитить саббатарианина. Теперь, — оккультный мастер обратился к подошедшему информатору, занявшему, как и в прошлый раз, место возле Хейваджимы. Гермес же остался, где был, усевшись на высокую стопку книг, сложенных около стены у окна. — Изая, у тебя были срочные вопросы ко мне… — Ну, милостью моего доброго покровителя, — Орихара обменялся с богом-вестником насмешливыми взглядами, — ответы на первые два я уже получил. Остался еще один: кровь Хейваджима Касуки. От упоминания имени брата Шизуо встрепенулся и с ненавистью вперил взор в информатора, прокляв его беспринципную низость. Парень заподозрил Изаю в свойственной ему тяге манипулировать людьми, павшей на этот раз на его брата. Однако его самого тоже волновал этот вопрос, поэтому он смолчал. — Почему его кровь не устроила мормоликаев? Раздалось приглушенное карканье, затем возмущенное айканье, и птица с плеча Ворона спланировала на стол, усевшись напротив Изаи и уставившись на него разумными непроницаемо-черными глазами. — Да, точно, — потирая укушенное вороном ухо, проговорил Коракс. — Изая, сними водолазку, пожалуйста. Орихара ничего возражать не стал, а просто выполнил требуемое. Уж если Ворон что-то попросил, то это для пользы дела, а пререкаться с оккультным мастером, вступая с ним в остроумные дебаты, было сейчас себе дороже — информация была важнее, и оттягивать ее получение Изая не собирался. — Хейваджима Касука — брат ятре, — Коракс приманил птицу в свои руки и приблизился к Орихаре, попутно начав излагать волнующие информатора сведения. — Чтобы обезопасить врачевателя и всю его семью, включая и дальних родичей, кровь их наделяется горьким привкусом, отвратительным для мормоликаев. Они ведь никогда не нападают просто так, ради забавы, и не убивают, если не собираются пить кровь своей жертвы. Поэтому ни Шизуо, ни его брату нечего опасаться за свою жизнь — мормоликаям нет резона их убивать. Внезапно Изая коротко вскрикнул, вцепившись пальцами в подлокотники стула: черная птица, охваченная насыщенным фиолетовым свечением, впилась острыми когтями в плоть на груди саббатарианина, слева, у самого сердца. От боли из глаз непроизвольно брызнули слезы. — Терпи, — успокаивающе произнес Коракс. — С ним я буду знать, если с тобой что-то случится. Орихара закусил губу и зажмурился: сказать, что ощущения были ужасными, значит вполовину умалить степень их кошмарности. Живое существо, инородное тело вживлялось в стремящуюся отторгнуть чуждую ей материю плоть, вызывая дикую боль в груди и оставляя чувство, будто кожу разъедает высококонцентрированной кислотой и вновь излечивает, чтобы заново разорвать ее и вновь заставить срастись, и так до бесконечности… — Что за мерзость! — коснувшийся обнаженного плеча информатора Шизуо отшатнулся, когда ему передались те ощущения, с которыми пытался бороться Изая. Просто сработал условный рефлекс: если Орихара не выёживается и испытывает боль — значит, необходимо его участие как ятре, поэтому Хейваджима на автомате дотронулся до покрывшейся от напряжения потом кожи саббатарианина. Но когда Изая, уже не в силах стерпеть тягуче-рваную боль от заполняющихся инородной материей образованных в терзаемой плоти полостей, тут же сливающихся в единое целое с его телом и преобразующихся в татуировку там, куда только что врывалась зловещая черная птица, в голос закричал, запрокинув голову и бесполезно стараясь сдержать постыдный поток нежелательных слез, глядящего на всю эту пытку Шизуо окатило внутренним жаром. Эмоциональная нить накалилась, зажигая желание деятельного сочувствия. Гроза Икебукуро никогда не отличался ни бесчувственностью, ни злорадностью, и вид чужих страданий, вопреки мифу, рожденному благодаря присущей его натуре несдержанности, удовольствия ему не доставлял… Поэтому Хейваджима вновь, уже осмысленно, с осознанием того, зачем он делает это, коснулся часто дышащего, закрывшего влажные от слез глаза Орихары, положив широкую ладонь на его горячий лоб. Информатор, начавший постепенно приходить в себя, задышал ровнее через приоткрытый рот, часто облизывая пересохшие губы. Процесс нанесения живой татуировки проходил медленно, но уже не так болезненно, как вначале, и Орихара позволил себе расслабиться, ощущая на себе надежную руку Грозы Икебукуро. Только мысли Изаи были омрачены пониманием бесполезности действий Хейваджимы, смятены неясностью его мотивов. Ведь смысла у Шизуо находиться с ним рядом больше нет. Его ничего уже не держит рядом с информатором. Орихара очень жалел, что пришел к Меласу с подобным вопросом, и корил себя за свою недальновидность… Из затемненного угла комнаты послышался режущий слух переливистый смех уже забытого всеми Гермеса. — Ты так на него смотришь… — издевательски прокомментировал божественный вестник несколько лихорадочно горящий взгляд Хейваджимы, устремленный на беззащитно расслабленного информатора, но ответить на выпад парень не успел. — Прекрати уже это, Шизу-тян, — слабым голосом приказал Орихара, раздраженно стряхивая с себя ладонь ятре, когда Ворон завершил свой болезненный ритуал, и левая сторона груди парня украсилась изображением зловещей птицы. — Слышал ведь — брат твой в безопасности. Не тронут его. Так что разбегаемся. В Изае говорила досада, и Шизуо почувствовал это. Вот только парень не мог понять, какого лешего он тут выделывается перед ним. Играет гордеца? Или настолько убежден в его бессердечии? Или что там еще навыдумывал его до глупости гениальный мозг? Хейваджиме не терпелось вмазать информатору по его, признаться, привлекательной физиономии, но он воздержался, и лишь напомнил тому: — Курури и Майру. Против твоих сестер я ничего не имею. Быстро натянувший на себя водолазку Орихара хотел как-нибудь поддеть своего противника, подняв на смех вдруг открывшееся в нем благородство, но все желчные слова застряли в его пересохшем после сеанса нанесения магической татуировки горле, а вместо привычной змеиной ухмылки вышла простая человеческая улыбка. Которую Шизуо позволил себе расценить как благодарность… — Хейваджима дело говорит, — вновь подал голос из темноты Гермес. — «Узы родства» ведь не только на ятре распространяются. — Хочешь сказать, — где-то под сердцем информатор ощутил колючий холодок, — что, поскольку моя кровь настолько желанна мормоликаям, то и кровь моих сестер для них так же притягательна? — Именно, — Гермес слез со стопки книг, где сидел, и приблизился к компании у стола. — Только есть одно отличие: кровь твоих сестер, если, конечно, они не в субботу рождены, им не опасна. Мормоликаи всеми силами будут пытаться отведать родственной твоей пьянительной крови, такой же сладкой, как и твоя, но безопасной. — Значит, нужно эту нечисть обезглавить, — Орихара жутко оскалился, и в глазах его блеснула опасная решимость. — И вся эта вампирская эпопея завершится. — Все так, — вмешался Коракс. — Только это не так просто сделать. Чтобы убить Мормо, его нужно буквально утопить в твоей крови, а для этого из тебя придется выкачать всю кровь без остатка, да и то, сомневаюсь, что этого будет достаточно… — А сжечь? — предложил Хейваджима. — Блоха сегодня целое огненное шоу устроил. Гермес и оккультный мастер переглянулись. Бог-вестник выглядел осведомленным, но о знаниях своих предпочел умолчать. Он лишь разрушил надежду принужденных им к совместной борьбе парней. — Ничего не выйдет, — заявил Гермес, улыбаясь так, словно такая безвыходность ситуации его несказанно радовала, ибо она рождала возможность насладиться проявляющейся в экстремальных условиях человеческой изобретательностью. — Саббатарианиин был наделен силой огненной реки Аидова царства — Пирифлегетоновым пламенем. Против мормоликаев это действенное оружие, но Мормо в этом пламени был закален. Можно сказать, он был крещен в водах Пирифлегетона. — Тогда вопрос остается открытым, — подвел неутешительный итог Орихара. Ни один мускул на его лице не дрогнул и не выдал разочарования информатора. Собственно, он и не был разочарован: отсутствие скорого решения проблемы лишь раззадоривало азартный дух Изаи. А о безопасности сестер он позаботится незамедлительно. — Ладно, идем, Шизу-тян. Семья Орихара переезжает к тебе. — Чего? — Хейваджима вскочил с места от такого категоричного заявления. — У тебя просторнее! Почему не я к тебе? — У тебя уютно, — пожал плечами Изая. Ответ был искренним. — Погоди-ка, — Хейваджима остановил напарника, уже откланявшегося оккультному мастеру и божественному покровителю. — А ты ничего больше рассказать не хочешь? Орихара казался недоумевающим. — О чем ты? — Не прикидывайся! Ты обещал рассказать Ворону, где тебя сегодня черти носили до беспамятства! — Я не понимаю… — Изая нахмурил лоб, коснулся кончиками пальцев резко запульсировавшего болью виска. Он силился все объяснить. Это было важно — та окутывающая всю окружающую ее территорию паническим ужасом персонификация страха, та ведьма, назвавшаяся Эмпусой. Коракс должен узнать и все пояснить ему — кто она, как противостоять ее могуществу. Что, в конце концов, она сотворила с ним! Но… — Не понимаю, что ты хочешь от меня… Взбесившийся Гроза Икебукуро, сытый по горло ложью информатора и его коварством, встряхнул, требуя не увиливать от ответа, потерявшего власть над своим языком Орихару, произносившего слова, которые говорить не собирался. — Прекрати, — урезонил Хейваджиму Гермес, оказавшийся рядом с саббатарианином и на мгновение приложивший пальцы к его губам. — Он не сможет ничего рассказать, даже если захочет. На его устах остался след ведьминого прикосновения… В дверь вдруг настойчиво постучали, прервав речь вечно юного бога, и удивленный Коракс, не ожидающий больше сегодня гостей, пошел отворять. — Я могу видеть господина Изаю? — приятный, но властный голос, который не спрашивал позволения, а лишь проявлял ледяную учтивость повелителя. Орихара узнал его сразу, как только первые звуки этого мелодично-холодного голоса коснулись его слуха. Он явился не к добру — Изая был уверен в этом наверняка. Ворон отошел в сторону, пропуская посетителя внутрь, и Мормо, держась со спокойным величественным достоинством, ровно, словно зачитывал статью из будничной газеты, сообщил: — Деспота Изая, я послал Ламию убить Ваших сестер, позволив единственный раз напасть на человека в стенах жилища. Хочу дать Вам шанс их спасти, поэтому я здесь. Поторопитесь. Что творилось в душе Орихары, никто по его внешне невозмутимому виду угадать не сумел бы. Информатор лишь повелительно потянул за руку потребовавшего у Коракса снова одолжить им пегаса Хейваджиму, а когда поравнялся с излучающим вызывающее бесконтрольную дрожь безразличие Мормо, сладко произнес: — Я обещаю искупать тебя в моей драгоценной крови, если твоя шавка оставит хотя бы царапину на моих дьяволятах… Плескавшаяся в словах Орихары расплавленная сталь была готова вмиг закалиться, обратившись в грозное опасное действие, обещанное тем, кто давал своему недругу столь серьезное предупреждение. И все то время, пока Изая, в сладкозвучии тая жестокость, произносил эту мстительную речь, он держал Шизуо за руку, словно черпал в близости своего старинного противника безграничные запасы ненависти, сжимая его запястье в своей ладони все сильней. Неосмотрительно позволяя Хейваджиме заметить, как покрылись липкой влагой его похолодевшие пальцы… — Пегас на заднем дворе, — сообщил странным образом взбудораженный Ворон. — Я лечу с вами! — Еще чего! — вмешавшийся Гермес преградил Кораксу путь и кивнул охотнику и ятре, чтобы они уходили. — Там Ламия! Думаешь, я не знаю, что ты хочешь сделать? Никуда ты не пойдешь! Встревоженный, позволивший выплеснуться своим эмоциям божественный вестник удерживал пытавшегося возражать своему создателю оккультного мастера, и, в конце концов, Коракс покорился. Его остановило волнение. Волнение за него того, кого он чтил как господина. — Не ищи неизбежного, филэ, — печально сказал Гермес. — Оно найдет тебя в свое время… — Гермес, — божественный вестник обернулся к обратившемуся к нему Мормо, улыбнувшись неожиданно приветливо и тепло. — Думаю, мне следует поблагодарить тебя. — Лучше объясни, зачем тебе Орихара? — в отличие от вестника богов, чьи мотивы были туманны и неясны, Ворон не скрывал своей враждебности к повелителю мормоликаев. — Господин Изая ведь не самый сильный саббатарианин, — откровенно признался Мормо. — Есть те, кто способен убить меня силой своей крови как простого и даже слабейшего из моих родичей — настолько они могущественны. И они ищут меня, с тех самых пор, как я был пробужден господином Изаей. Пока я спал, мой покой оберегала Эмпуса, но я не хочу, живя в этом мире, скрываться. В прошлом такие, как мы, могли свободно пребывать в мире людей, но теперь это невозможно. Все слишком изменилось, и в современной реальности нам нет места. Но если господин Изая станет моим вместилищем, то я смогу свободно жить среди людей как человек и не бояться смерти от рук саббатариан — ведь в моих жилах будет течь та же священная ядовитая кровь, а мои собственные силы демона не позволят умертвить меня иным способом. Разве желание жить так ужасно? — Паразитируя на ком-то — да! — вскричал в негодовании Ворон. Мормо промолчал. Мнение человека его не интересовало. — Значит, тобой движет страх смерти? — спросил Гермес. — Он естественен… Но это скорее любовь к жизни. — Ну, — вестник богов подошел к опечаленному повелителю ночи и фамильярно приобнял того за плечи, — если вдруг тебя убьют раньше, чем ты добьешься своего, то я с удовольствием сопровожу тебя в Аид. — Благодарю, — учтиво ответил Мормо, тихо улыбнувшись. — Я и без тебя туда дорогу знаю. Но ты ведь и сам прекрасно осведомлен, что подобного не произойдет. Токио защищен барьером, мешающим охотникам извне чувствовать мое присутствие, значит, им меня не найти. Повелитель ночи отстранился от растянувшего губы в хитрой ухмылке предприимчивого божества и откланялся обоим своим знакомцам. — Наше противостояние будет честным. Спасибо, что позаботился об этом. Охранительный барьер ведь установлен, — Мормо на мгновение смолкнув, заглянул в сияющие азартом зеленые шельмовские глаза Гермеса, — тобой, Герми-тян… — и исчез…

* * *

Уверив себя в том, что опередить несчастье в его силах, Орихара запечатал овладевшего его душой демона страха в эффективную, но ненадежную клетку хладнокровия. Но, чувствуя, как мучительно трещит от разрывающего плоть и ломающего кости давления его грудь, Изая дважды, не сдержав стон сквозь перехваченное ошейником боли дыхание, изгибался пополам в крепко держащих его руках Хейваджимы, не дающего своему напарнику упасть со спины парящего в небе пегаса. Дважды Изае вырывали из груди его сердце… Он видел все сам глазами тех, кто был ему дорог, но отказывался признавать данность того, чему быть запрещал, только непрошеные слезы пережитой им самим чужой боли доказывали обманчивость его надежд. Еще до того, как он воочию увидел родную кровь и похищенные жизни близких, Изая уже знал: он остался совершенно один…