С любовью, Демон.

– Так, как тебя ещё раз зовут? – нет, он просто издевается! Маленький мальчик, скорее ребёнок, глазел на меня своими голубыми глазками-пуговками, иногда качая голову из стороны в сторону. – Я не помню этого! По крайней так, как мне бы хотелось, – я уже явно на пределе, хорош меня выводить! – Так не может быть, это странно. Ты же есть, и есть уже не так уж и мало, чтобы ты не помнил, как тебя зовут. Как тебя звали другие люди? Другие люди? Единственные, кого я видел - это треклятые и вечно спокойные женщины в белых халатах! – Они никак меня не называли.. Только "молодой человек, вам надо успокоиться", – отвратно изобразил этих покорных своему делу работниц. – Так может тебя зовут Молодой Человек? – предположил Принц Уэльский. Первая наша с ним встреча прошла очень неприятно и сумбурно. Пока я ныл от боли в районе ниже ключицы, мне довелось услышать, будто под ухом тоненьким голоском кто-то напевает какую-то песенку. Выкрикнув наподобие "ХВАТИТ МЕШАТЬ МНЕ МУЧИТЬСЯ", этот тоненький голосок начал сильно ругаться с обиженной интонацией шестилетнего ребёнка. Я же встал и ругался в ответ на него! А что вы думали, я не пальцем деланный! Надо уметь себя защищать и защищать свое право пострадать в одиночестве. А если кто-то нарушает это ваше право, я вам разрешаю с ним ругаться. Да здравствует право на свободное страдание! Вторая встреча проходила в более дружественной и располагающей обстановке. Как раз тогда мы и выясняли причину моего столь плохого настроение в прошлую встречу, загадку моего имени и памяти. – Это глупо звучит и мне не нравится, – скрестив руки на груди, я подумал о том, как это и вправду странно назвать новорожденного ребёнка "Молодой Человек", – Тем более я помню хотя бы свое имя! Марк! – гордо заявил я. Молодец, у меня однозначно есть чем гордиться! Несите шведский стол, я хочу это очень роскошно отпраздновать и толкнуть огромную речь благодарности инопланетным силам, что вразумили оставить мне при себе заветные четыре буквы. – Так это совсем другое дело! А что тебе ещё нужно кроме имени? – живо поинтересовался у меня мой собеседник. – Ну, не только же по имени называют человека... Вроде есть что-то ещё. – Тебе нужна фамилия? – Точно! Фамилия! Как я вообще мог забыть это слово! – нервно посмеявшись в свой не шибко большой кулачок, я задался вопросом "как я вообще мог забыть о себе абсолютно все?" – Я знал одного замечательного человека, знаменитого писателя! Он писал прекрасные книжки, большие и маленькие рассказы для взрослых и детей. Конечно, "Марк Твен" был для него лишь псевдонимом, но думаю ты можешь позаимствовать эту фамилию! – Это неправильно.. Получается, я сворую его идею... – Я правда немного замялся. Брать себе псевдоним какого-то уже известного человека было не очень... правильным и тактичным. – Не бойся, чего тебе терять? – его интонация мне показалась странной. Она и накинула мне идею того, что вероятность выйти отсюда в мир людей была не столь велика. Поэтому я принял его предложение и не забыл поблагодарить! Это было важно. Принц Уэльский всё-таки ценил чужой такт и внимание к мелочам. С Принцем Уэльским всегда было занятно болтать. Он любил дословно, по памяти рассказывать сказки и другую различную прозу для детей его возраста. Однако мне было интересно слушать их, уж не знаю почему, но эти рассказы про драконов, мифических существ, отважные бои вызывали во мне сумбурные эмоции восторга! Частенько рассказывал про проказы его домашней собачки Тыквы, которая оставалась в его дворце, ибо она слишком пуглива в неизвестных ей местах. Но иногда он приходил совсем не в настроении, и тогда, мне казалось, что я совсем беспомощен в поддержке моего единственного друга в этой керамической клетке. *** Дни для парня тянутся настолько вязко и омерзительно, что мысль о том, чтобы что-то предпринять, непроизвольно зарождалась в недрах сознания, но не давая о себе знать, тихо мелькала своим неоднозначным успехом и восхитительным шансом обретения свободы. Из часу в час, когда Принц Уэльский был слишком занят своими высокопоставленными обязанностями, Марк лежал плашмя на твёрдой поверхности своей койки. В какой-то момент он перестал есть каши с хлебом, которые ему выдавали медсестры до каждой процедуры, и каждый день в полдник, ибо тошнота и головокружение от здешних запахов напрочь отбивали у него аппетит. После процедур есть особенно не хотелось. Хотелось скрутиться бубликом, запрятав свою голову куда поглубже в рубашку и спокойно стерпеть нарастающую боль по всему телу. Невольно, в первую неделю, получалось тихо скулить, изредка стонать, ибо казалось, что тело вот-вот достигнет своего апогея и взорвётся. Однако, к огромному сожалению, этого не происходило. И приходилось терпеть сию вынуждённость каждый четвёртый день недели за три часа до полдника. Тяжко подняв свое измученное тело, Марк хотел было подняться. Сил совсем не было. Трудно было не то чтобы встать, но и просто менять свое положение лёжа. Парень сидел, вжавшись ладонями в матрас. В глазах мутнело при каждом движении. Сидел и собирал силы в себе по крупицам, дабы просто встать. Наконец, Марк поднялся, опираясь задней стороной ног о койку, не желая в случае чего разбить нос о кафель. – Чёртов свет! И так отвратно, так ещё и ты такой неприятный. – вдруг, выругавшись на лампочку, он пригрозил ей своим истощенным кулаком. На самом деле ему с первого же дня не нравилось здешнее освещение, представляющее собой лампочку, висящую на нескольких проводах и торчащую из дыры в потолке, от которой паутинной вереницей шли небольшие трещины. Иногда Марку казалось, что оттуда непременно должен кто-то вылезти. Какой-нибудь тарантул или огромная стая гигантских тараканов. Менее вероятным было то, что оттуда выпорхнет бабочка, которая вместе с ним бы провела долгие дни заточения здесь. А когда она умерла бы (а он всегда трагично себе представлял эту картину), то погиб бы рядом с её прекрасным трупом. Каким образом он погиб бы, конечно, не знал, но обязательно что-нибудь придумал. Наконец парень небольшими шагами дошёл до своей цели, на которой остывала овсянка. Аппетита она у него не вызывала, поэтому он просто поднял свой взгляд в висящее над тумбой округлое зеркало не первой чистоты. И только сейчас до него, словно взрывом и влетевшими от него осколками в висок, дошло осознание корня его невероятной слабости. Он настолько осулился и исхудал. Проводя ладонями по впавшим скулам и запуская тонкие дрожащие пальцы в ярко-рыжие кудрявые волосы, он буквально не осознавал, что это он. Выпуская ладони с волос, смахивая с них выпавшие волосинки, отряхивая их, ступорно оглядывая исхудавшие руки, ему казалось, что он сходит с ума. Ещё немного и он бы зарыдал, пытаясь вытащить свое сознание из этого тела. "Ну конечно.. Откуда я могу помнить, как я выгляжу" – здравая мысль вдруг посетила его и он ещё раз взглянул на себя. Как-то замедленно он моргал, всматриваясь и в свои изумрудные, тёмно-зеленые глаза, которые проассоциировались у него с весенней травой, выглядывающей из под слоев последнего снега. Ох, сколько же он уже здесь? Сколько прошло вёсен и зим? Ему кто-нибудь ответит на эти вопросы? Почему-то его отражение казалось ему слишком нереалистичным, будто на него смотрит кукла с бездушными глазами без намёка на живой блеск, с фальшивыми волосами и слеплённым умелыми руками носом. Россыпь бледных веснушек казалась ему слишком аккуратной и нереальной, настолько, что природа не одарила бы его такой аккуратностью и неживой привлекательностью. Однако эта худоба и бледность делали его персонажем какого-нибудь кошмара. Хоть и большие, но совсем отчаянные глаза блекли на фоне впалости и тёмных кругов вокруг них. Может и аккуратный, но сползавший слоями кожи нос совсем терялся от бледности всего лица. Яркие и кудрявые волосы привлекали своим видом, да, но вблизи выглядели хуже мочалки, совсем мёртвые, выпадавшие клочьями и прядями у самого основания, отбивали любое желание к ним прикоснуться. "Кажется, я умираю." Он опёрся руками о тумбу, слегка её пошатнув. Отвратительный запах его остывшего полдника вызвал неприятный ком во рту и лёгкое головокружение. Что-то выдавило из него смешок. Протянув руку к куску хлеба, он немного опешил. "Лишь бы не блевануть, лишь бы не блевануть, лишь бы не блевануть" – с трудом сглотнув рвотный ком в горле, Марк судорожно схватил кусок хлеба и насильно пихнул его себе в рот, сразу начав жевать. Пару раз его, конечно, чуть не вывернуло наизнанку, но головой он понимал, что это необходимо и потому стоило бы это провернуть. Умереть от голода было бы как минимум глупо и совсем не круто!

***

– Эй, что с тобой? – как звонко звучит этот голос... Заткнись, ради всего святого. – Ну давай поиграем что-ли, – я же сказал закрыться. – Марк, может хочешь рассказ какой-нибудь послушать? Или сказку? Недавно прочитал очень интересный рассказ, – я хочу послушать тишину и ничего больше. – Ты спишь? – я бы предпочёл умереть, и если ты не заткнешься, клянусь, это великое событие настанет намного раньше, чем планировалось бы! Через какое-то время тяжёлый вздох напомнил мне о присутствии Принца Уэльского в помещении, поэтому дабы не обидеть столь чувственное существо (и чтобы не выслушивать его капризы потом), я заставил себя развернуться от стенки. Вставать по-прежнему не хотелось, поэтому я тупо глядел, как мой друг ходил посреди осколков тарелки и размазывал остатки каши своей маленькой ножкой по бывшему чистому кафелю. – Что здесь произошло? На тебя будто напали, и ты отбивался своим завтраком, – он немного помолчал, осуждающе оглядывая беспорядок, – Знаешь как это некрасиво разбрасываться едой? Теперь тут грязно. Я невероятно вымотан, потому лишь скучающе оглядываю вездесущий беспорядок. – Что ты так смотришь на меня? – он вдруг остановился передо мной, а я даже и не понял, как он оказался чуть ближе ко мне, чем был до этого. – Извини, я слишком устал, – лучше скажу правду! Знаете, какая бы то ни была правда, она всегда лучше лжи. Солгать можно всегда, а сказать правду можно лишь в определённый момент, в определённом состоянии и самочувствии, потому что она требует неимоверных усилий и сил! Он взглянул на меня своим невинным взглядом, чуть наклонив голову в горизонтальное положение, в котором я и находился. – Да, ты и вправду выглядишь очень усталым. Так что произошло? – вдруг он подошёл к моей койке и сел около меня на свободное место. – Ничего страшного, не переживай за меня, – мне правда не хотелось, чтобы он за меня переживал или принимал моё состояние на свой счёт. Хотя мысль о том, что кому-то не безразлично то, как я себя чувствую, немного грела меня. Но даже несмотря на это паршиво было с какой стороны только не глянь на меня. Мы просидели так достаточно долго, в приятной тишине, нарушающейся лишь изредка, когда мне хотелось жертвенно постонать или всплакнуть, пока я не заснул. Да, что уж греха таить! Мне хотелось плакать навзрыд, перемешав всё это осколочно-кашное недоразумение на полу своими слезами и соплями! Очень хотелось. Но когда я намеревался вот-вот сделать большой вдох и выдохнуть его с протяжным "ААА", Уэльский заботливо укладывал свою руку мне на плечо. Честно, жест меня невероятно тронул и я пожалел своего друга, дабы он не увидел то, какой сопливый бардак я могу устроить из того, что уже имеется на полу. На момент моего пробуждения в комнате уже было убрано и пол снова благоухал хлоркой. Не думайте, что я, согнувшись пополам, специально его нюхал или что-то типа того. Нет, запах хлора слишком навязчив и резок, чтобы его не заметить. Принца Уэльского не было, а значит, вероятнее всего, я проспал не мало. Но при этом состояние было такое, будто меня сильно ударили по голове, отчего я, потеряв сознание, очнулся сейчас с ужасной головной болью. Просидев так немного, я начал собирать куски воспоминаний того, что произошло до того, как я заснул. Не судите строго, просто определить какое время суток сейчас было я не мог - банально из-за отсутствия окон. Отвратительный сервис, кому жаловаться?! Мне нужна жалобная книга здесь и сейчас, иначе я за себя не отвечаю! Сидел с кислой миной, пока не заметил, что входная дверь начинает судорожно дёргаться, а в замочной скважине слышится разворачивающийся механизм. Отлично, надо потребовать у них жалобную книгу! Здесь! И сейчас! – Мистер Твен, время полдника, – отвратительный голос медсестры немного меня остановил, но собрав волю в кулак, я встал перед ней и её чертовым подносом с очередной кашей и куском хлеба. – Книжную жалобу мне! Здесь и сейчас. Ой, то есть.. стойте! Жалобную книгу!! Здесь и сейчас! – молодец Марк, ты бы ещё в обморок перед ней упал от волнения! Умница! Медсестра к слову не была чем-то примечательной, скорее серой и скучной: сухая женщина, или девушка, мне так и не удалось выявить на глаз её возраст, с короткими русыми волосами, прямоугольными очками и маской на лице, которая не давала мне увидеть её черты лица или эмоции. После моих требовательных претензий, из дверного проёма зашли два других сотрудника, уже мужчины, но одетых строго в медицинских порядках и обычаях. Я на их фоне (и на фоне медсестры тоже) почувствовал себя ущемлённее некуда. Но раз начал представление, надо продолжать! Привести всё это действие к логичному завершению, понимаете! Кто, если не я, а? – Что уставились, как на зверька в цирке!! – Это я уже обращался к двум мужчинам. Да-да, я вас не боюсь, узколобы! Выучились на медиков думаете пациентов теперь можно ущемлять своим супер-пупер ухоженным видом? – Жалобную книгу! У вас отвратительнейший сервис! – Мистер Твен, ваш полдник – рисовая каша с маслом и кусочек хлеба, – словно механизированная и бездушная! Ну послушай меня, Господи, хватит выёживаться! Она чуть отошла назад, и, один из этих горе медбратов, взяв тарелку с моей пищей, хотел было обойти меня стороной, чтобы положить её на мою тумбу. А так можно было бы мне в руки передать! Думаете я заразный, да? Невероятные мерзавцы! Однако я остановил его, выхватив тарелку из его руки. Как думаете, что же произошло дальше? Понятия не имею, какой черт меня дернул, но я со всего размаху впечатал эту тарелку в лицо этого мужлана. Так где моя жалобная книга, я не понял! Выругавшись не на родном языке и смахивая со своего лица, а преимущественно с глаз, рисовую кашу с маслом, он резко, но методично, схватил мою бедную шею, чуть приподняв так, что я своими носками перестал ощущать твёрдую поверхность. Ёкарный бабай! Так помирать тоже не хочется! Вцепился в руки мужчины, стараясь своими хилыми силёнками ослабить его хватку. Пососи леденец, Марк. Ты, всё-таки, зверёк в цирке. – Отпусти его, – из ниоткуда возникшая медсестра появилась достаточно вовремя, потому что кислорода в мозге оставалось всё меньше с каждой секундой, а перед глазами начинало всё плыть. Она мягко уложила свою ладонь на руку мужчины, и тот, видите ли, повиновался, грубо кинув, а не опустив меня на пол. Живодёр! Ещё с полминуты я сидел, пытаясь прочувствовать наполнение мозга кислородом, не заметив, как в комнате уже никого не осталось. Только я, пустая тарелка и кусок хлеба, валявшийся неподалёку от меня. Я вам всем ещё покажу!