Ищущий пути да обрящет

…уготованы для творения. Конец февраля был теплым и безветренным. Снег еще лежал плотным слоем и не торопился таять, но весна уже ощущалась в воздухе. Сонное наваждение спало с Грофстайна: близилось время праздника Таяния — дня, когда родились Андер и Фрейя. Ближе к весне двор короля Фридриха должен был переехать в летний дворец на равнине, где планировался сбор войск. Но снег не таял, и скука никуда не делась из столицы. Пусть над Майнбургом больше не висело никаких проклятий, люди не спешили веселиться. Да и Ламберту было не до веселья тоже. — Ты не замерз? — тихо спросил он у Густава, спешившегося с коня. Густав отряхнул капюшон плаща, в который насыпало утреннего снега, и покачал головой. Перед ними высились стены Рурского монастыря: многовековая кладка, по которой струились темные лозы кустарника. Казалось, год-другой, и они настолько разрастутся, что разрушат древний камень. — И зачем строить такие высокие стены? — поинтересовался Ламберт. Густав тоже замер, разглядывая крепость. — На монастырь часто нападали варвары из восточных лесов, — пояснил он. — Они вынесли много золота, пока местные не додумались построить стены. — Ох, так на стены столько золота нужно… Лучше бы ничего, кроме капусты, у себя не держали. — Тут я с тобой соглашусь, — засмеялся Густав. — Я был бы рад, если бы монастырей не существовало вовсе. — Это почему? — удивился Ламберт. — Ты же сам был послушником в Терском монастыре. Густав криво улыбнулся. — Господь уготовил нам участь вести людей по Пути. Не думаю, что, закрывшись в монастыре, мы достигнем этой цели. — А что, в монастырях не делают благих дел? Пишут хроники… — Я думаю, что у слова должна быть свобода, — тихо сказал Густав, будто не хотел, чтобы за стенами монастыря их услышали. — Господь не велел скрывать знания от чужих глаз. Ведь каждое наше слово — это и Его слово тоже, а значит, оно ведет по Пути. — Но разве знание не может повести по ложным путям? Например… Ламберт замолк на полуслове, поразившись самому себе. Надо же, как плохо на него повлияло общение с церковниками — теперь он ведет почти богословские споры! Густав с вниманием ждал, пока он закончит. Ламберт ничего не придумал, махнул рукой, и только тогда Густав сказал: — Поэтому человеку и нужен священник, Ламберт. Знание — это не сам путь, а лишь направление. Какие знания направляют Густава? Со дня венчания на Майне они почти не общались: Густав много читал и писал. Он грел заледеневшие пальцы над огнем свечи и соглашался пойти спать, только когда Ламберт приходил и вытаскивал его из библиотеки силой. А потом он сказал, что Хьюберт не может его отыскать. Душа бедного диакона зовет, но не видит пути, и поэтому они должны приехать на место его смерти. В Рурский монастырь. Привратник удивился им, словно в конце зимы в монастырь никогда не забредали путники. Густав терпеливо объяснил ему, что они прибыли прикоснуться к мощам святого Бенедикта и получить совет аббата. Лгал Густав столь умело, что Ламберт не посмел и слова вставить. — Не смотри так, — пробормотал Густав, когда они прошли во двор вместе с лошадьми. Привратник взял их под уздцы и повел в стойла. — Это для дела. — Да понимаю, — вздохнул Ламберт. — Просто беспокоюсь, как бы это нам боком не вышло. Он не привык скрытничать. Его удел — копье и меч, и их не спрячешь, не затаишься. Даже просидев в засаде, однажды будешь вынужден из нее выйти, чтобы застать противника врасплох. А то, чем они занимались с Густавом — чистое лукавство за чужими спинами. Рурский монастырь был по-настоящему внушительным, даже больше королевского замка в Майнбурге. Просторный двор вел к клуатру, за которым высился собор, увенчанный золотым крестом в круге. Ламберт замер на мгновение, разглядывая темные величественные стены на фоне серого неба. — Я уже здесь бывал, — признался он. — Правда? — вежливо удивился Густав. — И когда же? — Семь лет назад. — Он не стал добавлять, что тогда искал Стефана. — Собор еще только перестраивался после пожара. — Да… Епископ тогда много вложил в его постройку. Густав задумался, потерев шею, а затем встрепенулся и сказал: — Идем. Представимся аббату и попросим ночлега. — А что потом? — А потом будем искать Хьюберта. Густав уверенно зашагал вперед к галерее клуатра, и Ламберт растерянно произнес ему вслед: — А разве нас не должны встретить и проводить?.. В утренней тишине смешок Густава разнесся по всему монастырю. Он не стал оборачиваться, и Ламберту пришлось поскорее его нагнать. Когда они зашли во внутренний дворик, тишина усилилась, будто их накрыло пуховым одеялом. Снег в клуатре был расчищен, и из-под подмерзшей слякоти пробивалась прошлогодняя трава. Пахло сырой землей и — неуловимо — благовониями из церкви. — Братья еще спят после утрени, — пояснил Густав. — В монастыре службы идут всю ночь, а спят по утрам. Но, если мне не изменяет память, они должны проснуться уже совсем скоро. — Надеюсь, нас накормят, — брякнул Ламберт. Густав мягко улыбнулся ему, а потом они услышали, как одна из дверей в клуатре открылась, и кто-то глухо зашагал по каменному полу галереи. Сквозь просветы между колоннами Ламберт разглядел взъерошенную макушку и черную робу. Монах завернул за угол, в их сторону, и тут же пораженно замер. — Отец Густав!.. — воскликнул он и прижал ладонь ко рту, вспомнив о том, что все братья еще спят. Ламберт часто заморгал, словно ему в лицо ударил холодный ветер. Это был Стефан. Он повзрослел, но почти не изменился: только волосы немного отросли, а черты лица заострились, растеряв юношескую округлость. Ламберт ощутил себя самым большим дураком на свете. Стоило только отболеть, забыться, как Господь прислал доказательство его глупости. Стефан подбежал к ним, будто ему снова было восемнадцать — с широкой улыбкой и поспешностью, которая простительна лишь юности. Он взглянул на Ламберта и поздоровался с ним мимоходом, прежде чем вновь обратиться к Густаву: — Отец Густав, я так рад вас видеть!.. Вас, сэр Ламберт, конечно, тоже, — неловко добавил он. — Какими судьбами вы в Рурском монастыре? Густав спокойно улыбался, сложив руки перед собой. Ламберт с неожиданной остротой почувствовал себя лишним. В монастыре, где был когда-то давно в надежде найти прекрасную любовь. — Я тоже рад видеть тебя, брат Стефан. Мы приехали проведать друга, — тихо сказал Густав. Стефан приподнял брови. — Какой, однако, размытый ответ… Не буду настаивать. Вы не голодны? Трапеза еще не скоро, но мы можем прокрасться на кухню… А потом найдем вашего друга. Ламберт хотел вставить слово, но Густав его перебил: — Не стоит, мы подождем, когда все проснутся и проведут утреннюю службу. А почему ты не спишь? Монах переступил с ноги на ногу, шоркнув башмаком по каменному полу. — Да так, — пожал он плечами, — не смог заснуть после утрени и решил, что лучше поработаю над рукописью. Мы с наставником уже несколько лет ездим по обителям, собираем известия для хроники… Вот, зимовать решили здесь. Библиотека впечатляющая, вам стоит ее посетить. — Обязательно. Ламберт разглядывал высохшее дерево в центре клуатра, пока эти двое обменивались любезностями. Мыслями он оказался в далеком прошлом, когда мир был намного проще. Он не вспоминал о вине и не думал ее искуплять. Тогда он бросался в любые передряги, а теперь осторожничал. Его любовь была светлой и чистой, как морозный воздух, и он дарил ее каждому, кто мог ее взять. Ныне его любовь покоилась в обожженных руках, и в ней больше не было света. Возглас Стефана прервал его размышления: — Отец Густав, я перечитываю ваши письма каждый день! И то, что вы сказали про человеческое созидание… Я со всем, со всем согласен! Жаль, что мое письмо до вас не дошло! — Ничего страшного, — улыбнулся Густав. Выглядел он таким довольным, будто его только что назначили епископом. Ламберт фыркнул и почесал нос. Ему захотелось поддеть Густава, но слова не находились, застряли где-то в горле. — Я правда, правда поддерживаю вас. И только больше убедился в вашей правоте, пока изучал труды ашмерских старцев. Но мой наставник, брат Геральд, страшно этим недоволен. Мы даже спорим. Он иногда страшный упрямец! — пожаловался Стефан и потер ладони, чтобы согреться. — Сразу видно, старик! Справа от них раздался громкий смех, заполнивший клуатр. Из-за колонны вышел мужчина средних лет, чьи густые темные волосы были покрыты паутинкой седины. — Это кого ты назвал стариком? — пожурил он Стефана. Тот даже не смутился: закатил глаза и сказал Густаву и Ламберту одними губами: «Ста-рик». — Нехорошо так обращаться с наставником, Стефан, — продолжал улыбаться Густав. — Отец Густав, я о вас наслышан, — мужчина чуть склонил голову в приветствии и сложил руки перед собой. — Я о вас тоже, брат Геральд. Наставник Стефана был красив, как могут быть красивы лишь благородные люди. Ламберт не удивился бы, если бы он оказался одним из статных, темноволосых Ротбергов — родственников Густава и короля с принцессой. — Брат Геральд, а это сэр Ламберт, — воодушевленно представил их Стефан. Поразительно, что о бедном рыцаре вдруг вспомнили. — Я тоже о нем вам рассказывал. Мы познакомились в паломничестве в Эйдос почти восемь лет назад. — Очень рад знакомству, брат Геральд, — наконец заговорил Ламберт. Он чуть склонил голову и попытался улыбнуться, но губы не слушались. — Вы от епископа Петера? — уточнил Геральд. Густав покачал головой и бросил на Ламберта тревожный взгляд. — Нет. И я боюсь, вам нужно как можно скорее уезжать из монастыря. Стефан нахмурился. — Почему? Зазвенел колокол, и с другой стороны двора вышел монах, с громким стуком бьющий палкой по резной доске, чтобы разбудить братию. Густав задержал на нем взгляд и тихо ответил: — Если кто-то узнает, что мы друзья, с вами случится то же, что и с Хьюбертом. Стук палки почти заглушил его слова, но Стефан и Геральд услышали. *** На кладбище нашлась только одна свежая могила. Насыпь уже немного опустилась, но земля была еще слишком мягкой, чтобы ставить надгробный камень. Густав прочитал молитву и перекрестился, описав круг от лба до груди. Ламберт пробормотал: «Господи, упокой душу сына твоего, Хьюберта из Майнбурга» и перекрестился тоже. Когда он закончил, Густав тихо произнес: — Мы должны связаться с ним этой ночью. Другой возможности у нас не будет. Ламберт бегло осмотрелся. На кладбище они были одни, но ему казалось, что их в любой момент могут подслушать. — И как ты собрался это делать? — Через сон. Это единственный действенный способ. — А если он… — Ламберт осекся. — А если он не знает, почему умер? Густав покачал головой. — У нас нет времени проводить расследование. Епископ не должен узнать, что мы были здесь. На соседнее надгробие приземлился упитанный черный грач. Его перья лоснились на солнце, и Ламберт загляделся на игру света, пропустив мимо ушей сказанное Густавом. — Ламберт. Сосредоточься. — Легко сказать, — буркнул он. — Я переживаю. Густав мягко коснулся его плеча, и только тогда Ламберт понял, насколько был напряжен. Он попробовал расслабить плечи и выпрямить спину, но вместо облегчения почувствовал тошноту. Что он делал в этом проклятом монастыре, где спокойно могли убить диакона? Густав тянул его за собой, словно церковного осла. Ламберт не был способен помочь ему, потому как не ведал пути. Он мог только волочиться позади и поддержать, если Густав упадет. — Не бойся. Я лишь прошу последить за мной, пока я сплю. Разбудить, если что-то пойдет не так. — А что может пойти не так? — устало спросил Ламберт. Густав пожал плечами. — Мне может стать плохо. Просто побудь со мной. Он не выглядел встревоженным, но Ламберт знал, что внутри него пылал огонь такой силы, что неровен час, и монастырь вспыхнет вместе с ним. Покинув тоскливое кладбище, они отправились за стены монастыря, к мельнице, где их должны были встретить Стефан и Геральд. Хотя Ламберту стоило пожалеть бедного Хьюберта, всю дорогу он думал только о том, как ему жаль самого себя. Он ни на что не годился, кроме любви и войны. Заметив его уныние, Густав сказал: — Я благодарен тебе за помощь. Не думаю, что справился бы в одиночку. — Я ничем тебе не помог, — сокрушаясь, возразил Ламберт. Густав остановился, чтобы осторожно взять его за руку. Кожа на его ладонях только зажила и все еще ощущалась очень тонкой. Ламберт опасливо взглянул в сторону монастыря, переживая, что их увидит привратник. — Мне достаточно того, что ты рядом, — улыбнулся Густав, и от его слов Ламберт почувствовал себя самым важным человеком на свете. Все опасения стали глупыми и смешными. Господь еще накажет его за гордыню, но не сегодня. Когда они вошли в здание мельницы, Стефан взволнованно вскочил с пола и отряхнулся от соломы. Его наставник стоял в углу, привалившись плечом к стене. — Расскажите нам, что вы знаете, — сказал Густав, и именно тогда Ламберт понял, что пути назад больше нет. Они знали не так много: утром Хьюберта не досчитались на службе, а затем нашли на реке свежую прорубь. — Так значит… — нахмурился Густав, — тела не нашли? Брат Геральд покачал головой. — И с чего вы тогда взяли, что он утопился сам? — Хьюберт выглядел очень печально, — огорченно сообщил Стефан. — Но мы даже не могли с ним поговорить, потому как с него взяли обет молчания. Было очевидно, что он находится в обители против своей воли… — Он узнал вещи, которых не должен был знать, — с трудом произнес Густав. Его исхудавшее за время поста лицо было напряжено: резко проступили желваки на скулах. — Не вини себя, — тихо сказал Ламберт. — Дело не в вине, — отмахнулся Густав. Монахи смотрели на них с тревогой. Где-то в углу шуршала мышь, выискивая остатки зерна. Сквозняк просачивался через дырявые стены, и Ламберту остро захотелось побыть с Густавом наедине. Кто бы мог подумать несколько лет назад, что они все окажутся здесь. — Напишите нам, как окажетесь в безопасном месте, — сказал Ламберт, заметив, что Густав погрузился в мысли. — Нам нужно закончить здесь все свои дела, — возразил брат Геральд. Стефан стоял рядом с ним, растерянно перебирая в пальцах пояс из веревки. — Езжайте в Терский монастырь, — мрачно заговорил Густав. — Как закончится лето, сможете вернуться сюда. В этом году состоится церковный собор, на котором решится участь епископа Петера. И тогда мы все сможем возблагодарить Господа за справедливый суд. *** Спальня в гостевом доме состояла из пяти плотно стоявших друг к другу кроватей. Помимо Густава и Ламберта, там разместился всего один паломник — старичок лет шестидесяти, уснувший сразу же, стоило его седой голове опуститься на постель. Густав косился в его сторону, пока пил приготовленную Фахимом снотворную настойку. Морщился — горько. — Да не переживай ты, дедок как дедок, — хмыкнул Ламберт, устроившийся на соседней кровати. Постели тут были неудобные — без единой подушки, так что нужно будет подкладывать под голову дорожную сумку. Плащ не получится, потому что им придется укрываться вместо одеяла. Но Ламберту и не обещали сон этой ночью. — Я не переживаю, — тихо ответил Густав, допив настойку из бутылька. Он осторожно устроился на кровати, подложив ладони под щеку. — Ты должен будешь следить, чтобы меня никто не потревожил. Через несколько часов начинается всенощная. Если я не успею, скажи, что я болен. Только сам ни в коем случае не спи. — И что же мне тогда делать? — пробурчал Ламберт. — Любоваться тобой? Густав даже не улыбнулся. Взгляд его понемногу затуманивался: он не спал ночь перед приездом в монастырь, да еще и выпил снотворное для уверенности. — Почитай Писание, — почти неслышно ответил он. Ламберт фыркнул. Вот шутник. Делать ему нечего, кроме как читать то, что уже когда-то читал в детстве. Когда Густав уснул, Ламберт просидел в тишине почти час, прежде чем сдаться и пойти за Писанием, которое стояло в углу комнаты на деревянной подставке. Кодекс освещался лампадкой на случай, если кому-то приспичит помолиться в ночи. Ламберт остановился перед раскрытой книгой и вгляделся в текст. Эйдосские буквы с трудом складывались во что-то внятное, но Ламберт все равно взял книгу и лампадку с собой и вернулся к Густаву. Вспомнилось, как мать учила его эйдосскому алфавиту и смеялась, когда он читал «тромос» вместо «дромос». И великий царь Клеон не находил пути, а обретал трепет перед Богом. Густав тихо свистел носом, нахмурив брови. Его веки вздрагивали, но не открывались. Ламберт поставил лампаду на пол, чтобы свет не потревожил его сон, и устроился рядом. Открыл Писание на случайной странице и с трудом стал разбирать буквы. «Слушай, сын, наставление мое, как я внимал отцу моему в дни его жизни. Возде… мудрость, храни заповеди мои и не доверяй лживым устам. Путь мудрости есть путь праведных, ибо чистый разум подобен луче… венцу. Не ступай на путь злых, сверни с него и уйди; потому как они не знают закона и не ведают любви. Ибо они свершают зло под солнцем и спот… на свету. Обдумай слова мои и храни в сердце своем. Пусть нога твоя ступает по путям прямым, ибо только правый путь ведет к Господу. Знай дело свое и не твори зла. Ибо пути человеческие уготованы для творения, и это творение есть любовь». У Хладной их ждала засада. Тринадцатилетний Вилли трясся от ужаса и прятался за спиной Ламберта. Без коня Ламберт ощущал себя беззащитным. Он оглядывался и не мог найти ни единого знакомого лица — пока Вилли отчаянно хватался за рукав его кольчуги, безликие воины ревели в ярости. Неподалеку от реки Ламберт увидел мертвого коня. Когда-то белоснежная шкура была измазана в крови и земле. Ламберт помнил его — это был Басилевс, конь младшего сына герцога Ротберга, Эдмунда. Подойдя ближе, он увидел темную фигуру, склонившуюся над юным телом. Мертвым. — Фридрих, — позвал Ламберт. Фридрих молчал. Его бледное лицо было сухим, но руки, сжимающие голову Эдмунда, дрожали. Он пытался зажать ладонями рану на его затылке, но тщетно. — Где твой господин? — громко спросил Ламберт. Рыцари вокруг призывали отступать. Тогда с ними был герцог Ротберг, но сейчас Ламберт не мог его отыскать. Он осмотрелся и не увидел ничего, кроме тумана. Силуэты воинов расплывались в дымке чернильными пятнами, а их крики сливались в единый вой. В тот день было солнечно, но дождь, прошедший накануне, превратил землю в месиво из грязи. Король объявил отступление, и герцог Ротберг схватил Фридриха, оставив тело погибшего сына на поле брани. Они вернулись за ним — и за другими — следующим утром. Но теперь Ламберт был один. — Ты все-таки уснул, — насмешливо произнес Густав. Ламберт испуганно обернулся и увидел, что они снова в лагере паломников. Стояла беззвездная ночь. — Я читал Писание, — буркнул Ламберт. — Раз уж ты здесь, тогда идем. — Ты нашел Хьюберта? — Пока нет. Они прошли мимо спящих у костра паломников, но Ламберт не узнал ни единого лица. Густав завел его в лес, и они полезли через бурелом, царапая руки о голые ветки. За зарослями рябины, увешанной грузными красными ягодами, показались стены монастыря. Воздух стал холоднее, будто все тепло осталось внутри рощи. — Сначала поищем в кельях, — сообщил Густав. — А до этого ты где искал? Он замялся. — Густав? — Нигде, — виновато вздохнул он. — Я заблудился. Похоже, без тебя мой разум не может найти дорогу в царстве сна. Ламберт довольно заулыбался. Взяв Густава под руку, он сказал: — Так значит, теперь я твой проводник? Густав закатил глаза. — Получается, что так. Но Хьюберта не нашлось ни в кельях, ни в церкви, ни где-либо еще в монастыре. С каждой минутой Густав все больше раздражался, беспокоясь, что они не успеют до утра, когда все мертвые души прячутся от света. Остановившись посреди клуатра, у голого темного дерева, он смотрел на небо, мучительно размышляя. — Хьюберт так отчаянно звал меня все последние недели… Неужели теперь не выйдет мне навстречу? Ламберт взглянул в сторону двора. Хьюберт умер не в монастыре. — Густав. А что, если он у реки? — Господи!.. Как утопленницы на Майне! Помнишь? Ламберт помнил. В ту ночь, когда свершился ритуал, избавивший Майнбург от древнего проклятья, он видел много мертвых на льду реки — ведь полнолуние открывает глаза даже тем, кто незряч. Густав схватил его руку и потянул за собой. За стенами монастыря их встретил ледяной ветер, сотнями игл пробирающийся под одежду. Ламберт сжал ладонь Густава в ответ, согревая замерзшие пальцы. Впереди виднелась река Рур, покрытая темным льдом. Неширокая и тихая, она извивалась змеей между небольших холмов. Густав освободил руку и, нетерпеливо съехав подошвами вниз по склону, выбежал на лед. — Осторожнее, — предупредил его Ламберт, поспешивший спуститься следом. — Мы же спим, — фыркнул Густав. — Все равно. Кто знает, что будет, если умрешь во сне? — А разве ты никогда не умирал во сне? Густав остановился посреди реки. Ламберт посмотрел на него, раскрасневшегося после забега от ворот монастыря, и подумал, что нет, никогда не умирал. Только убивал. Не получив ответа, Густав огляделся и тихо, неуверенно позвал: — Хьюберт, ты здесь? Никто не ответил. Морозная тишина повисла над рекой: ни птицы, ни зверя, ни человека. Густав позвал снова, и Ламберт ощутил, как под подошвами сапог шевелится лед. Схватив Густава за запястье, он отступил на пару шагов и посмотрел вниз. Под темным льдом показались бледные руки, отчаянно бьющие с обратной стороны. Густав бросился на колени и тоже заколотил кулаками по льду. — Господи! Нам нужно его вытащить! — Подожди, подожди! — воскликнул Ламберт. — Лучше ногами. Но лед не поддавался. Густав заозирался в поисках чего-то, чем можно было бы пробиться к Хьюберту, а затем остановил взгляд на темной точке в десятке шагов от них. Когда Ламберт понял, что он увидел, то заволновался: — Нет, давай лучше ему поможем доплыть… Не делай глупостей… Но Густав уже направлялся к проруби, развязывая пояс на робе. — Ты хоть умеешь плавать?! — закричал Ламберт. Он побежал следом, но не успел: Густав уже стянул с себя одежду и прыгнул в ледяную воду. Ламберт бросился к проруби и отчаянно вгляделся в черноту реки, где отражалось беззвездное небо. — Густав! Господи! Что за дурак! — заорал он и хлопнул ладонью по краю льда. Вода не шелохнулась. Минуты длились как столетия. Ни звука, кроме собственного дыхания. Не прыгать же следом! Нужно было просыпаться и будить Густава. Ноги нестерпимо мерзли: он уснул на полу, а спальня в монастыре не отапливалась. На мгновение Ламберт почувствовал спиной край постели, а затем вновь очутился посреди замерзшей реки. В воде показалась усеянная спиралями голова Густава. Задыхаясь, он оперся рукой о край проруби. Во второй руке он держал Хьюберта. Ламберт помог им выбраться на лед и проглотил все возмущения, когда увидел, как Хьюберт, мокрый с головы до ног, открыл глаза. С его монашеской одежды и волос лилась вода, но он не дрожал от холода. Взглянув на Густава с Ламбертом, он заплакал. — Вы нашли меня! Господь, я знал, что ты не оставишь меня в трудный час! Молитва превратилась в рыдание. Хьюберт кинулся к Густаву и сжал его в объятьях, не прекращая благодарить. Густав обнял его в ответ, но сохранил спокойствие: — Хьюберт, ты должен сказать нам, кто тебя убил. Это очень важно. — Я так рад, что вы пришли, отец Густав… — всхлипывал диакон. — Я так вас ждал… Я думал, я останусь здесь один, но вы пришли… — Хьюберт, — повторил Густав. — Кто тебя убил? Скажи нам. — Я так благодарен… Теперь я больше не буду бояться, отец Густав. Вы меня нашли. — Да, мы тебя нашли, — Густав начинал раздражаться. — Как ты умер? Ответь мне. — Я боялся, что никогда вас больше не увижу. Что вы будете на меня злиться. — Я не злюсь на тебя, Хьюберт. Ламберт понял раньше, чем все произошло: Хьюберт ничего им не расскажет. На земле его держала лишь одна вещь. — Спасибо, — вновь заплакал он. — Спасибо вам, отец Густав. Хьюберт хотел в последний раз увидеть единственного друга, и Густав исполнил его желание. Улыбаясь сквозь слезы, призрак растворился в непроглядной ночи, чтобы наконец-то обрести покой. — Нет… — выдохнул Густав. — Нет! Ламберт очнулся от его крика. Густав давился слезами, свернувшись на постели, но не просыпался, сколько ни тряси за плечи. Ламберт звал и звал его, и сам был готов заплакать. Проснувшийся старик-паломник тревожно спросил, не позвать ли лекаря. И Ламберт твердо ответил: — Нет, все в порядке. Ему просто приснился кошмар.