Deficit Perspective

Дневник Леонарда Маккоя Звездная дата: 2259.92 К моему великому сожалению последние образцы сыворотки оказались непригодны… <Удалить?> Дневник Леонарда Маккоя Звездная дата: 2259.92 Дальнейшие попытки, предпринимаемые для спасения Джеймса Кирка… <Удалить?> Дневник Леонарда Маккоя Звездная дата: 2259.92 Энергетические ресурсы "Энтерпрайза" оставляют мне слишком ограниченный промежуток времени… <Удалить?> Маккой вздыхает и стирает три последние обрывочные записи. При Споке легко изображать уверенность в себе, даже верить в наилучший исход. Но оставаясь наедине с собой, он не может не думать. Это тупик, понимает он. В медшколе он был ничем не лучше Джима. Всех можно спасти. Всем можно помочь. Всегда можно найти средство – не здесь, так в следующей галактике, не в следующей, так через одну. Да, у других врачей гибнут пациенты, но он, Маккой, сможет стать врачом, который никого не теряет. Потом он вырос и поумнел, конечно. Как минимум вырос. Пациенты умирают, он научился это принимать. Они умирают, не дождавшись помощи, умирают, потому что врач совершил ошибку, умирают, потому что им физически невозможно помочь. Джиму невозможно помочь. Но Джим не пациент, Джим друг. Маккой не хочет думать о нем как о пациенте, поэтому в нем внезапно проснулся тот треклятый университетский перфекционист, который уверен, что сумеет всех спасти. Ему уже не двадцать, и он так чертовски устал… Лучше бы он и правда пошел в баскетболисты. После провала при создании расы сверхлюдей все научные материалы были уничтожены. Привет для потомков, думает Маккой, хотите повторять наши ошибки? Легко, только повторяйте их с нуля. Мудрая позиция, казалось ему в свое время, теперь же он ее ненавидит. На корабле нет эксперта по генетике. У него мелькала мысль привлечь к исследованию Кэрол Маркус, но ему хватило беглого взгляда на ее диссертацию, чтобы понять, что ее специализация тут не поможет. На корабле нет… Маккой моргает и медленно приподнимает голову. На корабле нет никого, кто знал бы генетическое строение Хана и его народа. Никого кроме Хана. Он настолько поглощен этой мыслью, что ему не приходят в голову более прозаичные – как уговорить Хана им помочь, например. Сейчас Маккой знает только одно – ему нужна не только кровь Хана, ему нужны его знания. Ему нужно залезть Хану в голову. Маккой морщится. Фигурально выражаясь. Он откладывает гипошприц, который все это время сжимал в руке, и направляется по уже слишком знакомому маршруту. Хан даже не поднимает головы на шуршание отъезжающей двери. - Вы знаете, доктор, если вам так нравится эта камера, я готов поменяться с вами местами, - с легкой издевкой сообщает он. Охрана смотрит на Маккоя с опаской, будто не знает уже, чего от него ожидать. Маккой, впрочем, сам не знает, чего от себя ожидать, так что тут они на равных условиях. В камеру он заходит с уверенностью, которую на самом деле не ощущает, и останавливается практически в паре шагов от сидящего Хана, вынуждая того поднять голову и посмотреть на него снизу вверх. Джим всегда говорит, что это дает тебе преимущество, когда ты нависаешь над людьми. Маккой не чувствует ничего подобного. Наоборот, как и всегда при встрече с Ханом он чувствует неуверенность, смешанную с нарастающим страхом. И черт бы с ней, думает он. - При создании второго поколения сверхлюдей к исследованиям привлекли специалистов из первого, - четко говорит он и вглядывается в Хана в ожидании реакции. Он не разочаровывается: Хан садится чуть прямее и переплетает пальцы. - Вы решили провести урок истории, доктор? – спрашивает он. – Или хотите, чтобы я поправил ваши факты? Не могу сказать, чтобы меня это интере… - Ты знаешь все о вашем генетическом коде. Только ты. Мне нужна эта информация. – Маккой сейчас не в той ситуации, чтобы чего-то требовать, он понимает это, но… Что ему остается? Он думает, что если Хан не отреагирует на угрозы, то он сможет перейти на мольбы. Его гордость против жизни Джима – сравнения даже не нет. Поэтому когда Хан не отвечает сразу, Маккой добавляет: - Пожалуйста. Почему-то именно это слово оказывается ошибкой. Хан вскидывается как кобра, готовая к броску, и чуть ли не шипит на него. - Моей крови вам уже мало?! Теперь вам нужна еще и информация? А что будет, если вы ее получите? Все-таки разберете меня на запчасти, как ненужный материал? Маккою вспоминаются его давние мысли, и его бросает сначала в жар, потом в холод. Он невольно вздрагивает, и от взгляда Хана это не ускользает. - Надеюсь, теперь-то вы поняли? – спрашивает он. – Вы ничем не отличаетесь от других представителей вашей профессии. – И бросает на Маккоя взгляд исподлобья: - Мясник. Это выводит Маккоя из ступора, и он трясет головой. - Нет, - твердо говорит он. – Я не представляю, с чем вашим людям пришлось столкнуться в двадцатом веке, и что тогда с вами делали ученые… Хан неожиданно смеется – неуместно, дико, что Маккой не знает, как на это реагировать. У него невольно дергается рука, чтобы прикоснуться к плечу Хана, проверить, не истерика ли это (хотя какая еще истерика, это у Маккоя сейчас будет истерика), но он усилием подавляет стремление. А то так можно и руки лишиться. Смех обрывается так же внезапно, как и начинается, и Хан внезапно и резко встает на ноги, оказываясь нос к носу с Маккоем. Тот дергается, готовый отшатнуться, и ловит краем глаза движение за стеклом. Он делает рукой знак ничего не предпринимать и молится про себя, чтобы они опять не вызвали Спока. Сейчас ситуация балансирует на грани, и он нутром чует, что чье-то вмешательство может помешать… чему бы там ни было. Поэтому сейчас он становится прямее и смотрит Хану в глаза. Он не собирается отступать. Ему некуда отступать, за спиной пропасть. Или стена. Или любое другое метафорическое препятствие. - Неужели вы настолько наивны? – качает головой Хан. – В двадцатом веке. Люди, доктор, остаются неизменны во все века. Он делает паузу и всматривается в Маккоя, будто ждет, пока его осенит. Маккой вспоминает. Он вспоминает больной блеск в глазах адмирала Маркуса, вспоминает лицо Хана, когда он сам впервые подступился к нему со шприцом, вспоминает вопросы, которыми тот в него швырялся. - Сколько? – хрипловато спрашивает он. – Сколько времени… И Хан улыбается так, что Маккой все же делает шаг назад. - Недели, доктор. Месяцы. Он бы не пожалел на меня годы, но его план должен был идти по расписанию. Почему вы выглядите таким удивленным? Или вы способны посмотреть мне в глаза и сказать, что у вас не мелькали такие мысли? Маккой сглатывает; у него пересохло в горле. - Мысли не повод для действий, - как можно тверже говорит он. Хан равнодушно пожимает плечами. - Мало кто согласится с вами. Тем не менее, полагаю, вы должны понять, почему наше сотрудничество является невозможным. - Но… - Вы не сможете меня сломать, доктор. И, судя по вашей... просьбе, у вас нет на это времени. Маккой не выдерживает. Он стискивает кулаки, так что коротко обстриженные ногти впиваются в ладони. - Не собираюсь я никого ломать! – взрывается он. – Я доктор, а не живодер! Я прошу о помощи, черт бы тебя побрал! Хан зло улыбается. - Я не заинтересован в помощи вам. Или вашему капитану. У вас нет ничего, что бы меня могло меня заинтересовать. Полагаю, что на этом разговор окончен. Пару моментов Маккой просто не понимает, а потом трясет головой. - Если Джим умрет, твою треклятую команду выкинут в открытый космос, бездушный ты чурбан, - гаркает он, - с тобой за компанию! Повисает тишина. Маккой уже не знает, что происходит за стеклом, сейчас он полностью сосредоточен на Хане. Отличный ход, думает он. Пройдемся разом по больным мозолям обоим. Джим. Его команда. Если его сейчас не размажут по стенке, это станет большой удачей. С этого расстояния ему прекрасно видно, как бешено бьется на шее Хана жилка. Он зол. - Кажется, вы кое-что забыли, доктор. – Обращение в устах Хана звучит как оскорбление. – Ваш незаменимый первый помощник взорвал всю мою команду вместе с кораблем. Что, вы не были рядом, когда он отдавал приказ? Маккой не находился рядом. Он помогал своей команде размещать в криоотсеке семьдесят две сосульки. Поэтому за последние несколько дней, он забыл, что Хан не знает. И, наверно, в этой лжи остается какой-то глубокий политический смысл, но Маккой не политик и терпеть не может врать. Даже Хану. Особенно Хану, который знает, что любое слово врага – ложь. - Они живы, - еле слышно говорит он, и Хан вздергивает голову. – Они на корабле, - увереннее добавляет он. – Но так не может долго продолжаться, ресурсы «Энтерапрайза» истощены, и энергии едва хватает… - Убирайтесь. - …на обеспечение… Что? - Убирайтесь отсюда. Маккой не сразу понимает, но когда понимает, у него все сжимается внутри. Хан решил, что ему снова врут. Хан решил, что сейчас ему давят на больное место в расчете на его помощь. Маккой мимолетно отмечает участившийся пульс и побледневшее лицо и отступает назад. Потом еще, и переводит дыхание только когда оказывается за стеклом. Хан все еще не сдвинулся с места, и очевидно, что на это уходит вся его выдержка. Маккой тяжело приваливается к стеклу и ждет. Этот разговор не окончен.