Мой первобытный милый (My Barbaric Darling by baehj2915)

Чарльз POV

       Когда Эрик оклемался после успокоительного, он стал немного поосторожнее вести себя со мной, и, похоже, быстро осваивался в особняке.       Я все ещё в какой-то мере сердился на доктора Шпигельберга за то, что он без предупреждения использовал против нашей исторической находки транквилизатор, но, откровенно говоря, то свободное время, пока Эрик был погружен в сон, оказалось очень кстати. Мне нужно было позвонить Хэнку, чтобы он приехал, а также Рэйвен — предупредить ее. Мое сердце все еще колотилось, как бешеное, после первого звонка Шпигельберга. Всю эту ситуацию нужно было провернуть деликатно, мягко и осторожно. Найденный нами мужчина мог являться доказательством чего-то очень и очень важного, фундаментального. В научной среде ходили догадки о том, что «Homo Neanderthalensis» и «Homo sapiens» смешивались друг с другом, но здесь, прямо сейчас, во плоти находился человек, который жил в период заката неандертальской эры и генетически представлял и тех, и других. Растительность, замороженная вместе с ним, была датирована концом периода существования этих двух видов. Эрик, очевидно, являлся «Homo sapiens», но физические признаки указывали на то, что от неандертальца ему тоже досталось немало. Доктор Шпигельберг все еще работал над анализом крови.       Потенциал для открытий, на которые это могло нас сподвигнуть, казался просто ошеломляющим.       Нам представилась возможность не только изучать генетический материал Эрика, но и, в теории, общаться друг с другом. И что же он мог бы мне сказать?       Я вздрогнул.       Никогда еще я не был так вовлечен в столь масштабное научное открытие. И, честно говоря, это не могло не будоражить мое сознание. Я всегда обожал науку, но (до этого момента) не настолько, чтобы хотеть подрочить только потому, что я провел долгий день в лаборатории. И внезапно мне подумалось: а что, если Мария не могла оторваться от Пьера, когда они обнаружили радий? *       Если отбросить неуместную распущенность, мне грозила опасность погрязнуть в исследованиях на клеточном уровне. Я начал делать заметки в маленьком блокноте, но каждые две минуты засматривался на Эрика. Мне пришлось буквально прикусить губу, чтобы не закричать и не подпрыгнуть от радости: «В МОЕМ ДОМЕ ГРЕБАНЫЙ ПЕЩЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК!»       Он выглядел таким же дикарем, как я и ожидал. Мужчина все еще был грязным, ведь его только слегка потерли губкой в качестве хоть какого-то ухода, и на нем имелась только набедренная повязка. Его борода полностью скрывала лицо, а волосы, длинные и спутанные, доходили примерно до середины спины. Когда мужчина отдыхал, то обычно не просто садился на пол, а присаживался на корточки, как многие обитатели отдаленных районов Азии и Африки делали до сих пор. Он двигался быстро и, казалось, был очень увлечен изучением вещей тактильным способом. Его внимание разрывалось между зданием и людьми, находившимися там в данный момент.        Рэйвен, Хэнк и я. Я боялся, что мужчина станет агрессивным, когда отойдет от успокоительного, поэтому посоветовал товарищам быть осторожнее. Но после того, как Эрик снова коснулся меня и понюхал, он казался вполне довольным и спокойным. Не понимаю, почему, но он сразу же тесно со мной сблизился. Казалось, этот человек даже не хотел отходить от меня надолго.       К счастью, знакомство с Рэйвен и Хэнком прошло без каких-либо осложнений, вроде тех, что у нас возникли в офисе доктора Шпигельберга. Кроме того, Эрик не стал распускать руки, как до этого, оставив этих двоих в покое. Он взял в ладони кончики длинных волос Рэйвен и понюхал их, прежде чем обойти ее с некоторым одобрением. К Хэнку он подошёл более осторожно, перевернул руки и продемонстрировал действие, похожее на какую-то прелюдию. Я знал, что Хэнк — спокойный человек, но он был выше мужчины, длинный и достаточно крупный. Эрик рявкнул на него и слегка толкнул, но Хэнк не отреагировал на это, и тот отступил.       Моя следующая задача состояла в том, чтобы помыть Эрика куда более тщательно, чем это сделали изначально, но я не хотел торопиться, рискуя тем самым напугать его. Поэтому подумал, что было бы неплохо позволить немного изучить обстановку нашему первобытному человеку.       Мы все собрались в восточной библиотеке, являющейся самой большой комнатой в особняке со вторым этажом, но в ней имелось меньше мебели, чем в остальных помещениях. Три дивана, несколько стульев и камин. Я не хотел брать мужчину куда-нибудь, где было бы слишком много ламп или стекла. Раньше он казался взволнованным из-за окон.       По углам в горшках стояли высокие растения с широкими листьями. Поскольку Эрик, видимо, закончил осматривать сажу в камине и нюхать книги, он спрятался за одним из них, наблюдая за нами так же, как и мы — за ним.       — Зачем он это делает? — спросила Рэйвен с почти нескрываемым презрением в голосе.       Она немного волновалась из-за моих планов и не хотела, чтобы Эрик оставался здесь, со мной. Когда я сказал ей об этом по телефону, то услышал крик: «Я ни за что не буду спать в одном доме с чертовым пещерным человеком, Чарльз». Причём такой громкий, что Хэнк уловил его с водительского сиденья. Естественно, он тут же предложил свою квартиру, пообещав спать на диване и приготовить ей ужин.       — Не могу сказать наверняка, — ответил я, стараясь писать достаточно быстро, при этом пытаясь не потерять мысль.       — Можно я еще раз скажу, насколько плохой я считаю эту затею?       — Конечно, — не заставил ждать своего ответа.       — И ты выслушаешь меня на этот раз?       — Я всегда слушаю, дорогая.       Я не стал смотреть, но почувствовал, как она прожигает взглядом мой затылок.       — Хэнк, пожалуйста, скажи моему брату, что держать Замороженного калифорнийца** в особняке — ужасная идея, которая приведет к его смерти.       — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Хэнк. — Но уверен, что Чарльз более чем способен уберечь субъект от опасных действий.       Она вздохнула своим фирменным вздохом «тьфу, ученые».       — Я имела в виду Чарльза, Хэнк. Что Чарльз умрет.       Я наконец оторвался от блокнота, чтобы увидеть реакцию Хэнка. Кажется, он на мгновение задумался.       — Кажется мне, что это маловероятно. Из всех нас этот субъект проявил наибольшую симпатию именно к Чарльзу. Кроме того, доктор Шпигельберг дал ему набор транквилизаторов на случай крайней необходимости.       — Эрик, — поправил я.       Хэнк и Рэйвен нахмурились в замешательстве.       — Мы зовем его Эрик.       — Почему? — спросил Хэнк, как будто говорить о найденном нами человеке, как о вещи или о «наблюдательном исследовании № 314» было абсолютно нормально.       Девушка же покачала головой, взглянув на меня.       — Его явно зовут не Эрик.       — Мы представились. Мы общались. Я назвал свое имя. Я заставил его повторить, он повторил. И когда я указал на него, он понял. Это просто звук, который он издал, так что он вроде как… назвал себя. Да, я знаю, что это не может быть его настоящим именем, но это — самое близкое к правде, по крайней мере на данный момент, пока мы не можем говорить на одном языке. И до тех пор я не собираюсь называть его «субъектом».       Они с сомнением посмотрели друг на друга.       — Ты уверен в этом? — осторожно спросил Хэнк.       — Да! Мы связаны! — пожалуй, это было сказано слишком громко. И чересчур уверенно.       Эрик зашуршал, выглянув из-за растения, и поднялся на несколько футов вверх по книжным полкам. Пройдя полку-другую по правой стороне, он спрыгнул, чтобы спрятаться за диваном и шпионить за нами оттуда.       Рэйвен покачала головой.       — Он убьет тебя во сне.       — Не говори глупостей. Он просто пытается все понять. Он очень милый.       Хэнк выглядел шокированным.       — Доктор Шпигельберг сказал, что он напал на тебя.       Я закатил глаза.       — Он преувеличивает. Эрик просто подходит слишком близко. Он поднял меня. Вот и все. И он отпустил меня, потому что понял, что я расстроен.       — Я имел в виду тот момент, когда он стал щупать тебя и попытался снять твою одежду.       Рэйвен бросила на меня взгляд, который должен был напомнить мне, насколько она права, и ещё — что Эрик опасен. Однако я знал, что это не так. До сих пор мужчина был абсолютно точно способен на рассуждения и предпринимал попытки общения. Честно говоря, он поразительно хорошо приспосабливался к окружающей обстановке.       — Он мог решить, что я женщина, — вслух подумал я.       Рэйвен схватилась за лицо и закричала в ладони:       — Это его не оправдывает!       Хэнк покачал головой.       — В этом нет никакого смысла. Конечно, без пояснений он мог бы так подумать. Ты ведь относительно невысокого роста и самую малость андрогинный.       — Эй! — обиженно воскликнул я.       Хэнк пожал плечами.       — По крайней мере, в контексте его среды обитания. Ты оцениваешься умеренной мужественностью с андрогинными наклонностями по шкале Бем***, — он замолчал и деликатно кашлянул, когда я кинул на него крайне многозначительный взгляд. — Кроме того, ты безбородый, но ведь и остальные, кого он видел до сих пор, бороды не носят… Хотя он отреагировал совсем иначе, когда увидел Рэйвен, которая, очевидно, является женщиной.       — Да, вот тогда-то мы и пришли к выводу, кто мужчина, а кто женщина, и не нужно было проверять.       — Возможно, то, кем он тебя считает, даже не имеет значения, учитывая, что мы говорим о человеке, чья культура нам совершенно чужда и неизвестна, и поэтому мы не можем в полной мере рассуждать о его сексуальных предпочтениях и о том, к чему он привык. Может, он вообще ударит тебя по голове и захочет вернуть в свое логово, чтобы сделать женой пещерного человека, не спрашивая твоего на то согласия, и ему будет плевать, есть у тебя пенис или нет! Тебе следует просто быть осторожнее, Чарльз, чтобы не совершить какую-нибудь идиотскую ошибку, ведь ты так ослеплен своим двадцатитысячелетним научным открытием, что позволил дикому неандертальцу жить в нашем доме!       Хэнк посмотрел на Рэйвен так, словно сейчас она была богиней во плоти. Этот взгляд, как правило, появлялся во время подобных проницательных тирад и ещё всякий раз, когда она носила бикини.       Я уставился на нее. Хоть Рэйвен и была права насчёт того, что мы могли только размышлять о социальной роли сексуальности в культуре Эрика, пока не имея возможности спросить его об этом лично, но я все же был способен позаботиться о себе, особенно со шприцами транквилизаторов в кармане. Ещё мне хотелось, чтобы она поняла, что Эрик — не животное, а просто первобытный человек, оказавшийся в новом, пугающем для него месте. Он не являлся диким. Но как только я открыл рот, чтобы заговорить, раздался легкий скрип, глухой стук и звук шагов по деревянному полу. Шум, причиной которому стал Эрик, перепрыгивающий через диван.       Он выпрямился во весь рост и указал на Рэйвен, после чего хлопнул по журнальному столику, стоявшему между нами. Мужчина сказал что-то на своем языке, и прозвучало оно как приказ. Затем он скрестил руки на груди и принял вид, который можно было назвать только самодовольным.       Я быстро записал его реакцию в блокнот.       — Видишь? — с нетерпением спросил я. — Он разумное, соображающее существо. Он кричит на нас, чтобы мы прекратили спорить, и не нападает, а разговаривает с нами. Это же восхитительно!       — Конечно. Ты просто хочешь так думать.       Эрик, казалось, осмелел и заговорил снова. Мне хотелось показать Рэйвен и Хэнку, каким потрясающим он на самом деле был.       Я встал и указал на него.       — Эрик. Эрик.       Он наклонил голову и показал на себя, но ничего не сказал.       Я кивнул и повторил жест.       — Да, Эрик. Я Чарльз, помнишь? — я держал ладонь открытой, махал ей, открывая и закрывая, тем самым подзывая, надеясь, что он догадается подойти ко мне.       Тот в свою очередь указал на меня.       — Шарлисс.       Я кивнул и снова наставил указательный палец на него.       — Эрик.       Неожиданная улыбка, скрытая под густой растительностью, озарила его лицо, и он вдруг подошел ко мне, схватив при этом за руку.       — Шарлисс, — мужчина поднес свободную ладонь к собственной груди и сказал: — Эйрик.       Я резко кивнул, чувствуя легкое головокружение. Меня захлестнула гордость и готовность взорваться от ощущения подвернувшейся удачи, поспособствовавшей такому грандиозному успеху. Человек, живший двадцать тысяч лет назад, не только стоял рядом, но и разговаривал со мной. Он, черт возьми, знал мое имя! Ну, что-то похожее на него по звучанию.       — Видите! — сказал я, протягивая наши сцепленные руки к Рэйвен и Хэнку. — Я говорил вам, что между нами есть связь. Наверное, он почувствовал, что вы испугались. Просто нужно дать ему немного времени, чтобы он привык к вам. Он проснулся через тысячелетия после того периода, в котором жил, и понятия не имеет, что происходит. Наверняка сегодняшний день для него был ошеломляющим. И все же — у нас прогресс. Он знает мое имя и отзывается на собственное!       — Ты не боишься, что он разорвёт тебя пополам? — скептично спросила Рэйвен.       — Этого не случится! — я снова продемонстрировал им его руку, держащую мою, которая была ничем иным, как стопроцентным символом доверия.       Мы познакомили Эрика с основной частью особняка. И, наблюдая за ним в это время, я видел, как он разглядывает оценивающе комнаты и осматривает все, до чего только мог дотянуться его искрящийся любопытством и удивлением взгляд. Это было увлекательно. Мы с Хэнком сделали столько записей о нашей живой сенсации, сколько вообще смогли. Однако вскоре стало поздно, и интерес Эрика начал заметно ослабевать. К тому же, он до сих пор был грязным и, вероятно, устал.       Я предположил, что будет лучше провести всю чистку в одиночку, поскольку Эрик все еще не привык к остальным. И прежде, чем они ушли, Хэнк напомнил мне записать сделанные мной наблюдения — позже, а Рэйвен отдала свой электрошокер. Я не планировал пускать его в ход, но, откровенно говоря, все могло случиться.       Думая о нелепых пантомимах, которые пришлось бы разыграть, если бы я стал объяснять Эрику, что ему нужно принять ванну, я решил поступить иначе — просто протянул руку, надеясь, что он проявит такое же доверие, как и раньше. К счастью, он так и сделал. И мне оставалось только отвести его наверх, чтобы показать чудеса сантехники.       Кажется, проще всего будет начать с его волос. Итак, после короткого пятиминутного перерыва, во время которого я: записал его реакцию на зеркало (одним словом: «восторженная»); наконец заставил его сидеть, а не стоять на стуле; отрезав себе прядь волос, доказал ему, что ножницы — не оружие; надел перчатки и принялся стричь его волосы. Они были настолько спутаны, что свисали клоками и при процессе облагораживания чужой головы могли отрываться целыми кусками. Я старался быть как можно аккуратнее, но, наверное, очень сильно тянул его за волосы, учитывая, в каком состоянии они находились. Стоило попытаться подцепить одну особенно запутанную прядь, как мужчина внезапно дернулся, из-за чего мои ножницы задели его ухо. Тогда Эрик грубо схватил меня, перекинул через колено и, прежде чем я успел сообразить, что вообще происходит, шлепнул по заднице.       Когда он отпустил меня, то сказал что-то, чего при всём желании было не разобрать из-за языкового барьера, но, видимо, я отделался простым предупреждением: Эрик хлопал себя по бедру и указывал на меня.       Не имея ни малейшего понятия, что с этим делать, я просто записал все в блокнот и вернулся к стрижке его волос.       Достигнув цели, а именно — порядком, насколько это вообще было возможно, укоротив шевелюру и бороду, я собрал отстриженные волосы в пакет для медицинской экспертизы, мечтательно думая о том, что она сможет по итогу нам показать. Потом я внимательно посмотрел на Эрика. И еще несколько раз. Хорошенько посмотрел.       Не удержался и на полях своих заметок написал: поразительно красивый, согласно современной эстетике. Блять.       Я не собирался его брить, но когда увидел, как это первобытное чудо выглядит без своей растрепанной бороды, мне захотелось узреть воочию, что же скрывалось ещё и под щетиной. Я нанес на его лицо крем для бритья, что, по-моему, ему понравилось, и побрил — как можно осторожнее.       Закончив, я вернулся к своей записной книжке, чтобы подчеркнуть ранее написанное «Блять».       Однако Эрик не был так рад, когда я показал ему его отражение. Это подтверждало, что он понял концепцию совершенного процесса, но вот результат ему не то чтобы понравился. Он сердито указывал на меня в зеркале, пока непостижимым образом не поранил палец. Пытаясь объяснить своему живому открытию смысл его преображения, я потер щеку тыльной стороной ладони, а затем сделал это и с ним. Он перестал ругаться, и его взгляд стал немного смягчаться.       — Гладко, — сказал я, разбавляя затянувшуюся тишину. — Вот так выглядят наши лица.       Эрик провел тыльной стороной ладони по моей щеке.       — Клатко.       Я кивнул.       Кажется, он был доволен этим.       Что ж, по сравнению со стрижкой, попытки усадить его в ванну были цветочками. Отчасти потому, что мужчина был очарован водой, вытекающей из крана, чего и следовало ожидать, а отчасти, держу пари, потому, что ему не терпелось помыться. Мне пришлось снять обувь и подвернуть брюки, чтобы показать на собственном примере, как встать в ванную. Вода лилась горячая, и, думаю, он немного испугался этого. Но стоило Эрику встать, а мне — срезать с него грязную набедренную повязку, как ему захотелось залезть в воду.       И на самом деле он желал, чтобы я сделал это вместе с ним.       — Прости, но я одет! — панически выкрикнул я, шустро выпрыгивая из ванны.       Мои надежды на то, что будет достаточно лишь показать ему, как мыться, не оправдали себя уже в тот момент, когда я в ученических целях начал тереть мыло о собственную грудь. Потому что Эрик, немного понаблюдав, потом просто взял мыло из моих рук и потер меня там же, где это сделал я. Поэтому сначала пришлось смыть с себя его «помощь», а после самому намылить его руки, плечи, спину и грудь, пытаясь не обращать внимания на то, как он напряжен и как слышно стонет от моих действий. Я переключился на ноги, потом на голову, но возбуждение Эрика не спало. Я даже прервался, чтобы почистить зубы и избавиться от грязи под ногтями. Потом стало ясно, что единственное, что не поменялось, — это его член, скрывающийся под серой мыльной водой.       Он посмотрел на свою промежность и улыбнулся мне.       — Нахальный ублюдок, — не удержался от комментария, глядя на все это безобразие.       Я должен сохранять спокойствие. Ему нужно было соблюдать правила гигиены, и никто из ныне живущих не знал, когда он в последний раз мыл себя там.       — Тебе нужно помыть яйца, — добавил я, надеясь, что он чудесным образом овладеет английским языком.       Но, разумеется, он этого не сделал.       Я потянулся к шкафу над раковиной, достал мочалку и намылил ее.       — Я знаю, это наводит на некоторого рода… размышления, — проговорил, протягивая руку в мутную воду так, будто она кишела акулами, — но я делаю это только ради науки. Никто из нас не должен получать от этого никакого удовольствия. Меня не волнует, что твой пенис ненормально большой, а ты сложен, как гребаная греческая статуя. Речь идет о гигиене.       Сразу стало ясно, что у него почти стоит. Кажется, мне удалось спокойно помыть его секунд десять, прежде чем одна из его рук скользнула в воду, чтобы поймать мою. Я тут же отпрянул и выбежал из ванной, чтобы спрятаться за стеной.       — Тшарлисс! — завопил мужчина.       — Все, хватит! Я не хочу тебя ублажать. Позаботься об этом сам!       Он еще несколько раз окликнул меня, но так и не вышел из ванны. К счастью. Я же прислушался и ждал, что он сделает. И, что ж… Я услышал доказательства того, что первобытный человек определенно мастурбировал. Когда он закончил, я вернулся, чтобы записать это.       — Тшарлисс, — сказал он, выглядя разочарованным во мне. Как будто я забыл купить хлеба.       Я помахал полотенцем перед собой и жестом попросил его выйти, дал ему вытереться, одев после этого Эрика в старые спортивные штаны Хэнка и футболку Mathletics. Мой первобытный гость с отвращением посмотрел на свое тело, скрытое новой одеждой, и снова снял все, что только что на него натянули. Мы прошли через это еще два раза, прежде чем я отчаянно крикнул «Черт возьми!» и просто надел на него халат.       Он носил его почти десять минут.       После позднего ужина, который мужчина довольно охотно съел, я был уже порядком измотан. К слову, Эрик также проявил некоторый интерес к буфету, ведь никогда не видел готовой еды раньше. И, несмотря на катастрофу в ванной, я до сих пор хандрил тем, что хотел поговорить с ним. Я отчаянно желал узнать, о чём он, будучи выходцем из такого далёкого от нас времени, может думать, какова была его жизнь до нашей встречи. Но одновременно с этим мне не терпелось, наконец, уложить его спать, чтобы записать последние заметки сегодняшнего дня и лечь самому.       Должно быть, я и правда устал, раз в компании ожившего двадцатитысячелетнего и при этом до сих пор голого неандертальца все, на что были направлены мои мысли — это сон.       И вдруг, с полным достоинством и почтением, которых заслуживала данная мысль, я одновременно понял, что это, казалось бы, невероятное открытие уже стало нормой для меня, и что я приблизился к докторской степени настолько, насколько вряд ли ещё смогу когда-либо.       Я был одновременно разочарован и невероятно горд.       После того, как я позвонил Рэйвен, чтобы сообщить, что ее брат все еще не мертв, не ранен и вообще не находится под угрозой смерти (рассказ о мастурбации в ванне и о том, что мужчина отказался носить одежду, пришлось, конечно, опустить), я снова привел Эрика наверх, чтобы уложить спать. Концепция, которой он, кажется, не понял.       Потребовалось слишком много минут тщетных попыток и ужимок, прежде чем я чертыхнулся и просто забрался в кровать.       — Видишь? — сказал я, засунув сложенные ладони под голову, изображая тем самым херувимский сон и издавая фальшивые звуки храпа. — Спать.       Откинув одеяло, я тут же почувствовал, как кровать провалилась под весом Эрика. Он, обнаружив, что подушки ему не нравятся, толкнул их на пол и наконец устроился на спине, натянув одеяло до подмышек.       Я вздохнул с облегчением и встал, чтобы пойти в свою кровать. Однако мужчина поднялся следом.       Мы повторили эту комбинацию действий, как в плохой комедийной пьесе, еще несколько раз, после чего мне уже просто хотелось плакать. Эрик, впрочем, выглядел таким же расстроенным — приятно знать, что это чувство было взаимно. Вздохнув, я повел его к себе. Если и придётся делить постель, то, по крайней мере, пусть она будет в моей комнате.       — Только сегодня, — предупредил мужчину, полностью осознавая, что говорю это только себе.       Я указал на кровать и после заперся в ванной, чтобы переодеться и почистить зубы. Мужчина пытался открыть дверь с возрастающей (от тщетных попыток) агрессивностью, мешая мне приводить себя в порядок, до тех пор, пока я не вымыл руки и не отпер ее сам.       Эрик снова разочарованно посмотрел на меня и сразу же начал дергать за воротник пижамы. Затем это неугомонное чудо издало резкий звук, похожий на насмешку. Поскольку мне пришлось отказаться от идеи написания в блокноте того, что однажды могло бы стать основой для новаторской статьи в журнале, — как Эрик настаивал на том, чтобы оставить меня без одежды, — я лишь отпихнул его руку от себя.       — Нет. Не сейчас. Я устал.       Даже не пытаясь сдерживать себя, мужчина снова потянул меня за пояс пижамы. И на этот раз вновь оттолкнуть его руку оказалось мало, ведь он схватил меня за запястье. — Шарлисс, — сказал и притянул к своей груди. — Эйрик, — добавил он с большей настойчивостью. Скорее напоказ, чем агрессивно, мужчина укусил меня за щеку. Затем схватил за затылок и притянул к себе, вовлекая в грубый поцелуй, кусая мои губы, оставляя на них кровоточащие ссадины. Страстно и собственнически, будто он делал заявление. Хотелось начать сопротивляться из принципа, но, честно говоря, мне было слишком хорошо. Я не просто позволил ему, а даже сам втянулся в это. Притянул ближе и дал укусить себя. Он отстранился, тяжело дыша.       Я был так близко к его подбородку, пронзительным зеленым глазам и вьющимся, теперь уже чистым волосам цвета осенней листвы. Мужчина крепче прижал меня к своей груди, и я уже вовсю проклинал себя за этот поцелуй. Если сравнивать с другими возможными опрометчивыми поступками, это было примерно также, как и вторжение в Россию посреди зимы, или в Афганистан… в любое время. Я лихорадочно размышлял, что бы я мог сделать, дабы выйти из нынешнего положения, не прибегая к транквилизатору. Об электрошокере Рэйвен не могло быть и речи.        — Обычно я не такой лицемер, но было бы намного проще, будь ты уродливым, — пробормотал я, на мгновение задумавшись, просто позволяя Эрику делать со мной все, что он хочет.       Потом в каком-то темном укромном уголке сознания пронеслась мысль: «Разве люди не притворяются мертвыми, чтобы спастись от нападения медведя или лося?»       Какого черта, да?       Я сделал вид, что обмяк и упал в обморок в его объятиях. Долгое время он просто держал меня и ничего не делал. Потом Эрик встряхнул мою якобы бессознательную тушку, пытаясь привести в чувство, и позвал по имени. Он похлопал меня по щеке гораздо мягче, чем ожидалось, повторяя при этом мое имя. Когда стало ясно, что я больше не шевельнусь с места, он поднял меня на руки и уложил в постель.       У меня не хватило духу заснуть, пока я не услышал, как его дыхание успокоилось.       Я начинал задаваться вопросом: может, Рэйвен была права?