У пришедшей весны голубые глаза

      Лето уже почти вступило в свои права и солнце среди серых облаков стало показываться гораздо чаще обычного. Азирафель уже сдал последний устный экзамен. Оставалось только годовое портфолио, которое в целом было практически готово: Азирафель аккуратно подшил все необходимые работы в новенькую картонную папку, просмотрел всё ещё раз и отправился на сдачу.       — Ну что, скоро на каникулы, ангел? — раздался за спиной знакомый голос.       Азирафель сам не заметил, в какой момент это обращение прицепилось к нему в разговорах с Кроули. Просто однажды он понял, что слышит его и читает в сообщениях каждый день и не по одному разу. Ему это нравилось, так его никто другой никогда не называл. Сразу появлялось ощущение особенности.       Он обернулся и осмотрел Кроули с ног до головы. Тот шел рядом чуть позади, пытаясь подстроить темп под шаги Азирафеля. Конечно же, опять весь в чёрном и в неизменных очках, за линзами которых разглядеть его взгляд часто становилось проблемой. В их редкие встречи Кроули всегда снимал очки и цеплял их за ворот. Но сейчас они шли по оживлённому коридору. Азирафель боязливо осмотрелся по сторонам.       — Да не парься. Сегодня последний день. Всем плевать, — заверил его Кроули и засунул руки в карманы узких черных джинсов.       — Думаешь? — Азирафель приподнял одну бровь и покосился на Кроули. Тот смутился, но отказываться от своих слов не стал.       — Да даже если так. Мало ли по какому поводу мы общаемся… Кстати, я сдал всё на отлично. Так что в следующем году мне дадут стипендию, — как бы мимоходом упомянул он. Азирафель остановился, восторженно глядя на собеседника.       — Правда? Ох, я так рад за тебя, мой дорогой! — он сделал шаг вперёд и начал разводить руки для поздравительных объятий, но вовремя остановился. Покрепче сжал в руках папку и продолжил путь. Кроули последовал за ним, в глазах его можно было бы прочитать досаду, если бы кто-то, конечно, смог увидеть его глаза в этот момент.       — Да, знаешь, было не трудно, — протянул он, — Некоторые поставили автоматом.       — Я всегда говорил, что ты очень умный молодой человек, Кроули. Гораздо умнее многих. Как видишь, я не ошибся, — произнёс Азирафель одобрительно-покровительственным тоном. Кроули хмыкнул.       — А как твои экзамены?       — О, всё в порядке. Пришлось попотеть над некоторыми темами. Но зачёты у меня в итоге приняли. Вот, последний остался, — Азирафель продемонстрировал папку с рисунками.       — Ты сегодня уезжаешь? — после паузы тихо спросил Кроули.       — Да…       — Ясно.       — Я буду писать тебе.       В этот момент Кроули остановился. Азирафель развернулся и вопросительно взглянул на него.       — Похоже, тебе сюда, — Кроули кивнул на дверь аудитории слева. Азирафель прочитал номер и сразу погрустнел.       — Кажется, да, — он поджал губы. Они немного постояли молча.       — Что ж, удачи, — Кроули криво улыбнулся, неопределённо махнул рукой и пошёл прочь.       — Кроули, постой! — окликнул его Азирафель. — Мы можем встретиться летом? Мы могли бы съездить куда-нибудь на денёк-другой…       Кроули остановился. Он повернулся к нему и взглянул на Азирафеля поверх очков. Затем хитро прищурился и с ухмылкой ответил.       — Конечно, ангел. Увидимся, — он снова развернулся и теперь уже окончательно удалился.       Азирафель ещё минуту постоял в коридоре, улыбнулся своим мыслям и вошёл в аудиторию.

***

      В вечер приезда домой Азирафель даже не стал разбирать вещи и сразу же заснул, стоило ему зайти в комнату. Учебный год выдался непростым, и не только из-за новых предметов, расписания и смены обстановки.       На следующее утро он первым делом забрал своего Пионера* из ежегодного сервиса. Водрузил его на законное место в комнате рядом со стопкой педантично собранных за годы раритетных пластинок Шуберта, Глинки и не только. Он провёл по бортам агрегата кончиками пальцев, стирая несуществующие пылинки, затем запер дверь в комнату и достал из внутреннего кармана чемодана, который он всё ещё не распаковал, пластинку в невзрачном бумажном конверте без надписей.       Несколько секунд он держал его в руках, поглаживая указательным пальцем шершавый край, а большим проводя по желтоватому картону, вслушиваясь в едва слышимый шорох и ощущая кончиками пальцев фактуру бумаги. Затем он медленно раскрыл конверт и двумя пальцами достал из него пластинку. Прохладный винил скользил в руках. Он осторожно взял её за самые края, боясь коснуться ребристой поверхности, и установил пластинку на опорный диск. Медленно и осторожно, как ставят на полку упорными трудами заработанный трофей, она легла туда легко и мягко.       Азирафель приподнял тонарм и установил картридж над пластинкой. Проверил, наклонившись вперёд и прищурившись, чтобы игла была строго у самого края дорожки, чтобы не пропустить ни одной ноты. Затем он запустил вращение пластинки. Пару секунд понаблюдал, как немного неровный диск колышется под иглой, словно волны океана, послушал едва слышное ворчание механизма. И, наконец, потянул тугой рычажок и опустил иглу на пластинку. Слабое потрескивание заполнило комнату. А затем полилась музыка.       Сперва ему показалось, что Кроули ошибся и подарил ему какую-то другую пластинку. Ведь тот прекрасно знал его вкусы, но тем не менее выбрал композиции из совершенно неблизких Азирафелю жанров. Но он слушал. С каждым треком лицо его становилось всё более печальным и озадаченным. Когда игла проигрывателя почти дошла до центра и началась последняя песня, Азирафель и вовсе поморщился. Звуки, казалось, совсем не подходили друг другу, электронные всхлипы и гудки перекрывали друг друга в рваном ритме. Не мог же Кроули так подшутить над ним! Терпение Азирафеля подошло к концу, он подошёл к проигрывателю и протянул руку, чтобы поднять иглу. В этот момент певец начал свой рассказ. Азирафель застыл. Пальцы его зависли в нескольких сантиметрах от аппарата.       Азирафель отступил на шаг и прислушался, беззвучно шевеля губами, вторя исполнителю.       — Хочу поделиться с тобой секретом… — прошептал он. В тексте наступила секундная пауза. А затем слова продолжились.       Брови Азирафеля взлетели вверх, глаза широко распахнулись. Сердце билось о грудную клетку, словно летучая мышь, пытающаяся выбраться на волю. Он приложил руку к груди и, попятившись, рухнул на кровать. Слова закончились. Его снова окружил рваный электронный ритм, который, однако, уже не казался ему таким уж неприятным.       Пластинка закончилась легкое потрескивание сменило музыку. Юноша встал включил проигрывание повторно.       Азирафель сидел на полу напротив проигрывателя и вслушивался, затаив дыхание, закрыв глаза и даже не пытаясь отделить звуки музыки от биения собственного сердца, звук которого пробивался сквозь мелодии, сливался с ними в едином водовороте чувств. На губах его то появлялась, то исчезала лёгкая улыбка, а к последней композиции в уголках глаз собралось несколько слезинок.       Когда запись закончилась, он ещё долго сидел с закрытыми глазами, погружённый в размышления. После он снял пластинку с диска и вернул в конверт, тонкий винил с легким шорохом скользнул по картону.       Азирафель слушал пластинку каждый день. К концу лета он знал каждый трек наизусть и мог прокручивать их в голове даже без помощи проигрывателя.       Но в переписках с Кроули он ни разу про неё не упомянул — боялся, что не совсем верно истолковал посыл. Кроули же в свою очередь ни разу не спросил о своём подарке.       К концу июля они договорились встретиться на передвижной интерактивной выставке, что проходила в городке на полпути между их собственными.