Наследник проклятой субботы

Раскроив ткань одежды, острие лезвия вонзилось в плоть и резко ушло вниз, скользнув поперек ребер враждебно встреченного гостя, увязнув в густом фиолетово-черном дыму, который спустя мгновение принял форму ведовской хищной птицы. С хриплым клекотом, швырнув на пол стискиваемый когтистыми лапами не достигший смертоубийственной цели нож, ворон кинулся на приподнявшего уголки губ в холодной насмешке информатора. Изая среагировал мгновенно: один непринужденный жест, словно он играючи сметал назойливую паутину, которая не может навредить, а лишь раздражающе лезет в глаза, — и птица была отброшена в сторону. Контратака не удалась, но этого ответного выпада в качестве отвлекающего маневра оказалось достаточно для того, чтобы, осатанелый нанесенной ему кровоточащей раной и надменным видом одержимого Орихары, Шизуо сумел добраться до своего противника и перехватить его руку прежде, чем он метнет в него снова уже изготовленное оружие или нанесет стремительный колющий удар. — Я же предупреждал, чтобы ты не смел дотрагиваться до меня! Хейваджима ощутил на себе яростный удар такой невероятной силы, что оказался отброшенным к противоположной стене комнаты и пригвожден к ее поверхности колоссальной невидимой мощью, исходящей от овладевшего Изаей разгневанного божества, почувствовавшего близость опасности при прикосновении ятре. Обездвиженный, Шизуо пытался сломить сковавшие его тело тугие цепи демонического могущества — безуспешно, что только больше озлобляло рассвирепевшего парня, проклинающего на все нелитературные лады приведшие к батальному исходу чудачества информатора, пусть и порожденные затаенной болью, которую он не пожелал ни с кем разделить, даже со своим ятре. Еще Гроза Икебукуро был зол на себя — за то, что сразу не уловил исходящего от Орихары чужого вмешательства в его ослабленную раной душу. Уже тогда, когда Изая впервые, запаниковав и разъярившись, запретил ему, попытавшемуся остановить неразумно поступающего саббатарианина, прикасаться к себе, он должен был понять: с ним говорил в тот раз не его переставший быть непримиримым враг, а Мормо. Внезапно удушливое давление исчезло, и Хейваджима, не теряя ни единой драгоценной секунды, каждая из которых могла стать для него последней, опять кинулся на информатора, слепо отбивающегося от вновь атаковавшего его ворона. Сориентировавшись в переставшем быть для него видимым пространстве, Орихара одним точным движением изловил норовящую вонзиться в его тело, обратившись охранительной татуировкой, заговоренную птицу за горло, заставив ее лишиться формы и рассыпаться черно-фиолетовой тьмой, но тут же он сам оказался пойманным за оба запястья и оглушающим безжалостным толчком прижат к стене. Добившийся вожделенного тела Мормо, чувствуя, что из-за близости ятре ему становится тяжелее подавлять сознание Изаи в состоянии принудительного сна, поднял невидящий взгляд на Грозу Икебукуро, удерживающего его обеими руками за сведенные над головой запястья, и лукаво улыбнулся. — Оставь его, Хейваджима Шизуо, — с леденящей душу печалью тихо проговорил Мормо, не сопротивляясь жаждущему всем сердцем избавиться от него парню, хоть и осознавал, что тем самым может лишиться того, к чему так страстно стремился. — Тому, кто потерял часть своей души, незачем возвращаться в мир, где его никто не ждет. Так будет лучше для него самого. Хейваджима жутко оскалился в ответ на речь вступившего с ним в переговоры демона, провел одной рукой поверх ослепленных красивой черно-фиолетовой тенью глаз противника, задев кончиками пальцев ненавистную метку на скуле саббатарианина, и сжал ладонь на шее желавшего заговорить его божества. — Меня не интересует благополучие этого кровопийцы. Он изводил меня бессонницей, пока черт знает где отсутствовал, а сейчас разбудил среди ночи. — Шизуо говорил с расстановкой, дьявольски усмехаясь и точно стремясь выжечь каждое слово в сознании того, о ком шла речь. — Поэтому я обеспечу ему все радости ада земного, как только верну его обратно. Вдруг Хейваджима резко помрачнел, и Мормо, осознав, что Гроза Икебукуро не из тех, кто слушает кого бы то ни было и кто поддается на уловки, пусть и рожденные на почве истины, с силой оттолкнулся от стены, одновременно вырывая руки из могучего захвата ятре, но перебороть Шизуо у демона не получилось: на долю секунды он замешкался, ощутив, как тело саббатарианина выходит из-под его контроля. Возникшая у божества растерянность открыла возможность для Хейваджимы справиться с внезапным сопротивлением повелителя ночи и вновь прижать его к стене, еще прочнее стиснув запястья одержимого им человека и крепче сдавив его горло. — А еще я хотел бы услышать мнение его самого о том, что он считает для себя лучшим, — яростно прошипел Шизуо, лоб в лоб столкнувшись со своим врагом, прежде чем применить к затерявшемуся во тьме повелителя ночи саббатарианину наиболее действенный метод врачевания. Наверное, это не было необходимостью — касаться губами чужих губ, плотнее вжимая в холодную стену отчаянно пытающееся вырваться захваченное демоном стройное тело не внушающего симпатию парня в ответ на его порывы укусить ятре, чей поцелуй лишал любой возможности возобновить контроль над вожделенным сосудом. Можно было всего лишь в стальной хватке удерживать одержимого саббатарианина и ждать — не важно, насколько долго — пока Мормо не истратит все свои силы и не оставит Орихару в покое. Но Хейваджима не привык ждать. Он был нетерпелив и несдержан, поэтому так же нетерпеливо и несдержанно срывал глубокие и настойчивые поцелуи, отдающиеся гулким стуком окутанного бархатной сладостью сердца, с едва разомкнутых губ информатора, почти беззвучно проклинающего силу ятре. Это не было неприятным — чувствовать, как ослабевает сопротивление ненавистного демона, а вместе с ним и власть над не принадлежащим ему телом, ощущать, как слитность — уста в уста — приобретает неразрывную длительность, а затем и вовсе расслабиться, опустив сжимающую горло противника ладонь на его поясницу и позволив освобожденным от могучего захвата бывших сведенными над головой Орихары рукам мягко лечь на плечи спасителя. Это не было неприятным, но лишь до тех пор, пока не пришло осознание, что имеющий невинную цель врачевания поцелуй преобразился в акт необъяснимого удовольствия, а тот, на чьем месте Шизуо давно бы уже, возмутившись, прервал процедуру исцеления, с готовностью, блаженно прикрыв глаза, отвечал своему забывшемуся напарнику. — Зачем ты это сделал? — пробирающий до томительного трепета сердца голос чуть с хрипотцой был требователен, но лишен привычной гневности. Поначалу Изая с непониманием разглядывал Грозу Икебукуро, аккуратно отстранившего информатора от себя и натянувшего на лицо недовольную гримасу угрюмости, затем он улыбнулся, примирительно вскинув руки, и заверил с неоправданной поспешностью: — Ах, прости-прости! Был опрометчив, самонадеян и обижен. В карих — настоящих — глазах Орихары блеснула знакомая издевка, которой он желал затушевать откровенно выданное признание своей безрассудности и завуалировать тонкий намек на действительное извинение, потом информатор, бегло скользнув взглядом по вымокшей и разрезанной рубашке Грозы Икебукуро, как бы невзначай, бросил: — Тебе бы к Шинре. — Я не об этом! — рявкнул Хейваджима, начиная выходить из себя из-за уловок Изаи, старающегося уйти от ответа на, Шизуо был уверен в этом, понятую им вложенную свирепеющим парнем суть вопроса. — Какого черта ты ответил?! Орихара вновь вплотную стоял к настороженно наблюдающему за ним Грозе Икебукуро и ладонью бережно, но словно не проявляя никакой заинтересованности, ощупывал кровившую рану на груди парня через прорезь в его одежде. «Болезненно, но не страшно», — мельком отметил Изая, а вслух, так, словно соскучившись по ироничным интонациям в собственном голосе, объяснил: — Ты целовал меня столь самозабвенно и пылко, что я посчитал невежливым не ответить на твою страсть. С тем, чтобы благоразумно отпрянуть от по-звериному глухо рычащего Хейваджимы, Орихара не прогадал, ибо не успел он изложить так интересовавшую Шизуо информацию, как тот мгновенно метнулся к стоявшему сбоку у окна письменному столу и, не задумываясь, запустил им в едва изловчившегося увернуться информатора. Грозу Икебукуро не столько разозлил сам ответ, сколько тон, с каким он был озвучен. Неужели этот велеречивый саббатарианин не мог сказать эти слова по-нормальному, без провоцирующих ярость нот сарказма? Так, по крайней мере, их можно было бы расценить как благодарность за помощь. А в данном случае казалось, будто Орихара выставлял ятре дураком, насмехаясь над тем, что он пришел спасать его жалкие душу и тело. Вслед за тяжелым столом в информатора полетели кресла, стулья и бытовая техника — все, попадающееся под руку, и Хейваджима, чьи глаза застилал гнев, даже не заметил, что Изае едва удается уклоняться от его нападок в таком маленьком пространстве и более того — как он то и дело озирает пустую квартиру настороженным взором и как скованны стали его движения. — Шизу-тян, хватит! Прекрати тут все громить! Изая неожиданно оказался возле разошедшегося Грозы Икебукуро, который считал информатора еще не достаточно проученным, но взволнованный блеск в его глазах, будто в предчувствии рецидива тяжкого недуга, заставил Шизуо прислушаться к голосу разума и к словам звавшего его неудачно сострившего врага. — Хватит, — уже тише повторил Орихара, в обе руки взяв ладонь удивленного Хейваджимы. — Давай уже уйдем отсюда. Информатор чувствовал себя паршиво. То, что ему пришлось своим звонком с просьбой о помощи Шизуо после того, как он самолично отказался от его опеки, подписаться под фактом полной беззащитности без способностей его противника, было еще полбеды. Но то, что вследствие длительного пребывания под воздействием могущественной воли повелителя ночи Мормо, он становился подвержен нервирующей мании и излишней подозрительности, а тело его, так долго не принадлежавшее своему хозяину, стало быстро уставать, его угнетало и наводило на безрадостные мысли. Изая не желал больше позволять демону манипулировать собой, но вместе с тем он боялся попасть в абсолютную зависимость от своего врага. Но, когда в опасности твое существование, выбирать не приходится, поэтому информатор решил держаться Хейваджимы, предприимчиво смекнув, что зависеть от ятре может быть не так уж и плохо, особенно если умеешь поворачивать практически любую неприятность в свою пользу. — Уйдем, — ворчливо отозвался Шизуо, стушевавшийся от необычно доверительного действия и утомленного вида Изаи, который, казалось, готов был заснуть прямо на плече Грозы Икебукуро. — Отлепись от меня только. Орихара без возражений отпустил руку Хейваджимы и направился следом за ним из пропитавшейся зловещей тьмой враждебной ночи квартиры, в которой все таило в себе след сумрачного божества. И только когда это поглощенное демонической магией помещение осталось позади, а на плече информатора, как бдительный страж, устроился возродившийся из тени ворон, саббатарианин почувствовал, что больше его ничто не гнетет.

* * *

Единственным желанием Изаи с момента его возвращения был долгий и благостный сон, ведь Мормо во сне не нуждался, поэтому теперь, когда демон был изгнан, на ослабленном человеческом организме, лишенном божественной силы, сказывались негативные последствия одержимости могущественным существом. Только сколько бы Орихара ни ворочался на диване в гостиной Хейваджимы, заснуть у него так и не получилось. Стоило саббатарианину закрыть глаза, как его тут же обволакивало непроглядной плотной завесой тьмы, и он чувствовал проникающую в его душу чужую невообразимую волю, понуждавшую измотанного неотступным преследованием разгневанного своим поражением демона парня в страхе разомкнуть отяжелевшие веки. Еще он видел сестер… В зыбкой, почти позволившей забыться и ощутить приятную негу расслабления, полудреме они требовали от него открыть глаза и не засыпать и, при этом ехидно хихикая, добавляли — без Шизуо. Из соседней комнаты послышалась затейливая ругань сквозь нетерпеливое рычание, и Орихара, так и не реализовавший свою мечту о сне, любопытства ради отправился взглянуть, чем занят Гроза Икебукуро. — Если ты попросишь, я могу помочь, — с вежливым коварством предложил информатор, привалившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, критически оглядывая злобно буравящего его взглядом Хейваджиму. Представший перед Изаей Шизуо действительно смотрелся комично-беспомощно. По пояс обнаженный, он нетерпеливо, и от того безуспешно, пытался хоть кое-как приемлемо закрепить то и дело сползающие и путающиеся бинты, чтобы наложить повязку на рану, нанесенную демоном рукой саббатарианина, на груди. На прикроватной тумбочке, около которой возился Хейваджима, Изая заметил раскрытую аптечку, извлеченные из нее антисептики и разбросанные в хаотичном порядке окровавленные клочья ваты, судя по количеству которой рана ятре кровоточила сильно. На подначивание Орихары Гроза Икебукуро лишь недовольно фыркнул, отворачиваясь и продолжая прерванное незваным свидетелем занятие. Но, задетый тем, что его проигнорировали, информатор обошел Хейваджиму и, сам проявив инициативу и не дожидаясь просьбы от Шизуо, снял едва сносно обвитые вокруг торса парня бинты и стал накладывать повязку на его раненую грудь заново. В этой простой манипуляции Изаи было что-то притягательное, что-то, отчего Грозе Икебукуро показалось неприемлемым вытолкнуть вечно лезущего туда, куда не просят, саббатарианина из комнаты с гневным выкриком ему вдогонку, будто он может справиться самостоятельно. Насмешливость Орихары была позабыта, а та невероятная, словно заботливая, усмешка, с какой он перевязывал своего давнего противника, не вызывала ничего, кроме неловкого замешательства. Еще и одноглазый ворон, примостившийся на спинке кровати, внимательно следил за развернувшимся перед ним действием, что заставляло Хейваджиму, уверившегося в разумности магической птицы, ощутить смущение еще острее, будто над ним и вовсе творили нечто непристойное. Ворон, казалось, насквозь видел все его мысли… — Может, надо вернуть ворона в твое тело? — поинтересовался Шизуо, когда с перевязкой было покончено, кивнув в сторону склонившей чуть набок голову птицы. — Ни за что! — категорично заявил информатор. — Достаточно и того, что на моем теле остался его глаз. Хейваджима удивленно повел бровью. — Серьезно? — Изая не успел глазом моргнуть, как Шизуо оказался подле него и, подстегиваемый любопытством, приподнял на нем водолазку. — Дай взглянуть! У информатора перехватило дыхание, а по коже прошлась волна испуганных мурашек, когда руки Хейваджимы, старающегося отыскать диковинную татуировку, легли на его обнажившееся тело. Слишком продолжительное время Орихара находился под чужим доминированием, и тело его, отвыкшее от привычных ощущений, теперь, возвращенное под контроль саббатарианина, стало крайне чувствительным, еще не приучившись к нормальному восприятию внешних воздействий. — С его помощью Мормо был ослеплен, — срывающимся на возбужденный шепот голосом проговорил Изая, извиваясь в руках Грозы Икебукуро и тщетно силясь прервать тактильный контакт, заставляющий его тело реагировать определенным нежелательным образом. — Это блуждающая татуировка, я не знаю, где она может быть! — Ничего, найду, — не отступал Хейваджима. — Что, разденешь меня? — информатор уже начинал злиться, в основном на себя, оттого что не мог держать под контролем свои чувства, но потом смекнул, что подобной ситуацией можно знатно позабавиться, поставив некстати проявившего напористое любопытство Шизуо в пикантное положение, а посему Изая, одарив Хейваджиму самой обворожительной ухмылкой, ядовито протянул: — Ты меня домогаешься, Шизу-тян? Гроза Икебукуро, вспыхнув, рассвирепел мгновенно, не жалея силы отшвырнув нагло посмеивающегося Орихару от себя так, что тот, потеряв равновесие, завалился на стоявшую позади кровать, вспугнув возмущенно захлопавшего крыльями и недовольно закаркавшего ворона. — Да кому ты нужен! — яростно рявкнул Шизуо, раздраженный самонадеянной фамильярностью информатора. Изая медленно приподнялся на постели, присаживаясь, и, как-то тоскливо взглянув на рассерженного собеседника, произнес с горькой улыбкой: — Видимо, одному лишь Мормо… То, что посмел озвучить информатор, показалось Хейваджиме оскорбительным. Его слова каленым железом ожгли вспыльчивую натуру Грозы Икебукуро, и парень, не помня себя от ярости, оказался поверх безнадежно брыкающегося под ним саббатарианина. Все столь долгое время сдерживаемое напряжение в одночасье вырвалось наружу, требуя, словно ненасытный в даруемых ему наслаждениях демон, избранной жертвы, воплотившейся в человеке, ненависть к которому хмелела год от года, приобретая пьянящую в единый миг крепость. Шизуо ненавидел его проницательность, благодаря заслуживающей восхищения интуиции восходящую в степень фантастики, ненавидел его колющий, как острие шпаги, сарказм, с такой легкостью провоцирующий между ними конфликты, которые — в особенности сейчас — были совершенно излишни. Но больше всего Хейваджима ненавидел то, что Изая абсолютно не ценил поступки других людей, совершенные ради него, потому что никому не верил, не замечая в своей роли одинокого комбинатора тех, кто был рядом. — Еще раз такое скажешь… — угрожающе прошипел Гроза Икебукуро сквозь плотно сжатые зубы, до боли в плечах, стискиваемых безжалостными руками, вжимая замершего информатора в смявшуюся под борющимися парнями постель. — И? — Изая, раскрасневшийся, сбивчиво дышащий, нервно скомкав в ладонях покрывающее кровать одеяло, с издевательским вызовом смотрел — глаза в глаза — на распаленного выплеснувшимся напряжением Шизуо. — Что тогда? Все стандартно? Убь… Орихара захлебнулся, испуганно распахнув глаза и открыв ловящий воздух рот, когда сдавившая его горло широкая ладонь перекрыла жизненно необходимый легким кислород. Стремясь вырваться, парень в бесполезной попытке лишь неуклюже дернулся, а в следующее мгновение ощутил, как его разверстыми устами жадно завладели горячие, склоняющие к повиновению губы… Стальные пальцы на шее саббатарианина разжались, невесомо проводя по чувствительной коже, где, бледнея, исчезали едва проступившие багровые синяки. Никто не задумывался о причинах. Никто не тревожился о последствиях. Порыв ярости обратился в яростную страсть, преобразуя взаимно разделяемые чувства в неодолимое взаимное желание. Прикосновения Шизуо трепетным жаром проникали сквозь тонкую кожу Изаи, подталкивая разгоряченного парня отзываться на нетерпеливую ласку с несдерживаемой пылкостью и самоотдачей. Его попавшее в ловушку сверхчувствительности тело охотно поддавалось жгучему пламени влечения, а с трудом сохраняющее ясность сознание заговорщицким шепотом внушало разомлевшему в сильных, надежных руках саббатарианину, что это не только допустимо, но и необходимо. Сомкнув за спиной Хейваджимы руки, Орихара бережно погладил партнера поверх опоясывающих его бинтов и, слегка приподнявшись, изогнулся, позволяя Шизуо забраться ладонями под водолазку и с поспешной горячностью пробежаться по лопаткам, рельефу выступающих позвонков, затем порывисто сорвать с себя мешающую одежду. — Метка пропала, — хрипло, с искушающим придыханием произнес Шизуо в приоткрытые губы Изаи, властно укладывая того на постель и целуя в скулу, там, где исчезла демоническая стигма принадлежности. Хейваджима не думал о мотивах, и расцветшее дурманящим цветком в его душе наслаждение от близости с тем, кого он всю жизнь называл врагом, его сейчас не настораживало. Человеком, красивым, со стройным поджарым телом, испещренным кровавыми символами на древнем языке, и который с неутолимой алчностью искал его поцелуев, хотелось обладать. Шизуо понимал, что ему нравится, как Изая рвано выдыхает, сжимая в кулаке его светлые волосы на затылке, когда он, щекоча, прикусывает его за подбородок. Ему нравится, как Орихара нетерпеливо пытается непослушными пальцами освободиться от препятствующих их полному слиянию брюк и нижнего белья, когда он, намеренно дразня, медленно очерчивает языком шершавые божественные стигмы, удовлетворенно улыбаясь, если его напарник, не выдерживая, ласкает его слух призывным полустоном. Скопившееся с того момента, как между враждующими парнями возникла сверхъестественная связь, напряжение требовало, с тем чтобы его утихомирить, разрядки, и Хейваджима, действуя в едином порыве с поддавшимся соблазну информатором, все был готов списать на него. Никто из них не подозревал, что мог бы желать своего противника так сильно. Никто из них не придал значения взволнованному клекоту встревоженной птицы… Шизуо подстегивала открытость Изаи, за которым не надо было гоняться, которого не нужно было ловить. Он лежал перед ним, обнаженный, поощряющий к действию, с легким румянцем, разлившимся по его щекам, когда ятре откровенно коснулся своего партнера, подготавливая его к акту разгоревшейся между ними страсти. С полуоткрытыми манящими губами, сквозь тихий стон едва шепчущими в мольбе почти бессознательное: «Остановись!», когда Хейваджима, несдержанно рыча, проникает в вожделенное жаркое тело. Чтобы вырвать из горла изломанно выгнувшегося Изаи хриплый, крадущий голос крик… Набухающие алым стигмы намокли, размазав по телу мечущегося и извивающегося на постели саббатарианина густую, пахнущую медью влагу, а из-под сомкнутых век неиссякаемым потоком заструилась кровь. Онемевший и растерявшийся, приведенный в себя болезненно впившимися в его плоть на спине длинными вороновыми когтями, Шизуо отпрянул от мучительно стонущего парня, с прикованным к нему вниманием глядя на ужасающую сцену страдания и не понимая, что произошло. Белые простыни с варварской быстротой окрашивались в охряную боль… — Что ты стоишь! Успокой его! Голос возникшего из черно-фиолетового дыма человека, грубо толкнувшего Грозу Икебукуро обратно к кровати, где истекал бесконечно проступающей сквозь магические знаки кровью Изая, отрезвил и вывел Шизуо из шокового, заражающего беспомощностью, транса. — Я на кухне подожду, — проворчал Ворон, благодарно почесывая перенесшую его сквозь пространство птицу под клювом. Хейваджима лишь молча покорно кивнул, принимая Орихару в свои исцеляющие объятия. Нагой, в обжигающе-алых путах, Изая выглядел хрупко и беззащитно, так, что Шизуо даже страшно было прикоснуться к нему и сделать еще хуже. Но в руках Хейваджимы, осторожно и мягко обвивших дрожащего и израненного саббатарианина, Орихара начал затихать, а его открывшиеся стигмы — затягиваться. Бледный и ослабленный, он казался близким к смерти и отчаянно истаивающим, словно тоненькая свеча в беспросветном мраке, и ятре боялся его не удержать. Боялся, несмотря на свою врачующую силу, упустить его жизнь, потому что впервые он почувствовал не только эмпатию, помогающую понимать испытываемые Изаей страдания. Шизуо впервые разделял его боль, и это принятое на себя ощущение ран и внутреннего, с бешеной скоростью сокращающего сердце, огня воистину ужасало. И только после того, как на тронутых мертвенным холодом губах, окрашенных багрянцем крови, Хейваджима оставил свой поцелуй, возвративший покоящемуся на руках ятре телу живую теплоту, его душу согрела уверенность в минувшей близкой опасности. Лишь глубокое обвиняющее чувство, будто он снасильничал Изаю, омрачало успокоено забившееся сердце Шизуо. Хозяйничавший на кухне с приготовлением кофе на двоих Коракс услышал, как в ванной включили воду, а через пару минут перед ним предстал наспех одетый, с окровавленными руками и бинтами на груди Гроза Икебукуро, держащий закутанного в испачканную простыню информатора. — Помоги мне, — мрачно попросил Хейваджима. — Перестели постель, пока я омою его. Чистое белье в шкафу на верхней полке. Шизуо скрылся, унося Орихару в ванную, и Ворон, предосудительно покачав головой, отправился выполнять то, что ему поручили. Прозрачная вода мгновенно помутнела, насытившись человеческой кровью, создавая впечатление, будто над информатором совершали ритуальное омовение. Хейваджиме вспомнилось обещание Изаи искупать Мормо в его крови, а вышло так, что он сам, бессознательный и обессиленный, лежал в ванне с собственной кровью. Злобно скрипнув зубами, Шизуо крепче приобнял одной рукой своего напарника, поддерживая его, чтобы тот не захлебнулся, продолжая бережно отирать его тело от багровой, успевшей местами засохнуть, влаги. Сейчас ему как никогда прежде хотелось помочь Орихаре исполнить данную ночному божеству мстительную клятву. Включив снова теплую воду, Гроза Икебукуро, перекинув руку саббатарианина через плечо и подхватив за талию, обдал его струями чистой влаги из душа, затем открыл кран с холодной водой и умыл его покрытое кровавыми разводами от священных слез лицо. Сквозь глубину болезненного сна Изая что-то прошептал, но Хейваджима, ближе склонившийся к его губам, ничего не смог разобрать, лишь заметил, как измученно нахмурилось его лицо, а по коже пробежала легкая дрожь от прохлады, объявшей остывающее тело, разогретое после теплой ванны. Шизуо поспешно закутал саббатарианина в махровое полотенце и, отерев парня насухо, унес его обратно в спальню, где Коракс уже приготовил свежую постель. Меласа в комнате не было, только его ворон сидел в изголовье кровати, ожидая, когда вернется человек, которого ему велели оберегать. Откинув чуть в сторону уголок одеяла, Гроза Икебукуро уложил Изаю, так и не пришедшего в себя, на постель и накрыл его мягкой тканью. А может ли Орихара совсем не проснуться? Шизуо непримиримо сжал в ладонях подушку по сторонам от головы информатора и склонился к его лицу, лбом касаясь его лба, и мысленно заверил заставившего чувствовать его виноватым парня, к тому же врага, что он отдаст его тело для извращенных опытов Шинры, если он вздумает не очнуться. — Почему он не приходит в себя? — первое, что спросил Хейваджима у Ворона, когда зашел на кухню, где тот его ожидал, допивая уже вторую чашку кофе. — Он измотан твоей силой, — Коракс бросил на парня пробирающий до костей взгляд. — Пусть отдохнет. Чем вы вообще меня слушали? — недовольно добавил он. — Ты о чем? — Шизуо, и без того мрачный и пристыженный, начинал приходить в ярость от необоснованных обвинений. — Я же предупреждал, чтобы между вами не было физической близости! — Ни черта ты этого не говорил! — взвинченный, Хейваджима до крика повысил голос, но поднесенный оккультным мастером к губам указательный палец напомнил вспылившему парню, что не нужно шуметь. — Все, что угодно, кроме соития… Я просил Шинру вам передать. Разве он не сказал вам этого? Взбудораженная память услужливо воскресила в мыслях Грозы Икебукуро инцидент, произошедший у подпольного доктора, когда он впервые узнал о своей способности излечивать раны Изаи, и то, с какой реакцией он воспринял задорно произнесенную Шинрой фразу, цитировавшую оккультного мастера: «Пусть прикоснется к нему: просто дотронется, обнимет, поцелует… Все, что угодно, кроме соития». Тогда это показалось ему неважным, и парню, воспринявшему сказанное как скверную шутку, в тот момент было все равно, что может произойти с его врагом и во что может вылиться невыполнение озвученной несложной инструкции. Он просто забыл эти раздражившие его слова, не придав им никакой ценности и с отвращением отбросив их значение. — Не понимаю, — растерянно пожал плечами Коракс, — как у вас вообще дошло до этого? Вы же друг друга ненавидите… — Именно поэтому и… — Шизуо на секунду смолк, исподлобья взглянув на удивленно вскинувшего на него глаза Ворона и резко падая на табурет за столом напротив собеседника, — дошло. — В смысле? — не понял оккультный мастер. — Да что здесь непонятного, черт?! Ненависть — это страсть, а страсть — это… Шизуо осекся, понимая, что приводимая им логическая цепочка к логике, в общем-то, не имеет никакого отношения. — А страсть, — продолжил за него Мелас, — это близость, ты хотел сказать? А близость, — Ворон хитро прищурился, задумчиво проведя подушечками пальцев по шраму на скуле, — любовь? — Я такого не говорил! — взвился пораженный выводами своего гостя парень. Коракс лишь примирительно улыбнулся. — Я всего только закончил твою сенсуально-логическую цепочку, ибо она основана больше на шифре амбивалентных чувств, нежели на доводах здравого смысла. Воцарилось непродолжительное молчание, которое Ворон решил нарушить первым, снова заставив и без того угрюмого Хейваджиму испытать новый прилив раздражения. — Знаешь, Шизуо, если уж вы так желали друг друга, то вам просто нужно было поменяться… — Чего? Хейваджиме показалось, что он ослышался. Поменяться? Блоха — сверху? Мало того, что парень не мог себе даже представить подобного — он считал это ко всему прочему совершеннейшим нонсенсом. И еще он пообещал себе, что не допустит, чтобы пронырливый информатор когда-нибудь прознал об этом важном нюансе. — Понимаешь, — между тем объяснял Коракс, — запрет на половую связь между саббатарианином и ятре с доминированием последнего неспроста возник. Ты ведь сам видел, к чему его нарушение может привести. Долг ятре — делиться с охотником собственной энергией, излечивая его. При соитии же происходит обратный процесс, и ятре забирает все силы саббатарианина себе, что может даже привести к потере сверхъестественных способностей охотника. А поскольку ты родился с невероятной, во многом превосходящей человеческую, силой, то ты мог даже убить своего партнера. Знаешь, много веков назад жила легендарная воительница Брюнхильда. Она обладала необычайным могуществом, поистине богатырской мощью, и ни один воин-мужчина не мог сравниться с ней в поединке. Но после первой брачной ночи она утратила свою восхитительную силу и, лишившись девственности, стала обычной женщиной. В отношении саббатарианина и ятре действует тот же принцип. — А если бы мы поменялись? — решился спросить Гроза Икебукуро. — Тогда бы ты передал Изае свои неограниченные силы и наделил бы его поразительной мощью. В этом и заключается твой долг как ятре. Твоей жизни и твоим силам такое слияние никак не угрожает, а для твоего напарника этот способ врачевания был бы гораздо действеннее поцелуя. Нахмурившийся и задумчивый, Хейваджима встал из-за стола, собираясь покинуть общество до головной боли забросавшего его информацией гостя. Многое из того, что он узнал, не укладывалось в мыслях, но, однако, прочно засело в сознании желающего все как следует обдумать парня. И единственный пока что сделанный им вывод Шизуо отнюдь не утешал: Орихара перестанет существовать, если он будет держаться от информатора подальше, а если Хейваджима будет с Изаей слишком близок, то тот может умереть. — Ты ведь привязался к нему, Шизуо-кун? — спросил Коракс вслед остановившемуся парню. — Боишься за него? Хейваджима в грозном молчании наградил оккультного мастера мрачным тяжелым взглядом. — Проверю, как он, — сухо проронил Гроза Икебукуро и скрылся с глаз снисходительно вздохнувшего Коракса. — Изая!!! Неистовый возглас из спальни заставил оккультного мастера вздрогнуть и немедля броситься на свирепый несдерживаемый крик. Хейваджима, с гневно вздымающейся грудью, охваченной пропитанными саббатарианской кровью бинтами, стоял около проломленной его сжатой в несокрушимый кулак рукою стены, издавая жуткое звериное рычание. На постели, скомканной, с раскиданными в беспорядке подушками и без одеяла ничком лежал усыпленный одноглазый ворон. Изаи в комнате не было…