Ищущий пути да обрящет

…ибо взращивать ее значит избавлять себя от зла. — Скоро полнолуние, — сказал Густав ночью, когда они вернулись из бани. Он лежал в гостевой комнате и глядел на Ламберта, устроившегося на полу рядом. — Ага. А что? — ответил Ламберт, прижавшись щекой к краю постели. — В полнолуние всякое происходит. Мертвые тревожатся. — Ты бы лучше поспал. Густав покачал головой. Коснулся волос Ламберта, перебрал пальцами влажные после бани пряди. — Не усну, пока ты здесь. — Это тебе так кажется, — улыбнулся Ламберт. — И не надейся — я не уйду. Знаю, о чем ты думаешь: лучше бы я был с Эйдой, чем здесь. — Ты сам это сказал. — Разве ты не думал об этом? — Думал. Есть ночи, в которые человек так алчет любви, что теряет сон. Ламберт никогда не чувствовал себя одиноким, пока Густав не открыл ему постыдную правду: жадность, с которой он искал тепла чужого тела, росла из страха быть покинутым. Убив отца, он сделал себя изгоем, а брата и сестру — сиротами. Сколько ни замаливай, не найдешь прощения; и все же ночь-другая, разделенная на двоих, притупляла горечь вины. Руки Густава заживут со временем, ожоги вновь превратятся в рубцы. Ламберт перевязывал бы их каждый день, до конца жизни, но знал, что будет лучше, если этого никогда не повторится. Когда Густав говорил о Боге, в его глазах не было пламени и страсти. Весь огонь забрали его пальцы. С утра Эйда печально спросила: — Дело ведь не в кипятке, да? Ламберт покачал головой и извинился за ложь. — Пусть останется еще на день. Он горько улыбнулся. — Не останется, ты ведь знаешь. Когда Ламберт был маленьким, нянюшка рассказывала ему сказки о злых драконах и рыцарях, которые побеждали в любых сражениях. Дракон мог обмануть — встать посреди моста и не пускать, но рыцарь всегда находил способ перехитрить страшное чудище. Заговаривал ему зубы, заманивал поближе, чтобы ударить исподтишка. А наградой ему была жена и почет. Грофстайнские сказки были другие. В них почему-то все умирали: и злодеи, и герои. Когда рыцарь наконец-то обретал то, что искал, его жизнь давно находилась в руинах. Утром Ламберт перевязал ладони Густава в последний раз. Поблагодарив Эйду, Густав ушел, осторожно ступая по оголившемуся после метели льду. Они не слышали, но ночью и правда вьюжило. Когда Ламберт вернулся в замок, он понял, что случилось что-то похуже вьюги. Леди Агнес сидела на ступенях донжона и кидала снежки, стараясь попасть в сосульки на крыше кухни. — Не пришибите меня, миледи, — пошутил Ламберт, подойдя ближе. Принцесса взглянула на него сверху вниз и будто назло кинула еще один снежок. Тот пролетел мимо льда и глухо ударился в деревянную стену. От досады леди Агнес дернула за зеленую ленту, которой подвязала косу, и распустила темные волосы. — Пойдемте выпьем вина, — сказала она и, не дожидаясь ответа, поднялась и отправилась в донжон. Навалившись на дубовую дверь, принцесса с трудом открыла ее, и Ламберт еле успел подбежать следом, чтобы не получить по носу. — Что-то случилось? — поинтересовался он, пока Агнес вела его наверх. Когда они прошли второй этаж, где находились ее покои, Ламберт заволновался, но вовремя понял, что принцесса шла к камерарию за ключами для винного погреба. — Я больше не могу здесь находиться, вот что случилось! — со злостью сказала она, не оборачиваясь. С каждым шагом Агнес топала все отчаяннее, а когда добралась до старика-камерария, то почти накричала на него, чтобы тот дал ей ключи. Но извинилась и пообещала вернуть их до вечера. — Вы хотите настолько много пить? — с тревогой усмехнулся Ламберт. — Все, только чтобы это место перестало быть таким невыносимым, — мрачно пробормотала принцесса и пошла обратно вниз. — И что же вас так расстроило? — Мало ли нужно для расстройства! — всплеснула она руками. — Видит Бог, я старалась, я честно старалась, сэр Ламберт! Сделать это место хоть немного радостным… Но все разрушено за одну ночь! В Майнбурге нельзя ни на что надеяться, любые чаяния будут растоптаны и уничтожены. Фридрих прожил здесь два года, и уже весь исстрадался, а я! Я жила здесь двадцать лет! — Разве король мало страдал? — вступился Ламберт. Агнес резко развернулась и вспыхнула: — Вы не понимаете, о чем говорите! — Я его знал и до того, как он стал королем. Принцесса упрямо поджала губы и сказала: — А меня вы не знали. Под разгневанным взглядом леди Агнес Ламберту захотелось пристыженно извиниться, но он не стал. Короля ему тоже хотелось защитить. Налив вино из бочки в медный кувшин, они поднялись на первый этаж и зашли в пустующий тронный зал. На столе, сдвинутом к стене, стояли блюдо с разорванными на кусочки хлебом и мясом и один кубок — видимо, принцесса уже успела начать трапезу, пока приступ ярости не вынудил ее выйти остывать на улицу. Ламберт никогда прежде не видел ее такой расстроенной. Не тревожась о приличиях, леди Агнес села на лавку, подогнув одну ногу под себя. Затем она взяла кубок со стола и через плечо выплеснула его содержимое на устланный соломой пол. По запаху Ламберт узнал горький травяной отвар, похожий на тот, которым Барон поил его во время болезни. — Попьем из одного, — кивнула принцесса самой себе и налила вино из кувшина в кубок. — Будь по-вашему, — пожал плечами Ламберт. Агнес сделала большой глоток и передала кубок ему. Вино было кислое. Ужасное. Ламберт выпил до дна, не поморщившись. Принцесса заглянула в пустой кубок и пригрозила: — Вы не думайте, что я так меньше выпью. Я просто спущусь за вином еще раз. — О ваших способностях напиваться я наслышан, миледи, — слабо улыбнулся Ламберт, облокотившись о стол. Леди Агнес вновь наполнила кубок и призналась, глядя в бордовую гладь: — Я бы вам все рассказала, да вы не поверите, сочтете меня сумасшедшей. — Ох, — засмеялся Ламберт. — За эту зиму я столько повидал, что уже ничему не удивлюсь. Принцесса отпила вина, крепко сжав кубок в руке. Вытерла губы длинным рукавом, глядя в сторону. Ламберт забрал у нее вино, но пить не стал. — В детстве я часто ходила во сне, — сказала она через какое-то время. Ее пальцы беспокойно вцепились в подол зеленого платья. Пояс на ней был расшит белыми цветами с красными бусинами — будто на лепестки попали капли крови. — И всегда просыпалась в странных местах. Совсем недавно та же беда приключилась с леди Ингой. Вы ведь знаете леди Ингу? Ламберт кивнул. Леди Инга была единственной наследницей почившего герцога Анберга — бедной девицей, почти ребенком, которую прочили в жены королю. Если она выйдет замуж, ее супруг получит права на земли Анбергов, а до тех пор ее родственники готовы были перегрызть друг другу глотки в надежде урвать хоть кусочек того, что им не причиталось. — Вчера ночью она вышла в метель босиком. Мы с Бароном побежали ее спасать, и приключилось кое-что невообразимо ужасное! Ох, сэр Ламберт, я так расстроилась, потому что… Она замолчала, сжав дрожащие губы. — Что-то случилось с леди Ингой? — осторожно спросил Ламберт. Принцесса покачала головой. — Нет, с ней все хорошо. Она сейчас отдыхает в моих покоях. Как же вам объяснить? Я была в ужасе, потому что мы узнали причину этих снохождений. — И что же это? Агнес упрямо разглядывала сжатые на коленях кулаки, не торопясь отвечать. Ламберт решил помочь ей: — Это как-то связано с призраками, которые живут в замке? — Так вы знаете! — ахнула принцесса и обиженно стукнула его кулачком по плечу. — А чего я тут тогда скрытничаю! Это Фридрих вам рассказал? — Нет. Густав. От упоминания старшего брата Агнес немного сникла, покачала головой. — Он понимает еще меньше, чем Фефе, — вздохнула она. — Почему? — Потому что он вечно в своей голове! И не думает ни о ком, кроме себя. — Я бы так не сказал… — растерялся Ламберт. Густав часто уходил в мысли, но он тревожился о прихожанах. Ламберт не был в их числе, но о нем Густав заботился тоже. Смелости высказать это не нашлось. — Он считает, что я какая-то язычница, раз не хожу в церковь, — выплюнула Агнес. — И только и твердит, что о моем долге перед Господом. Разве он знает мои пути, чтобы их указывать? Нет, только этим стенам ведомо, что мне довелось пережить! И вдруг принцесса зарыдала, прижав ладони к лицу. Ламберт испуганно молчал, боясь оскорбить ее неосторожным словом. Он не умел утешать людей. Когда мать плакала по праздникам, Ламберт отводил взгляд. А потом она умерла, и даже слез ее он больше никогда не увидит. — Каждый день, каждый день как пытка! — приглушенно взвыла леди Агнес. Ламберт осторожно одернул подол ее платья, скрывая оголенную лодыжку. Не задержался ни единым касанием. — Давайте не будем больше пить, — сказал он тихо, поставив кубок на стол. — А знаете, что хуже всего? — всхлипнула Агнес, открыв заплаканное лицо. Ламберт с грустью взглянул в ее прекрасные серые глаза. — Что? — Знать, что твое тело не принадлежит тебе, — отчаянно сказала она, взяв его руки в свои. — Что им могут завладеть. И я говорю не только о призраках. Ламберт кивнул. Сжал ее ледяные ладони крепче, надеясь согреть. Несколько слезинок упало на его пальцы, когда Агнес склонила голову и сказала: — Это чудо, что я выхожу замуж. Мне уже почти двадцать. И я никогда-никогда никого не любила и не думаю, что полюблю мужа тоже. — Это не беда, леди Агнес, — печально улыбнулся Ламберт. — Иногда любовь не приносит ничего, кроме боли. Знаю, что вы не хотите этого слышать, но однажды отец Густав сказал мне, что любовь к Богу — это, в первую очередь, любовь к себе. Но если человек такой же творец, как и Господь, значит, и полюбить других мы можем, только полюбив себя. — Какой кошмар, — сказала принцесса. — Теперь вы говорите, как мой праведный брат. Но плакать перестала. *** В полнолуние границы миров соприкасаются, истлевают. Люди видят то, что не должны видеть. Накануне полнолуния Густав неловко сообщил Ламберту, пряча ладони в длинных рукавах: — Мне нужна твоя помощь. Прозвучало так, словно они вновь оказались в начале зимы, когда мародеры раскопали безымянные могилы. Как и тогда, они были у церкви, и Ламберт как раз хотел предложить перекусить. — С чем? — уточнил он. Густав тяжело вздохнул и потер лоб запястьем — его ладони все еще были забинтованы. Отвел взгляд и нехотя ответил: — Фридрих и Барон думают, что нашли способ снять проклятье. — Здорово! — воскликнул Ламберт. — А что не так? — Это полнейшая чушь, — покачал головой Густав. В его голосе слышалась тревога. — Они решили поженить двух мертвых, которых давным-давно разлучил наш предок. Будто бы… будто бы это все из-за них. Да даже если и так, как я могу поженить тех, кто давно умер? — А что, для женитьбы их надо поднять из могил? — невинно спросил Ламберт. — Ты с ума сошел? — ужаснулся Густав. — Милостивый Господь… — Пожалуйста, только не начинай молиться. Густав лишь устало взглянул на него и сказал быть готовым этой ночью. Ламберт бывал на многих венчаниях, но на таком — впервые. Под светом полной луны шут по имени Барон собрал скорбную процессию из десятков мертвых. Те стонали от плача, и спящим в замке наверняка казалось, что так жалобно завывает ветер. Ламберт видел измученные лица, которые через мгновение переставали быть настоящими — они светились изнутри, расплывались. Он ощутил себя посреди горюющих родственников на похоронах. Когда хоронили мать и отца, приехали лишь дядя с женой и детьми. Остальная родня не захотела видеть убийцу. Ламберт помогал нести оба гроба и уже не мог вспомнить, чей был первым. На тех похоронах даже никто не плакал. — Все в порядке? — спросил Густав, заметивший его задумчивость. — Хотел спросить у тебя то же самое. Густав наверняка не спал прошлой ночью. Он выглядел изнуренным, и дело было не в лунном свете, который обращал любого человека в мертвеца. Густав крепко держал поводья лошади забинтованными руками. Его ожоги не успели бы зажить за столь короткое время, но он не старался упростить себе жизнь. Упрямец. — Не буду скрывать, мне не нравится эта затея, — признался Густав. — Чем же? Барон ускакал вперед по притоптанному снегу. Мертвые тянулись за ним, превращаясь в реку из сплетенных тел. Ламберт больше не мог различить ни единого лица. — Они собираются впустить в себя души умерших, чтобы обряд свершился. — Король с Фахимом? — не понял Ламберт. — Кто же еще? — И что в этом плохого? — Это безрассудно. Они никогда этого не делали прежде. И как я могу венчать четыре души сразу? Его голос звучал так устало, что Ламберт не стал спорить. На замерзшей реке Майн свершилось великое таинство, но Ламберт не был его героем. Руки Густава дрожали, пока он зажигал лампаду, а вокруг рыдали беспокойные духи. Юные возлюбленные воссоединились, но не Ламберту было рассказывать об этом. Луна безразлично глядела на живых и мертвых, и Дьявол, сидевший на ней, не смел нарушить венчальной молитвы. Бог создал женщину в тот же день, что и мужчину. Фрейя не была подобна Ему, но единственная знала пути во тьме. И Андер всегда находил ее руку и не отпускал, пока она вела его по всем тропам мира. Они поженились на Девятый день, но все так же блуждали во тьме. Звезды над их головами указывали путь, который они не могли прочесть — то был путь, который Бог оставил им, дабы они всегда знали, как вернуться к Нему. Но Андер возжелал света большего, чем свет звезд, и высек первый огонь. Фрейя не могла высекать искры, но отдавала свои волосы для костра. Это было на Тринадцатый день. Огонь обжигал пальцы до боли — так Бог наказывал своего первого сына. Но Фрейя всегда залечивала любые его раны. И когда над ними воссияло солнце, они впервые увидели лица друг друга такими, какими их создал Господь. И это было прекрасно. Иногда в грофстайнских сказках побеждала любовь.